Текст книги "Загадка"

Автор книги: Серж Резвани

20

Как и было условлено, на следующий день Литературовед приходит в кабинет к Следователю. На этот раз он уже много прочитал.

– Мой друг Поэт-Криминолог присоединится к нам позже, – говорит Следователь. – Расставшись с вами на рассвете, мы еще долго гуляли. Я проводил его прямо до двери дома, но так как он не решался войти, мы пошли на верфь, где в бледном свете луны возвышался «Уран». Трап все еще стоял там, и нам пришло в голову подняться на борт. Странное чувство – находиться на таком огромном судне, стоящем на суше. Мы долго болтали, облокотившись о перила и глядя вниз на гладкий белый корпус. Знаете, вы очень многое сделали для того, чтобы мой друг не совершил непоправимое. Вы его отвлекаете от мрачных мыслей, с вами он весел, полон энергии. Сегодня утром, когда я вернулся к своей любимой женщине в отель, то сказал ей: «Это расследование – последний шанс для нашего друга Криминолога. И всё благодаря Литературоведу. По мере того как мы всё больше узнаём о семействе Найев, наш друг отвлекается, забывая о своем огромном несчастье. С нами он весел, возбужден, фантазирует, что-то придумывает. Мне нравится, когда на его губах играет улыбка. Почему именно ему, кто так любит жизнь, выпали такие моральные страдания?» Вот что я сказал своей жене. Кстати, благодаря вам, она каждый вечер с нетерпением ждет, когда я вернусь и нырну к ней в постель. «И что было сегодня?» – спрашивает она в темноте, кладя голову мне на плечо в ожидании подробного рассказа. И когда она задает этот вопрос, я чувствую себя самым счастливым человеком на свете! Так вот, когда первые лучи солнца осветили «Уран», мой друг Поэт-Криминолог сказал: «Эта тайна больше чем тайна. Я хочу, чтобы она никогда не была раскрыта. Точно так же я хочу, чтобы никогда не были раскрыты тайны, над которыми мы бьемся. Не нужно достигать цели. Я ненавижу слово цель. Самым великим философом всех времен и народов я считаю Зенона из Элея. У Зенона стрела всегда находится в подвешенном состоянии между луком и целью. Она летит, но никогда не достигает цели. Вот что мне нравится! Лететь, лететь целую вечность! Я хочу быть такой же стрелой и никогда не достигать цели», – вот как сказал мне мой друг Поэт-Криминолог. И его глаза наполнились слезами. Я рассказываю вам все это, чтобы вы ни о чем не беспокоились, изучая рукописи. Не будем торопиться. Вы смеетесь, что это я, такой нетерпеливый, прошу вас не торопиться? Не обращайте внимания на мою нетерпеливость. Я еще не раз буду вас поторапливать. Такой уж у меня характер. Когда я здесь, я хочу быть там, а когда я там, то хочу быть здесь. Вот почему я хотел бы, чтобы загадка никогда не была разгадана. «Несмотря на то что твоя нетерпеливость меня утомляет, я люблю тебя таким, какой ты есть», – говорит моя разлученная, но неразлучная подруга. Поэтому будьте ко мне снисходительны, не обижайтесь на мою нетерпеливость. А вот и наш друг Поэт-Криминолог! Я слышу его голос. Кажется, сегодня он не так подавлен.

– Я вначале зашел к вам в отель, думая, что вы еще там, – весело произносит Поэт-Криминолог. – Кажется, вы перерыли все бумаги. Итак, есть что-нибудь новенькое?

– Не так уж и мало. Сегодня утром я просмотрел рукописи Розы и одну поэму Курта и хочу зачитать вам несколько катранов.

 
1—Насколько точной стала хирургия
22—Скальпель вынут глаза осторожно
     режут сердце
9—Или красную мякоть печени, которую
     пересаживает рука
34—обычный кровоточащий кусок
     вздрагивает как живой
 
 
7—Живые трансплантаты для
     девяностолетних больных
2—Сердца потухшие глаза
     китайских правителей
2—Кто верит что эти молодые приговоренные к смерти
     имеют шанс на бессмертие
20—Постыдная современная наука
     без Законов Крови подлая выгода
 
 
36—На костре сгорят мои сожаления
     их преступления
9—Короли матриархальных оргий зарезаны
     вечера с возлияниями и женщинами
2—Ваша голая плоть с содранной кожей
     чертовски комичный кровоточащий груз
36—Жалко эру медуз-сирен
     Сфенебею убитую Беллерофонтом
 
 
                              ?
 

– Ну и что? – спрашивает Следователь. – Здесь кроется какой-то акростих?

– Не совсем, но здесь спрятаны три ужасных слова. В первом – убить, во втором – всем, в третьем – Карла. Но это не утверждение, а вопрос. Меня заинтриговал знак вопроса, стоящий в конце, и в результате он-то и привел меня к разгадке.

– К разгадке чего? – спрашивает Поэт-Криминолог.

– Скрытого смысла.

– А не вернуться ли нам к загадке «Урана»? – предлагает Следователь.

– Но именно о ней мы и говорим! Убить всем Карла? Но это ужасно! Кому, по-вашему, он задает этот вопрос? – говорит Поэт-Криминолог.

– Думаю, Богу, – отвечает Литературовед.

– Вы полагаете, что Бог умеет считать?

– Если Курт обращался к Богу, то наверняка думал, что тот умеет считать хотя бы до тридцати шести.

– Перестаньте играть со мной! – возмущается Следователь.

– Но мы играем с Куртом. Итак, считайте!

– Что я должен считать?

– Посмотрите, перед каждой строфой стоит цифра. Читайте!

– О, простите, что я обиделся, – смеется Следователь. – Я просто сначала ничего не понял. Значит, Курт задал этот вопрос всем! Убить всем Карла?

– В сочинениях Розы, на полях, я тоже обнаружил такие же цифры. Кажется, брат и сестра общались друг с другом, задавали вопросы и отвечали на них с помощью такого зашифрованного письма.

– А может, это был кто-то третий? – спрашивает Поэт-Криминолог.

– Вы имеете в виду Зорна? Вот уж действительно, трудно представить Зорна, шифрующего рукописи, чтобы таким образом втянуть брата и сестру в интеллектуальную игру, направленную против их тирана-отца.

– Кстати, эти медузы-сирены – жуткий образ, но он меня восхищает, – говорит Поэт-Криминолог. – Чего Курт ожидал от Розы и Лоты? А намек на старых китайских правителей, пользующихся человеческими ногтями, вырванными у полуживых, приговоренных к смерти молодых людей, – очень рискованный прием в поэзии, разве не так? Тогда как сегодня большинство поэтов не идут дальше описания солнца, камней, лаванды, воздуха, света, Курт один, без Вергилия, спускается в хирургический ад.

– Когда я был в Гамбурге, Франц мне сказал: «Несмотря на то что это я был с самого рождения отвергнутым сыном, так называемым убийцей своей матери, больше всех страдал Курт. Он страдал из-за меня – если хотите, вместо меня. А я больше страдал, глядя на его страдания, чем из-за того, что отец взвалил на меня непосильный груз убийцы матери. Когда мы были маленькими, Курт добровольно взял на себя этот груз, которым отец хотел раздавить меня. Он нёс его и никогда не стремился избавиться. Роза тоже встала на сторону Курта и защищала меня от упреков отца. Представьте себе, что отец прозвал меня Асклепий, как бога врачевания! И знаете почему? «Ты отвратительный меленький Асклепий, – говорил он. – Твоя мать бросила тебя, а собака, козел и козленок пригрели тебя, кормили и защищали». Вот что, ссылаясь на мифы, которые он якобы так хорошо знал, повторял все мое детство отец, чтобы принизить как можно сильнее Розу, Курта и нашего дядю Юлия – моих единственных союзников, поддерживающих меня. Однажды, когда отец в очередной раз так назвал меня, я ответил: «Когда-нибудь я, как Асклепий, стану великим врачевателем и в одной руке буду держать змею-целительницу, а в другой – скипетр, так как вопреки вашим мерзким надеждам Зевс поместит меня среди звезд». То, что восьмилетний ребенок пытается противостоять ему, ловко пользуясь его любимым оружием – мифами, – произвело на Карла Найя неизгладимое впечатление. «Кроме того, – сказал я, подняв голову к этому гиганту, словно выточенному из камня, – я, как и Асклепий, смогу возвращать к жизни мертвых. И я, конечно же, возвращу к жизни дядю Юлия, а вас – никогда!» И представьте себе, что Франц всегда был уверен в своем предназначении, которое диктовало ему его прозвище.

– То, что вы говорите, – прерывает его Поэт-Криминолог, – имеет большое значение. Давно известно, что не бывает безобидных имен или прозвищ. У меня есть целый репертуар имен, перевернувших многие понятия в криминологии, в результате чего ученые принялись искать корни страшных преступлений в глубинах коллективной памяти. Этот список создал немецкий криминолог…

– Дайте ему продолжить рассказ о Франце, – прерывает его Следователь.

– И Франц превратился в того, кем из злости и в насмешку назвал его старик Най. «Одной рукой я завладел змеей-целительницей, а другой – скипетром философии, – сказал он мне. – Отец верит в знаки и паралогическое могущество, а я думаю, что нашел способ если не лечить, то хотя бы предупреждать болезнь, а также давать вторую жизнь умершим. Воскрешение Лазаря, брата Марты и Марии, которого Христос возвратил к жизни простым прикосновением, должен не оставаться единичным случаем, а служить примером обычного биологического процесса. Говорят, что у котов семь жизней, а у человека, может, еще больше. Мое изучение чувств это подтверждает. Если отбросить в сторону бессмертие, мы можем предвидеть несколько смертей в нашей жизни и несколько возрождений. Мы все рождены из хаотичного движения частиц. По примеру Вселенной наши частицы объединились и образовали независимые галактики…»

– Постойте, постойте! – восклицает Следователь. – Могу вас заверить, что в моей семье было несколько случаев воскрешений.

– Как вы собираетесь объективно вести расследование, будучи настолько доверчивым? – спрашивает Поэт-Криминолог.

– Но я уверяю вас, что в моей семье…

– Послушайте, на этот раз я прошу вас не прерывать нашего друга и дать ему возможность продолжить. Какая разница, встают мертвецы из гроба или нет! Кроме того, Лазарь, насколько я знаю, не утопился.

– Забавно, что Франц сказал: «Главное – это не то, что Лазарь воскрес, а то, от чего он умер с научной точки зрения». В этот момент мы, мокрые и дрожащие, находились на военном корабле в устье Эльбы. Моряки закутали нас в армейские плащи, и капитан ругал нас, как мальчишек, за то, что в такую непогоду мы отправились на прогулку на паруснике. Когда мы переодевались в его каюте, он вдруг спросил: «Най? Это тот, который писатель?» – «Да, я его сын». – «А вы знаете, что я его верный поклонник?» – «Нет, не знаю», – ответил Франц. «Я читал и перечитывал все его книги под всеми широтами, в любое время года, – продолжал он, не обращая внимания на плохое настроение Франца. – Не могли бы вы вместо автора подписать мне его последний роман?» И он действительно взял с книжной полки последний роман Карла Найя.

– Но что с вами случилось? Как вы оказались на военном корабле?

– Поскольку была буря, парусник Франца перевернулся.

21

– А не поговорить ли нам подробнее об опытах по поводу наших способностей к воскрешению? – спрашивает Следователь.

– Итак, Франц Най принял меня в Гамбурге. В то время он писал труд о летучих мышах в воображении детей. В его кабинете стояли несколько клеток, в которых в подвешенном состоянии находились летучие мыши. В соседней комнате он поставил довольно сложный, сконструированный им самим аппарат, описание которого чрезвычайно просто. Но до этого надо было додуматься! Этот аппарат представлял собой подвижную кабинку, которую можно было наклонять в любую сторону от оси. Внутри находился подвижный стул, который тоже можно было наклонять независимо от кабинки. «Здесь с математической точностью можно изучать движущую энергию, – сказал Франц. – Известно, что человек обладает чувством равновесия, но его положение в пространстве контролируется также зрением. С его помощью он ориентируется в комнатах, домах, различает деревья, любые привычные линии, такие как горизонт и так далее. Но нужно учитывать, что чувство равновесия может обойтись без зрения. Чтобы убедиться в этом, достаточно прикрыть глаза. Но как только вы их откроете, внутреннее ощущение равновесия усилится. Этот аппарат я создал для того, чтобы понять, в какой пропорции каждое из чувств управляет впечатлением, получаемым от вертикального изображения. Чтобы изучить эту физическую и философскую проблему, я создал антиестественный мир, где два вида чувств не дополняют друг друга, а противостоят друг другу».

– Какой изобретательный ум! – восклицает Поэт-Криминолог. —Такой прибор был бы очень полезен в криминологии. Действительно, как различить, какие чувства были задействованы в «красивом» преступлении? То есть: поскольку мы все являемся скоплением частиц и органов, то какие из этих частиц или органов задействуются в преступлении, а какие нет. Представьте, что ваши печень, сердце, глаза отказываются действовать совместно с вашей рукой в тот момент, когда она вонзает нож. Ваши глаза закрываются. Печень выделяет столько желчи, что у вас течет зеленая слюна. Ваше сердце сжимается, стучит всё быстрее и внезапно останавливается от страха и отвращения. В общем, действовали только ваши рука и ум. И вот это тело с различными и противоречивыми чувствами приговаривается к смерти. А вам известно, что один врач-криминолог изобрел метод, названный оптограммой? Путем рассечения глазного яблока жертвы и исследования радужной оболочки он надеялся увидеть тень преступника, сфотографированную в момент смерти.

– А еще нужно иметь одного или нескольких преступников, чтобы определить, какие части тела участвовали в преступлении. А еще нужны жертвы, чтобы рассечь их глаза и увидеть преступника или преступников, – со смехом замечает Следователь. – А в нашем случае с «Ураном» – никого! Ничего! Одна только гора рукописей!

– Постойте-постойте, – говорит Поэт-Криминолог. – Пусть Литературовед продолжит. Так что представлял собой этот аппарат Франца Найя?

– Великолепное изобретение! Представьте небольшую камеру внутри этой клетки, которую можно наклонять при необходимости. В центре камеры находится подвижный стул, прикрепленный к оси, который можно отклонять в ту или иную сторону. Объект привязывают к стулу, и клетка погружается в темноту. После того как стул и камера наклоняются, свет зажигается снова. Экспериментатор медленно наклоняет стул до тех пор, пока подопытный не заявляет, что чувствует себя прямо, так как он ориентируется на углы камеры. Но почти всегда он ошибается. Некоторые отклоняются даже на тридцать пять градусов. В редких случаях они чувствуют, что сидят прямо, хотя отклонение составляет пятьдесят два градуса. На вопрос: «Вы в таком положении сидите за столом?» они отвечают утвердительно. Это означает, что они больше доверяют своему зрению, чем чувству равновесия. Постойте, постойте! Самое интересное то, что когда они закрывают глаза, то понимают, что сидят под наклоном. Прислушиваясь к внутреннему ощущению, они просят вернуть их в вертикальное положение и определяют его совершенно точно.

– А вы не сидели на этом стуле? – спрашивает Поэт-Криминолог. – Как вы ощущаете, что находитесь в вертикальном положении?

– Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос.

– Это почему?

– Потому что вы узнаете слишком интимные подробности о моей личности, – смущенно посмеиваясь, отвечает Литературовед. – С помощью этого теста, разрушающего наши представления о самих себе, Франц Най, по его словам, мог вычислить константу личности. Существует прямая связь между тем, как человек понимает, что находится в прямом положении, и его личностными качествами. Всех людей можно разделить на две группы: независимых от поля зрения и зависимых. Независимые отличаются способностью решать острые вопросы, у зависимых – тех, кто, несмотря на сильный наклон стула, считали, что сидят прямо, – творческие и аналитические способности отсутствуют.

– Было бы любопытно узнать, к какой категории принадлежит каждый из нас и кто быстрее смог бы найти ключ к загадке «Урана», – развеселившись, говорит Следователь.

– Но это еще не всё, – продолжает Литературовед. – По мнению Франца, независимые часто зависят от их окружения и других людей. «Они не так-то легко подчиняются законам, принятым в обществе, – говорил он. – Они не следуют общепринятым нормам, а в чрезвычайных ситуациях становятся несговорчивыми, мизантропами, индивидуалистами и капризными. И наоборот, зависимые всегда учитывают мнение, царящее в их окружении. Женщины, – утверждал он, – больше мужчин стремятся быть зависимыми. Маленькие дети полностью зависят от поля зрения. К восьми годам в них просыпается индивидуализм, который, в зависимости от характера и воспитания, достигает своего пика к шестнадцати годам. И так длится до семнадцати лет. Затем происходит неожиданная вещь: в большинстве случаев начинается обратный процесс. Необходимость следовать порядку и иерархии оказывает влияние на психику. И только у небольшой части молодежи продолжает развиваться склонность к индивидуализму и творчеству».

– Он написал об этом книгу?

– Страшную книгу. «Мой отец – это человек, у которого уже повреждены все чувства, – сказал Франц. – Дядя Юлий приближается к такому же состоянию, хотя этого еще никто не видит. Курта и Розу ждет бесславный конец, так как они ввели в свое окружение страшного разрушителя чувств. Они готовы отдать за этого извращенца свои души, и, уверяю вас, что все они умрут в результате несчастного случая. Поместите их в мой аппарат и вы увидите, что никто из них не знает, сидит ли он прямо или под наклоном». – «А Лота?» – спросил я, зная, что он откажется о ней говорить. – «Только если вся семья Найев попадет в безвыходную ситуацию, мы увидим, кто выйдет сухим из воды».

– Как? – восклицает Следователь. – Вы ничего не перепутали?

– Я повторил вам его слова.

– Он говорил в будущем времени или в сослагательном наклонении? – спрашивает Поэт-Криминолог.

– Мне кажется, что это было, скорее, утверждением.

– К чему вы клоните? – спрашивает Следователь.

– Вы прекрасно знаете, что многие исследователи, чтобы доказать свою теорию, без зазрений совести могут, как говорят, подтолкнуть события. А разве нас, следователей или криминологов, не посещает желание сфальсифицировать улики, чтобы подтвердить свою правоту, свой дар предвидения? – говорит Поэт-Криминолог.

– Вы правы! Сколько невинных было осуждено и даже приговорено к смерти только из постыдного желания какого-нибудь следователя – не просто упрямого, а сознательно пошедшего на фальсификацию – доказать свою правоту. Даже у меня, когда не хватало неоспоримых доказательств, несколько раз возникало желание пустить следствие по ложному пути.

– Да, таких историй – море. И то, что вы рассказали о Франце, наводит меня на мысль, что он был способен утопить всю семью ради своих научных исследований. Он кажется мне мизантропом, способным на любое уголовное деяние только для того, чтобы доказать, что все, кто не похож на него, то есть не мизантропы, являются социальными дебилами, прячущими голову в песок, – говорит Поэт-Криминолог.

– То есть, по-вашему, он воспользовался этим круизом, чтобы действительно посмотреть, «кто выйдет сухим из воды»?

– Я прекрасно представляю его в этой роли. К примеру, он говорит себе: «Могу поспорить, что если все будут плавать вокруг «Урана» и я тоже прыгну в воду, предварительно убрав лестницу, то лишь те, кто сохранил неповрежденными свои чувства, смогут выпутаться из этой безвыходной ситуации».

– Похоже на эволюцию видов?

– Вот именно! Что думает Франц? «Если чья-то жизнь не пошла под откос при первом удобном случае, если человеку удалось преодолеть все препятствия, то что значит для него какой-то гладкий, лакированный корпус яхты?» Вот что, вероятно, думал Франц Най, если рассматривать его в качестве виновного.

– Ирония судьбы заключается в том, – замечает Литературовед, – что каждого пассажира на борту яхты можно рассматривать в качестве виновного. После трагедии мотив можно увидеть в чем угодно. Когда у Стендаля спрашивали, составляет ли он план перед тем, как приступить к роману, он отвечал: «Я составляю план потом». Очень многие писатели, особенно среди новаторов, «составляют план потом», поскольку делают по две, три, четыре и даже по пятнадцать версий своих работ. Например, Достоевский начал свой роман «Преступление и наказание» с дневника убийцы, потом стал писать исповедь от первого лица и так далее…

– Прошу вас, давайте не уходить от темы, – просит Следователь. – Ваша обоюдная любовь к парадоксам уводит нас от фактов и придает случившемуся слишком литературный и философский характер. Кем же все-таки был Франц Най? Ученым? Поэтом?

– В поэзии, как и в точных науках, всегда ищут смысл. И если не находят, то придумывают. Но между поэтом и ученым существует глубокая разница: первый – не серьезен, второй – слишком серьезен, – объясняет Поэт-Криминолог.

– Поэзия берет начало в игре, – продолжает Литературовед, – однако не будем забывать, что и научные открытия совершаются из любопытства, а это тоже игра. Только в поэзии эту игру мы видим, а в науке – нет. Кстати, когда Корнелю наскучило писать «Горация», он ради развлечения придумал непристойный акростих – «грязная задница», – посвященный, кажется, королю. Можете обратиться к тексту. Акт второй, сцена третья. Содержание этих стихов показывает, какое уважение Корнель питал к некоторым ценностям.

– Давайте вернемся к «Урану!» – взывает к ним Следователь. – Итак, Франц.

– Хочу вас разочаровать. Франц – самый не вызывающий подозрений человек.

– Тогда это он преступник! – со смехом восклицает Криминолог.