Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Сергей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

13.

– Вот ты где, Максим, дружище! – мял он меня своими ручищами. – Рад видеть тебя целым и невредимым. Честно говоря, боялся я за тебя.

Я не верил своим глазам. Передо мной стоял и улыбался Щеглов Семен Кондратьевич собственной персоной! Но когда в двух шагах от люка я увидел Фому, живого и ухмыляющегося, а чуть поодаль – Лиду в объятиях счастливого Сергея, мне стало ясно, что мир поистине полон чудес.

Описывать свои чувства я не стану, замечу лишь, что все это походило на сказочный сон или на проделки доброго волшебника. Фома крепко стиснул мою ладонь, а Лида едва сдерживала слезы счастья, когда обеими руками держала своего героя-супруга, чтобы вновь не потерять его. Тогда-то я впервые увидел, что Сергей способен улыбаться. И улыбка эта, надо сказать, весьма ему шла, буквально на глазах преображая объятого праведным гневом мужчину в беззаботного подростка, еще по-детски наивного, но уже осознающего себя личностью. Словом, все закончилось просто превосходно. Впрочем, это был еще не конец.

Я осмотрелся. В «преисподней» царил полумрак. Ни одна из лампочек не горела – видимо, кто-то прекратил подачу электропитания. Помещение освещалось несколькими карманными фонарями, развешанными по стенам подвала, но толку от них было не больше, чем от светлячков в ночном лесу. Помимо нас пятерых, здесь находилось еще несколько человек, но сколько их было и как они выглядели, я разглядеть не мог из-за явно недостаточного освещения. Скорее по наитию и логике вещей, чем в результате наблюдения, я понял, что Щеглов вернулся в дом отдыха не один, а с обещанным подкреплением, этими сумрачными, полуневидимыми, неподвижными силуэтами. Они старались не попадать под прямые лучи света, отбрасываемые фонарями, – сказывалась профессиональная привычка все видеть самим и оставаться незримыми для вероятного врага – и все же у двоих или троих я заметил в руках блеснувшее оружие. Как Щеглов попал сюда, в это бандитское логово, оставалось для меня загадкой – до тех пор, конечно, пока гений современного сыска не развеял моего неведения. Тогда же я узнал историю Фомы и Лиды.

– Когда мы оцепили здание дома отдыха со всеми его пристройками, – рассказывал Щеглов, – перед нами встал вопрос: как проникнуть внутрь незамеченными? Мы тогда уже поняли, что в доме творится что-то неладное, и в открытую занимать здание не рискнули – я знал, что здесь находится около тридцати несчастных «отдыхающих», которые в любой момент могут быть превращены в заложников. Нам удалось незаметно занять постройки, примыкающие к зданию, и как следует укрепиться на этом рубеже. – Я вспомнил неясные силуэты, виденные мною в окне одного из домиков, и все понял. – Потом внезапно началась стрельба, хотя никто из наших ребят себя не обнаружил – за это я ручаюсь. И вот тут-то появилась эта парочка, – Щеглов кивнул на Фому с Лидой. – Правда, был еще третий, но он сразу же исчез.

– Это же был я! – воскликнул я.

– Теперь-то я знаю, что это был ты, а тогда твое исчезновение внесло замешательство в ряды нашей группы. Но вот этот молодой человек, – он снова кивнул на Фому, – вовремя ввел нас в курс дела.

– Я ведь не знал, Максим, – смущенно произнес Фома, – что эти люди – из милиции…

– Мы решили, – вставила свое слово Лида, – что попали в лапы к бандитам.

– Вот-вот, – подхватил Фома, – потому я и поспешил захлопнуть крышку люка. Зачем, думаю, всем троим пропадать?

– Спасибо, Фома, – с чувством произнес я.

Он махнул рукой.

– А вышло так, что я оказал тебе медвежью услугу. Пока выяснили наши личности, прошло достаточно времени, чтобы ты успел скрыться.

– Но это было бы еще полбеды, – нетерпеливо перебил Фому Щеглов, – если бы наши ребята, наткнувшись на этих искателей приключений, не обнаружили себя. Началась перестрелка, и мы довольно скоро вынудили Баварца и его компанию прекратить огонь. Тем временем я, старший лейтенант, – он ткнул пальцем куда-то в темноту, – и еще несколько человек воспользовались канализационным колодцем, чтобы проникнуть в здание, – а идея эта, бесспорно, твоя, за что мы тебе очень благодарны – и попали сюда. Если не ошибаюсь, это и есть «преисподняя».

Я кивнул.

– Совершенно верно. Я здесь тоже успел побывать и случайно стал свидетелем еще одного убийства.

– Ты имеешь в виду шеф-повара? – спросил Щеглов с интересом. – И что же здесь произошло?

Я рассказал ему все – с того самого момента, как надо мною впервые захлопнулась крышка люка канализационного колодца. И только закончив рассказ, я заметил, что Щеглов – не единственный мой слушатель: рядом с ним стоял молодой блондин с погонами старшего лейтенанта и напряженно ловил каждое мое слово.

– Значит, у них теперь есть оружие, – подытожил Щеглов, закуривая. – Прекрасно! В случае опасности они смогут оказать сопротивление банде. Я сразу понял, что на Ивана Ильича можно положиться. Слышите, старший лейтенант?

– Да, – отозвался тот, – это меняет дело. Но против банды им все равно не выстоять. Я считаю, что пора принимать решительные меры.

– Не такой дурак Баварец, – возразил Щеглов, – чтобы устраивать перестрелку со своими же пленниками. Нет, он поступит по-другому – объявит их заложниками и вступит с нами в переговоры.

Старший лейтенант нахмурился.

– Я должен связаться с командиром, – сказал он и исчез в темноте.

– Семен Кондратьевич, – дернул я Щеглова за рукав, – у меня есть одна мысль. Что, если переправить людей, запертых в спортзале, сюда, в «преисподнюю»? Здесь они окажутся под защитой прибывшей группы. Как вы считаете?

Щеглов с сомнением покачал головой.

– Одно дело – ты, и совсем другое – пожилые женщины и больные старики. Я сам шел по этому проклятому тоннелю и знаю, что это такое. Нет, они там не пройдут.

– Пройдут, Семен Кондратьевич! – горячо возразил я. – Ручаюсь вам!

– А по-моему, – раздался сзади решительный голос старшего лейтенанта, – к предложению товарища Чудакова следует прислушаться. Переправив сюда пленников, мы, с одной стороны, решим вопрос с заложниками – и тем самым упредим возможность переговоров с Баварцем как с хозяином положения, а с другой – развяжем себе руки. Пока люди находятся в спортзале, мы не вправе ими рисковать. Пройти же по тоннелю им помогут мои ребята.

Щеглов с пристрастием тер подбородок.

– Надо все взвесить, прежде чем принимать решение, – сказал он.

– Я уже все взвесил, капитан, – безапелляционно заявил старший лейтенант и отдал лаконичное распоряжение кому-то в темноте. Две тени бесшумно метнулись к люку и исчезли в нем.

Щеглов беспомощно развел руками.

– Увы, когда требуется поработать головой, зовут старика Щеглова, но как дело доходит до драки, обходятся теми, у кого ноги длиннее да кулаки поувесистее. Впрочем, я не в обиде, у каждого своя сфера деятельности.

В этот момент в наружную дверь трижды громко постучали.

14.

– Эй, мусора, с вами Баварец говорить желает!

Щеглов и старший лейтенант переглянулись.

– Вы позволите мне вести переговоры? – учтиво поинтересовался Щеглов у старшего лейтенанта. Тот пожал плечами.

– Разумеется, капитан. Вы старший по чину.

– Благодарю.

– Так что передать Баварцу? – снова послышалось из-за двери.

– Никаких переговоров ни с Баварцем, ни с кем-либо другим мы вести не будем, – крикнул Щеглов. – Разговор возможен только в случае добровольной сдачи всей банды на наших условиях. Слышите, на наших!

– Э, нет, мусор, условия диктовать будем мы, это ты усвой себе как таблицу умножения. Иначе готовь три десятка гробов под весь свой престарелый контингент. В случае отказа от переговоров в десятиминутный срок заложники будут уничтожены.

– Ну, что я говорил, – вполголоса произнес Щеглов, переводя взгляд с меня на старшего лейтенанта.

– Вот именно, – огрызнулся тот. – Потому и необходима немедленная эвакуация людей из спортзала.

Щеглов кивнул. Справедливость замечания старшего лейтенанта была очевидной.

– Хорошо. Пусть Баварец войдет сюда. Через две минуты дверь будет открыта. И предупреждаю – без фокусов! Любая неосторожность с вашей стороны будет расценена как провокация и повлечет за собой ответные действия со стороны нашей. Не забудьте включить здесь свет.

– Свет будет.

– Баварцу оружия с собой не брать.

– Баварец никогда не носит оружия, – надменно отозвались из-за двери.

– Это действительно так, – шепнул я Щеглову. – Я дважды видел его, и оба раза он был без оружия.

– Вот как? – поднял брови Щеглов. – Интересный тип.

Внезапно вспыхнул свет. Я увидел около десятка крепких парней с автоматами, рассредоточившихся по подвалу. Они замерли в напряженных позах, ожидая появления главаря банды. Один из них, повинуясь приказу старшего лейтенанта, открыл дверь. В углу, у дивана, лежало чье-то грузное тело, покрытое грязной скатертью, снятой со стола. «Харитонов!» – догадался я.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Баварец. Лицо его было спокойно и безмятежно.

– Здравствуйте, господа, – возвестил он. – Имею честь представиться – Баварец. Волею народа избран в председатели местного добровольного общества вольных стрелков. Прошу любить и жаловать.

– Прекратите кривляться, – строго сказал Щеглов.

Баварец закрыл за собой дверь и не спеша приблизился к нам. Наибольший интерес у него вызвала фигура Щеглова.

– Если не ошибаюсь, вы – Щеглов?

– Да, я старший следователь МУРа капитан Щеглов.

– Ваши звания мало интересуют меня, господин Щеглов. Некоторый интерес вы у меня вызываете исключительно как личность, ваше же место в структуре доблестных правоохранительных органов и выполняемые вами функции оставьте для ваших биографов и почитателей. Надеюсь, я удостоен чести вести переговоры лично с вами, господин Щеглов?

– Во-первых, не господин, а…

– Да-да, я знаю, господ у нас еще в семнадцатом под корень пустили. Теперь либо товарищи – это если по одну сторону колючей проволоки, либо граждане – если по разные. Так ведь, гражданин начальник?

– Довольно! – рассердился Щеглов. – Здесь вам не балаган!

– Вот именно. Здесь мой дом, и вы в него вторглись – без приглашения, заметьте. В Англии, например, есть хороший обычай, согласно которому дом мой есть крепость моя.

– Вы не в Англии.

– К величайшему моему сожалению. Верю, что и к вашему тоже. Впрочем, не будем щепетильными, вспомним старое доброе русское гостеприимство! Прошу к столу, господа!

Он сделал широкий жест рукой, как бы приглашая нас приступить к несуществующей трапезе, и отвесил шутовской поклон. Говорил он тихо, монотонно и на редкость спокойно. Я видел, что его спокойствие выводит Щеглова из себя. Глаза Баварца были пустыми и бесцветными, как стекло. Более серую, невзрачную, обыденную фигуру трудно было представить – и тем загадочнее, непостижимее казался он нам. Было совершенно очевидно, что он не испытывал ни малейшего страха.

– Или вы прекратите паясничать, – решительно заявил Щеглов, – или на этом наша беседа прекратится.

– Прошу покорнейше извинить меня, господин Щеглов, за мои дурачества. Виновата скука, господа, скука да тоска зеленая, довели меня, грешного, до ручки. Потому и оружия не ношу, чтобы развеяться как-то, – ан нет, скука не уходит, подлая, гложет изнутри, толкает на авантюры. Вот, к примеру, с месячишко назад пощипали мы дачку одного видного фрукта, из ваших, из партийных. Шмотки кое-какие, аппаратура, стекло-фаянс-хрусталь… Тут и шибануло меня по башке: а не сыграть ли тебе, Баварец, в благотворительность? Чем я хуже каких-то вшивых кооперативов, которые могут позволить себе шикануть и кинуть пару кусков в голодные рты российского обывателя? Ну и шиканул. Нашел одного бродягу и отвалил ему десять кусков в руки – на, говорю, жри, нищая твоя душонка, и помни Баварца. Так его аж затрясло, заколотило от страха, а на следующий день понесло в милицию, где он и сдался властям со всеми потрохами и щедрым моим подношением.

Зато если б я его позвал грабануть кого-нибудь или кооператив какой пощупать – с радостью побежал и за честь приглашение счел бы, а уж в добро награбленное вцепился бы – не оторвешь. А здесь – нате – спасовал, не понял порыва благородной души, струсил, мерзавец. А все потому, что порочен русский мужик до самых корней своих. Потому и скучно мне жить, господа, так скучно, что страх потерял. Вокруг одно быдло, зверье да хамье… – он махнул рукой.

Эта странная исповедь произвела на меня удручающее впечатление. Ясно было одно: Баварец жаждал высказаться, все равно перед кем, даже перед следователем МУРа, но обязательно высказаться, высказаться с одной лишь целью – развеять одолевшую его тоску, пощекотать себе нервы, утратившие способность реагировать на все человеческое, сыграть ва-банк с судьбой – и выиграть. Беда его была в том, что он всегда выигрывал. Но в схватке с Щегловым скуку его как рукой снимет, в этом я был уверен.

Баварец спохватился, хлопнул себя по лбу и направился в дальний конец подвала. Повинуясь чуть заметному кивку старшего лейтенанта, двое его сотрудников последовали за ним. А Баварец тем временем, откинув штору, проник в неожиданно открывшееся крохотное помещение; кроме неказистой тумбочки, узкой койки и распятия над ее изголовьем, там ничего не было. Через секунду Баварец появился вновь. В руках у него красовались две бутылки коньяка.

– Вот! – грохнул он их на стол. – Прошу, господа, испить. Этого добра у нас навалом.

– Уберите сейчас же! – грозно потребовал Щеглов. – И давайте приступим к делу.

– Воля ваша, – пожал плечами Баварец, – мое дело предложить.

Метко прицелившись, он швырнул обе бутылки в стоявший у стены мусорный бак. Бак отозвался звоном разбившегося стекла.

– Мои условия следующие, – бесстрастным тоном произнес Баварец, резко поворачиваясь к Щеглову. – Вы предоставляете мне вертолет с пилотом, а я возвращаю вам заложников целыми и невредимыми. На все раздумья вам отводится четверть часа. – Он взглянул на часы. – Сейчас пятнадцать тридцать. Если в пятнадцать сорок пять вертолет не будет подан, вопрос с заложниками решится крайне неблагоприятно для них, да и с вас, уверен, звездочки полетят. И никаких…

Он осекся и уставился на меня. От его холодного, рыбьего взгляда меня пробрала дрожь аж до самых мизинцев ног. Я отлично понял, что означал этот взгляд: он вспомнил, что видел меня в спортзале вместе со всеми пленниками, и теперь ломал голову над тем, как я оказался здесь. Баварец настороженно и на этот раз более тщательно оглядел подвал, и при виде Фомы, Сергея и Лиды недобрый огонек сверкнул в его глазах. Он криво усмехнулся и произнес, глядя прямо в глаза Щеглову:

– Поздравляю, капитан! Вам удалось-таки слегка развеять мою скуку, но, думаю, ненадолго. Итак, срок поставлен! Пятнадцать сорок пять, и ни минутой позже. Адью, господа!

– Э, нет, так дело не пойдет, – остановил его Щеглов. – Мы вас выслушали, теперь выслушайте и вы нас. В поставленный вами срок вся ваша банда сдает оружие и прекращает сопротивление, иначе…

– …иначе, – резко перебил его Баварец, – я прикажу уничтожить заложников, – он взглянул на меня, – по крайней мере тех из них, кто там остался. И довольно болтать, время работает не на вас.

Он повернулся и беспрепятственно вышел.

15.

Несколько секунд царило молчание.

– Опасный тип, – сказал наконец Щеглов. – Опасный и отчаянный. Как вы думаете, старший лейтенант?

Но старший лейтенант, воспользовавшись портативной рацией, в этот момент докладывал о результатах переговоров командиру подразделения ОМОН. Получив инструкции, он отдал распоряжение своим парням, и те мгновенно пришли в движение.

– Майор приказал немедленно спасать людей, – жестко сказал он, повернувшись к Щеглову. – Через канализационный люк, – добавил он, взглянув на меня.

– Иного выхода, нет, – кивнул Щеглов. – Баварец наверняка понял, что у спортзала есть второй выход, и постарается перекрыть его.

Крышка люка вдруг загремела, и в образовавшейся бреши показался один из парней, посланных старшим лейтенантом. Он легко выпрыгнул из люка и помог выбраться пожилой женщине – одной из тех, кто оставался в спортзале. Женщина едва дышала, силы вот-вот готовы были покинуть ее. Следом потянулись и другие заложники. Вскоре все бывшие «отдыхающие» дома отдыха «Лесной» были благополучно переправлены в «преисподнюю». Шествие выбившихся из сил людей замыкала пятерка вооруженных фронтовиков во главе с Иваном Ильичем. Седой доктор обменялся с Щегловым крепким рукопожатием.

– Браво, старший лейтенант! – воскликнул Щеглов, – поворачиваясь к молодому командиру. – Операция прошла блестяще. Я буду ходатайствовать перед начальством о вашем награждении.

– Благодарите товарища Чудакова, – смутился тот, – это его идея.

– Ну, с Максимом у меня будет разговор особый, – подмигнул мне Щеглов. – Он достоин всех почестей мира.

Теперь пришел черед смутиться мне.

За дверью послышались топот ног и отборная брань, затрещали автоматные очереди. Старший лейтенант взглянул на часы.

– Пятнадцать сорок пять. Срок ультиматума истек.

– Они обнаружили, что заложники исчезли, – сказал я.

– Да, теперь от них можно ожидать всего, что угодно, – добавил Щеглов. – Банда обречена, и они это знают не хуже нас.

Как бы в подтверждение его слов по двери полоснула автоматная очередь. На наше счастье, никто не пострадал.

– Получайте, мусора вонючие! – проревел кто-то снаружи. Я готов был поклясться, что это ревел Утюг. Последовала еще одна очередь.

– Агония, – резюмировал старший лейтенант, отступая в зону, недоступную для обстрела. – Сейчас все будет кончено. Майор знает свое дело.

Он оказался прав. Не прошло и десяти минут, как перестрелка внезапно стихла и старшего лейтенанта вызвали на связь.

– Все, банда обезврежена, – сказал он, отложив рацию, и впервые за все это время улыбнулся. – Можно выходить на свет Божий.

Омоновцы захватили здание и со знанием дела прочесывали этажи. Вся банда, включая так называемый обслуживающий персонал дома отдыха, была задержана, обезоружена и взята под надежную охрану. Ни одному бандиту не удалось улизнуть – впрочем, скрыться все равно бы никто не смог: зона дома отдыха была оцеплена сотрудниками милиции, а в небе кружило несколько вертолетов. Жертвы были минимальны: два бандита убиты и четверо ранены; группа захвата не пострадала совсем. Бандитов согнали в столовую, в их же компанию попали и четверо алтайцев во главе со Старостиным, которые так и не успели скрыться. Держались они особняком и по отношению к остальным захваченным выражали едва скрываемую неприязнь.

Командир подразделения ОМОН, молодой майор лет тридцати, а также капитан Щеглов, старший лейтенант, седой доктор и я собрались в кабинете бывшего директора дома отдыха на экстренное совещание. (Доктор и я были приглашены по настоятельной просьбе Щеглова). На повестке дня стоял всего лишь один вопрос – исчезновение Артиста. Ни Баварец со своими молодчиками, ни омоновцы так и не смогли обнаружить этого человека-невидимку, хотя прочесали все здание сверху донизу. Ясно было одно: скрыться из здания он не мог. Внезапно я вспомнил о Григории Адамовиче.

– Семен Кондратьевич, – шепнул я на ухо Щеглову, – а ведь Мячиков тоже исчез! Мы о нем совсем забыли.

– Я-то, положим, помню, – возразил Щеглов тоже шепотом, – и совершенно уверен, что с ним ничего не случилось.

– Хотелось бы надеяться, – с сомнением покачал я головой.

– Тише, товарищи, – строго прервал нас майор. – Предлагаю следующее: вызвать сюда человека, который именует себя Баварцем, и попытаться узнать у него, кто именно скрывается под прозвищем «Артист». Согласитесь, что искать нужно конкретного человека, а не мифического оборотня под вымышленной кличкой.

– Согласен, – ответил старший лейтенант.

– Согласен, – в свою очередь ответил Щеглов, – но в случае неудачи прошу приступить к реализации моего плана, о котором я вам докладывал, товарищ майор.

– Хорошо, – кивнул майор, – можете действовать по своему усмотрению, капитан, поддержку я вам обещаю.

Вместе с Баварцем привели Курта.

– Товарищ майор, – с виноватым видом произнес оперативник, конвоировавший обоих бандитов, – этот тип увязался со своим шефом. Обещал выложить всю подноготную об их грязных делишках.

– Граждане начальники! – взмолился Курт. – Я вам все, все расскажу, только обещайте сохранить жизнь! Я не хочу умирать! Слышите – не хочу!

Этот крепкий, сильный, уже немолодой бандит внезапно превратился в слюнявого, плаксивого хлюпика, способного заложить душу самому дьяволу и предать родную мать, лишь бы пощадили его самого. Сохранить жизнь любой ценой – вот кредо подобных мерзавцев. Мне стало противно, и я отвернулся.

Зато Баварец по-прежнему скучал. Он отсутствующе смотрел в окно и, казалось, ничего и никого не замечал. У обоих бандитов руки были скованы наручниками.

– Мы выслушаем вас, когда сочтем нужным, – сказал майор, обращаясь к Курту, – но о сохранении жизни вы обратились не по адресу.

– Действительно, Курт, – встрепенулся Баварец, – вопросы жизни и смерти в нашем правовом государстве решает исключительно суд, самый гуманный и самый справедливый суд в мире. А эти господа… извините – граждане, решают проблемы более земного порядка. Я прав, гражданин Щеглов?

– Вы правы в одном, Баварец, – ответил Щеглов, – жизни мы не даруем.

– Послушайте, Баварец, – произнес майор, нетерпеливо барабаня пальцами по полированной крышке стола. – Жизнь мы, действительно, гарантировать не можем, но помочь вам сохранить ее – в наших силах, и единственный путь для этого – откровенно отвечать на поставленные вопросы.

– А кто вам сказал, граждане начальнички, что я ценю собственную жизнь дороже своей чести? Не-ет, я в такие игры не играю. Скучно все это, господа.

– И все же ответьте, – настаивал майор, – кто такой Артист?

– Артист? – Баварец усмехнулся. – Вот не думал, что вы на него выйдете. Браво, господин Щеглов, я искренне восхищаюсь вами!

– Итак, – не отставал майор, – его имя?

– Вот капитан знает, – Баварец кивнул на Щеглова, – что единственный путь к моему сердцу – развеять скуку. А от вашего вопроса, гражданин майор, меня клонит ко сну. Придумайте что-нибудь эдакое, оригинальное – авось развеселите.

– Гражданин майор! – заорал Курт. – Я, я знаю, кто такой Артист!

Щеглов подался вперед, глаза его заблестели.

– Ну! Говори же! Кто он?!

– Я скажу, обязательно скажу, только… только снимите с меня эти браслеты, – Курт кивнул на наручники. – Не могу я в них…

– Снимите наручники! – после некоторых колебаний приказал майор охранявшему вход сотруднику. – Теперь говорите!

Курт потер затекшие руки, расправил плечи и… снова превратился в прежнего Курта – жестокого, злобного, неумолимого.

– Сейчас, сейчас я вам скажу его имя, – вкрадчиво произнес он, исподлобья глядя на Щеглова. – Вам только фамилию, или с инициалами?

Баварец повернулся лицом к своему сообщнику и наклонил голову набок. На губах его играла чуть заметная улыбка.

– Будь так добр, Курт… – тихо произнес он и замолчал.

Все происшедшее в следующую секунду было настолько стремительно и молниеносно, что даже стоявший у двери с автоматом в руках омоновец не успел вовремя предотвратить трагедию. Курт нагнулся, едва уловимым движением руки выхватил из-за голенища сапога маленький пистолет и трижды в упор выстрелил в Баварца.

– Спасибо, Курт, – чуть слышно прошептал тот и рухнул на пол. – Конец скуке…

– Прощай, Баварец! – крикнул Курт и выстрелил себе в рот, но…

Случилось то, что порой случается в подобных ситуациях, – осечка. Вторично нажать на спусковой крючок Курт не успел – метким ударом оперативник выбил оружие из его рук. В следующий момент Курт был повержен на пол и обезврежен; наручники вновь защелкнулись на его запястьях.

– Собаки! – яростно шипел он, вращая обезумевшими глазами. – Псы легавые! Думали, Курт расколется?! Хрен вам, а не Курт! Кончайте эту канитель, стреляйте же, ну!..

Вызванное на помощь подкрепление уволокло вырывающегося Курта, а следом убрали и безжизненное тело Баварца. Иван Ильич, так кстати (в который раз!) оказавшийся здесь, констатировал мгновенную смерть.

– А мне его почему-то жаль, – сказал я, глядя вслед покойному. – Был в нем какой-то глубокий надлом…

Щеглов задумчиво посмотрел на меня, кивнул и пошел к выходу. У самых дверей он остановился.

– Товарищ майор, – сказал он, обернувшись, – не забудьте о нашем договоре.

– Не забуду, капитан, будьте покойны.