Текст книги "По следам героев"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Так ему и надо!

– Верно, надо было больше тренироваться, а то куда это годится?!

Потерпевший неудачу боец, красный, как кумач, потирая ушибленное место, побежал под улюлюканье зрителей за ускакавшим конём.

В дальнем конце поляны показался всадник на красавце коне – сером в яблоках, стройном, поджаром. Поляна притихла. Наездник пустил коня во весь опор. Шашка молнией сверкала в руках кавалериста. Он вихрем промчался по коридору из ивовых прутьев – после него не осталось ни одной целой лозинки.

Когда конь поравнялся с Искандером, он с немалым изумлением узнал в кавалеристе подполковника Кусимова. Не сдержав восторга, Искандер закричал:

– Ура командиру!

– Ур-ра! – грянули бойцы.

Послышались восхищённые реплики:

– Вот это работа, я понимаю!

– Жаль, кино нет, заснять бы!

– Молодец, командир! Показал, как надо рубить!

Главный приз сабантуя – кинжал с серебряной рукоятью – достался командиру полка.

Понравился Искандеру сабантуй. «Жаль, Рим не видел, глядишь, хандру бы свою развеял», – подумал он, укладываясь спать.

Вскоре Искандер выбрал время и навестил друга. В полк они вернулись вместе.

Прибыло пополнение! Бывалые бойцы принялись обучать молодых, не нюхавших пороха парней, «азбуке, боевого мастерства». По всему чувствовалось – скоро на передовую. И действительно, поднявшись однажды ночью по тревоге, полк выступил в поход и больше в своё расположение не вернулся. Путь лежал к Чернигову. За двое суток вышли к линии фронта. Полку предстояло овладеть хутором Гусевка.

Перед атакой Кусимов ещё раз объехал позиции полка. Шинель туго перехвачена ремнями, начищенные сапоги сверкают. Конь горячится под ним: закидывает голову вверх, рвётся вперёд, нетерпеливо пританцовывает. Поравнявшись с эскадроном Искандера, комполка спешился, отдал поводья ординарцу и подошёл к пулемётчикам.

– Здорово, беркуты!

– Здравия желаем, товарищ гвардии подполковник!

Комполка поинтересовался настроением бойцов, проверил боеготовность. Он сразу узнал Рима. Поздоровался с ним за руку, сказал, чтобы не плошал в бою. Не забыл и Искандера. Обратился к нему по имени. Напомнил про сабантуй. И опять, как при первой встрече, пристально посмотрел в глаза, словно в душу заглянул. От этого взгляда Искандер густо покраснел, он почему-то вдруг почувствовал себя в большом долгу перед этим человеком.

– Верю, краснеть за вас не придётся, ребята! Надо дать почувствовать фашистам силу удара гвардии кавалерии! Впереди – Днепр!

Кусимов сам повёл полк в атаку. Вначале двигались лощиной, не видимые для врага. Когда же вышли на ровное место, полк развернул эскадроны, словно крылья огромной птицы, и ринулся на позиции гитлеровцев. Враг открыл жесточайший огонь. Передние ряды атакующих смешались, кони с душераздирающим ржанием падали на землю, будто споткнувшись обо что-то невидимое, переворачивались через голову. Хорошо ещё – шли широким фронтом, иначе потерь было бы ещё больше. Спасибо командиру, предусмотрел. Однако чего же он не пускает в дело эскадрон Искандера? Идёт жесточайшая рубка, а они отсиживаются в лесу! Вон даже кони нетерпеливо дёргают тачанку. Свистни – полетят! Нет, нельзя. Ещё не время, приказа нет. Рим взобрался на козлы и, совершенно не думая, что может полететь вверх тормашками, если кони дёрнут, наблюдает за боем. Что-то кричит, размахивает руками.

А Искандер присел у пулемёта и молчит. Молчит не только он, молчат многие. И поэтому кажутся отрешёнными от всего происходящего. Просто люди не хотят раньше времени растрачивать нервы. Поступи приказ, и эти «отрешённые» первыми ринутся на врага.

– Ох, худо нашим, худо! – Рим сжал кулаки. – Косят огнём! А мы чего ждём?

В это время прискакал связной командира полка с приказом – атаковать!

Тачанки, поднимая клубы пыли, враз рванулись вперёд. Застоявшиеся кони неслись во всю прыть. Тачанку Искандера кидало из стороны в сторону, подбрасывало на ухабах и выбоинах, она порой буквально взлетала на воздух.

Что это за грохот? Не иначе патронные коробки. Запасные. Опять Рим недоглядел, не уложил как следует, посчитал за мелочь. Вот он пригнулся, вытянулся вперёд, готов, кажется, лететь впереди коней.

– Рим, коробки! Посмотри!..

– Сейчас!..

Искандер припал к пулемёту. Он и «максим» – сейчас одно целое. Только бы успеть! Вон как сгрудились немцы. Видать, приготовились к контратаке. Они ещё не видят мчащуюся на них смерть. Ещё, ещё немного…

Обнаружили, гады! Открыли огонь. Искандер краем глаза заметил, как у тачанки, идущей слева, рухнула лошадь, потом ещё повалились сразу две. Тачанка встала. Он глянул на своих коней. Фыркают, ноздри раздуты, со всех троих летят клочья пены. Тачанка развернулась к немцам боком.

Искандер скомандовал самому себе:

– Огонь! – и нажал на гашетку.

Первым делом он обдал свинцом вражеские пулемёты, заставил их замолчать, а потом начал поливать поднявшиеся в контратаку цепи. Пулемёт работал чётко, как часы. На дно тачанки со звоном сыпались стреляные гильзы.

Гитлеровцы вынуждены были залечь, а потом, не выдержав огня, начали отползать к своим траншеям. На земле остались десятки трупов.

– Дай им прикурить, Искандер!

– Молодчина, Даутов!

Это уже голос командира эскадрона лейтенанта Рудо. После удара тачанок, враг, державший фронт перед хутором Гусевка, был явно ошеломлён. Воспользовавшись этим, полк поднялся в новую атаку. Воздух прорезало могучее «ур-ра!»

Полк с двух сторон ворвался в хутор. Было взято в плен более сотни гитлеровцев, захвачено девятнадцать пулемётов, пятнадцать миномётов и много другого снаряжения.

Враг, получивший под Гусевкой хорошую трёпку, огрызаясь, отходил к Днепру. Впереди – Чернигов.

В ударную группу войск, которой предстояло штурмовать город, была включена и 112-я Башкирская кавалерийская дивизия.

Вновь начались упорные бои. Полк Искандера вначале находился во втором эшелоне, командование придерживало его в резерве. Но вскоре и ему пришлось вступить в дело. Гитлеровцы, стремясь остановить продвижение дивизии, пустили против неё танки. И вот тут наступила очередь резервного полка.

По данным разведки, танков здесь было не очень много, не то что на Киевском направлении. Поэтому кавалеристы хладнокровно встретили эту вылазку врага. Но Искандеру всё же было не по себе. Танки есть танки. Он тревожился не за себя, за друзей на батарее. Там со своим расчётом Габит Ахмеров, его давний приятель, земляк.

На горизонте показались танки. Под их прикрытием – пехота.

Головной танк задымил после первого же залпа. За ним вспыхнуло ещё несколько машин. Но остальные продолжали упорно лезть вперёд. Как хорошо, что командование заблаговременно расположило тут, на этом направлении, резервный полк. Иначе гитлеровские танки наломали бы дров.

Бой разгорался с каждой минутой. Вот на расчёт Ахмерова надвигаются сразу два танка. Упал один из бойцов расчёта, второй. Ахмеров остался один. И всё же орудие не замолчало. Выстрел, ещё выстрел – и оба бронированных чудовища окутались дымом.

Вражеская контратака явно захлёбывалась. И в это время прозвучала команда:

– Эскадрон, вперёд!

Грянуло «ура!», сверкнули шашки.

Тачанка Искандера какое-то время шла рядом с тачанкой башкира Тимербулата Халикова. Искандер здорово уважал этого бывалого парня. Он, казалось, видел гитлеровцев насквозь, угадывал их замыслы и ему почти всегда удавалось обхитрить их. Вот и сегодня Тимербулат, видимо, что-то придумал. Искандер сквозь грохот тачанки услышал его крик:

– Заходи слева!

Лишившиеся танкового прикрытия, гитлеровцы, бросая оружие, беспорядочно бежали к своим позициям. Однако тачанки догнали их и с обеих сторон начали поливать огнём, а затем преградили путь отступления. Фашисты оказались в мешке.

Наши ворвались в город. Начались уличные бои – упорные, кровавые, в ходе которых враг, потеряв много живой силы и техники, был вынужден сдать город, превращённый им в настоящую крепость на пути к Днепру. В ознаменование этой победы 112-я Башкирская кавалерийская дивизия получила почётное наименование Черниговской.

И вот наконец – Днепр! Широкий и могучий, как поётся в песне. Только хмурый. Наверное, время года такое – осень. А может, в предчувствии жестокой битвы: на правом, высоком берегу закрепились немцы. Как же тебя преодолеть, Днепр?

Подполковник Кусимов, построив полк, сообщил, что из штаба дивизии получен приказ о форсировании Днепра с ходу.

– Враг отступает, – обратился он к солдатам. – На пути сжигает наши города и сёла. Он цепляется за каждый метр земли, стремясь остановить наступление Красной Армии. Но это ему не удастся. Мы сражаемся за освобождение священных земель своей Отчизны. Нас вдохновляет на подвиги и ведёт к победе партия великого Ленина. Победа, как каждый из нас понимает, не придёт сама собой. Её надо завоевать. Впереди, товарищи, Днепр. Нужно форсировать его, создать на том берегу плацдарм. Этот плацдарм поможет прикрыть огнём переправу главных сил. Добровольцы, готовые первыми идти на тот берег, два шага вперёд!

Вместе с остальными пулемётчиками шагнули вперёд и Искандер с Римом.

– В добрый путь, товарищи! Родина не забудет вашего мужества!

Подготовка к переправе была недолгой. Пока сапёры сооружали из рыбацких лодок нечто вроде понтона, Искандер с Римом сняли с тачанки свой пулемёт. Перенесли коробки с патронами. Всё остальное имущество сдали старшине.

Искандер тяжело расставался с конями. Сколько фронтовых дорог пройдено вместе. Для него они были настоящими боевыми друзьями. Он даже разговаривал с ними. А кони, вслушиваясь в слова и словно понимая их, покачивали головами, тихонько ржали. В памяти Искандера острой занозой сидел случай… Во время атаки тяжело ранило молодую красивую кобылку – гнедую, со звёздочкой на лбу – перебило передние ноги. Искандер подошёл к ней, погладил по морде. Лошадь задрожала всем телом и жалобно заржала. Искандер был поражён: из её глаз катились крупные слёзы. «Надо прекратить мучения», – подумал он и достал пистолет. Нет… рука бессильно опустилась. Он не мог выстрелить в существо, которое с мольбой о помощи смотрело на него так доверчиво.

Искандер припал щекой к шее лошади. Густая, шелковистая, словно девичья коса, грива. Нет, рука не поднимается. Искандер пошёл прочь от лошади. Несчастное животное точно почувствовало, что это последнее прощание, рванулось, как птица с перебитым крылом, но окровавленные ноги подогнулись, н лошадь с жалобным ржанием рухнула на землю.

Снова рванулась – и опять душу Искандера пронзило её призывное ржание.

Искандер не вытерпел, вернулся. Крепко зажмурил глаза, нащупал ухо лошади и, закусив губу, несколько раз нажал на спусковой крючок.

И вот сейчас в памяти опять всплыл тот случай. Искандеру стало невыразимо грустно.

– До свидания, лошадки! – прошептал он, глотая комок в горле. – Если что, не поминайте лихом!

Перед рассветом двадцать седьмого сентября на Днепр опустился густой туман. Ещё затемно первые лодки и плоты двинулись в путь. На одной из лодок находились Искандер с Римом.

Напряжённая тишина. Утлая посудина неслышно идёт вперёд. На реке сыро, поэтому зябко. А может, это нервный озноб. Время от времени в небо взлетают ракеты, раздаются пулемётные очереди. Нет, это не прицельный огонь, немцы стреляют на всякий случай, бодрят себя.

Лодка зашуршала днищем о прибрежные камни и остановилась. Искандер спрыгнул на берег. У ног лениво плескались волны. В нескольких шагах круто вверх уходит чёрная стена. На неё надо забраться. А как? Начнёшь вырубать ступеньки, нашумишь на всю округу, а ночью да ещё на реке слыхать далеко. Пока остальные бойцы разгружали лодку, Искандер осторожно пошёл вдоль берега. Вот, кажется, подходящее место. Тут круча не так отвесна и есть выступы, на которые можно встать ногами.

Искандер вернулся к лодке, жестом покачал Риму, чтобы тот взвалил пулемёт ему на плечо. Шепнул: «Возьми коробки с патронами, поддерживай сзади, когда начну подниматься».

Ох и высок, оказывается, этот берег Днепра, трудно подниматься по неровным «ступеням». Да и ноша необычная, давит на плечо. По лбу струится пот, гимнастёрка прилипла к телу. Искандер широко открытым ртом хватает воздух, в глазах плавают разноцветные шары, кольца, ноги подкашиваются, будто его на аркане тянут вниз. Терпи, терпи, солдат, уже немного осталось. К берегу, должно быть, пристало ещё несколько лодок: снизу донеслись приглушённые голоса, шорох ног. Вдруг совсем рядом ударил пулемёт, в небо одна за другой взметнулись ракеты. Река сразу вспенилась от пуль, Кто-то вскрикнул и с громким всплеском упал в воду. Впереди слышались возбуждённые голоса немцев, непрерывная пулемётная стрельба.

Но фашисты ещё не знали, что буквальное нескольких десятках метров от их траншей уже появился советский пулемётный расчёт. Сейчас нужно вызвать панику.

– Рим, пулемётное гнездо справа… Дави гранатами! – прошептал Искандер.

Едва Рим отполз и исчез в предутреннем сумраке, под самым носом Искандера застрочил ещё один вражеский пулемёт. Искандер гранатой заставил его замолчать, быстро установил свой «максим» и дал длинную очередь вдоль траншеи врага.

От неожиданности вражеские пулемёты на какое-то время замолчали. Видимо, немцы испугались, что русские могут выйти в тыл и перерезать пути отступления, и обсуждали, как им быть.

Воспользовавшись передышкой, Искандер отёр пот со лба, пересчитал боезапас.

– А где ещё одна коробка? – Он вопросительно уставился на Рима.

– Наверное, оставили на берегу…

– Живо за ней. Тут каждый патрон на счету!

Над рекой появились вражеские самолёты, из-за немецких траншей ударили тяжёлые миномёты. Всё перемешалось. Надрывный вой пикирующих бомбардировщиков, взрывы бомб, мин, треск пулемётов. Казалось, река выйдет из берегов. А плоты, лодки, не взирая ни на что, все шли и шли к этому берегу.

Ударили наши «катюши». Они быстро заставили замолчать вражеские миномётные батареи, но перенести огонь ближе к берегу не решились, побоялись прихватить своих.

– Скорей тащи патроны! – крикнул Искандер вслед уползающему напарнику и опять схватился за пулемёт.

Взбешённые дерзостью одинокого пулемётчика, который «жалил» довольно чувствительно, гитлеровцы решили во что бы то ни стало расправиться с ним. Они бросили на него взвод солдат. Но меткие очереди за» ставили немцев залечь. Они поднимались ещё и ещё, – однако Искандер каждый раз укладывал их.

…Рим сразу нашёл коробку с патронами, она так и лежала там, где пристала их лодка. Захватив её, он пополз обратно. Прикинул: так он не скоро доберётся да не очень-то приятно «купаться» в мокрой от росы траве. И он начал продвигаться короткими перебежками. Немцы засекли его. Он понял это, когда одна за другой просвистели две пули. Он не успел броситься на землю и вообще не успел больше ни о чём подумать: третья пуля попала ему в голову…

Не дождавшись Рима, Искандер догадался, что друг погиб. Патроны были на исходе. Надо продержаться как можно дольше. Сейчас бы сюда Тимербулата! Он бы что-нибудь придумал. Впрочем, у Искандера ещё есть гранаты. Пусть пулемёт пока помолчит. Немцы подойдут ближе. Да и пулемёт остынет, а то от раскалённого кожуха уже несёт горелой краской.

Фашисты ждали недолго. Вмиг зашевелились их серые каски. Дать бы по ним! Нет, ещё рано. Вот ползут. Храбрыми стали…

– Русь, сдавайсь! Русь…

В ответ полетели гранаты.

А вот и наши. Пулемёт Искандера помог им переправиться, «максим» сделал своё дело. Бьёт пушка. Это, Наверное, Габит подоспел. И родное «ура» слышится. Сейчас, сейчас…

Но почему так темно в глазах и прицел двоится? Немцы бегут вверх ногами? Стрелять, стрелять! Искандер склонился головой на прицел. А пулемёт стрелял!!!

…Тело героя искали недолго. Его нашли сразу. По трупам фашистов и перепаханной минами земле. Пулемётчик полулежал с открытыми глазами и продолжал судорожно давить на гашетку…

На высоком берегу Днепра выкопали братскую могилу. Командир полка подполковник Кусимов сказал:

– Тяжёлые утраты мы понесли. Но они не напрасны. Наши люди пожертвовали своими жизнями ради свободы и жизни своих матерей, детей, жён, ради своей Родины! Мы их не забудем!

* * *

И Родина не забыла Искандера Садыковича Даутова – пулемётчика 58-го гвардейского кавалерийского полка. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Подвиг солдата

Февральская стужа пробирает до костей. Хорошо ещё, что нет ветра, иначе не хитро и окоченеть. На передовой мёртвая тишина. Старые, стреляные солдаты знают: немец не любит утруждать себя с раннего утра. Нашим приказано до поры до времени не нарушать тишины, ждать сигнала. Поэтому большинство солдат в блиндажах, в окопах только те, кому там положено быть на данный момент. Кто бреется или пишет письма, кто осматривает и чистит оружие. Хотя в блиндажах и довольно шумно, однако никто никому не мешает.

Принесли завтрак. Когда термосы с горячей кашей опустели, стало ещё шумнее. Посыпались шутки, рассказы, истории – что с кем приключилось. Один из бойцов достал из походного мешка неразлучную подругу – звонкоголосую двухрядку. Полилась песня. Сначала робко, потом всё громче, увереннее. И слышались в этой песне удаль русская, силушка народная и тоска-кручина по родным краям. Пели все – кто умел и не умел. Даже молодые, ещё безусые пареньки, которые прибыли недавно с пополнением и, может быть, сейчас дожидались своего первого боя. Командир пулемётного расчёта старший сержант Хатиф Хасанов – стройный красивый парень, – пока звучала музыка, сидел в углу блиндажа, подперев ладонью подбородок. В его обычно живых, шаловливых глазах не было привычного блеска. Он ушёл куда-то мыслями. Но вот песня кончилась.

– Гриша, дай-ка мне…

Что старший сержант умеет играть на гармони, бойцы не знали. Поэтому все, не скрывая любопытства, подались ближе.

Хатиф заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Играл по-своему. Вальс звучал необычно: как-то томно, нежно. Первым это почувствовал владелец гармони Гриша.

– Интересно звучит, – сказал он. – Как будто впервые слышу. Где это так играют, товарищ старший сержант? В Татарии?

– Нет. Во Владивостоке. До войны я там жил. Оттуда и на фронт…

– А в Казани вам доводилось бывать?

– Само собой. Я там стрелочником работал. На железной дороге.

Посыпались вопросы, что за город – Казань, как выглядит университет, в котором учился Ленин, вообще какая там жизнь. В конце, словно выражая общее желание, гармонист Гриша попросил:

– Сыграйте что-нибудь по-татарски, товарищ старший сержант.

Хатиф улыбнулся. Глаза, только что подёрнутые грустинкой, вспыхнули задором. Пальцы быстро пробежались по белым пуговицам, взяли аккорд – и грянул светлый, жизнерадостный марш. Он заставил приподняться даже тех, кто во время вальса, раскинувшись на лежанке, равнодушно тянул махорку.

– Я где-то вроде слышал этот марш, товарищ старший сержант, – снова сказал Гриша.

– Этот марш, браток, звучал в Москве, на Красной площади. Это знаменитый «Марш Красной Армии» Салиха Сайдашева.

Старший сержант хотел сказать ещё что-то, наверное, про композитора Сайдашева, но в это время распахнулась дверь и в блиндаж вместе с клубами морозного воздуха ввалился солдат, находившийся в дозоре. Он поводил взглядом по сторонам, отыскивая кого-то, увидел Хасанова и быстро протискался к нему. Сиплым шёпотом проговорил:

– Фрицы на нас репродуктор нацелили. Красную Армию ругают. Дать бы им по черепушке!..

– Нельзя.

– Так ведь зло берёт! Это значит, они меня с навозом смешивают!

– Что зло берёт, это хорошо, В бою злость очень даже пригодится. Потерпи немного. Вот когда поднимемся, покажем немцу, какова она, наша Красная Армия!

Со всех сторон раздалось:

– Да скорей бы уж!

– И то верно: отсиживаемся тут, словно кроты в норах.

– Неужто День Красной Армии ничем не отметим?!

Хатиф успокоил бойцов, вышел из блиндажа. Действительно, на позициях фашистов надрывался мощный громкоговоритель. В гулкой тишине слышалось почти каждое слово. Хасанов прислушался. Хмыкнул.

Немцы, воспользовавшись затишьем, решили подвергнуть моральной обработке наших солдат, находящихся в обороне. Диктор, коверкая русскую речь, самодовольно разглагольствовал о том, что основные силы Красной Армии уничтожены, что Великая Германия, руководимая мудрым гением фюрера, скоро одержит победу. Говорил он долго и всё в таком же духе. Однако слова, которыми закончилась передача, заставили старшего сержанта насторожиться. Диктор предлагал храбрым, русским «зольдатам» сдаваться, так как их 24-я стрелковая бригада окружена.

Хасанов приказал дозору продолжать наблюдение, сам же извилистой траншеей направился к командиру роты старшему лейтенанту Козлову. Хатиф являлся секретарём ротной парторганизации. Ему как парторгу нужно было рассказать командиру о настроении личного состава, поговорить и о сегодняшней радиопровокации гитлеровцев. Что это? Очередное враньё или же… Вообще-то фашисты мастаки выдавать желаемое за действительное. Сколько раз они орали на весь мир о взятии Москвы, падении Ленинграда. А Москва и Ленинград не пали! Мало того, под Москвой фрицы так получили по зубам, что бежали целых триста километров без оглядки. То было ещё в сорок первом. А теперь сорок третий! И Красная Армия начала гнать фашистские захватчиков с родной земли. Вот-вот и их стрелковая бригада должна двинуться вперёд. Всё говорит за это. Взять хотя бы руководство по преодолению водных преград, которое Генштаб разослал во все части и соединения. Разве это не признак скорого наступления? Командиры и бойцы, можно сказать, вызубрили руководство наизусть. Каждый чувствует: решительное наступление не за горами и с нетерпением ждёт его. Во всех подразделениях идут политбеседы. И все они сводятся к одному: «Битва за Днепр – это битва за Киев! Освобождение Киева и братской Украины – наш священный долг».

В эти дни парторг Хасанов забыл о сне и отдыхе. Он бывал во взводах и отделениях, разговаривал с людьми, рассказывал о положении на фронтах, интересовался настроением. За открытый характер, готовность в случае нужды прийти каждому на помощь, умение подбодрить в трудную минуту солдатской шуткой его любили в роте. Поэтому в каждом окопе, блиндаже он был желанным человеком. Люди тянулись к нему и охотно его слушали. Хасанова хватало на всё: только на днепровском плацдарме он обучил стрельбе из пулемёта семнадцать бойцов, семь человек подготовил к вступлению в партию.

Хатифу не удалось дойти до командира роты: ударила немецкая артиллерия. Продолжавшийся полчаса артналёт неузнаваемо изменил переднюю линию. Сверкавшая белизной ещё нетронутого, накануне выпавшего снега, она сейчас была обезображена черными ямами воронок. Висел едкий пороховой дым, тут и там валялись вывернутые с корнем деревья, нелепо торчали перекорёженные снарядами стволы.

Батальону было приказано сменить позицию и готовиться к бою в районе деревни Толкачёвка.

Занимался рассвет 19 февраля 1943 года. В это утро бойцам стало известно: они находятся в окружении. Немцы на этот раз не врали.

Рота старшего лейтенанта Козлова оказалась слева от деревни, на небольшом взгорке. Окопы коммунистов и комсомольцев были впереди. Каждый понимал: бой предстоит жестокий.

Парторг Хасанов вместе с командиром роты обошёл все окопы. Они поговорили с бойцами, проверили огневые точки. Свой расчёт, по совету старшего лейтенанта, Хатиф выдвинул на левый фланг роты, чтобы веста по атакующим отсечный огонь.

Вражеской атаки долго ждать не пришлось. После непродолжительного артиллерийского и миномётного обстрела появились танки, за ними двигалась пехота. Хатиф насчитал тридцать шесть средних танков.

Последовала команда:

– Танки пропустить! Отсекать пехоту!

Бронированные машины с крестами на боках, минуя взгорок, вошли в лощину, лежавшую перед деревней. И тут, как и было задумано, их встретила противотанковая батарея. Одновременно по пехоте, отставшей от танков, из всех стволов ударила рота Козлова. Немцы смешались, стали отходить. Находившийся в засаде пулемётный расчёт Хасанова до этой минуты не вступал в дело. Когда же немцы побежали, «максим» Хатифа начал косить их фланговым огнём. Фрицев полегло много.

Атака была отбита, но не надолго. Опять завыли снаряды, загрохотали взрывы. Артподготовка на этот раз была не в пример первой: немцы обрабатывали позиции батальона намного усерднее. Потом опять пошла пехота.

Хасанов переглянулся со своим вторым номером.

– Пожалуй, не меньше полка прёт?

– Если не больше…

Хатиф крепче сжал рукоятки пулемёта. С виду он казался совершенно спокойным, лишь лихорадочный блеск глаз выдавал волнение, которое всегда охватывало его перед боем. И ещё гулко-гулко билось сердце.

– По немецким захватчикам – огонь!

Пулемёт задрожал, забился в руках. Хатиф со злостью отмечал, как падают немцы – то ли убитые, то ли спасаясь от пуль. «Давай, «максим»! Молодец!» Вдруг пулемёт вздыбился – на Хатифа обрушилась земля. Он отряхнулся. Повезло! Ещё бы чуть-чуть – хана. Только по голове словно заехало оглоблей, в глазах всё плывёт – и ни звука… И немцы… Они идут как в немом кино.

– Чёрта лысого! Не пройдёте! – во весь голос крикнул Хатиф и не услышал собственного голоса. Не растерявшись, схватился за гранаты. Он не помнит, сколько бросил их – наверное, всё. Только знает– немцы не прошли…

Не один трудный бой вынес старший сержант Хатиф Хасанов, освобождая украинские деревни, сёла, города. Заслужил награды – орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Каждая награда была по-своему памятна и трудна: на войне лёгких побед не бывает.

Приближалась осень. Начали менять цвет деревья. В мирное время эти украинские сёла гремели бы уборкой, заполняя всё кругом стрекотом жаток и комбайнов. А сейчас тут не до этого – идут бои.

10 августа батальон, которому была придана пулемётная рота Хатифа, получил приказ овладеть деревней Нехаевкой.

Случилось так, что по какой-то причине, известной одной войне (то ли устарели данные разведки, то ли что-то недосчитал штаб полка, а вернее всего, все расчёты перепутал враг), бой за деревню из атаки обернулся обороной. Причём враг наступал плотным кольцом: видимо, подоспели резервы.

…Хатиф огляделся. Нужно было не мешкая выбирать новую позицию. Это – то единственное, что ещё могло спасти положение. А место пологое – никакого прикрытия. Ему повезло: куст и сразу за ним большая воронка. Значит, не надо окапываться, а главное, на дне была вода – «максим» не умрёт от жажды. Патронов в достатке, позиция тоже вроде бы неплохая. Держаться можно!

По своему обыкновению Хасанов подпустил фрицев на близкое расстояние и только потом ударил по серо-зелёным фигурам, пляшущим на прицеле.

– Ага, сволочи, положил я вас! Ну-ну, полежите!

Хатиф слышал, как унтер или офицер орал: «Форвертс, форвертс!»

Цепь поднималась три раза, и все три раза «максим» Хатифа укладывал её, пока она не отползла назад. Воронка была полна стреляных гильз. Пулемёт раскалился. Хатиф, пользуясь передышкой, зачерпнул каской воды и залил в кожух пулемёта. Потом зачерпнул ещё и ополоснул лицо. Ему показалось, что щёки зашипели не меньше, чем ствол «максима».

Ударил миномёт. «Решили выкурить», – подумал Хатиф.

Мины шлёпались справа, слева. Вот одна упала совсем рядом. Пыль с каски посыпалась за ворот. «В баню бы, соскрести грязь, её на спине уж, наверное, с палец, – подумал Хатиф. И сам себе возразил: – Погоди, сейчас тебе немцы устроят баню!»

Пулемёт снова затрясся, освобождаясь от земли, набросанной минами, и стрелял до тех пор, пока хватило патронов. Потом, как и в бою у Толкачевки, в ход пошли гранаты…

Очнулся Хатиф, чувствуя, что захлёбывается: на него лили воду. Открыл глаза: над ним стоит немецкий солдат с ведром.

– Из какой части? Кто командир?

Хатиф молчал.

Окровавленное, израненное тело Хасанова принесли в Нехаевку. Опять начались допросы, пытки. Пытали так, как это умеют делать только фашисты.

Молчание.

Хатифа сволокли в огород.

– Коммунисты не предают родину!.. Придут наши!.. Отомстят!.. – собрав последние силы, прохрипел он.

К месту казни согнали жителей деревни. Предчувствуя недоброе, люди плакали, закрывали глаза – такое видеть им ещё не приходилось… Фашистский палач топором отсёк голову советскому солдату…

…Фронтовые друзья нашли тело героя. Нашли там же, на огороде. И там же похоронили. Прозвучал прощальный салют.

Спустя месяц, узнав о подвиге Хасанова, командующий 60-й армией генерал-лейтенант Черняховский подписал реляцию на присвоение Хатифу Хасановичу Хасанову посмертно звания Героя Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 17 октября 1943 года назвал ещё одного героя нашей страны.

Однополчане Хатифа дошли до берегов Днепра, за неделю в двадцати трёх местах преодолели реку. А 6 ноября над столицей Украины – Киевом взвилось знамя свободы, за которую отдал свою жизнь и Хатиф Хасанов.