Текст книги "Загадка"

Автор книги: Серж Резвани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

24

– «Не верьте ни слову из россказней Густава, – сказала мне Роза, когда мы остались наедине. – Густав способен сочинить все что угодно, особенно о тех, кто мне близок. Он никого не щадит: ни меня, ни Курта, ни вас! Он обожает только самого себя, и только с самим собой ему хорошо. Все, что он рассказал о Франте и Лоте, – чушь! Свадьба на Реюньоне – чушь! Никогда «Уран» не заходил в эту бухту! Неужели вы не видите, что он вас дурачит? Реюньон! Наверное, он находит забавными свои выдумки!» Мы с ней сидели в салоне, напротив горящего камина, и она без конца тревожно поглядывала на двери и окна. Внезапно она прошептала: «У меня такое чувство, что он держит нас под водой, чтобы мы медленно захлебнулись. Он не дает нам дышать, я больше так не могу! Все, что он говорит обо мне, Курте, – полная чушь, не обращайте на это внимания». – «Но почему…» – попытался прервать я ее. – «Вы хотите спросить, почему мы с ним не расстанемся? Могу только сказать, что мы слишком сильно с ним связаны. Не пытайтесь узнать больше. Если вы читали мои книги, и особенно последнюю, то должны догадаться, какого рода узы нас держат и будут держать до самой смерти. Наш секрет находится в моих сочинениях и сочинениях Курта. Нужно только уметь их читать. Мои книги говорят больше, чем я сама могу сказать».

– И что говорили ее книги? – нетерпеливо спрашивает Следователь.

– Именно это я пытался узнать. Она сравнивала свои произведения с плиссе, в котором мы видим только край. «Я кладу складку на складку и максимально прижимаю их прессом. А ваша задача – догадаться, которая из складок самая ровная. Мы навсегда связаны с Куртом. А вот почему?» Роза говорила взахлеб, но урывками; казалось, что какие-то мысли, чувства, жалобы вначале накапливались в ней, а потом выплескивались наружу. При этом она все время крутилась, и бывало трудно понять, о чем она вообще говорит. Вы читали поэмы Эмили Дикинсон?[13]13
  Дикинсон Эмили (1830–1886) – американская поэтесса. В своей лирике, часто стилизованной под примитив, она, отталкиваясь от пуританства, показывает трагизм бытия.


[Закрыть]

– Конечно, – отвечает Поэт-Криминолог. – Восхитительная, но безрассудная женщина, жившая в вечном страхе. «Мои стихи похожи на плач ребенка на могиле, потому что я боюсь», – писала она.

– Так вот, Роза испытывала похожий страх. Если бы не было Курта, если бы не было детской любви, охватившей в юношеском возрасте их тела, Роза навсегда осталась бы рабой физической любви, существовавшей только в ее воображении.

– Понимаю, чем она была похожа на Эмили Дикинсон, – говорит Поэт-Криминолог.

– Только Эмили Дикинсон упивалась своими эротическими фантазиями, а Роза, под влиянием Курта, медленно, но упорно продвигалась к недостижимой цели и, скорее всего, получила то, что Эмили, истязая себя, познавала, закрывшись в своей маленькой комнате, на ослепительно белой простыне. И все время в ее разговорах присутствовала Смерть, но совсем не та Смерть, о которой упоминала Лота. Роза жила так, словно уже была наполовину мертва, словно одна часть ее тела уже чувствовала холод земли. «Не понимаю, какую цель вы преследуете своим исследованием? Какую связь можно найти между пафосными книгами моего отца и книгами Курта, Франца, Юлия или моими?» – «Никакой», – ответил я. – «А что вы напишете о Лоте? Я знаю, что вы встречались с ней в Женеве и Париже. Что она вам рассказывала? И как вы относитесь к бреду Густава?» – «Поживем – увидим, – уклончиво ответил я. – Думаю, что использую всю информацию, даже ту, которая не имеет прямого отношения к теме». – «Но разве вы не видите, что Густав ненавидит всю нашу семью и поэтому болтает всякую чушь? Он свалился на нас как падший ангел, вцепился своими когтями и заставил смотреться в кривое зеркало. В этом зеркале мы совсем голые и закованы в цепи. Он держит нас в каком-то подвале, а мы безропотно звеним своими цепями». Она сидела на низком диванчике, подложив под себя ноги, освещаемая неровным светом огня, вспышки которого словно усиливали значение каждой произнесенной ею фразы. «Франца тоже…» – произнесла она и запнулась. – «Франца?» – «Да, Франца тоже… он хотел держать его в руках». – «Кто?» – «Да Густав же!» – «Держать как?» – «Как и всех остальных: отца, Лоту и даже Юлия. Путем шантажа, путем сталкивания друг с другом. Бог послал нам в наказание демона. Очаровательного демона. И за это мы ему благодарны… Ну что? Какая книга может вобрать в себя подобные откровения?» – спросила она со смехом. – «Только моя, – ответил я. – Сегодня можно написать всё что угодно». – «Знаете, что говорил Скотт Фитцжеральд по поводу той удушливой атмосферы, в которой приходится работать писателю? «Задача хорошего писателя заключается в том, чтобы плавать под водой, задерживая дыхание». И нам, кого называют детьми Найя, приходится…»

– Удивительно, – снова прерывает его Следователь, – как мы на каждом шагу натыкаемся на эти метафоры. Неужели писательство похоже на…

– Утопление! Многие так утверждают, – говорит Поэт-Криминолог. – Но, знаете ли, метафоры… они называют водой виски и так далее. Давайте-ка лучше вернемся к вашей Розе Дикинсон и к тому, как они все, задыхаясь от усталости, очутились под водой. Пока вы рассказывали о вашей встрече с Зорном, мне пришла в голову интересная мысль по поводу Лоты и Франца. Я представил прекрасный солнечный день, синие-синие море и небо, серебряные блестки, убегающие вместе с волнами далеко к горизонту, и спокойно стоящий «Уран», вокруг которого плавает все семейство Найев. И вот Франц забирается на борт, а следом за ним – Лота. Скажем так, вместо того чтобы сбежать с яхты, сбежать от своей родни, среди которой они задыхаются, они, движимые одним порывом, наоборот, поднимаются на борт и убирают лестницу. Они ничего не замышляли заранее. Я вижу, как они устремляются к отцовской каюте, бросаются на кровать – этот алтарь, жертвоприношение на котором теперь происходит при свете дня – и сквозь переборки слышат крики отца.

– Забавно, – говорит Следователь. – Но что дальше? Только не заменяйте своими фантазиями наше расследование, в котором мы должны строго придерживаться фактов. Итак, двое – на борту, а пятеро плавают вокруг яхты. Как решить это простое уравнение, чтобы получить ужасающий ноль, то есть объяснить полное отсутствие людей на яхте? Я, конечно, могу представить, какая сумасшедшая страсть охватила эту парочку, совершающую и адюльтер, и инцест, о чем рассказывается в столь дорогих сердцу старика Найя мифах и что запрещается испокон веков. Но что дальше? Допустим, что время, за которое все утонули, равно времени, в течение которого наша парочка занималась любовью. Допустим всё что угодно. Но какой ангел выгнал их из пресловутого Эдема? Они закрывают глаза от слепящего солнца, наклоняются – и больше никого! И что дальше?

– Для меня как криминолога вопрос заключается в следующем: сколько времени понадобится этой дьявольской парочке, чтобы осознать, какое преступление они совершили и в результате покончить с собой? В криминологии эта проблема скрупулезнейшим образом изучалась во все времена. И ответ был всегда одинаков. Адам и Ева не были изгнаны из Рая, они устранили со своего пути самого Бога, – вот что показывает криминологический анализ, – а Эдем был уничтожен в то же время, когда они уничтожили самих себя.

– То есть, по-вашему, – уточняет Литературовед, – без Третьего Глаза нет загробной жизни?

– Именно этому учит нас криминология – наука малоизвестная, но наиболее близкая к поэзии. В чем обвиняли себя Адам и Ева? Они выкинули Бога за борт и оказались одни на палубе «Урана». Без Третьего. И представьте, Бог нашел очень забавным, что его выгнали из Эдема. Он повернулся к Эдему спиной и оставил его людям. И что делали люди на протяжении веков? Они изо всех сил старались вернуть в свой, ставший адским, Эдем изгнанного Третьего. В течение веков они из ничего восстанавливали Бога, и мало-помалу Глаз открылся. Кто-то снова взглянул на человека. Затем Глаз медленно закрылся и человечество стало загнивать и окончательно уничтожило само себя.

– Не понимаю, что вы хотите донести до нас? – нетерпеливо спрашивает Следователь.

– Я говорю о фатальном исчезновении Лоты и Франца, поскольку там не оказалось никого третьего, чтобы их спасти, понимаете?

– Мой друг, но о чем вы нам все-таки рассказываете?

– Да о себе! О своей жене, о нашем ребенке, о нас! Я думаю, что мы были неправы, замкнувшись в себе, что, отвергая посторонний взгляд, закрывшись от всего мира с единственной целью… или, честно сказать, без цели… я пришел к тому… О, извините меня за эту минуту слабости. Да, пока Литературовед рассказывал о Лоте и Франце, я думал, что только третье лицо может удержать, может вас удержать, что только ангел может помешать… А сейчас мы всего лишены. И поскольку не было ни постороннего, ни ангела, им оставалось только одно – тоже броситься в воду. Однако продолжайте, прошу вас. Опять я вмешался со своими глупостями.

– Вовсе нет, – говорит Литературовед. – Роза, кстати, верила в ангелов. Да, именно в таких, каких рисовал и описывал Россетти[14]14
  Россетти Данте Габриел (1828-1882) – английский живописец и поэт. Основатель «Братства прерафаэлитов».


[Закрыть]. «Если бы ни один ангел нас не удерживал, то человечество неизбежно сделало бы роковой прыжок в воду. В своих сочинениях я мечтаю об ангеле, но мне удалось породить только демона, такого же, как я сама и Курт, – демона во плоти. Мы с ним одновременно создатели и хозяева, мы обладаем волшебным кольцом, но не хотим им воспользоваться, чтобы устранить того, кто так крепко держит нас на цепи».

– Мы не должны слишком серьезно относиться к словам этой женщины, – говорит Следователь. – Разве не видно, что ей нравилось разглагольствовать перед молодым мужчиной, каковым вы были в то время? Давайте-ка отбросим всю теологию, ангелов, эзотерические и фантасмагорические объяснения! У нас есть современная белая яхта, одиноко дрейфующая в море, и ни одного человека на борту. Почему?

– Кажется, наш друг Литературовед что-то внимательно читает, – замечает Поэт-Криминолог.

– Да, пока вы говорили, я машинально читал это стихотворение Курта, лежащее на одной из его рукописей. Глазам своим не верю…

– Еще один акростих?

– Да, но этот, кажется, дает нам след. Посмотрите:

Т

Ы

П

Р

О

Ч

Т

Е

Ш

Ь

– У меня мурашки по коже! – восклицает Поэт-Криминолог. – В двадцати шагах от кормы ты прочтешь почему. Если бы это уже не было написано, я бы подумал, что какой-то дух, витающий вокруг нас, дал нам эту подсказку. Может, они все здесь и слушают наш разговор?

– Я предлагаю немедленно отправиться на «Уран», – говорит Следователь.

– Действительно, это лучшее, что мы можем сделать, – поддерживает его Поэт-Криминолог. – Может, там мы найдем другие указания. Я уже даже вижу, как это случилось. Предположим, что все задумал Курт Най. Один. В то время когда все плавают в море вокруг неподвижно стоящего под солнцем «Урана», он поднимается на борт, убирает лестницу и, не обращая внимания на крики, мольбы, отчаянные попытки вскарабкаться наверх, пишет несколько стихотворений, в которых объясняет причины, заставившие его покончить с литературным семейством Найев. Пока я пишу эти строки, я слышу их крики, становящиеся всё тише и тише, так как все уже держатся на воде из последних сил. Иногда я выхожу на палубу и пересчитываю их. Отец, Юлий и Роза утонули первыми. На второй день Франц всё еще находил в себе силы поддерживать Лоту, а Густав пытался затянуть их под воду. Он кричал. Думаю, что он обезумел от бесплодных попыток забраться на борт. Каждый раз, когда я выходил на палубу, Франц и Лота умоляюще смотрели на меня. Если бы Густав утонул раньше них, я бы, конечно, бросил им лестницу. Несмотря на свое твердое решение, я бы их спас. Но безумные крики Густава раздражали меня. Лота и Франц исчезли под водой на исходе третьего дня. Теперь оставался один Густав. Он лежал на воде на спине и молча смеялся. «Давай, – говорил он каждый раз при виде меня, – прыгай!» На четвертый день… или это была третья ночь… нет, четвертая ночь… он все еще плавал, но уже не реагировал. Я светил на него фонариком. Он был бледен, и если бы не его насмешливая ухмылка и широко раскрытые глаза, можно было бы подумать, что он мертв. Но разве мертвец может лежать на спине? Я попытаюсь запустить двигатель и уйти от него, а затем завершить начатое дело…

– Да перестаньте, проснитесь же! – кричит Следователь, дергая Поэта-Криминолога за рукав.

– Зачем вы меня прервали? Я был так убедителен! Вы не представляете, что я пережил. Курт был во мне, он говорил через меня. Я запустил мощные двигатели, и судно, разрезая переливающиеся на солнце волны, начало набирать скорость. Но я не мог отделаться от Густава, чье одеревеневшее тело, увлекаемое в водоворот гребными винтами, плыло за судном. Мне понадобилось почти полдня, чтобы уйти от него. Затем я спустился в свою каюту и, пока не почувствовал, что силы мои на исходе, писал зашифрованные стихотворения, в которых признавался в том, в чем не мог признаться другим путем. Потом я дотащился до опустевшей палубы, сел на пол и стал вспоминать своих родственничков со смесью сожаления, глубокой меланхолии и тайной радости. Собрав последние силы, я перелез через борт и сразу же пошел ко дну. Ну что? Убедительно? – спрашивает Поэт-Криминолог со странной улыбкой. – Ладно, пойдемте на яхту. Мне очень хочется подняться на борт и найти многообещающее стихотворение Курта.

25

И вот они, поднявшись по железному трапу на палубу «Урана», направляются к корме.

– Успокойтесь, – говорит Следователь Поэту-Криминологу, – и перестаньте дергаться во все стороны. От какой метки следует отсчитывать эти двадцать шагов? Я ставлю здесь мелом крест и начинаю считать.

– Нет, не так, – крайне возбужденный, прерывает его Поэт-Криминолог. – Оставьте это мне! Вот! Двадцать шагов от кормы до пульта управления. Это здесь, я уверен! Ну, что я говорил? Посмотрите, здесь что-то есть – бумажка, засунутая за штурвал! Итак, развернем ее.

 
2х4С 4х1С 9х1П 1х1С 1х2П
4х2С 10x1 Л 2х10П Зх2С 5x11C
5х21С 1х2Л 2х10П 8х4С 1хЗС
9х1С 3x1Л 8x11C 8х4Л
6хЗС
Зх5С
3x12345678910111213141516П
Зх1С Зх5-6С Зх1С Зх5-6С 1хЗС 1х7С
 

– Прекрасно! – восклицает Следователь. Мы барахтаемся в потемках.

– Кажется, эти цифры должны дать нам ключ, – говорит Поэт-Криминолог.

– Ключ? Сомневаюсь, но может, они подскажут, в сторону кого повернуться.

– Вот бумага и карандаш, – говорит Следователь. – Будем действовать методично. У нас есть пять колонок цифр, перемешанных с буквами.

– Попробуем разобраться вначале со смыслом букв. Уберем «х», остается СЛП.

– Мне кажется, – рассуждает Литературовед, – что если отталкиваться от стихотворения, то ПЛС означают Правый, Левый, Средний, «х» означает «в», то есть в каком столбце стихотворения находится нужная буква.

– Точно! – восклицает Поэт-Криминолог. – Смотрите, получается: Первый сын УБИЙЦА! Теперь нет ничего проще, чем расшифровать всё остальное. Но я не думаю, что преступник Курт. Кто-то другой сделал так, чтобы запутать всё в последний момент. И в этой роли я вижу только Густава Зорна. Что происходит? Стоит полуденная жара. Душно, все спускаются поплавать по лестнице в синее море. Над ними – безоблачное голубое небо. Им весело. И тогда Густав говорит себе: теперь или никогда! Он поднимается на борт и убирает лестницу. «Это ваше последнее купание!» – кричит он. Все смеются и обзывают его смешными именами. «Я не шучу!» – кричит он, раздраженный тем, что ему не верят. Куря сигарету за сигаретой, он смотрит, как они барахтаются в воде. «Эй, Густав, пошутили и хватит! – кричит ему, задыхаясь, старик Най. – Давай, спускай лестницу!» – «Ни за что! – отвечает он, бросая горящую сигарету в воду так, что она чуть не обжигает нос великого писателя. – Пришел конец вашей семейке писак!» Но теперь уже Роза и Курт, не на шутку разозлившись, кричат на него. Роза явно замерзла и цепляется за шею Курта. Юлий спокойно продолжает плавать. Наконец он говорит: «Зорн, хватит! Я приказываю вам спустить лестницу, у меня ногу свело судорогой!» И тогда Зорн берет лестницу и бросает ее в воду. Все кричат в один голос, понимая внезапно, что он не шутит. «Это последний акт моей комедии! – громко заявляет Зорн. – Тот, кого вы называли актеришкой-неудачником, прыгнет следом за вами, когда вы все окажетесь под водой. Но вначале он хочет позабавиться – поиграть с вашими рукописями. «Неудачник» перемешает, спутает все ваши тексты, теперь они в его руках!» Бегут часы. Карл и Юлий кружат на месте, со стоном поддерживая друг друга, – со стороны кажется, что они танцуют. Курт и Франц обогнули вплавь яхту. Курт пытается вскарабкаться на плечи Франца, чтобы дотянуться до края борта, но соскальзывает. «И не пытайтесь, голубки!» – кричит Зорн. И так как они начинают его оскорблять, он возвращается на правый борт. О, Юлия больше не видно. Ах нет, он тонет, но из последних сил выныривает на поверхность, наглотавшись воды. И снова уходит под воду. Навсегда. Пока, Юлий! Спустя несколько часов Зорн замечает Карла. Он медленно, задыхаясь, подплывает к яхте и что-то царапает на корпусе. «Никаких букв, никаких знаков! – кричит Зорн, перегнувшись через борт. – Тот, кого вы презрительно называли актеришкой, спутает все ваши знаки и буквы». Наконец и этот пошел ко дну. Все пошли ко дну. А теперь приступим к фальсификации.

– Да перестаньте же, очнитесь! – кричит Следователь.

– Оставьте его в покое, – говорит Литературовед. – Вполне возможно…

– Нет никакого возможно, – прерывает его Поэт-Криминолог. – Всё так и было! Я это видел. Я был Густавом Зорном, и, если бы вы не возвратили меня к реальности, может, мы узнали бы гораздо больше по поводу рукописей и зашифрованных стихотворений, которые, вероятно, являются еще одной ловушкой на пути нашего расследования.

– Вы действительно верите, что рукописи были сфальсифицированы? Что тот, кто совершил преступление, решил пойти еще дальше…

– Внести изменения, перепутать все тексты, чтобы загадка так и осталась загадкой, – вот в чем он черпал истинное удовольствие. Почему Сфинкс хотел избавиться от Эдипа? Чтобы быть единственным, кто знает разгадку. Все путешественники, давшие неверный ответ, были съедены этим чудовищем. Это так естественно! Разгаданная загадка – больше не загадка! А без загадки – нет ничего!

– И вы думаете, что тот…

– Вот именно! Тот, кто остался на борту, еще больше запутал следы, оставив после себя только последний вопрос: «Почему?» Впрочем, это не помешает вам еще тщательнее изучить рукописи всех членов семьи Найев. И чем больше они будут перепутаны, сфальсифицированы, изменены, тем более глубоким будет их анализ. Малейший отрывок превратится в реликвию, ничто не будет оставлено на волю случая, а со временем все эти сочинения станут философской или герменевтической достопримечательностью. Со временем семейство Найев забудется. А легенды будут гласить: Их было шестеро плюс один. Однажды они отправились кататься на яхте, захватив все свои сочинения. Как-то утром они проснулись и сказали друг другу: «Пора, момент настал!» И они пошли по воде к другому берегу океана. Напрасно три следователя ищут их следы. Море не сохранило в своей памяти отпечатки их ног.

– Вы действительно думаете, что после них должна остаться красивая легенда?

– Если жизнь – это сказка, то несомненно, в противном случае – никаких легенд.

26

– Ну вот, – сообщает Следователь Литературоведу, – сегодня мы спускаем на воду "Уран". Воспользуемся же этим прекрасным солнечным днем, чтобы совершить прогулку по морю. Возможно, нам все-таки удастся понять, что же произошло на борту. «Почему бы нам не провести обычный следственный эксперимент, – предложил вчера наш друг Поэт-Криминолог, – и не отправиться самим на «Уране» в открытое море?» – «Великолепная идея!» – ответил я и незамедлительно отдал соответствующие распоряжения.

Они садятся в шлюпку и направляются к яхте. Море настолько спокойное, что даже движения вёсел не оставляют на его глади никаких следов. «Уран», как огромная белая скала, со всеми своими надстройками отражается в дремотной воде.

– Представляете, в каком отчаянии находились плавающие вокруг яхты! – говорит Следователь. – Ни одной неровности на корпусе, ничего! А вот и веревочная лестница! Поднимайтесь-ка первым, а я – за вами. Скоро к нам присоединится и наш друг Поэт-Криминолог. Держу пари, что он будет не один. Надеюсь, он привезет свою жену с ребенком, а также мою неразлучную подругу, с которой мы неразлучно живем в разлуке. «Давай сделаем сюрприз нашему Литературоведу, – предложил он вчера мне. – Отправимся в путешествие в неизвестность. И когда круг замкнется, когда мы окажемся в центре Вселенной, может быть, мы поймем, в чем заключается сила загадки». Наверное, сейчас они уже садятся во вторую шлюпку и скоро окажутся здесь. Я так и вижу, как мы снимаемся с якоря и, пока я управляю судном, моя неразлучная подруга молча стоит рядом со мной. Ветер треплет ее волосы, и мы оба чувствуем себя совершенно счастливыми. А еще я вижу, как в это время наш друг Поэт-Криминолог стоит на носу судна, одной рукой обнимая жену, а другой держа как можно прямее своего ребенка, чтобы тот мог увидеть море и летающих вокруг яхты птиц.

И в заключение он добавляет:

– Кстати, я приказал отнести назад в каюты все обнаруженные рукописи и положить их по мере возможности так, как они и лежали. Таким образом, мой друг, вы сможете без конца их расшифровывать.