Текст книги "Как живете, дети?"

Автор книги: Шалва Амонашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Подойди ко мне! – говорю мальчику. – Когда у тебя день рождения?

Я знаю, когда его день рождения. Мне нужно, чтобы он что-то сказал мне, а я в это время успею вдохнуть воздух прямо из его рта. Мальчик открывает рот, и мне сразу все становится ясно. Становятся понятными каждодневные туалетные увлечения мальчика, его неестественные связи и близость со старшеклассниками, причина бледности его лица. Я волновался за него, несколько раз пытался связаться с родителями и выяснить, не болен ли он чем-нибудь. Но родители были так заняты, что мне не удалось повидаться с ними. Ожидал всего, но не этого. Нюхаю пальцы мальчика. Как это могло произойти? Он входит во взрослую жизнь через строго запретную детям и подросткам дверь, прекрасно зная, что нельзя входить в эту дверь. Потому и смотрит теперь на меня с испугом. Ну как, мальчик, пустить мне тебя дальше в эту «взрослую» жизнь или вернуть немедленно в свое положенное детство? Тут у меня нет альтернативы.

– Значит, скоро тебе исполнится 9 лет? – и я забираюсь в его карманы. Вот скомканная половина сигареты, я прячу ее в кулак, чтобы никто не заметил. Мой дружелюбный тон сразу обрывается.

– Неужели это правда?! – говорю я возмущенно.

Почему я не подумал о том, что следует провести профилактические меры? Ведь это могло произойти! Ну что же, что в моей прошлой практике во II классе ничего подобного не было! А возможно, и было, но я не мог представить себе такое, потому ни разу ничего не заметил! Дети находятся в постоянном общении со взрослыми и видят, чем они увлечены, они общаются и со старшими по возрасту ребятами.

Как мне теперь поступить с этим маленьким, который пробует свою взрослость в курении?

Накричать на него? Нет, это не мой стиль воспитания, не верю я такому методу извержения гнева.

Взять с него слово, что больше не будет? Нет, это будет слишком мягкой реакцией на такой необычный в жизни второклассников поступок.

Сохранить его тайну и простить? Конечно же, нет, это будет скорее поощрением, нежели предупреждением.

Дать детям на осуждение? Рискованно, потому что дети могут разорвать с ним дружбу, а если узнают и родители, то они могут запретить своим детям дружить с «плохим» мальчиком.

Может быть, вызвать родителей и сказать, чтобы они проявили больше внимания к мальчику? «Видите, чем ваш сын занимается, и вам все некогда за ним присмотреть, прийти в школу!» Однако, зная их, я представляю, какие будут приняты меры, какой скандал поднимется в семье. Конечно, я должен сообщить о случившемся, но одновременно нужно дать родителям строгие наставления, как действовать.

А если повести его к врачу? Пусть тот с помощью наглядных плакатов напугает его! Да, но и это не решающая проблему мера.

Надо дать ему жизненный урок, строгий, доступный, внушительный. На что этот урок должен опираться? Может быть, надо, чтобы он был жестоким? Пройдут годы, и, по всей вероятности, вспомнит он добрым словом и меня, и своих родителей за то, что мы дали ему урок на всю жизнь. Да, именно урок, длительный, долгий, а не 35-минутный я должен ему преподнести. Он нужен и другим. Ему – урок предотвращающий, а всем остальным – урок профилактический. Урок этот должен быть продуманным, глубоким, он должен привести и его, и всех остальных вместе и в отдельности к критическому осмыслению некоторых поступков взрослых.

Взрослые ведь тоже бывают разные – хорошие, плохие; бывают взрослые грубые, невоспитанные, с дурными привычками и поступками, безалаберные, бездельники. Мои дети должны знать это. Если бы все взрослые, с которыми ребенок общается, которых видит, о которых слышит, олицетворяли бы образец человечности, высокой морали, то, уверен, проблема воспитания или вовсе исчезла бы из жизни общества, или же имела бы лишь символическое значение. Но беда в том, что наше воспитание – организованное, целенаправленное – есть, с одной стороны, воплощение идеалов будущего, с другой же стороны, отгораживание детворы, молодого поколения от всех тех проявлений асоциальности и аморальности, грубости и хамства, нежелательных привычек, поступков и действий, против которых борется общество.

Однако отгородить – это не значит заставить детей ходить с закрытыми глазами. Здесь скорее мыслится устранение всяких нежелательных социальных проявлений хотя бы в том окружении, в котором живет ребенок. Ребенок видит, слышит, догадывается, и его слабая жизненная закалка, его пристрастие к взрослению через образы праздной жизни взрослых влекут его войти именно в те двери, на которых крупными буквами написано: «Детям вход строго воспрещается!» Могут ли удержать его такие строгие предостережения от неудержимой тяги познать запрещенный мир? Не всегда. Могут в том случае, если они исходят от умного воспитателя, который знает, как провести его мимо этих дверей (так как жить среди людей и проходить мимо, не замечая их, невозможно), чтобы ребенок поверил: входить туда ему действительно неинтересно, действительно опасно. Могут еще тогда, если вырвавшегося из-под надзора ребенка перед этими дверьми встретят добрые люди, ну, скажем прохожие, которые не позволят ему войти туда.

Думаю, не стоит публично уличать мальчика. И родителям скажу, чтобы они без лишнего шума усилили контроль за ребенком. Надо еще выяснить обстоятельства, которые толкнули (да, именно толкнули) ребенка к курению. Курит ли отец? А вдруг окажется, что курит и мать? А ребенку хочется быть таким, как папа, он так красиво двумя пальцами держит сигарету, выпускает дым, откидывая голову! Дымом пропитана вся квартира. Выходит, что родители уже сами приучили ребенка курить, так как он и без горящей сигареты дышит в квартире ее дымом.

А Вы, отец, сможете ли принять действенные меры, чтобы Ваш сын Не привык к курению? Как? Ремнем, криками, запугиванием? Да он же не послушается Вас! Не будет курить, скажем, еще года 3—4, ну, 5 лет. А что Вы сделаете с подростком, которому 13—15 лет? Ведь его уже ничем не запугать, тогда он и доброго совета не послушает, так как в этом возрасте еще больше будет стремиться к самостоятельности и взрослости. Нет, меры должны принимать мы все вместе и начиная с сегодняшнего дня. И давайте начнем с того, что вы, папа, и, может быть, мама, тоже демонстративно бросите курить, чтобы преподать своему сынишке пример родительской воли, преданности, дать ему возможность почувствовать, что значит в квартире чистый воздух. А затем будете неназойливо следить: кто будет пытаться приучать его к курению? Может быть, во дворе, где он играет, есть взрослые ребята, которые собираются в укромном месте и балуются сигаретами. Им доставляет удовольствие приучать к этому маленьких, смотреть и хохотать, как те захлебываются при первой же затяжке. Сделайте так, чтобы ваш ребенок больше времени проводил вместе с вами – с папой, мамой, со всей семьей. А я, со своей стороны, постоянно буду следить, с какими старшеклассниками он общается в школе, буду стараться изолировать его от них. Приму и другие меры. Ребенок должен убедиться в том, что перешагнуть некоторые запретные зоны не только опасно для его жизни, здоровья, но и непрощаемо.

Бадри смотрел на меня испуганно: что я ему скажу? И как хорошо, что в это время вокруг нас собрались дети.

– Что случилось? – заинтересовались девочки, увидев, как у меня испортилось настроение и как он стоит передо мной, опустив голову.

– Мне даже страшно говорить об этом! Если хочет, пусть сам вам расскажет, а я с ним и говорить не хочу! – и отошел от них.

Девочки, мальчики набросились на него:

– Что ты такое сделал?! Ты огорчил учителя!..

Но разве он скажет, в чем провинился? Он стоит, сжав губы.

Нет, мальчик, этим не кончатся твои переживания. Урок на всю жизнь, если он получится, только начинается. До поры до времени ты будешь переживать мою обиду на тебя, я не буду по отношению к тебе ласковым, не стану с тобой общаться так же непринужденно, деловито, мажорно, как со всеми остальными, не буду выражать радость в связи с твоими успехами. Почти каждый день я буду проверять твои карманы (не крадешь ли ты сигареты у отца?), твой портфель. Но это буду делать так, чтобы другие не видели, как я выражаю свое недоверие к тебе.

А когда вас всех вызовет к себе на осмотр школьный врач, он тогда скажет именно тебе, наедине: «В чем дело, мальчик?! Откуда может быть табачный дым в твоих легких?!» И тут же ты увидишь страшный плакат, где твои легкие пожирает горящий скорпион в виде сигареты и торжествует.

Ну, разумеется, наступит момент, я позабочусь об этом, когда мы помиримся. Девочки помогут тебе подойти ко мне и сказать: «Извините, пожалуйста!» Я прощу, но за что, будем знать только мы двое. Станет ли для тебя все это уроком на всю жизнь, точно не знаю. Может быть, в будущем понадобятся и другие уроки, подкрепляющие этот. Но надо же еще надеяться на твое благоразумие, которое я буду развивать в тебе, да еще на благоразумие твоих родителей, от которых я жду проявления родительской верности и отваги, заботы и внимания.

Какой ребенку нужен папа?

Кстати, о родителях. Надо принять меры для профилактики, и будет лучше, если соберу их на днях. Напишу каждому папе убедительное приглашение и проведу с ними занятие по повторению некоторых прописных истин относительно воспитания детей.

Воспитание – скрытый процесс. Порой родителям кажется, что они воспитывают, потому что делают, как сами любят выражаться, все для собственного ребенка: одевают, обувают, кормят, дарят игрушки, балуют и, конечно, наказывают за проступки, дают ценные наставления. Действительное же воспитание основывается на духовной общности и может происходить только в том случае, если воспитатель способен расположить ребенка к себе, к своим наставлениям, к своему примеру. Нет внутренней духовной общности между ребенком и его родителями? Значит, нет и настоящего воспитания, оно скорее иллюзорное. Вот такими иллюзорными воспитателями являются, по всей вероятности, и некоторые из родителей моих ребятишек. И я считаю своей обязанностью объяснить им это.

Уважаемые родители, особенно папы! Разве вас должно удивить, если я скажу, что папа-алкоголик, курящий отец не могут стать полноценными воспитателями? Но если у вас доброе сердце и порой вы балуете своего сынишку прогулками, подарками и если ваш ребенок принимает вас как такого человека, каким сам хочет стать, то он без особых усилий может воспринять вашу доброту вместе с вашим пристрастием к курению, алкоголю, праздности. Так вот, давайте воспитывать наших детей не столько словами, добрыми наставлениями и подарками, сколько примером, достойным всяческого подражания. Я знаю, во многих семьях дети все больше и больше ощущают нехватку отцовской заботы, духовного общения с отцом. Папа занят на работе, возвращается поздно. А ребенок ждет – «Вот скоро папа придет!» – и засыпает, так и не увидев отца. И если так пройдет неделя, месяц, так пройдут годы, то возникнет парадокс: хотя вся семья живет в одной квартире, под одной крышей, тем не менее отец и дети не знают друг друга хорошо, папа даже не заметил, как выросли дети.

Хорошо ли это?

Нет, очень даже плохо!

Плохо потому, что время зарождения настоящей, сердечной дружбы между отцом и сыном (дочкой) прошло. Прошло время, когда отец мог войти в жизнь своих детей как свой человек, старший друг, наставник.

Чтобы стать для своих же детей своим человеком, недостаточно быть для них родным отцом. Нужно, чтобы они – папа, мама с детьми – жили вместе как друзья.

Прошло время, и благотворное воспитательное влияние отца на своих детей ослабло. И по мере того как взрослеют дети, отношения между отцом и детьми натягиваются или же становятся формально учтивыми.

Мы часто жалуемся, что в школе очень мало учителей-мужчин, происходит феминизация педагогических коллективов, и видим, что это отрицательно сказывается на формировании характера молодых людей. А в это время то же самое происходит во многих семьях, так как воспитание детей становится заботой мам, бабушек, теть, и хорошо, если дедушек тоже.

В этом окружении женской заботливости кроется опасность для воспитания ребенка, даже трудно сказать какая, но она есть. Она не может не быть, так как естественное, полноценное, социально предопределенное и благоприятное воспитательное поле в семье создается только при сочетании разумной заботы отца и матери о сыне, дочке, при установлении двуединой целостности их требований к детям. Нарушится целостность – ослабнет воспитательное поле в семье.

Папа не пугало в семье, он не сила, с помощью которой можно устрашать и пугать детей. Папа – гордость и высочайший авторитет семьи, он трудится, чтобы обеспечить семью, заботится обо всех ее членах. Его трудовой вклад в жизнь семьи бескорыстен, однако он имеет право, он обязан спрашивать со своих детей, как они, со своей стороны, приумножают труд отца своим добрым поведением, воспитанностью, учением, как они поддерживают добрые традиции семьи. «Рассказать об этом папе?» – укоризненно может спросить мама провинившегося сына, и тот ответит: «Не надо, мам, больше не буду!» Двуединая целостность родительского воспитания, духовная общность между родителями и сыном будут проявляться в том, что прозвучит в этих словах: страх перед не умеющим щадить человеком или забота о человеке, перед которым все в моральном долгу.

Ребенку нужен папа. Говорю об этом в самом широком смысле. Ребенку нужен папа, который живет жизнью своих детей, учит их быть мужественными, честными, правдивыми, полезными для людей, трудолюбивыми и жизнерадостными. Ребенку нужен папа – не какой-нибудь безвольный человек, который готов выполнять все его капризы, не пьяница, грубиян, который порой поднимает руку на маму и на него тоже, – а такой, который славится среди близких, соседей своей добротой и щедростью души. Ему нужен папа, который то и дело забывает, что уже взрослый, и играет со своими детьми, как озорной мальчишка.

Ребенок растет, он становится подростком, и ему нужен папа, отец. Говорю об этом тоже в самом широком смысле слова. Подростку нужен отец – общественная личность, мастер труда, вдохновенный творчеством созидания, борец за претворение в жизнь идеалов коммунистического общества. Ему нужен отец – чуткий и мудрый наставник, понимающий заботы сына и дочери, строгий и требовательный к самому себе и к другим. Ему нужно, чтобы слово отца не расходилось с его делом, чтобы он был сильным своей целеустремленностью и преданностью. Подростку нужен отец, вносящий в дом веру в завтрашний день, спокойствие в души членов семьи, устанавливающий заботливое, чуткое отношение между ними. Подростку нужен отец, который сам идет к нему на откровенные разговоры и которому можно довериться.

Подросток становится юношей (девушкой), а ему (ей) нужен папа, отец, родитель. Говорю об этом в том смысле, что родитель со своим прошлым и настоящим должен олицетворять высокие качества человечности, труженика страны. Для юноши (девушки) очень важно, чтобы о его отце говорили как о человеке, заслуживающем всеобщее уважение и авторитет. Он чуток и заботлив к жене, к своим родителям. Он понимает современную молодежь, верит в нее. верит в своего сына, в свою дочь. Поощряет и подбадривает их на большие дела, на романтику труда, на творение добра, на бескорыстную дружбу, на возвышенную любовь. Внушает им преданность Родине, чувство хозяина страны, долг интернационалиста.

Ребенку, подростку, юноше нужен папа, но папы бывают разные.

Бывают папы, которые берут своих повзрослевших сыновей на свою работу, учат своему мастерству и завещают не порочить на этом заводе доброе имя отца.

Но бывают и такие, которые заставляют своих несовершеннолетних детей сбегать в магазин за пачкой сигарет и бутылкой водки, а затем даже приучают их глотнуть ее. «Ну что тут такого, надо же стать мужчиной!» – будут оправдываться потом.

Есть папы, которые завещают своим детям такое неделимое и богатое наследство, каким является честность, простота, отзывчивость, гордость за свой труд, славные семейные традиции. Они приучают детей к труду, скромности, воспитывают в них высокие духовные запросы.

Но есть и такие папы, которые стремятся на всю жизнь обеспечить своих детей всеми благами беззаботной жизни, лишая их тем самым радости труда, борьбы и достижений.

Мне рассказывали о папе, который без раздумья бросился в бушующую речку и, рискуя собственной жизнью, спас жизнь троим ребятишкам, попавшим в беду. Легко представить, как гордятся дети этого папы и как укрепились в них самоотверженность, человеколюбие!

Мне рассказывали о папе, который дал своему сынишке-подростку поиграть с оружием, и гот, не зная, как с ним обращаться, сотворил непоправимое несчастье.

Гордость за своих родителей – это моральный фундамент для взлета личности ребенка.

Стыд за своих родителей – это тяжесть на сердце, не разрешающая ребенку взлететь до полной высоты.

Вот о чем я буду говорить на родительском собрании. Там не будет прений. Пусть каждый в душе поразмыслит о том, какой он есть как родитель – воспитатель своих детей, какой он дает им пример, как он творит себя как настоящего отца своих детей.

Потом я попрошу остаться некоторых пап и поговорю с каждым наедине.

Папе Важи я покажу последнее сочинение мальчика. Вот что он пишет: «Я люблю поговорить с мамой перед сном, рассказываю обо всем, что происходит в школе. И мама тоже рассказывает мне о своих делах на работе. Но, когда я спрашиваю маму, почему но возвращается папа, она говорит: „Наверное, я обидела его!“ Но она говорит неправду. Это папа обидел маму. Он, говорят, влюбился в другую женщину, потом поссорился с мамой и ушел. Я спросил маму: „А если ты влюбишься в другого мужчину, значит, уйдешь, как папа, и оставишь меня одного?“ А мама сказала: „Дурачок, без тебя нет моей жизни, как я могу оставить тебя!“ Но почему же тогда оставил меня папа? Мне нужен он сам, а он посылает подарки. Любил я его очень, а вот сейчас не знаю, люблю еще или нет».

Прочитает папа Важи эти грустные размышления сына и попытается мне что-то объяснить. Но к чему мне его оправдания? Я же не судья его совести, его морали! Пусть решает сам, как быть, только пусть не забудет, что он теряет добрую власть воспитателя сына и еще – любовь сына. Я скажу ему прямо, уверенно требовательно, строго (так как хорошо знаю сложившуюся ситуацию, характеры членов семьи): «Может быть, хватит Вам развлекаться и Вы вернетесь в семью с этим сочинением Вашего сына и извинитесь перед ним и женой, действительно любящей и верной Вам женщиной, за причиненную боль?..» А что, если этот папа не придет на собрание? Ну что же, тогда я пойду к нему на работу с этим сочинением, дам почитать ему и его подружке. А калечить душу ребенка – не дам!..

Папе Резо я расскажу о недавнем случае, который произошел у нас на уроке. Я сказал детям: «В понедельник у нас будет урок рисования. Скажите вашим папам (я оговорился – надо было сказать „родителям“, „старшим“, а не только „папам“), чтобы они купили вам акварельные краски!» Резо тут же захлопал в ладоши. «Как хорошо, – произнес он весело, – у меня два папы. Скажу и тому, и другому, и оба купят мне краски!» А дети засмеялись: «Человек не имеет двух пап!» Начали подшучивать над ним: «Сынок двух пап! На какого папу ты больше похож?» Резо обиделся, и я с трудом успокоил мальчика, незаметно от него жестикуляцией, взглядами корил детей.

«Как Вы думаете строить ваши отношения с сыном? – спрошу и его. – Намерены ли Вы участвовать в его воспитании или будете посылать ему подарки, устраивать веселые прогулки, доставлять удовольствия? Не получается ли так, что Вы хотите унизить нового папу, показывая сыну свою „щедрость?“»

Два отца, каждый из которых старается в соперничестве друг с другом внушить ребенку больше любви к себе с помощью доставления множества легких, отнюдь не воспитательных удовольствий, не могут вдвое лучше воспитать ребенка, чем это делает обычный, полный чувства отцовского долга папа. Избалованный двумя отцами ребенок скорее всего станет вымогателем, скептиком, «трудновоспитуемым», и дорога от этого папы к другому будет для него скользкой и в буквальном, и в переносном смысле. По этой дороге от одного дома к другому он может потеряться как Новый Человек, а папы будут утверждать, что они ничего не жалели для него.

Ну, конечно, и этот папа может не прийти на собрание. Тогда я добьюсь того, чтобы посадить обоих пап за один стол и попросить поговорить при мне о воспитании Резо, о согласованности между двумя папами в способах воспитания мальчика.

Но папе Теи и Лери – любимому всеми ребятишками «дяде Автандилу» – я пожму руку: «Спасибо Вам за отличное отцовство!» И передам в подарок сочинение его детей. Прочтет их папа и, может быть, впервые увидит себя глазами собственных детей, еще сильнее ощутит свой долг перед ними.

Имею ли я право так говорить и обращаться с родителями, да еще с папами? Могут же они сказать мне: «Дорогой учитель, чего Вы вмешиваетесь в наши личные, семейные дела? Нам и без ваших упреков и нравоучений нелегко! Займитесь лучше Вашим прямым делом в школе!»

Нет, они не имеют права так мне говорить!

Я не просто учитель, не просто воспитатель, я доверенное и уполномоченное Лицо детей и государства. Мне поручено воспитать новых людей, людей будущего, и помешать осуществить эту задачу я не дам никому, тем более родителям. Защита детей, кование их неповторимых судеб – это моя высочайшая забота, мой профессиональный долг, а самое главное – мое призвание.

Вот на чем основывается мое право!

Крепнуть взаимному доверию

Процесс взросления моих второклассников я обнаруживаю по нескольким приметам.

Вот, к примеру: ребята начали шушукаться, что Майя влюблена в Гочу, Георгию нравится Лела, Тамрико поглядывает на Вахтанга.

Как я узнал об этом? Не донес ли мне кто-либо из ребятишек?

Нет, у меня нет доносчиков, я их не признаю, не покровительствую им и, вообще, не воспитываю.

Знаю, некоторые учителя любят иметь своих доносчиков в классе. Ну, разумеется, они не называют их доносчиками. Для них такими становятся некоторые активисты – классные организаторы или кто-либо еще. Они выбираются на такие посты не без участия самих учителей. Не будь учительской власти, детский коллектив не выбирал бы своими вожаками любимцев учителей. Дети не любят доносчиков. И, как бы ни старался педагог скрыть, кто из ребятишек его информирует, все равно от них этого не утаить. И тогда ему – этому информатору – «крышка», никогда в жизни его одноклассники, будучи взрослыми и самостоятельными людьми, не простят ему поступки, совершенные им в детстве, не будут его любить, не будут поддерживать с ним дружеские связи.

А что может быть противнее того зрелища, когда педагог, укрывшись вместе со своим доносчиком от глаз ребят, выслушивает свежую информацию: кто в чем провинился, кто кого обидел, кто говорил грубые слова, кто поломал что-то и т. д. и т. п. Я бы выгнал такого воспитателя из школы, лишил бы права быть воспитателем детей, а этому доносчику помог бы образумиться, помог бы доказать своим товарищам, как он предан им.

В начальных классах вовсе не трудно превратить любую девочку, любого мальчика в своего информатора. Они же не понимают, что делают, не понимают, что за этим может последовать презрение товарищей к нему. Но это произойдет потом – спустя несколько лет, когда коллектив детей поймет, что значит иметь в своей среде товарища, который, оказывается, может их выдать. Тогда в них всплывет неосознанная неприязнь к нему, возникшая еще в начальных классах. «Шпион» – вот как могут обзывать его, все будут отгораживаться от него. Нелегкая, нерадостная жизнь будет у этого «шпиона» среди радостных и озорных ребятишек, не сможет он наслаждаться такой же радостью.

Кто-то разбил стекло, ну случайно. «Кто это сделал?» – допытывается классный руководитель. А разве встанет кто-либо из подростков и скажет: «Вот он разбил стекло!» Классный руководитель ведь тоже должен понимать, что ребята проявляют своего рода мужество, не выдавая товарища, и готовы без колебаний принять коллективное наказание. Но нет, он все же пристает то к одному, то к другому: «И ты не видел, кто разбил стекло?» «Нет, не видел!» «Ты тоже не видел?» «Да, не видел!» «Так кто?» «Не скажу!» А тот, «шпион», тайком сообщит ему, кто разбил стекло, и хотя усилиями подростков стекло в окно уже вставлено, тем не менее виновник наказывается. И вот тогда подростки ведут свое расследование, кто мог выдать товарища.

Ну, как, нравится вам эта картина, которую иные педагоги могут назвать управляемым, целенаправленным воспитательным процессом? Мне она конечно, не по душе, она противоречит моим представлениям о воспитании, которое организовывается педагогом. И потому не буду способствовать тому, чтобы кто-либо из моих ребятишек превратился в «шпиона». Перейдет он в старшие классы, окончит школу, выйдет в жизнь. Кем он будет на работе – на заводе, в колхозе, в учреждении? Кляузником, озлобленным на людей человеком, вот кем, а не Новым Человеком, которого мы хотим воспитать. Как может педагог воспитывать и формировать детский коллектив, имея в этом коллективе своих «шушукающихся» с ним информаторов? Этим ведь он подрывает доверие детей друг к другу и, что более важно, ставит самого себя вне детского коллектива.

Нет, лучше научу своих ребятишек, как защищать товарища, как самим справляться со своими проблемами. Я чувствую влияние детского коллектива, который уже приобретает отчетливые контуры. Дети сами восстанавливают порядок и при этом принимают меры, чтобы я не узнал, как это случилось. Что, они боятся меня и потому скрывают что-то от меня? Да, они боятся, но не меня, а того, чтобы не огорчить меня, не причинить мне боль. Они заботятся обо мне, говоря языком педагогики, занимаются самовоспитанием. Вот чему я радуюсь.

В общем, я не буду иметь своих информаторов. Зачем они мне? Я и без всяких специальных информаторов знаю каждое движение моих детей. Знаю потому, что я педагог и интуитивно могу догадываться, с кем что произошло, кого что волнует, чем занят коллектив детей. Это во-первых. Знаю еще потому, что у меня сто глаз и сто ушей и педагогическую наблюдательность я развиваю в себе постоянно. Это во-вторых. В-третьих же, я для моих детей свой человек, я член коллектива. Они просто оберегают меня от лишних волнений и потому не доводят до меня информацию о всех происшествиях в коллективе. Зато они без всякого стеснения обсуждают в моем присутствии все проблемы, которые их волнуют, порой и меня привлекая к обсуждению этих проблем. Вот я и знаю все, что мне необходимо знать для воспитания моих ребятишек.

А доверие их я завоевал не без труда. Я завоевал его на основе взаимности. Я часто рассказывал им о своем детстве – «Когда я был маленький...» Рассказывал о том, как шалил, и они смеялись, рассказывал, как мучила меня совесть, когда мой необдуманный поступок причинял кому-то неприятность.

– Я был тогда во II классе. Было лето, шла война, и мама отправила меня в деревню, к дедушке и бабушке...

Представьте себе: на улице осенний дождь, погода скучная, мы находимся в классной комнате, они расположились как хотят, некоторые стоят рядом со мной, а я сижу на маленьком стульчике, и урок чтения прерывается. Рассказ о дедушке, о котором мы только что спорили, унес меня в воспоминания детства. Дети слушают меня с большим интересом и ясно представляют своего учителя в коротких штанишках, тоже неугомонного и шалуна. Я рассказываю с грустью, иронизируя над собой, и они тоже – то смеются, то грустят.

– Дедушка готовился опрыскивать виноградники специальной жидкостью против заболевания листьев. Эту жидкость он наливал в аппарат, который потом перекидывал через спину; правой рукой он давил на рычаг, а в левой держал узкую длинную трубку, из головки которой неслись брызги синей жидкости и опрыскивали листья виноградников. Этот аппарат очень интересовал меня. Дедушка гордился своим аппаратом и не давал мне трогать его. Но я все же тайком разобрал его. Но как вы думаете, мог ли я его вновь собрать? Увидев испорченный аппарат, дедушка рассердился. «Кто это мог сделать? – возмущался он – Вот бы я надрал ему уши!» Он прекрасно знал, что это было делом моих рук. Но как будто я был тут ни при чем, так он жаловался мне. А я не признавался, стыдился. «Ты посмотри, – говорил он мне, показывая на испорченную часть аппарата, – какой-то шалопай взял и испортил мой французский аппарат. Чем я сейчас буду опрыскивать виноградники? Давай пойдем к мастеру!» А тут и мастер подоспел. «Ой, – говорит, – неужели этот глупец не понимал, что значит для виноградаря в такое жаркое лето аппарат для опрыскивания виноградников, да еще такой?! Где сейчас найдешь французский аппарат?» И подмигивает мне одним глазом. «Подойди, – говорит, – поддержи этот рычаг!» Он исправлял аппарат и все время говорил, что он делает, что происходит в аппарате, почему его нельзя разбирать... Прошло лето. И только когда я уже возвращался домой, и признался дедушке: «Дедушка, это я испортил твой аппарат. Прости меня, пожалуйста. Обещаю тебе, когда у меня будут деньги, я куплю тебе новый, хорошо?» Как вы думаете, что мне ответил дедушка?..

Так росло и крепло наше взаимное доверие друг к другу. Детям не нужно было скрывать от меня свои страсти. Я включался в их разговор как свой, советовал и советовался с ними, доверялся им и они доверялись мне...

Оскорбленное чувство

Значит, кто-то в кого-то влюблен, кто-то отвергает чью-то любовь, кто-то кого-то высмеивает?

Сегодня на большой перемене произошел случай, который заставляет меня задуматься серьезнее о детской влюбленности: Гига и Бондо неожиданно поссорились, ссора перешла в кулачный бой.

Я сам их развел.

– Можете объяснить, почему поссорились?

Мальчики молчат, они угрожающе смотрят друг на друга.

– Это секрет? – спрашиваю я серьезно.

Они кивают головой: «Да, наш секрет!»

– Тогда сделаем так. До начала урока остается еще 10 минут. Оба заходите в класс, там, кроме вас, никого не будет, и поговорите как мужчина с мужчиной, только без кулаков и оскорблений. И помните, вы должны выйти из класса более крепкими друзьями, чем были прежде. Не так ли, ребята? – спрашиваю остальных.

Дети стоят тут же, многие знают в чем дело, а вот Элла, из-за которой подрались мальчишки, и понятия не имеет, что она и есть яблоко раздора.

Дети вталкивают Бондо и Гигу в классную комнату. «Не глупите!» – предупреждает их Илико и закрывает дверь.

Мне часто помогал этот прием. Недоразумение, ссора между двумя ребятишками? Тогда оставайтесь в классе одни, лицом к лицу, тихо-мирно выясняйте свои отношения, пожмите друг другу руки и покажите всем, что вы стали еще лучшими друзьями, чем когда-либо.