Текст книги "Трафальгарский ветер"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Хорнблоуэр закончил письмо, быстро пробежал глазами написанное от начальной фразы «Моя любимая супруга» до заключительной «Твой любящий муж, Горацио Хорнблоуэр», сложил лист и сунул его в карман, после чего поднялся на палубу. Матрос у кнехта как раз закончил наматывать брошенный с «Принцессы» конец, и водоналивная баржа прочно стала у причала провиантских складов Плимута.
Как всегда по возвращении в Англию, Хорнблоуэр испытал в первые минуты странное чувство, схожее с переживаемым во сне. Люди, портовые навесы, здания – все представало перед его взором с неестественной четкостью до рези в глазах. Обычные человеческие голоса звучали на суше совсем не так, как в море, и даже ветер на берегу отличался от того, к которому он привык, стоя на шканцах корабля.
Пассажиры «Принцессы» уже начали покидать судно, и на берегу сразу собралась порядочная толпа зевак. Их интерес вызывала не сама баржа, а те новости с Ла-Маншской эскадры, которые она могла доставить, но интерес этот должен был стократно возрасти, когда станет известно, что экипаж ее сумел захватить и в течение некоторого времени удерживать французский военный бриг.
А капитану предстояло прощание с Бедлстоуном. Во-первых, тот должен был распорядиться насчет отправки на берег сундука и других вещей Хорнблоуэра, а во-вторых, необходимо было напоследок кое-что обговорить.
– Здесь у меня документы с французского корабля, – начал Хорнблоуэр, указывая на связанное в узел одеяло.
– Ну и что? – равнодушно осведомился Бедлстоун.
– Ваш долг – передать эти документы властям. Я уверен, что юридически именно вы обязаны сделать это, а я, как королевский офицер, должен проследить, чтобы вы свой долг выполнили.
Бедлстоун насторожился, но постарался ничем не выдать своей озабоченности новым поворотом событий.
– А почему бы вам самому не доставить эти бумаги? – спросил он, уставившись на Хорнблоуэра долгим подозрительным взглядом.
– Эти бумаги – военный трофей, а вы – капитан захватившего их судна.
В нескольких энергичных фразах старый шкипер высказал свое презрение к военным трофеям, представляющим собой кучу бесполезных бумажек.
– Лучше будет, если вы сами займетесь этим делом, – сказал он, закончив ругаться. – Вам это может пригодиться.
– Безусловно, – подтвердил Хорнблоуэр. Настороженность на лице Бедлстоуна сменилась легким удивлением. Он изучающе оглядел собеседника, как бы прикидывая, не скрывает ли тот каких-либо тайных мотивов за внешней откровенностью.
– Ведь это была ваша идея забрать документы, – сказал Бедлстоун, – и тем не менее вы готовы отдать их мне, не так ли?
– Конечно. Вы – капитан.
Бедлстоун недоверчиво покачал головой и опять уставился на Хорнблоуэра, словно обдумывая в голове какую-то сложную задачу, но в чем она состояла, тому так и не довелось узнать.
* * *
Непривычно неподвижная земля под ногами внушала странное чувство неуверенности. Когда Хорнблоуэр сошел на берег, все пассажиры уже высадились и разбились на две группы: офицеров и матросов. При его приближении все умолкли. Ему предстояло официально проститься с бывшими сослуживцами; подумать только – всего тридцать часов назад он сражался с ними бок о бок и вместе с ними бежал по палубе вражеского брига, размахивая обнаженной шпагой. С этими людьми его роднило не просто братство по оружию, нет, это было нечто большее, все они были одной крови, если можно было так выразиться. У всех у них было нечто настолько общее, что навеки отделяло этих людей от остальных смертных, превращая их в закрытую для других касту.
Но первым делом надо было отправить письмо. Взгляд капитана упал на костлявого босоногого мальчишку-оборванца, отиравшегося возле моряков.
– Эй, мальчик, – окликнул Хорнблоуэр оборвыша, – хочешь заработать шиллинг?
– Конечно, сэр! – радостно оскалился мальчишка.
– Знаешь Извозчичью Аллею?
– Конечно, сэр, – ответил малец.
– Вот тебе шесть пенсов и письмо. Беги со всех ног и отнеси письмо миссис Хорнблоуэр. Запомнишь? А ну-ка, повтори. Отлично. Она даст тебе еще шесть пенсов, когда ты вручишь ей письмо. Пошел!
Теперь можно было прощаться.
– Несколько дней назад мы уже простились с вами, джентльмены, и вот сегодня мне приходится делать это снова. Но как много всего случилось за эти несколько дней.
– Так точно, сэр! – Это Буш, как старший офицер, выразил единодушное мнение всех присутствующих.
– И вот теперь я опять повторяю вам: прощайте. Я говорил в прошлый раз, что надеюсь встретиться с вами в будущем, скажу это и сейчас. А еще я скажу вам: огромное спасибо за все, и это – от души.
– Это мы должны благодарить вас, сэр, – пробасил Буш под одобрительный аккомпанемент остальных.
– Прощайте и вы, братцы, – сказал капитан, повернувшись к группе матросов. – Удачи вам во всем.
Хорнблоуэр отвернулся, отыскивая взглядом кого-нибудь из носильщиков с тележкой, чтобы погрузить на нее багаж, а заодно и узел с бумагами. Они могли быть страшно важными и даже бесценными, но ведь он не собирался выпускать их из виду, да и капитанское достоинство следовало соблюдать.
Трудности, связанные с ходьбой по твердой земле, давали о себе знать. Булыжная мостовая под его ногами почему-то все время норовила перекоситься в сторону. Хорнблоуэр подумал, что походка его, должно быть, напоминает походку подвыпившего гуся, но как ни старался, так и не смог заставить почву под ногами вести себя прилично. Носильщик, как и следовало ожидать, не знал не только местонахождения адмирала порта, но даже его имени. Хорнблоуэру пришлось остановить и расспросить проходившего мимо портового клерка.
– Адмирал порта? – клерк с заплывшим жиром лицом повторил вопрос капитана, с пренебрежением оглядывая его потертый мундир, длинные взъерошенные волосы, помятую одежду – печальные свидетельства двухнедельного пребывания в море на переполненной людьми барже. Однако на плече Хорнблоуэра имелся-таки хоть и сильно потускневший, но все-таки эполет, так что клерк, поколебавшись, добавил едва слышно положенное: «Сэр».
– Да, мне нужен адмирал порта.
– Вы найдете его в конторе, вон в том каменном здании.
– Благодарю вас. Вам известно его имя?
– Фостер. Контр-адмирал Гарри Фостер.
Это мог быть только «Дредноут» Фостер. Он был одним из членов экзаменационной комиссии в Гибралтаре, когда много лет назад юный Хорнблоуэр сдавал экзамен на чин лейтенанта, но так и не сдал, потому что испанские брандеры в ту ночь атаковали стоявший на рейде английский флот.
Застывший на часах морской пехотинец отсалютовал Хорнблоуэру и принял прежнюю деревянную позу, только глаза скосил с интересом на необычного вида узел в руках у коммандера. Затем капитана встретил флаг-лейтенант, также с любопытством оглядевший узел, но сразу оживившийся, как только визитер поведал, что в одеяле находятся трофейные документы.
– С «Гьепа», полагаю, сэр? – спросил лейтенант.
– Совершенно верно, – с удивлением ответил Хорнблоуэр.
– Адмирал примет вас немедленно, сэр.
Сам Хорнблоуэр лишь накануне, просматривая судовые документы, узнал название французского брига. И всего час прошел с того момента, как «Принцесса» пришвартовалась к причалу, а адмиралу, оказывается, все уже известно. Ну что ж, тем лучше – меньше потребуется времени для объяснений. И не следует забывать, что Мария, наверное, уже ждет его у портовых ворот.
«Дредноут» Фостер почти не изменился с тех пор, как Хорнблоуэр видел его в последний раз: сардоническая усмешка по-прежнему играла на смуглой цыганской физиономии. К счастью, Фостер, похоже, успел забыть дрожащего от страха юного мичмана, чья экзаменовка была так удачно прервана испанским нападением на Гибралтар. Как и флаг-лейтенант, адмирал уже знал о захвате вражеского брига – лишнее свидетельство молниеносности распространения слухов – и теперь интересовался только деталями.
Хорнблоуэр четко и кратко, по уставу, доложил все подробности.
– Так это и есть захваченные документы? – спросил адмирал, когда Хорнблоуэр коснулся и этого момента в своем рассказе.
– Так точно, сэр.
– Не каждый офицер на вашем месте вспомнил бы о бумагах, капитан, – сказал Фостер, задумчиво перебирая выложенные на стол документы. – Так, что у нас тут… судовой журнал… вахтенный журнал… квитанция… накладные…
И вот дошла очередь до заключенного в свинцовую оболочку пакета. Заметил-то адмирал его сразу, но решил, видимо, отложить ознакомление с ним напоследок.
– А что мы имеем здесь? – Он взял пакет в руки и внимательно изучил ярлык. – Что означают буквы S. Е.?
– Son Exellence, сэр, в переводе – Его Превосходительству.
– Его Превосходительству генерал-губернатору… чего, капитан?
– Наветренных Островов, сэр.
– Ах, да, я мог бы и сам догадаться – здесь же написано: Мартиника. – Фостер смущенно покачал головой. – Так и не смог я выучить этот проклятый язык… Ну, а теперь…
Адмирал потрогал лежащий на столе перочинный нож, еще раз осмотрел просмоленный шпагат на пакете, неохотно отодвинул нож в сторону и с сожалением поднял глаза на Хорнблоуэра.
– Я думаю, что мне не стоит связываться с этим предметом, – сказал он, – пусть с ним разбираются в Адмиралтействе.
Хорнблоуэр считал точно так же, хотя и не осмелился высказать свои мысли вслух. Фостер пристально посмотрел на него.
– Вы, конечно, собираетесь в Лондон, капитан?
– Так точно, сэр.
– Понятно. Я полагаю, вы надеетесь получить корабль, не так ли?
– Так точно, сэр. Адмирал Корнуоллис произвел меня в капитаны месяц назад.
– Очень хорошо… – Фостер в задумчивости постучал костяшками пальцев по заключенному в свинец документу. – Пожалуй, эта вещица поможет вам сэкономить время и деньги. Лейтенант!
– Сэр! – флаг-лейтенант появился мгновенно, как чертик из табакерки.
– Капитану Хорнблоуэру потребуется почтовая карета.
– Так точно, сэр.
– Распорядитесь, чтобы экипаж подали к воротам немедленно.
– Так точно, сэр.
– И выпишите капитану подорожную до Лондона.
– Так точно, сэр.
Фостер снова обратил внимание на капитана и невольно усмехнулся при виде растерянно удивленного выражения на лице последнего. На этот раз Хорнблоуэр позволил от неожиданности проявиться своим эмоциям, что случалось с ним крайне редко.
– Ваша поездка обойдется королю Георгу, благослови его Господи, в 17 гиней, – сказал Фостер. – Вы не испытываете благодарности за такую щедрость, капитан?
Хорнблоуэр уже полностью овладел собой и ничем не выказал своего раздражения от слов адмирала.
– Конечно, я очень благодарен вам, сэр, – ответил он ровным голосом и с невозмутимым выражением на лице.
– Каждый день, а порой десяток раз на дню, – продолжал Фостер, – ко мне приходят заслуженные офицеры и даже адмиралы, пытающиеся получить подорожную для поездки в Лондон за казенный счет. Каких только причин не доводилось мне выслушивать… А вам как будто все равно.
– Да нет, сэр, я очень польщен и крайне благодарен вам, – поспешно произнес капитан, вовсе не желая, чтобы Фостер догадался о причинах отсутствия восторга перед его действительно щедрым предложением. Пускай Мария ждет его у ворот, у королевского офицера имеется своя гордость и чувство долга. К тому же он виделся с Марией не так давно, всего три месяца назад, а ведь многие офицеры не видели своих близких более двух лет, с самого начала войны.
– Благодарите не меня, а этот трофей, – сказал Фостер, – если бы не он, я бы и не подумал так поступить.
Этим трофеем был, разумеется, таинственный пакет в свинцовой оболочке, на котором лежала рука адмирала.
– Так точно, сэр.
– Я уверен, что этот документ будет оценен в Адмиралтействе куда дороже 17 гиней. Поверьте мне, я посылаю вас в Лондон вовсе не из дружеского расположения.
– Я все понимаю, сэр.
– Надеюсь. Да, еще, я сейчас напишу записку Марсдену. Это поможет вам миновать швейцара.
– Благодарю вас, сэр.
Пока Фостер писал записку, капитан анализировал последние фразы адмирала. Вряд ли их можно было считать тактичными. Марсден был Секретарем Адмиралтейства, и намек на то, что Хорнблоуэру понадобится рекомендательное письмо, содержал одновременно невысказанную критику относительно его внешнего вида.
– Карета будет ждать у ворот, сэр, – доложил вернувшийся флаг-лейтенант.
– Очень хорошо.
Фостер посыпал лист бумаги песком, ссыпал его обратно в песочницу, сложил конвертом, написал адрес, снова посыпал песком и опять вернул песок на место.
– Запечатайте, пожалуйста.
Пока флаг-лейтенант занимался печатями, Фостер сложил руки вместе и вновь обратил свой взор на Хорнблоуэра.
– От вас будут требовать новостей на каждой почтовой станции, капитан. В Англии сейчас интересуются только двумя вопросами: «Что делает Нельсон?» и «Не пересек ли еще Бонb Ла-Манш?» Обыватели обсуждают Вильнева и Колдера с таким же жаром, с каким прежде сравнивали между собой достоинства Тома Крибба и Джема Белчера [2]2
Том Крибб и Джем Белчер оспаривали между собой чемпионский титул по боксу в тяжелом весе незадолго до описываемых событий
[Закрыть].
– В самом деле, сэр? Боюсь, что два последних имени мне не знакомы.
– Да? Тем лучше для вас.
– Готово, сэр, – доложил флаг-лейтенант, протягивая Хорнблоуэру запечатанный конверт.
Хорнблоуэр нерешительно повертел письмо в руке, прежде чем сунул его в карман. Ему почему-то показалось, что такое отношение к посланию, адресованному Секретарю Адмиралтейства, не слишком почтительно.
– Прощайте, капитан, и счастливого вам пути, – сказал Фостер.
– Я распорядился погрузить ваш багаж в карету, сэр, – сообщил флаг-лейтенант, провожая капитана к воротам.
– Благодарю вас, – сказал Хорнблоуэр.
За воротами собралась небольшая толпа, состоящая из носильщиков, нескольких женщин, поджидающих своих мужей, и вездесущих зевак. Сейчас все их внимание было приковано к ожидающей почтовой карете с форейтором на облучке.
– Прощайте, сэр. Удачно вам добраться, – сказал напоследок лейтенант, протягивая капитану завязанные в одеяло бумаги.
Из-за ворот раздался так хорошо знакомый голос:
– Орри! Орри!
Мария стояла у ворот и держала на руках маленького Горацио. На голове у нее был капор, на плечах лежала толстая шерстяная шаль.
– Это мои жена и сын, – сухо произнес Хорнблоуэр. – Прощайте, лейтенант.
Выйдя за ворота, он заключил в объятия Марию и мальчика.
– Орри, мой дорогой, мой драгоценный, – шептала Мария, спрятав у него на плече мокрое от слез лицо. – Ты вернулся! Ты снова вернулся! Посмотри на сына – ты видишь, как он подрос? Так и носится везде целыми днями. Улыбнись папочке, маленький проказник.
Малыш и вправду улыбнулся Хорнблоуэру, но тут же снова спрятал лицо на груди Марии.
– Выглядит он действительно отлично, – сказал Хорнблоуэр. – А как ты, дорогая?
Он отступил на шаг, чтобы получше разглядеть жену. Вторая беременность пока еще никак не отразилась на ее фигуре, разве что в выражении лица зоркий глаз мог уловить легкий намек на ее положение.
– Ах, любимый, когда я вижу тебя, я словно возрождаюсь, – ответила Мария дрожащим голосом.
Было нестерпимо больно сознавать, как близки к истине ее слова, но еще больнее было сознание необходимости сказать Марии, что он должен покинуть ее прямо сейчас, не успев даже толком ни о чем расспросить.
Держа маленького Горацио левой рукой, Мария протянула правую и пощупала ткань мундира мужа.
– Твоя одежда в ужасном состоянии, Орри, дорогой! А мундир-то как помялся. Его срочно необходимо погладить.
– Дорогая… – начал Хорнблоуэр, но Мария жестом остановила его.
– Я знаю, знаю, – быстро проговорила она, – я все поняла, когда твой сундук грузили в карету. Ты должен ехать?
– Боюсь, что это необходимо.
– В Лондон?
– Да.
– И у тебя нет даже нескольких минут для меня… для нас?
– Мне очень жаль, любимая, но это так. Мария изо всех сил старалась не расплакаться.
Она гордо вскинула голову и без слез встретила виноватый взгляд мужа. Лишь подрагивающие уголки губ говорили о глубине ее переживаний.
– А что потом, милый? – голос выдал Марию: она держалась из последних сил.
– Я надеюсь получить корабль, дорогая. Я ведь теперь настоящий капитан, не забывай.
– Знаю… – Какое короткое словечко, и сколько душевной боли.
Возможно, это была чистая случайность, но капитан склонен был полагать, что Мария поступила так нарочно, стараясь отвлечься от охватившего ее отчаяния перед разлукой. Она вытянула руку и коснулась его щеки чуть пониже левого уха.
– Это еще что такое? – спросила она удивленно. – Похоже на краску. Точно, черная краска. Ты совсем не следишь за собой, милый.
– Ты права… действительно краска, – согласился Хорнблоуэр.
Первым его поползновением было отстраниться от жены при таком нескромном проявлении ласки на людях, и только секунду спустя он сообразил, что имела в виду Мария. Сразу же нахлынули воспоминания о той памятной ночи – неужели это случилось только позавчера, – когда он вел за собой по палубе вражеского корабля толпу вопящих головорезов с раскрашенными черной краской лицами. В ушах его снова звучали скрежет стального клинка, наткнувшегося на человеческую кость, крики и стоны умирающих и тщетные мольбы о пощаде. Он снова переживал тот волнующий момент, когда Бедлстоун и Гарни выпустили из пушки девятифунтовый заряд картечи прямо в гущу сгрудившихся в твиндеке французов. Все это происходило позапрошлой ночью, а сегодня перед ним были только Мария и его сын, простые, невинные и ни о чем не подозревающие, да еще толпа равнодушных зевак и родное английское солнышко. Всего один шаг разделял эти два мира, но этот шаг был длиной в вечность и пролегал над бездонной пропастью.
– Орри, дорогой, что с тобой? – встревоженно спросила Мария, заставив Хорнблоуэра вырваться из паутины воспоминаний.
Она вопросительно и изучающе всматривалась в лицо мужа, и было заметно, что увиденное пугает ее. Хорнблоуэр и сам уже почувствовал, как перекосилось его лицо в недоброй гримасе при воспоминании о пережитом. Он понял, что настало время для улыбки и шутки.
– Понимаешь, дорогая, на барже, которая доставила меня на берег, было довольно сложно с умыванием, – сказал он, припоминая, с каким трудом оттирал скипидаром лицо, стоя перед зеркалом на пляшущей под ногами палубе.
– Ты должен отмыть это пятно при первой же возможности. Не сходит, – плаксиво пожаловалась Мария после тщетной попытки стереть краску кончиком носового платка.
– Ничего, дорогая, отойдет.
Лицо его смягчилось, свирепый оскал уступил место нормальной человеческой улыбке, и Мария сразу почувствовала себя намного увереннее. Хорнблоуэр понял, что лучшего момента для прощания ему не выбрать.
– Ну, а теперь до свидания, любимая, – нежно произнес он.
– До свидания, милый.
За время, прошедшее после свадьбы, они виделись с полдюжины раз, но Мария уже успела выучиться нелегкой науке расставания. Она знала, как ненавидит ее непредсказуемый муж всякое внешнее проявление эмоций даже и наедине, а уж на публике во сто крат сильнее. Привыкла она и к внезапным приступам холодной отстраненности с его стороны и научилась не обижаться, тем более, что после таких моментов он сам страдал не меньше нее. Но превыше всего Мария усвоила самый главный урок: на чаше весов, определяющих его поступки, она не весит ничего по сравнению с чувством долга. Она твердо знала, что даже если бросит на эту чашу свою жизнь и жизнь их ребенка, это ни к чему не приведет, кроме тяжелейшей душевной травмы. А на такой риск она пойти не могла, потому что знала, – он будет мучиться еще сильнее, чем она сама.
Вернувшись к почтовой карете, Хорнблоуэр убедился, что его сундук и вещмешок находятся под сиденьем, поставил на него свой драгоценный узел и еще раз повернулся с улыбкой к жене и ребенку.
– Счастливо оставаться, сынок, – сказал он на прощание и был вознагражден еще одной застенчивой мимолетной улыбкой на детском личике. – До свидания, родная. Я буду писать тебе каждый день.
Хорнблоуэр уселся в карету, закрыл дверцу и сразу ощутил странное чувство изолированности. Форейтор вскарабкался на козлы и оглянулся на единстввенного пассажира.
– В Лондон, – бросил Хорнблоуэр.
Кони тронули с места, и толпа зевак проводила экипаж нестройными возгласами, отдаленно напоминающими «ура». Затем копыта зацокали по булыжной мостовой, карета завернула за угол, и Мария с маленьким Горацио скрылись из вида.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Подходит, – кивнул Хорнблоуэр хозяйке.
– Заноси вещи, Гарри! – крикнула та через плечо, и почти сразу на потертых, не знавших коврового покрытия, деревянных ступенях послышались тяжелые шаги сына хозяйки, здорового, но безобидного парня, поднимающего наверх морской сундук капитана.
В комнате было немного мебели: кровать, кресло, умывальник и зеркало, но привыкшему к спартанской обстановке человеку больше ничего и не требовалось. Это была дешевая гостиница, рекомендованная Хорнблоуэру форейтором на последнем перегоне перед Лондоном.
Когда почтовая карета свернула с Вестминстер-Бридж-Роуд на узкую бедную улочку и остановилась у входа, это событие вызвало немалое удивление у местных обитателей. Видно было, что почтовые кареты не часто заезжают в эти края. Возбужденные крики мальчишек, потрясенных случившимся, до сих пор доносились до ушей Хорнблоуэра сквозь узкое оконце.
– Что-нибудь желаете? – осведомилась хозяйка.
– Горячей воды.
– Сейчас принесу.
Хорнблоуэр еще раз осмотрел комнату. Голова у него кружилась от дорожной усталости. Казалось, стоит ему на секунду расслабиться, как все вокруг начнет вращаться. Он тяжело опустился в кресло. Вся спина, особенно ее нижняя часть, болела так, словно по ней долго били дубиной. Было куда удобней растянуться на кровати, но он не рискнул. Сбросив башмаки и мундир, Хорнблоуэр с неудовольствием повел носом – от него исходил весьма неприятный запах.
– Вот вам ваша горячая вода, – объявила хозяйка, боком протискиваясь в дверь.
– Благодарю вас.
Как только дверь за хозяйкой захлопнулась, капитан устало поднялся на ноги и снял с себя всю остальную одежду. Он сразу почувствовал себя намного лучше: жаркое июньское солнце, льющее свои лучи на крышу над головой, превращало комнату в настоящую духовку, к тому же он уже целых три дня не имел возможности раздеться догола. Роясь в вещах в поисках чистого белья и бритвенных принадлежностей и плохо соображая от усталости, он не раз был вынужден останавливаться и мучительно вспоминать, что ему нужно сделать. Отразившееся в зеркале лицо было покрыто густой щетиной и еще более густым слоем пыли. Горацио Хорнблоуэр с отвращением отвернулся от зеркала.
Полностью помыться над умывальником одним кувшином горячей воды – занятие утомительное и неблагодарное, но капитан, как ни странно, немного приободрился к концу этой процедуры. К сожалению, все его вещи пропылились насквозь. Всепроникающая дорожная пыль сумела пробиться и в морской сундук и теперь покрывала тонким слоем сложенные наверху вещи. Последнюю пинту горячей воды Хорнблоуэр использовал для бритья.
Бритье значительно улучшило его внешний вид, хотя лицо Хорнблоуэра от усталости и напряжения минувших дней выглядело исхудавшим и неестественно бледным, так что густой загар казался словно бы нарисованным. Это напомнило ему о пятне краски на левой скуле, но вода с мылом и тщательное бритье уничтожили последние остатки замеченного Марией мазка. Чистое белье, надетое Хорнблоуэром, как всегда, казалось влажным на ощупь. Таким оно и останется, пока его не постирают в пресной воде. Ну вот, он и готов. Хорнблоуэр посмотрел на часы: он уложился ровно в один час – как раз тот срок, который он отвел себе на туалет. Прихватив узел с документами, он вышел из комнаты и спустился по лестнице.
На улице на него с новой силой нахлынула дурманящая голову усталость. Путешествовать в почтовой карете – это только звучит романтично. На самом же деле – это ужасно утомительная вещь, учитывая разбитые дороги и немилосердную тряску. Только при смене лошадей удавалось улучить полчасика на передышку, из которых десять минут уходило на еду, а двадцать можно было подремать за столом, положив голову на сложенные руки. Зато теперь Хорнблоуэр твердо знал, что морским офицером быть куда лучше, чем правительственным курьером.
На мосту через Темзу он, как и другие пешеходы, заплатил положенные полпенни за переход. В другое время он непременно бы заинтересовался панорамой реки и движением по ней многочисленных судов, но сегодня он едва имел возможность окинуть весь этот муравейник взглядом. Свернув сразу за Уайтхоллом, Хорнблоуэр уткнулся прямо в здание Адмиралтейства.
«Дредноут» Фостер проявил дальновидность, вручив Хорнблоуэру рекомендательное письмо. Швейцар на входе уставился на него и на странный узел с явной подозрительностью: помимо больных и сумасшедших, ему постоянно приходилось выпроваживать безработных морских офицеров, толпами осаждающих Адмиралтейство в надежде получить вакансию.
– У меня письмо м-ру Марсдену от адмирала Фостера, – сообщил Хорнблоуэр, приятно удивившись тому, как сразу смягчилось выражение лица сурового привратника.
– Будьте любезны написать это на бланке, сэр, – попросил швейцар, протягивая капитану листок бумаги.
Капитан написал: «Явился с письмом от контр-адмирала Фостера», подписался и указал внизу адрес своей гостиницы.
– Пожалуйте сюда, сэр, – распахнул дверь швейцар: похоже было, что начальник Плимутского порта имел право немедленного доступа, персонального или через посредника, к Секретарю Их Светлостей Лордов Адмиралтейства.
Привратник провел капитана в приемную и куда-то исчез с письмом и запиской. Хорнблоуэр незаметно осмотрелся. В комнате находилось несколько офицеров, ждущих аудиенции. На их напряженных лицах можно было прочесть всю гамму чувств: от робкой надежды или плохо скрываемого нетерпения до полной отрешенности или даже безнадежности. Хорнблоуар пожелал всем присутствующим доброго утра, как было положено по уставу, а затем уселся на стул в самом дальнем уголке приемной. Сиденье у стула оказалось деревянным и жестким, что сразу же болезненно отразилось на наиболее пострадавшей за время поездки части тела Хорнблоуэра. Зато спинка стула была высокой и изогнутой. Он благодарно откинулся назад и замер, стараясь не шевелиться.
…Пользуясь темнотой, французы каким-то образом сумели взять на абордаж «Принцессу» и теперь метались по палубе маленького суденышка, размахивав обнаженными тесаками. На борту царили паника и полная неразбериха, в то время как Хорнблоуэр все никак не мог выпутаться из своего гамака, чтобы присоединиться к обороняющимся. Кто-то кричал прямо над ухом: «Проснитесь, сэр!» Да он только этого и хотел больше всего на свете, но почему-то не мог.
Наконец до него дошло, что кто-то действительно кричит ему в ухо, да еще и трясет за плечо. Он открыл глаза, несколько раз моргнул и только тогда вспомнил, где находится.
– М-р Марсден примет вас немедленно, сэр, – сказал чиновник. – Прошу вас, следуйте, пожалуйста, за мной, сэр.
Хорнблоуэр не смог припомнить, остались в приемной те же лица, что он видел вначале, или состав ожидающих успел поменяться, но в бросаемых на него взглядах явственно читались враждебность, подозрительность и зависть.
М-р Марсден оказался невероятно элегантным джентльменом высокого роста и средних лет. Волосы у него были уложены в старомодном стиле и перевязаны сзади лентой, но общего впечатления элегантности это не портило. У м-ра Марсдена был свой стиль, наиболее подходящий только ему одному. Хорнблоуэру приходилось немало слышать об этом человеке, еще при жизни ставшем живой легендой. Он был известен всей Англии, так как именно на его имя адресовались все рапорты, публикуемые потом в прессе: «Сэр, имею честь сообщить Вам для уведомления в дальнейшем Их Светлостей Лордов Адмиралтейства, что…» Первые Лорды Адмиралтейства могли меняться, как только что лорда Мелвилла на этом посту заменил лорд Барнхем, то же самое могло происходить с другими высшими чиновниками и адмиралами, но м-р Марсден оставался бессменным Секретарем. Именно ему принадлежала вся исполнительная власть в управлении Величайшим Флотом за всю историю человечества. Само собой разумеется, что в подчинении у м-ра Марсдена имелся многочисленный штат служащих: по слухам, одних только клерков было больше сорока. Кроме того, у м-ра Марсдена имелся заместитель, м-р Барроу, чье имя было известно широкой публике почти так же хорошо, как имя его начальника. Тем не менее, во всем мире именно м-р Марсден представлялся едва ли не Геркулесом, в одиночку ведущим борьбу не на жизнь, а на смерть с Французской Империей и Бонапартом.
Кабинет Марсдена являл собой изящно и со вкусом обставленное помещение, выходящее окнами на плац для парадов конногвардейцев. В этом помещении, идеально соответствующем его хозяину, и наоборот, стоял у окна прекрасной работы овальный стол, за которым расположился сам обитатель кабинета. Склонясь к плечу Марсдена, рядом с его креслом стоял в почтительной позе худой пожилой клерк с седыми волосами на голове, явно не из старших чинов, судя по его поношенному платью с изрядно потершейся подкладкой.
Обменявшись с хозяином кабинета коротким приветствием, Хорнблоуэр положил узел на край стола.
– Займитесь этим, Дорси, – небрежно бросил Марсден через плечо старому клерку, а затем обратился к капитану: – Каким образом оказались у вас эти документы?
Хорнблоуэр вкратце поведал о захвате «Гьепа». Пока он рассказывал, Марсден не сводил с него внимательного взгляда умных серых глаз.
– Французский капитан был убит? – спросил Марсден.
–Да.
Хорнблоуэр решил не распространяться о том, во что превратилась голова француза после удара тесака Мидоуса.
– Пожалуй, это убеждает меня в подлинности документов, – задумчиво процедил Марсден.
Хорнблоуэр не сразу сообразил, о чем идет речь, и только немного погодя догадался, что Марсден мог предполагать военную хитрость со стороны французов, желавших подсунуть англичанам фальшивые сведения.
– Да-да, сэр, документы подлинные, я уверен. Видите ли… – Хорнблоуэр принялся, в который уже раз, описывать абордаж французского брига, особо подчеркивая тот факт, что на нем не могли даже предположить возможности такого шага со стороны англичан.
– Вы правы, – холодно согласился Марсден; на протяжении всей беседы он сохранял подчеркнуто формальный тон, – но не следует забывать, что Бонапарт с легкостью пожертвует жизнью любого из своих подданных, если это поможет обмануть нас или ввести в заблуждение. Но в вашем случае, капитан, обстоятельства были совершенно непредсказуемы, как вы только что упомянули. Ну что там, Дорси?
– Ничего, сэр, за исключением вот этого…
«Вот этим», как и следовало ожидать, оказался заключенный в свинцовую оболочку пакет. Дорси не сводил глаз с просмоленного шпагата, которым он был перевязан.
– Осмелюсь заметить, сэр, эти узлы вязали не в Париже. На мой взгляд это было сделано на корабле. Адрес на ярлыке, судя по всему, писал сам капитан.
