Текст книги "Трагедия русского офицерства"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Атмосферу в частях хорошо характеризует такая, например, телеграмма, полученная 11 июня в штабе дивизии из 61-го Сибирского стрелкового полка: «Мне и офицерам остается только спасаться, т. к. приехал из Петрограда солдат 5-й роты, ленинец. В 16 часов будет митинг. Уже решено меня, Морозко и Егорова повесить. Офицеров разделить и разделаться. Я еду в Лошаны. Без решительных мер ничего не будет. Много лучших солдат и офицеров уже бежало. Полковник Травников.» Ситуация осложнялась и погромами винных складов в ближайшем тылу (в одном из сообщений о таковом в Оргееве говорилось, что там «воцарились пьянство, вакханалия, полная анархия, торжество темных сил»). Характерной приметой времени стала получившая распространение в офицерской среде песня «Молитва офицера», в которой были такие строки[29]29
  29 – Ларионов В. Последние юнкера. Франкфурт, 1984, с. 38.


[Закрыть]:

 
На родину нашу нам нету дороги,
Народ наш на нас же, на нас же восстал.
Для нас он воздвиг погребальные дроги
И грязью нас всех закидал.
… Когда по окопам от края до края
Отбоя сигнал прозвучит,
Сберется семья офицеров родная
Последнее дело свершить.
Тогда мы оружье свое боевое,
Награды, что взяты в бою,
Глубоко зароем под хладной землею
И славу схороним свою…
 

С начала лета все чаще стало проявляться отсутствие единства среди офицеров, что было неудивительным по изложенным выше причинам. Уже в это время значительную роль в эксцессах играли большевистски настроенные офицеры, подстрекавшие солдат к неповиновению. В рапорте командира 37-го армейского корпуса командующему 5-й армией, в частности, говорилось: «Необходимо отметить, что состав офицеров далеко не обладает сплоченностью это механическая смесь лиц, одетых в офицерскую форму, лиц разного образования, происхождения, обучения, без взаимной связи, для которых полк «постоялый двор». Кадровых офицеров на полк – 2–3 с командиром полка, причем последний меняется очень часто «по обстоятельствам настоящего времени». То же происходит с кадровыми офицерами, которые уходят, не вынося развала порядка и дисциплины, нередко под угрозой солдат. Среди столь пестрого состава офицеров немудрено и появление провокаторов и демагогов, желающих играть роль в полку в надежде стать выборным командиром. Такие типы нередко попадают в комитеты, раздувая рознь между солдатами и офицерами в своекорыстных видах»[30]30
  30 – Революционное движение в русской армии, с. 169.


[Закрыть].

Действительно, такие офицеры имелись едва ли не во всех частях. (В донесениях называются, в частности, прапорщики Карахан в 6-м корпусе, Лавский в 1-м Туркестанском корпусе, Ремнев во 2-й Кавказской гренадерской дивизии, Семин в 74-й дивизии, Флеровский в 735-м полку, Дмитриев в 172-м, Свистедка в 157-м, Захаров в 297-м, Сухоребров в 332-м, Кокорев, Колосун-Пышинский в 462-м, Рогальский и Васильев в 540-м, Юшкевич в 423-м, Жук в 17-м Сибирском, Эрасмус в лейб-гвардии Гренадерском, Стасиков, Ляй в 1-м Сибирском запасном, Пономарев и Тишаев в 7-м Сибирском запасном, Никонович в 8-м Сибирском запасном, Клячкин и Сырнев в 26-м стрелковом, Копавин в 25-м Туркестанском стрелковом, Лансберг в 3-м Финляндском стрелковом, подпоручики Филиппов в 650-м, Телегин в 243-м, Лукьяновский в 296-м, Сергаско в 300-м, Сокольский в 707-м, Стружинский во 2-м Кавказском стрелковом, Найдовский в 42-м корпусе, поручики Клепинин в 439-м, Кондратюк в 614-м, Хаустов в 436-м (издатель «Окопной правды»), Перфильев, Корзунь в 762-м, Сердуль в 332-м, Муратов в 6-м гренадерском, Чайка в штабе 10-го корпуса, Луканин в 6-й армии, штабс-капитаны Дзевалтовский-Гинтовт в лейб-гвардии Гренадерском, Вышгородский в 332-м, Михайлов в 80-м Сибирском, Основин во 2-м Кавказском стрелковом, капитан Собецкий в 11-м Особом, врач Данилов в 7-м этапном батальоне.)

В противовес им и с целью сплочения офицерства перед лицом угрозы истребления стали создаваться офицерские организации и союзы. Наконец в мае в Ставке образовался Главный комитет Всероссийского союза офицеров. В апреле в Петрограде ген. бар. П. Н. Врангелем и гр. А. П. Паленом была создана тайная военная организация, могущая рассчитывавшая на целый ряд воинских частей и организовавшая ряд офицерских дружин[31]31
  31 – Врангель П. Н. Воспоминания, т. 1, с. 32–33.


[Закрыть]. Но далеко не все представители даже старшего комсостава оказались на высоте положения. «Непротивление было всеобщее. Тяжело было видеть офицерские делегации Ставки, во главе с несколькими генералами, плетущиеся в колонне манифестантов, праздновавших 1-ое мая, – в колонне, среди которой реяли и большевистские знамена, и из которой временами раздавались звуки Интернационала… Зачем? Во спасение Родины или живота своего?… Начало съезжаться также множество рядового офицерства, изгоняемого товарищами-солдатами из частей. Они приносили с собой подлинное горе, беспросветную и жуткую картину страданий, на которые народ обрек своих детей, безумно расточая кровь и распыляя силы тех, кто охранял его благополучие»[32]32
  32 – Деникин А. И. Очерки русской смуты, т. 1, ч. 1, с. 92–93.


[Закрыть]. В Петрограде «с первых же дней среди членов союза возникла группа «приемлющих революцию», решивших на этой революции сделать себе карьеру… С ухватками дурного тона фата, полковник Гущин, читавший в это время лекции в академии, в первые же революционные дни появился на кафедре, разукрашенный красным бантом, и с пафосом заявил: «Маска снята, перед вами офицер-республиканец». Он говорил трескучие речи, бил себя в грудь и гаерствовал…»[33]33
  33 – Врангель П. Н. Воспоминания, т. 1, с. 31.


[Закрыть]. Вот портрет командира 20-го корпуса: «Это был типичный «перекрасившийся» генерал, блестящий кандидат в «революционные генералы», один из тех, кои начали заигрывать с солдатами и лебезить перед различными революционными представителями; к офицерам они относились по-прежнему строго и свысока и любили читать им нравоучения, особенно в присутствии солдат: «надо, господа, воспринять духовно смысл революции»… чем и без того ухудшали тяжелое положение офицерского состава»[34]34
  34 – Лисовой Я. Л. А. Керенский в армии генерала Деникина (по материалам штаба 28-й дивизии) // Белый архив, т. 1. Париж, 1926, с. 37.


[Закрыть].

Летнее наступление еще более ухудшило положение офицеров. В докладе помощника комиссара 1 гвардейского корпуса указывалось: «Положение офицеров чрезвычайно тяжелое. Офицеры подвергаются глумлению, постоянно живут под угрозой смерти. В Финляндском полку у офицеров отобраны лошади и личные вещи; за то, что офицеры высказывались за наступление, они были в течение двух дней лишены всякой пищи.» В донесении командующего 12 армией подчеркивается, что «с усилением большевистской пропаганды растет злобное отношение к офицерам, в которых видят единственное сдерживающее в армии начало и поборников порядка».

Понятно, что в таких условиях на успех наступления рассчитывать не приходилось. Донесения с фронта рисуют крайне неприглядную картину, никогда ранее не возможную для русской армии: «Последующие волны атаки в некоторых случаях не вышли вовсе, несмотря на самоотверженный пример офицеров, потерпевших значительные потери». «Развращенные большевистской пропагандой, охваченные шкурными интересами, части явили невиданную картину предательства и измены родине. Дивизии 11-й и частью 7-й армии бежали под давлением в 5 раз слабейшего противника, отказываясь прикрывать свою артиллерию, сдаваясь в плен ротами и полками, оказывая полное неповиновение офицерам. Зарегистрированы случаи самосудов над офицерами и самоубийств офицеров, дошедших до полного отчаяния. Немногие пехотные и все кавалерийские части самоотверженно пытались спасти положение, не ожидая никакой помощи от обезумевших бегущих полков. Сообщены возмутительные факты, когда дивизия отступала перед двумя ротами, когда несколько шрапнелей заставляли полк очищать боевой участок. Были случаи, когда горсть оставшихся верными долгу защищала позицию в то время как в ближайших резервных частях шли беспрерывные митинги, решая вопрос о поддержке, а затем эти части уходили в тыл, оставляя умирать своих товарищей. Озверелые вооруженные банды дезертиров грабят в тылу деревни и местечки, избивая жителей и насилуя женщин»[35]35
  35 – Революционное движение в русской армии, с. 213.


[Закрыть].

Лучшие офицеры, стремившиеся сделать все возможное, чтобы не допустить полного разгрома, в первую очередь и гибли. Вот реляция из 38 армейского корпуса: «Тщетно офицеры, следовавшие впереди, пытались поднять людей. Тогда 15 офицеров с небольшой кучкой солдат двинулись одни вперед. Судьба их неизвестна – они не вернулись»[36]36
  36 – Деникин А. И. Очерки русской смуты, т. 1, ч. 2, с. 185.


[Закрыть]. С 18. 06 по 6. 07 на Юго-Западном фронте потери офицеров убитыми, ранеными и без вести пропавшими составили 1968 чел. В сводке сведений о настроении в действующей армии с 1 по 9 июля о положении офицеров сказано следующее: «В донесениях всех высших начальников указывается на крайне тяжелое положение в армии офицеров, их самоотверженную работу, протекшую в невыносимых условиях, в стремлении поднять дух солдат, внести успокоение в ряды разлагающихся частей и сплотить вокруг себя всех, оставшихся верными долгу перед родиной. Подчеркнута явная агитация провокаторов-большевиков, натравливающая солдат на офицеров. В большинстве случаев работа офицерства сводится к нулю, разбиваясь перед темной и глухой враждой, посеянной в солдатских массах, охваченных одним желанием уйти в тыл, кончить войну любой ценой, но не ценой собственной жизни. Вражда часто принимает открытый характер, выливаясь в насилия над офицерами. В 115-м полку большинство офицеров должно было скрыться. Требования солдат о смене неугодных начальников стали повседневным явлением. В 220-м полку несколько рот ушли с позиции, причем в окопах остались одни офицеры. В 111-м полку на всей позиции после самовольного ухода рот остались несколько десятков наиболее сознательных солдат и все офицеры. Напряжение сил офицеров дошло до предела, терпение стало мученичеством. В боях под Крево и Сморгонью все офицеры были впереди атакующих частей, показав пример долга и доблести. Потери офицерского состава громадны. В 204-м полку выбыли из строя все офицеры.

Яркую иллюстрацию положения офицерства дают рапорты трех офицеров 43-го Сибирского полка, в которых они ходатайствуют: двое – о зачислении в резерв и один – о разжаловании в рядовые. Офицеры указывают на невозможность принести какую-либо пользу при данных условиях и слагают с себя ответственность за свои части в бою. «Служба офицера превратилась в настоящее время в беспрерывную нравственную каторгу…» – пишет один из офицеров. На докладе рапортов Верховный главнокомандующий положил резолюцию, в которой призывает офицеров исполнить долг до конца, как бы тяжел он ни был»[37]37
  37 – Революционное движение в русской армии, с. 211–212.


[Закрыть]. Как отмечалось в докладе комиссаров 11-й армии, «Бросалось в глаза прежде всего невозможное положение офицерского состава, бессильного, непризнаваемого солдатами, третируемого ими и лишенного возможности ркализовать свои полномочия. При большой ответственности, офицерство оказалось лишенным прав не только командных, но зачастую и многих гражданских, как например свободы слова. Всякий призыв с их стороны к солдатам к исполнению своих обязанностей, вообще все, что шло в разрез с инстинктами и пожеланиями шкурных элементов армии, встречается последними резко враждебно, причем нередко раздавались угрозы расправы оружием. И это были не простые угрозы»[38]38
  38 – Секретный отчет комиссаров ХI армии И. Кириенко и А. Чекотило // Белый архив, т. 1. Париж, 1926, с. 29.


[Закрыть].

В то время, как офицеры пытались хоть как-то задержать развал армии, многим из них приходилось уходить из-за выраженного недоверия и угроз физической расправой. Как правило, это были как раз те офицеры, которые наиболее настойчиво старались укрепить боеспособность частей и навлекли этим на себя ненависть большевизированных солдат. Перед самым наступлением на Западном фронте были вынуждены уйти 60 начальников от командира корпуса до полка[39]39
  39 – Деникин А. И. Очерки русской смуты, т. 1, ч. 2, с. 177.


[Закрыть]. Чтобы представить масштабы этого явления, приведем для примера сведения по старшему командному составу армий Западного фронта. Здесь к 15 июля вынуждены были уйти: 2 армия – командир 3-го Сибирского корпуса генерал-лейтенант Редько, начальник штаба его генерал-майор Афанасьев, начальники дивизий: 42-й генерал-лейтенант Ельшин и 75-й генерал-лейтенант Никольский, командиры бригад: 7 Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Панафутин и 178 пехотной дивизии полковник Голунец, командиры полков полковники: 17 пехотного полка Верховцев, 29 Сибирского стрелкового полка Басов, 3 °Cибирского стрелкового полка Изюшевский, 31 Сибирского стрелкового полка Марцинишин, 32 Сибирского стрелкового полка Малишевский, 6 °Cибирского стрелкового полка Витковский, 68 Сибирского стрелкового полка Стомпчевский, 711 пехотного полка Зощенко. 3 армия – начальники дивизий: 29-й генерал-лейтенант Дзичканец, 133-й генерал-майор кн. Крапоткин, 137-й генерал-майор Ливенцев, командир бригады 67 пехотной дивизии генерал-майор Фабрициус, командиры полков полковники: 683 пехотного полка Гульковиус, 684 пехотного полка Яковицкий, 694 пехотного полка Даннер, 722 пехотного полка Либер. 10 армия – командир 1-го Сибирского корпуса ген. от кавалерии Плешков и его начальник штаба генерал-майор Михайлов, командир 2-го кавказского корпуса генерал от артиллерии Мехмандаров, начальники дивизий: 2-й Кавказской гренадерской генерал-лейтенант Никольский (и его начальник штаба полковник Войцеховский), 5-й стрелковой генерал-майор Тарановский, 9-й пехотной генерал-лейтенант Лошунов, 31-й генерал-лейтенант Федяй, 171-й; командиры полков: 17 стрелкового полка полковник Катхе, 36 пехотного полка генерал-майор Седергольм, 673 пехотного полка полковник Никонов, 697 пехотного полка полковник Гвоздоков, 673 пехотного полка полковник Манучаров. Кроме того, были арестованы и удалены во 2 армии: командир 58 Сибирского стрелкового полка полковник Эллерц, начальник штаба 17 Сибирской стрелковой дивизии полковник Костяев, командир 171 пехотного полка подполковник Курчин, а в 3 армии командир 268 пехотного полка генерал-майор Свистунов и ряд более младших офицеров[40]40
  40 – Революционное движение в русской армии, с. 217–220.


[Закрыть]. Отстранение офицеров происходило не только на фронте, но и в глубине страны. Например, в Туркестанском военном округе летом 1917 г. было отстранено более 30 старших офицеров, в т. ч. начальник штаба округа, командующие войсками областей, командиры дружин, бригад и гарнизонов.

Введение в начале июле смертной казни на фронте несколько отрезвило часть солдат, однако эксцессы продолжались и после этого. Один из них произошел в 299-м полку, где толпа солдат, угрожая поднять на штыки офицеров, бросилась на командира генерал-майор Пургасова и убила его, предварительно засыпав ему глаза песком. 31 июля на ст. Калинковичи солдаты насмерть забили трех офицеров, 1 августа в л. – гв. 1-м стрелковом полку были убиты его командир полковник Быков и командир батальона капитан Колобов, 16 августа была брошена бомба в офицерское помещение 479 пехотного полка, в 12-м Особом полку совершено нападение на командира полковник Качанина, в Нахичевани едва не стали жертвой самосуда толпы арестованные командир Тобольской дружины подполковник Гусев, три прапорщика и врач, 27 августа избиты двое офицеров в 34-м корпусе и т. д. «Другая картина… Я помню хорошо январь 1915 года, под Лутовиско. В жестокий мороз, по пояс в снегу, однорукий бесстрашный герой полковник Носков, рядом с моими стрелками, под жестоким огнем вел свой полк в атаку на неприступные скаты высоты 804… Тогда смерть пощадила его. И вот теперь пришли две роты, вызвали генерала Носкова, окружили его, убили и ушли»[41]41
  41 – Деникин А. И. Очерки русской смуты, т. 1, ч. 2, с. 184.


[Закрыть].

Положение офицеров по-прежнему оставалось неустойчивым, в самой офицерской среде углублялся раскол. Как отмечается в рапорте штабного офицера Кавказской армии, «в полках замечается тип офицеров-демагогов, которые, желая выдвинуться или прикрыть свои старые грешки, бьют на популярность и играют на низменных инстинктах темной, озлобленной толпы.» В сводках отмечались также недоразумения, происходившие на почве бестактных выходок молодых офицеров-украинцев. «На офицерский состав жалко было смотреть, так как они были терроризированы, и много их погибло от руки своих же солдат…»[42]42
  42 – Моисеев М. А. Воспоминания старого корниловца // ВП, № 91, с. 25.


[Закрыть]

В то же время не потерявшая дух и волю часть офицеров искала путей и средств к спасению положения, не только обращаясь к своим начальникам, но и предлагая решительные меры для борьбы с разложением, включая формирование частей специально для этой цели из офицеров и верных солдат. Однако попытки осуществить эти меры наталкивались на нерешительность и страх военного руководства и Союза офицеров. Видя это, такие офицеры готовы были действовать и через голову непосредственного начальства. «Все мы принадлежали к той полковой «элите», которая сложилась из бывших «прапорщиков армейской пехоты», постепенно заменявших кадровых офицеров на ротах, командах и даже батальонах. – вспоминал офицер 127-го пех. полка. Эта «элита» спаялась в дружную семью со строгой моралью взаимной выручки, независимо от приказаний свыше. Часто собирались и обсуждали положение, вырабатывали общую линию поведения. Была вера в ген. Корнилова, и в самый разгар его выступления от имени всех офицеров полка была послана ему телеграмма с предложением оставить полк и явиться ему на поддержку. После его неудачи строили планы пробраться на Дон к Каледину»[43]43
  43 – Павлов В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1918–1920 годов, т. 1, Париж, 1962, с. 17.


[Закрыть].

Август-октябрь

Корниловское выступление сыграло исключительно важную роль в судьбе офицерства. Представляя собой реакцию на разложение армии антигосударственными силами, оно сплотило его и показало, что у него есть вождь. Движение генерала Л. Г. Корнилова было в тот момент единственной в России силой, способной предотвратить катастрофу, и закономерно вызвало воодушевление и подъем духа в офицерской среде. Когда Корнилов в своем манифесте прямо заявил, что Временное правительство идет за большевистским Советом и потому фактически является шайкой германских наймитов, он лишь выразил то, что и так чувствовали и в чем успели убедиться на своей участи офицеры.

Общую ситуацию Корнилов оценивал совершенно верно. Накануне выступления он писал генералу Лукомскому: «Как Вам известно, все донесения нашей контрразведки сходятся на том, что новое выступление большевиков произойдет в Петрограде в конце этого месяца. По опыту 20 апреля и 3–4 июля я убежден, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут смещены, а если чудом Временное правительство останется у власти, то при благоприятном участии таких господ, как Черновы, главари большевиков и Совет рабочих и солдатских депутатов останутся безнаказанными. Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался. Вы правы, конный корпус я передвигаю главным образом для того, чтобы к концу августа подтянуть его к Петрограду, и если выступление большевиков состоится, то расправиться с предателями родины, как следует». Именно так впоследствии и произошло. Однако Корнилов, человек по своей психологии и качествам совершенно иной, чем Керенский, не был в состоянии постичь степень ничтожества главы правительства и его способности к самоубийственной политике.

На практике, как известно, весь «мятеж» ограничился попыткой нескольких эшелонов Кавказской Туземной кавдивизии («Дикой дивизии») продвинуться к Петрограду, так что выступление имело только моральное значение. Горячо поддержавшее Корнилова офицерство (абсолютное его большинство) ничего не знало, естественно, ни об интригах Керенского, ни о степени подготовленности выступления. А обошлась ему его неудача чрезвычайно дорого. Уместно напомнить, что некоторая часть командного состава, занимавшая важные должности, оставалась слепо преданной Керенскому (как военный министр генерал-майор Верховский и командующий Московский военным округом полковник Рябцев), или даже уже активно сближалась с большевиками (как генерал-лейтенант Бонч-Бруевич) и заняла враждебную Корнилову позицию. Впоследствии последний счел возможным заявить, что Корнилов «своим безрассудным выступлением погубил множество офицеров»… по этой логике, разумеется, с большевиками вообще не следовало бороться, с чем в августе 1917 г. не согласился бы ни единый хоть сколько-нибудь патриотично настроенный человек. Поддержавшие Корнилова офицеры поступили самым естественным для себя образом, руководствуясь теми же соображениями, которые привели их впоследствии в ряды белых армий.

После корниловского выступления последовали многочисленные перемещения среди командного состава, аресты и бесчисленные расправы с офицерами. Волна эта прокатилась по всей России. Одним из распространенных поводов для ареста, обычно производившихся по солдатским доносам о «контрреволюционости» (в частности, сразу же по смещении командования Юго-Западного фронта подобный донос поступил от солдат ординарческого эскадрона на 28 офицеров штаба фронта), была принадлежность к Союзу офицеров (Главный комитет союза во главе с полковник Новосильцовым был арестован, а союз распущен). До 40 офицеров было схвачено в Минске, 32 в Гомеле и т. д.

От офицеров требовали давать подписку о том, что они не поддерживают Корнилова, отказывающихся ожидала расправа. Так, 29 августа на линейном корабле «Петропавловск» за это были убиты четверо молодых офицеров: лейтенант Тизенко и мичманы Михайлов, Кондратьев и Кандыба, убит также начальник воздушной станции в Або. В тот же день в Выборге были арестованы командир 42-го корпуса ген. Орановский, обер-квартирмейстер ген. Васильев, комендант крепости ген. Степанов и подполковник Кирениус; по водворении на гауптвахту, арестованные были толпой выведены из нее, подвергнуты истязаниям и, убитые, брошены в залив. Там же убиты и ограблены начальник инженеров крепости ген. Максимович, командиры 1-го и 3-го крепостных полков полковники Дунин и Карпович, а также подполковник Бородин, подпоручик Куксенко и еще двое офицеров, а на Юго-Западном фронте – начальник дивизии генерал-лейтенант Гиршфельд («солдаты схватили Гиршфельда, повели его в лес, раздели, привязали к дереву, истязали и надругались над ним, после чего убили») и с ним еще двое офицеров, в т. ч. командир одного из полков[44]44
  44 – Краснов П. Н. На внутреннем фронте // АРР, 1, c. 111–112.


[Закрыть]. Эксцессы приняли бы еще более широкий характер, если бы во главе армии не стоял ген. Алексеев, согласившись принять должность начальника штаба Главнокомандующего и формально руководя ликвидацией корниловского выступления. Это «спасло не только непосредственных участников выступления, но и все лучшее строевое офицерство, он помогал спасти как раз ту распыленную силу, которая впоследствии собралась на его зов и под знаменами того же ген. Корнилова геройски боролась за Россию»[45]45
  45 – Головин Н. Н. Российская контрреволюция, кн. 2, с. 66.


[Закрыть].

После августа эксцессы стали практически ежедневным явлением. Как писал ген. Н. Н. Головин: «… Произошел окончательный разрыв между двумя лагерями: офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими. Это уже две вражеские армии, которые еще не носят особых названий, но по существу это белая и красная армия»[46]46
  46 – Там же, с. 114.


[Закрыть]. Сводки полны сообщениями типа: «18 августа в Коротояке уездный начальник милиции доставлен в местный запасный полк и убит, пытавшийся удержать солдат дежурный офицер сильно избит… 8 сентября в 34-й пехотной дружине убиты поручик Смеречинский и прапорщик Вильдт… 20 сентября в Калуге толпа солдат нанесла тяжкие побои двум врачам и двум фельдшерам… 30 сентября в Эрзеруме избит войсковой старшина Кучапов… 1 октября в Тифлисе избиты помощник коменданта станции и случайный офицер, в Екатеринодаре убит казачий офицер, в 60-м Сибирского полку бомбой, брошенной в офицерское собрание, ранено 17 офицеров, в 132-м полку избит полковник Макаревич… 8 октября в 63-м Сибирского полку решено перебить всех офицеров, в 313-м полку ранен офицер, а солдаты 217-го и 218-го полков, окружив офицеров, оскорбляли их и закидали камнями… 15 октября в 25-м Туркестанском стрелковом полку избит батальонный командир поручик Андрющенко, а командир полка полковник Данишевский (лучший из командиров полков дивизии) вынужден уйти из-за угрозы расправы,… 19 октября солдатами 26-го полка убит и ограблен начальник 7 стрелковой дивизии ген. Зиборов… 20 октября в Боровичах солдатами 174 пехотного полка убит его командир полковник Буланов… 21 октября во 2-й Туркестанской казачьей дивизии ранен подъесаул Агафонов»… 22 октября в 31-м полку избит ротный командир поручик Чуб… 24 октября в стрелковом полку Заамурской конной дивизии избит ротмистр Головшилов, в 272-м полку – капитан Заметнов, в 3-й Заамурской пехотной дивизии убит прапорщик Сорокин… в 227-м полку на глазах командира и офицеров убит прапорщик Баранов; рядовой 43-го полка убил двумя выстрелами из винтовки подпоручика 123-го полка, при попытке арестовать его солдаты оказали сопротивление, и убийца скрылся. Во 2-й батарее 39-го корпуса в землянку командира была брошена бомба, которой контужено три офицера; в 1-й Кавказской артиллерийской бригаде выстрелом через окно ранен командир батареи»[47]47
  47 – Там же, с. 139.


[Закрыть], и т. д. Часто «катализатором» убийств были солдатские погромы в прифронтовых городах, с разгромом винных складов, ставшие к тому времени обычным явлением (в одном Ржеве было разграблено 20 тыс. ведер водки), после чего пьяные толпы солдат и местных преступных элементов учиняли расправы над попавшими им в руки офицерами.

Один из примечательных документов того времени – рапорт командира 60-го пехотного Замосцского полка полковника М. Г. Дроздовского (будущего героя Белого движения) начальнику 15-й пехотной дивизии от 27 сентября: «Главное считаю долгом доложить, что силы офицеров в этой борьбе убывают, энергия падает и развивается апатия и безразличие. Лучший элемент офицерства, горячо принимающий к сердцу судьбы армии и родины, издерган вконец; с трудом удается поддерживать в них гаснущую энергию, но скоро и я уже не найду больше слов ободрения этим людям, не встречающим сверху никакой поддержки. Несколько лучших офицеров обращались ко мне с просьбой о переходе в союзные армии. Позавчера на служебном докладе о положении дел в команде закаленный в боях, хладнокровнейший в тяжелейших обстоятельствах офицер говорил со мной прерывающимся от слез голосом – нервы не выдерживают создающейся обстановки. Я убедительно прошу Ваше превосходительство довести до сведения высшего начальства и Временного правительства, что строевые офицеры не из железа, а обстановка, в которой они сейчас находятся, есть ни что иное, как издевательство над ними сверху и снизу, которое бесследно до конца проходить не может. Если подобный доклад приходится делать мне, командиру полка одной из наиболее дисциплинированных, в наибольшем порядке находящейся дивизии, то что же делается в остальной русской армии?»[48]48
  48 – Революционное движение в русской армии, с. 428.


[Закрыть]

В рапорте начальник штаба Юго-Западного фронта (20 октября) отмечается, что отношение к офицерам, за исключением немногих частей, враждебное и подозрительное. Они постоянно подвергаются унижениям и оскорблениям, причем терпеливое перенесение обид офицерами и жертвы самолюбием еще больше раздражают солдат. Постоянно слышатся угрозы убийством, отмечены попытки избиения офицеров. То же – в донесении ген. кварта Северного фронта (27 октября): «Положение офицеров невыносимо тяжело по-прежнему. Атмосфера недоверия, вражды и зависти, в которых приходится служить при ежеминутной возможности нарваться на незаслуженное оскорбление при отсутствии всякой возможности на него реагировать, отзывается на нравственных силах офицеров тяжелее, чем самые упорные бои и болезни»[49]49
  49 – Там же, с. 505–513, 551.


[Закрыть].

Картина того, в каких условиях приходилось служить и выполнять свой долг офицерам, достаточно ясна. Перед лицом прогрессирующего развала армии, они старались делать все возможное для сохранения боеспособности частей и недопущения прорыва фронта, причем их усилия служили еще и поводом к солдатским самосудам. Постоянными стали явления, когда позиция оборонялась одними офицерами, а толпы солдат митинговали в тылу. Вот характерное сообщение от 22 октября: «11-й Особый полк по дороге на смену смешался с 12-м полком и фактически не существует. Штаб полка, офицеры и кучка солдат заняли окопы». В. Шкловский (бывший тогда комиссаром 8-й армии) писал: «Бывало и так, что австрийские полки выбивались одними нашими офицерами, телефонистами и саперами. Врачи ходили резать проволоку, а части не поддерживали»[50]50
  50 – См.: Шкловский В. Революция и фронт. Пг., 1921.


[Закрыть].

Наиболее тяжелым было положение офицеров в пехотных частях, кавалерийские обычно отмечаются в сводках в числе боеспособных и с высоким моральным духом. Однако разложение проникало и в них, вплоть до 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, о чем свидетельствуют протоколы заседаний солдатского комитета Кавалергардского полка с требованием изгнания офицеров. (Впрочем, это понятно, ибо офицеры гвардейской кавалерии и в конце войны представляли цвет российской аристократии, и одни их титулы резали слух бредившим революционными идеями солдатам.) «Описать, что происходит в полку (17-й драгунский), трудно. Оно в полном смысле этого слова неописуемо. Ненависть к офицерству, большевистская вакханалия, радость после краткого испуга (Корнилов!), словно гора у них спала с плеч»[51]51
  51 – Столыпин А. А. Записки драгунского офицера, с. 30.


[Закрыть]. В Севастополе «ходить в форме было тяжело, и большинство офицеров обзавелось штатским платьем, да и то, если оно было приличное, то получался – «буржуй», а, следовательно, ненависть и издевательство толпы»[52]52
  52 – Кришевский Н. В Крыму (1916–1918 г.) // АРР, ХШ, с. 96.


[Закрыть].

Офицеры разбились по группам, чуждым и даже враждебным друг другу: одни «поплыли покорно по течению», другие – объявили себя сторонниками Временного правительства, третьи, отрешившись от всяких дел, ждали возможности уехать домой, четвертые же понимали, что и дома им не удастся обрести покой, пока не будет сброшена революционная власть. Некоторые (из более благополучных артиллерийских частей), как это проявилось на офицерском съезде 3-й армии в конце сентября, опускались до того, что в угоду комиссарам Керенского, полагавшим, что «революционные солдаты (как сознательные граждане) не могли оскорблять офицеров за требования дисциплины», возлагали вину на… самих же травимых своих пехотных собратьев, обвиняя их…»в недостаточной культурности». Возмущение такими выступлениями было велико (при штабе армии тогда находилось до сотни офицеров, вынужденных оставить свои части за то, что в условиях революционного времени осмелились требовать дисциплины и стоять за продолжение войны). На том же съезде была зачитана резолюция офицеров 24-го пех. полка, гласившая, что если не будут предприняты меры по восстановлению порядка, то они будут считать себя свободными от службы. «Мы знали и понимали, как нужно бороться с врагом внешним, но превратились в ничто перед врагом внутренним, перестав быть едиными, даже более – становясь враждебными друг другу. Да! Не было приказов начальников, не было руководства… Но… неужели корпус офицеров живет и действует только распоряжениями сверху, а не выявлением и проявлением духа и дел снизу? Нет возможности бороться? Нужно найти эти возможности… нужно их создать!», такие суждения высказывали будущие добровольцы[53]53
  53 – Павлов В. Е. Марковцы в боях и походах, т. 1, с. 19–20.


[Закрыть].