Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Сергей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

6.

До трех оставалось чуть меньше получаса, когда в дверь кто-то робко, но настойчиво постучал.

– Товарищ капитан! Товарищ капитан! – услышали мы испуганный голос директора. – Скорее! Народ волнуется, того и гляди начнется паника. Прошу вас, сделайте что-нибудь!

– Я так и знал! – нахмурился Щеглов. – Что ж, придется усмирять стихию.

Он выскочил в коридор, я бросился вслед за ним; на какой-то миг передо мной мелькнуло бледное, растерянное лицо директора. Мячиков остался в номере.

– Кстати, – бросил на ходу Щеглов, – подумай на досуге над таким вопросом: каким образом отравленная пища оказалась только в одной тарелке и не попала в другие – ведь мы ели точно такие же котлеты и точно такое же пюре. Вопрос ясен? – Я кивнул. – Дерзай!

Весть об очередной трагедии вмиг разлетелась по этажам. Здание гудело, словно улей. Люди были в шоке, вот-вот готова была вспыхнуть паника, еще немного – и ситуация стала бы неуправляемой. Тот факт, что отравление произошло в столовой, поверг людей в ужас. Кому-то уже стало плохо, у кого-то вдруг появились рези в желудке, а двое или трое, схватившись за животы, скрючившись и выпучив глаза, помчались куда-то с резвостью, не оставляющей ни у кого сомнения, что их видят в последний раз. Народ роптал, собравшись в холле третьего этажа, и готов был уже, по-моему, устроить суд Линча над работниками столовой, когда отважный капитан Щеглов врезался в самую гущу и твердым, властным голосом, заставившим всех разом присмиреть, произнес:

– Товарищи, соблюдайте спокойствие! Вашим жизням не грозит никакая опасность, отравление было единичным и совершенно случайным.

– А ты кто такой? Тоже мне, умник нашелся! – послышался из толпы чей-то ворчливый голос, и я сразу же узнал в его обладателе нашего соседа по номеру, того пузатого типа, который занял номер Хомякова.

– Я – следователь МУРа капитан Щеглов. Вот мое удостоверение. Директор дома отдыха подтвердит мои полномочия.

– Да-да, этот товарищ из органов, – скороговоркой проговорил невесть откуда взявшийся директор, причем сказано это было с такой убежденной неистовостью, что я сразу же понял: этот испуганный представитель администрации больше всего в жизни боялся сейчас, что ему не поверят, и ответственность за случившееся падет исключительно на его бедную голову. Но «товарищ из органов» решил принять удар грозной стихии на себя.

– С этого момента и вплоть до прибытия в дом отдыха сотрудников милиции, – заявил Щеглов, – я настоятельно прошу вас, товарищи, соблюдать спокойствие и выполнять все мои распоряжения. Я начинаю расследование этого странного отравления и очень надеюсь на вашу помощь и содействие. Всех, кто что-нибудь знает или видел, прошу обращаться лично ко мне в любое время суток.

Слова Щеглова произвели на обитателей дома отдыха благотворное действие. Многие с облегчением вздохнули, почувствовав себя под надежной защитой сильного человека, способного постоять за них, а те, у кого появились «симптомы» отравления, с удивлением почувствовали, что таковых больше не наблюдается. И все же страх читался в глазах большинства людей, но теперь со страхом успешно соперничала надежда.

– А скажите, товарищ капитан, – спросила одна из женщин, – нам не грозит подобная участь? Ведь нас здесь кормят, как вы наверняка знаете, из общего котла.

– Я ел вместе с вами и, как видите, жив, – ответил Щеглов, разводя руками. – Большего я пока сказать не могу, потому что сам знаю немногим больше вашего. Верю и искренне надеюсь, что это отравление – единственное, и явилось оно результатом досадной случайности и чьей-то преступной халатности. Вот, пожалуй, и все, что мне известно.

– Не хватало еще, чтобы нас здесь травили, словно тараканов! – возмутился чей-то недовольный голос. – Хорош отдых, нечего сказать!

– Вот-вот! – вторил ему кто-то. – Мало того, что заперли нас здесь, будто мы арестанты какие, так еще режут нашего брата и травят почем зря. Вон уже двоих укокошили.

– Ой, да что это вы такое говорите! – взвизгнула пожилая женщина рядом со мной. – Неужто и нас могут?..

– Еще как могут! Это у них запросто.

– Ох!..

– Чуяло мое сердце – не к добру все это. Вот и гороскоп то же говорит.

– Что, что говорит?

– Что в доме отдыха «Лесной» в котлеты вместо мяса цианистый калий кладут – для вкуса, – сострил кто-то. – На килограмм хлеба – три столовые ложки цианистого калия.

– Вам все шуточки, а здесь люди мрут… Грех это.

– Съездить ему по рогам, чтобы знал, как над мертвыми глумиться!

– Я тебе съезжу! Я тебе так съезжу…

Я смотрел на эти лица и видел их глаза. В одних стоял страх, и ничего кроме страха, другие пылали гневным огнем, в третьих читалась мольба о помощи, четвертые жаждали немедленных действий, пятые были бесстрастны и тусклы – но чуть заметная тень надежды все же витала в воздухе, проникая в души людей, и порой ярко вспыхивала в том или ином взоре, разглаживая морщины и озаряя хмурые лица таинственным светом. Страсти продолжали бурлить, но паники, похоже, удалось избежать: уверенный тон и твердый взгляд капитана угрозыска возымели действие.

– Товарищи! – продолжал Щеглов. – Оснований для паники нет никаких, поэтому не стоит препираться и накалять обстановку взаимными упреками и угрозами. Вы видите, как нам не повезло с погодой. Мы оказались в буквальном смысле в плену, и выбраться из него пока нет никакой возможности. Поэтому очень вас прошу, товарищи, держите себя в руках и не лезьте в бутылку по пустякам. Наша сила в единстве, только сообща мы сможем одолеть и стихию, и неведомую злую волю, если, конечно, она существует. Потерпите немного, друзья, а я в свою очередь приму все меры, чтобы докопаться до истины.

К нам пробился седой доктор, так кстати оказавшийся в столовой в момент отравления, и обратился к Щеглову:

– Можете рассчитывать на мою помощь, капитан.

– С удовольствием приму ее, если возникнет необходимость, – ответил Щеглов, – но в данный момент…

– В данный момент, – перебил его доктор, – я хотел бы обратить ваше внимание на одну деталь: раз отравление произошло в столовой, то яд наверняка попал в организм вместе с пищей.

– Допустим.

– А пища готовилась работниками столовой, то есть поварами. Мой вам совет: начните с них.

– Да-да, – подхватил кто-то, – такого безобразия допускать никак нельзя. Арестуйте этих мерзавцев.

Щеглов улыбнулся.

– Не волнуйтесь, товарищи, и расходитесь по своим номерам. Надеюсь, в самое ближайшее время мне удастся найти виновника этого трагического события.

7.

На часах было без трех минут три, когда мы с Щегловым вернулись в номер. Щеглов достал из чемодана миниатюрную рацию и передал в эфир сообщение о сложившейся в доме отдыха обстановке с просьбой о немедленной помощи. Но ответа он не получил.

– Странно, – нахмурился он, – очень странно.

Он подошел ко мне вплотную и с усердием потер подбородок.

– То, что сообщил тебе доктор Сотников, очень и очень важно. Все оказывается намного сложнее и гораздо серьезнее, чем я думал сначала. Последняя смерть наверняка имеет отношение к предыдущей, и обе они, по моему разумению, каким-то образом связаны с сообщением врача. Центральная фигура здесь – Артист, однако какова его роль во всех этих событиях, остается только гадать. Но я обязательно докопаюсь до истины.

– Вы действительно полагаете, что этого несчастного отравили? – спросил я.

– Это не вызывает у меня сомнений, – ответил Щеглов, – неясно лишь, кто мог это сделать и зачем… Не следует забывать, – продолжил он после небольшой паузы, – что в подвале скрывается целая вооруженная банда. События могут развернуться таким образом, что они выползут на свет Божий, – и тогда последствия непредсказуемы. Нужно во что бы то ни стало не допустить этого. Но ничего, к вечеру, надеюсь, сюда прибудет опергруппа, и тогда мы сумеем обезвредить этих головорезов… Тсс, сюда кто-то идет!

В номер без предупреждения вошел Мячиков, а чуть погодя – директор и седой доктор. После недолгого совещания директор был отправлен на поиски поваров, готовивших сегодняшний обед, но поиски эти не увенчались успехом.

– Их нигде нет, – дрожащим голосом произнес он, вернувшись. – Словно сквозь землю провалились.

– Сквозь землю, говорите, провалились? – вкрадчиво, с недобрыми интонациями в голосе произнес Щеглов и стремительно шагнул к директору; тот отшатнулся к стене и замер. – И как же вы объясните сей факт, вы – ответственный административный работник, а? Я вас спрашиваю!

Я чувствовал, что Щеглов сейчас взорвется, но он сдержался. Директор весь съежился и покрылся испариной. Несмотря на высокий рост он казался сейчас маленьким и щуплым, глазки его испуганно метались, не находя себе места. Все молчали, ожидая развязки. Мячиков чему-то ухмылялся.

– Так где же они? – допытывался у директора Щеглов. – Только не говорите, что не знаете. Здание они покинуть не могли, потому что это невозможно, а здесь, внутри, спрос за их исчезновение целиком и полностью с вас. Вам ясно? – Директор кивнул, судорожно сглотнув. – Кого вы прячете в подвале?! – рявкнул вдруг Щеглов.

Последний вопрос прогремел словно гром среди ясного неба, причем не только для директора, но и для всех нас. Директора же он буквально пригвоздил к стене.

– Н-никого, – заикаясь, пробормотал он. – В к-каком подвале?

– Сами знаете в каком. Дайте ключи!

– Ключи?

– Да-да, ключи! Ключи от подвала. Принесите их мне, и немедленно!

Щеглов вплотную приблизился к директору, сверля его немигающим взглядом.

– Ну, живо! Ключи!

Директор буквально на глазах наливался кровью. Он багровел столь стремительно, что я искренне опасался за его здоровье. Глаза его злобно сверкнули.

– Не будет вам никаких ключей, – прохрипел он внезапно, доведенный до отчаяния; подобная метаморфоза порой случается с трусами, загнанными в угол, и тогда они способны проявлять чудеса храбрости и героизма.

– Вот как? – вскинул брови Щеглов. – По какой такой причине?

– Не будет – и точка, – заявил директор, постепенно выпрямляясь и обретая уверенность. – Не дам.

– В таком случае я вынужден буду арестовать вас, – официальным тоном произнес Щеглов.

– Что ж, попробуйте, – усмехнулся директор, приближаясь к двери.

Я случайно взглянул на Мячикова и вздрогнул: губы его искривились в злорадном оскале, глаза мстительно сверкали. Что-то отвратительно-холодное, подобно змее, заползло мне в душу. Таким я его еще никогда не видел. Директор тем временем открыл входную дверь и уже с порога бросил, слегка повернувшись к Щеглову:

– Устал я от всего этого, капитан, разбирайтесь сами. Осточертело все, дальше некуда… и вы, со своими дурацкими вопросами, и эти, чтоб их… А-а, ну вас всех!.. – Он махнул рукой и вышел.

Какое-то время в номере царило тягостное молчание. Наконец Щеглов нарушил его:

– Он трижды прав – арестовать его я не в силах. Пока не в силах. Ну ничего, мы к этому еще вернемся…

Последующие три часа Щеглов посвятил опросу возможных свидетелей. Забегая вперед, скажу, что покойным оказался некий пенсионер Потапов, тихий, нелюдимый человек, практически ни с кем не общавшийся и до крайности замкнутый. Ни мое, ни мячиковское присутствие во время опроса свидетелей Щеглов не одобрил (опрос проводился в нашем номере), поэтому Мячиков заперся у себя, сославшись на внезапно разболевшийся зуб, а я отправился побродить по коридору.

Холл был пуст, если не считать Сергея, который сидел у выключенного телевизора. Я подсел к нему.

– Как самочувствие? – поинтересовался я.

Он мрачно посмотрел на меня и не ответил.

– Ну-ну, не падайте духом, – сказал я. – Капитан Щеглов – мой старый друг, и я вам ручаюсь – на него мы смело можем положиться.

– Да при чем здесь Щеглов! – вскочил он. – И без вашего Щеглова тошно.

– Что-нибудь с Лидой? – забеспокоился я.

Он раздраженно вскинул брови.

– С Лидой? А что с ней может случиться?

– Не обижайте ее, она прекрасная девушка.

– Не ваше дело! – отрезал Сергей.

Я поднялся, пожал плечами и молча покинул его. Разговор с ним едва ли доставил мне удовольствие.

Я бесцельно болтался по зданию, заглядывая во все дыры и надеясь почерпнуть какую-нибудь ценную информацию, но таковая почему-то не попадалась. Вскоре я вновь оказался у нашего номера.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились голоса. Я невольно прислушался.

– Послушай, капитан, я дам тебе дельный совет, – услышал я грубый, нагловатый голос, – не суй ты нос не в свои дела. Я ничего не имею лично против тебя, но кое-кому может не понравиться твоя прыть.

– Без угроз, Старостин, – донесся до меня спокойный, ровный голос Щеглова. – Кто отравил Потапова?

– Потапова? Какого Потапова? Не знаю я никакого Потапова.

– Это дело рук Артиста?

– А ты у него сам спроси.

– Кто такой Самсон? Отвечайте, Старостин! Поймите, откровенность в ваших же интересах.

– Да? Какое интересное наблюдение!.. Повторяю, умерь свою прыть, сыщик. Что касается Самсона, то это не твоего ума дело, а Артиста лови сам, мешать не буду, но и на помощь не рассчитывай. Учти, переступишь черту дозволенного – получишь пулю в затылок. Понял? Ты жив только потому, что не приносишь вреда, если же будешь болтаться под ногами, тебя отшвырнут, как шелудивого пса. Усвоил, сыщик? Привет Артисту.

Дверь распахнулась, и из нее уверенной походкой, вразвалку, вывалился долговязый алтаец. Я едва успел отскочить в сторону и притаиться за дверью. Старостин – а именно так называл его Щеглов – не спеша двинулся в сторону холла.

Опрос свидетелей продолжался. Следом за Старостиным Щеглов вызвал соседа Потапова по номеру и на этот раз плотно закрыл за собой дверь. Я же, не зная, как убить время, заглянул к Мячикову. Григорий Адамович был бледен и выглядел неважно.

– Зубы, – посетовал он. – У меня в это время года всегда зубы болят. Дело-то к весне.

Я выразил ему свое сочувствие и, решив не беспокоить, оставил его одного.

День близился к концу, и за окном уже стемнело. Снег перестал валить так же внезапно, как и начался, небо очистилось, обнажив темно-синюю, почти черную бездну с редкими, чуть мерцающими звездами. Столбик термометра поднялся еще на два деления, не по-зимнему теплый воздух плавил снег, превращая его в мутную, бурлящую воду, потоками низвергающуюся с крыши. Вокруг здания образовалось снежно-водяное месиво. Оно таяло, превращая низину в озеро, а наш дом отдыха – в некую пародию на неприступный средневековый замок, полный привидений.

8.

Мне на ум пришла великолепная идея: а не принять ли душ? Бесцельно слоняясь по безлюдному зданию, я совершенно случайно наткнулся на душевую, которая располагалась в самом конце коридора второго этажа, как раз под нашим с Щегловым номером. На второй этаж меня занесла надежда еще раз потолковать с доктором Сотниковым, но надежде этой не суждено было сбыться: дверь в кабинет врача была безнадежно заперта и на стук никак не реагировала, а где находились его жилые апартаменты, я не знал.

Захватив банные принадлежности и смену белья, я отправился в душевую. Душевая оказалась на редкость чистой и уютной и представляла собой несколько отдельных кабинок, каждая из которых снабжена была собственным душем и дверцей. Выбрав одну из них, я зашел внутрь и как бы между прочим отметил про себя, что для вновь вошедшего я наверняка останусь незамеченным, если дверцу прикрыть – и я ее прикрыл. Вода оказалась чуть теплой, поэтому я решил не задерживаться здесь. Вымывшись на скорую руку и дрожа от холода, я выключил воду и начал с пристрастием растирать себя полотенцем. Казенное полотенце было жестким и шершавым, словно наждачная бумага, но меня вполне устраивало и такое. Вытершись насухо и почувствовав небывалый прилив бодрости и сил, я хотел было покинуть кабинку, но… но вовремя остановился. К душевой приближались чьи-то голоса. Я без труда узнал долговязого Старостина и еще одного алтайца. Оба вошли в помещение душевой. У меня исчезли последние сомнения относительно цели их появления здесь: они тоже решили принять душ. Я растерялся и упустил тот момент, когда еще мог выйти из кабинки, не вызвав у них подозрений. Но теперь, когда момент был упущен, я решил затаиться и ждать, надеясь лишь на свою счастливую звезду, которая, к слову сказать, до сих пор верно служила мне. Не подвела она меня и в этот раз: ни одному, ни другому алтайцу не пришло в голову сунуться в мою кабинку, они расположились рядом – один слева, другой справа от меня. Таким образом, я оказался между ними; застыв в неподвижности, я боялся даже дышать. Не знаю, что бы они сделали, обнаружив меня здесь, по крайней мере шанс, и немалый, остаться здесь навсегда с проломленным черепом, у меня, безусловно, был. Почти одновременно они включили воду и, не опасаясь, что их кто-то может услышать, продолжили прерванный разговор. Я же слышал каждое их слово.

– Сыскник копает под Самсона. Знать бы, кто капнул. – Это явно был голос долговязого.

– Лекарь, кто же еще.

– Думаешь?

– Больше некому. Я давно говорил, что этот мозгляк стучит.

– Пустить бы ему кровь, чтоб не вякал!

– Это не нашего с тобой ума дело. Пусть с ним шакалы из «преисподней» разбираются. Наша задача – выйти на Клиента.

– Выйти! Знать бы, как он выглядит, этот Клиент. Его ж никто, кроме Артиста и Филимона, в лицо не видел.

– И куда это Филимон запропастился? Уже двое суток, как он должен объявиться. Может, менты на хвост сели?

– Вряд ли. Не тот Филимон человек, чтобы ментам зад подставлять. Скорее застрял где-нибудь по пути – дороги-то все развезло.

– Чертова погода! А без него нам Клиента не опознать. Артист запросто может нас обставить.

– Вот именно. За Артистом нужен глаз да глаз.

– Самсон говорил, он номер зачем-то меняет. По-моему, неспроста все это.

– У него марафет иссяк, вот он и мечется.

– Да, я слышал. Он затем к Самсону и приходил, чтобы марафетом разжиться, но к Самсону обращаться все равно что в небо плевать.

– Не наше это дело, пусть об этом у Баварца голова болит. Нам нужно Клиента в оборот взять, только как это сделать, ума не приложу.

– Раз Филимона нет, то только через Артиста. Сам Клиент к тебе на поклон не пожалует.

– Артист играет ва-банк и делиться ни с кем не станет. Уж я-то его знаю.

– Его можно купить. По-моему, у Баварца есть кое-какие мысли на этот счет.

– Купить? Чем же? На рубли он не клюнет, а зелененьких у Баварца нет и никогда не было.

– Есть одна валюта, которую Артист ценит больше всех зелененьких, вместе взятых.

– Марафет!

– Точно. И к Самсону он наверняка ходил, чтобы предложить свои услуги, – на выгодных условиях, конечно.

– Интересно, как на все это Баварец посмотрит.

– А что Баварец? Баварец для нас все равно что партизан на допросе: один черт знает, что у него на уме. Ни слова из него не вытянешь, хоть бы раз с нами посоветовался. Надеюсь, он понимает, что Артиста трогать нельзя, без него мы слепы как кроты. Наверное, придется согласиться на его условия: ведь на Филимона надежды больше нет.

– Артист так же заинтересован в нас, как и мы в нем. Ему нужен марафет, нам – Клиент.

– Ну нет, здесь ты не прав. Ему тоже нужен Клиент, и даже больше, чем нам. Ведь Клиент – главный поставщик марафета. Без Клиента ему крышка.

– Черт бы побрал этого Артиста вместе с его марафетом! Жаль, не мое это дело, а то бы я с ним лично поквитался. И за Мартына, и за камешки.

– Успеется. Под него сыскник копает, и если докопается, то с Артистом поквитается советский уголовный кодекс.

– Уголовный кодекс? Ха-ха… Кстати, что в «преисподней» насчет сыскника балакают?

– Самсон что-то такое говорил, что его решили пока не трогать. Его суета нам только на руку, а время придет – о нем позаботятся. Главное – чтобы он своих не привел.

– Артист не зря пасет его, наверняка нашел способ обезвредить «товарища капитана».

– Да, с Артистом шутки плохи. Я не удивлюсь, если он нас сейчас слышит. Надо было бы все кабинки проверить.

– Ну, это еще не поздно.

У меня внутри все оборвалось, ледяной холод сковал сердце. Если эти головорезы меня здесь найдут, то церемониться, безусловно, не будут. Надо выбираться отсюда – и как можно скорее.

Долговязый (по-моему, именно он был справа от меня) перекрыл кран и собрался, по-видимому, покинуть свою кабинку. Я не стал дожидаться, пока это случится; осторожно, стараясь двигаться бесшумно, приоткрыл дверь, вышел в предбанник, добрался до одежды (и как только они не заметили ее!) и принялся одеваться, судорожно пытаясь попасть ногами в штанины. Когда брюки наконец были на мне и я схватился за рубашку, одна из кабинок внезапно отворилась и из нее показалось чье-то мокрое тело. Я не стал выяснять, кому оно принадлежит – Старостину или его товарищу; подхватив под мышку полотенце, я метнулся к выходу.

– Зараза!.. – злобно прошипел мне в спину кто-то из них, но я уже успел вылететь из душевой. «Узнал он меня или нет?» – в отчаянии думал я, мчась по пустынному коридору. У лестницы я оглянулся: крупная голова долговязого алтайца, страшная в своей неподвижности, смотрела мне вслед, выглядывая из дверей душевой.