Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Сергей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

11.

В десять минут двенадцатого я понял, что Сотников не придет. Значит, что-то ему помешало. Или кто-то. Я вернулся в номер и на немой вопрос Щеглова лишь развел руками. Щеглов нахмурился и зашагал по комнате, с пристрастием жуя незажженную папиросу.

– По-моему, я где-то дал маху, – пробормотал он. – Теперь ясно, что записку писал не Сотников.

– Кто же? – спросил я.

– Если бы я знал! – Он остановился и приблизился ко мне. – Послушай, Максим, грядут какие-то события, и эта записка – лишь незначительное звено в их длинной цепи. Чует мое сердце – неспроста все это. Кто-то что-то замышляет, но кто и что, я никак не могу взять в толк. Наверняка Артист приложил ко всему этому свою руку.

– Артист?

– Да, Артист. Это коварный враг, коварный и умный… Ты ничего не слышишь?

Я прислушался. Ни единого звука не доносилось до моих ушей, и лишь Мячиков все также метался по своему номеру, не находя себе места.

– Мячиков, – сказал я.

– Мячиков, – словно эхо отозвался Щеглов.

– Ну и что? При чем здесь Мячиков?

Он ничего не ответил. Внезапно погас свет.

– Что это? – насторожился Щеглов.

– Не знаю, – почему-то шепотом ответил я.

Отблеск уличного фонаря частично освещал помещение, и в его неверном свете я отчетливо видел, как блестят глаза и пульсирует жилка на лбу отважного сыщика, замершего посередине номера в напряженной позе. За стеной постанывал Григорий Адамович.

Щеглов пожал плечами.

– Ничего не понимаю. Ни-че-го!

Внезапная мысль пришла мне в голову.

– А ведь записка написана для того, чтобы выманить меня отсюда!

– Ты думаешь? – с интересом спросил Щеглов.

– Точно, Семен Кондратьевич! Сами посудите…

– Есть другой вариант: кому-то нужно было перекрыть проход на четвертый этаж. До десяти вечера в холле еще людно, ты сам убедился в этом, и пройти наверх незамеченным практически нельзя – кто-то смотрит телевизор, женщины меняют ведра, кто-то выходит на лестницу покурить. Да и Фома битый час, а то и больше, вертелся там, словно маятник. После десяти пройти гораздо легче, но кому-то очень нужно было оттянуть время, хотя бы на час, причем этот кто-то наверняка знает, что некто обязательно воспользуется лестницей.

– Ничего не понимаю, – признался я. – А причем здесь я?

– Этот кто-то выманил тебя на лестницу с единственной целью – сделать из тебя сторожа. Ты честно выстоял час и даже прихватил лишние десять минут. За тобой все это время наверняка наблюдали. Вспомни, может быть, ты видел кого-нибудь, кто показался тебе подозрительным?

Я напряг свою память, но ничего вспомнить не смог.

– Я ждал доктора и поэтому на других людей не обращал внимания.

– На это и рассчитывал таинственный «кто-то», писавший записку, – кивнул Щеглов.

– Кто же он?

– Это может быть все тот же Артист. Похоже, он решился на какой-то отчаянный шаг, но что это за шаг и против кого он направлен, я пока что сказать не берусь. Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, этот шаг делает не Артист, а Баварец. Эх, знать бы, кто этот Артист…

– Его знает Сотников, – напомнил я. – Может быть, мне стоит к нему наведаться?

– Утром, – Щеглов покачал головой. – Сейчас он наверняка еще пьян, и ты лишь зря потратишь время. Да и небезопасно тебе ходить по пустым коридорам. А утром обязательно сходи… Тихо! – Он весь напрягся, прислушиваясь к ночной тишине. Я последовал его примеру. – Слышишь?

– Ничего не слышу, – признался я.

Щеглов утвердительно кивнул.

– Утих наш горемыка.

– Заснул, наверное.

Щеглов отрицательно покачал головой.

– Вряд ли. Пойдем! – Он стремительно ринулся к двери, увлекая меня за собой.

– Куда? – удивился я, следуя за ним.

Но Щеглов оставил мой вопрос без внимания. Выскочив в коридор, он тихо, но настойчиво постучал в мячиковский номер.

– Что вы делаете? – недоуменно спросил я.

Но он снова промолчал.

– Кто? – глухо донеслось из-за двери.

– Это я, Щеглов! Откройте, Григорий Адамович, – громко прошептал Щеглов.

Замок щелкнул, и на пороге появился бледный, измученный Мячиков. Голова его была обвязана полотенцем, в глазах затаились тоска и боль.

– Что случилось? – Голос его звучал неприветливо и настороженно.

Щеглов поинтересовался его здоровьем.

– Спасибо, хреново, – ответил Мячиков хмуро.

– А у нас, знаете ли, неприятность, – продолжал Щеглов, – свет погас. Вот мы и решили заглянуть к вам. У вас со светом все в порядке?

Щеглов с любопытством заглянул в номер через плечо Мячикова.

– Как видите, – ответил тот. – Наверное, пробки полетели.

– Я так и думал. А что это у вас, Григорий Адамович, окно открыто настежь?

– Душно. Вы же знаете мой принцип: свежий воздух и сон – лучшие лекарства от всех болезней. Я вот уже было заснул, а вы меня разбудили. – В его голосе чувствовалось раздражение. – Теперь опять зуб разболелся.

– Простите нас, уважаемый Григорий Адамович, мы не знали, что вы спите. Может, анальгин возьмете?

– Я же вам говорил, – еще более раздражаясь, ответил Мячиков, – что я не пью анальгин. Идите спать, Семен Кондратьевич, и не беспокойтесь обо мне, я как-нибудь дотяну до утра, а там… там поглядим.

Мы пожелали ему спокойной ночи и вернулись к себе в номер. Часы показывали начало первого ночи. Щеглов плотно прикрыл за собой дверь и приложил палец к губам. Я замер с раскрытым ртом, повинуясь его жесту, хотя один вопрос вертелся у меня на языке.

– Ложись спать, Максим, утро вечера мудренее.

– А вы?

– А мне сегодня спать нельзя, есть кое-какие мысли. Если что – разбужу.

Минувший день изрядно вымотал меня, и я с удовольствием последовал совету Щеглова. Засыпая, я видел, как он неподвижно сидит на своей кровати и невидящим взглядом смотрит прямо перед собой – Щеглов думал.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

1.

Кто-то настойчиво тряс меня за плечо.

– Вставай, Максим!

Я открыл глаза и первым делом взглянул на часы: без двадцати два.

– Что случилось?

Темный силуэт Щеглова возвышался над изголовьем моей кровати. Даже не видя в темноте его лица, я чувствовал – он сильно взволнован. До моего слуха донеслись странные звуки, напоминающие шум работающего трактора или… Вертолет!

– Что это? – с тревогой спросил я.

Он приложил палец к губам.

– Это они. Скорее, Максим, а то мы их упустим!

В мгновение ока я был на ногах.

– Пойдем! – приказал Щеглов, когда я оделся. – Только тихо.

– А Мячиков? – прошептал я.

Он покачал головой и, как мне показалось, усмехнулся.

– Пусть отдыхает. Ему сейчас не до нас.

Да, подумал я, когда болят зубы, весь свет не мил.

Мы осторожно вышли в коридор, но, к моему изумлению, отправились не в сторону холла, а в противоположную – туда, где коридор заканчивался тупиком, вернее, небольшим окном. Щеглов не без труда открыл его и взобрался на подоконник.

– Не отставай! – шепнул он и исчез в темном оконном проеме. Тут только я увидел, что в этом месте с наружной стороны здания проходит пожарная лестница. Щеглов, видимо, знал об этом давно. Я мысленно восхитился его умением видеть то, что, казалось бы, видеть совершенно не обязательно.

Недолго думая я последовал его примеру и уже через пару минут оказался на крыше, покрытой слоем сырого, грязно-белого снега, который интенсивно таял и превращался в воду буквально от одного прикосновения к нему. Я мгновенно промок, увязнув чуть ли не по пояс в этой вязкой снегоподобной жиже. Ночь была ясная, лунная, и крыша великолепно просматривалась. Грохотало так, что я не слышал собственного голоса. Кто-то схватил меня за руку и втащил в тень, отбрасываемую широкой вентиляционной трубой.

– Шевелись, Максим! – крикнул Щеглов, сверкнув глазами. – Сейчас начнется… Взгляни-ка наверх.

Я поднял голову. Прямо над нами висел вертолет и яростно вращал лопастями. Страшный ветер, поднятый им, чуть не сдувал нас с крыши.

– Клиент прибыл, – усмехнулся Щеглов, крепко сжимая мою руку. – Теперь гляди в оба.

Из черного брюха вертолета нырнула вниз легкая, чуть заметная лента веревочной лестницы. Чьи-то ноги показались на ее верхних ступеньках.

– Ага! – радостно воскликнул сыщик. – Вот он, голубчик!

Человек спустился уже до середины трапа, когда на противоположном конце крыши метнулась чья-то быстрая тень и скрылась за невысокой постройкой, каких здесь было множество. Крыша была плоская, с бордюром, и перемещаться по ней было легко.

– Если не ошибаюсь, к нам пожаловал Артист собственной персоной, – спокойно произнес Щеглов и кивнул в ту сторону, где только что мелькнула тень неизвестного. Но за всем его видимым спокойствием я сумел разглядеть бурю чувств, клокотавшую в его груди.

Что-то звякнуло у моего уха, ударившись о жесть вентиляционной трубы.

– А, черт! – выругался Щеглов, толкнув меня в укрытие. – Он нас заметил. А метко бьет, мерзавец! Не зацепил?

Я сказал, что нет, не зацепил, и почувствовал дрожь в коленях. Пройди пуля тремя сантиметрами правее, и не писал бы я сейчас эти строки. Удивительно, но я не слышал выстрела.

Выхватив пистолет, Щеглов ринулся вперед. Я последовал за ним, но поскользнулся и во весь рост растянулся в густом месиве из снега, льда и воды. На душе сразу стало гадко и неуютно. В темноте прозвучало два выстрела, чьи-то ноги зашлепали по гудроновому покрытию. Я поднял голову и увидел, как незнакомец поднимается по лестнице, так и не добравшись до крыши. Очевидно, перестрелка спугнула его и он решил убраться, пока еще есть возможность. Сделка не состоялась.

Я бросился туда, где только что, по-моему, мелькнула фигура Щеглова, и чуть было не свалился ему на голову. Щеглов медленно исчезал в зияющем чернотой люке, правой рукой сжимая пистолет, а левой нащупывая невидимые в темноте скобы.

– Быстрей! – крикнул он, скрываясь во мраке.

Следуя за ним, я краем глаза заметил, что вертолет втянул в свое нутро веревочную лестницу и теперь плавно уходил в сторону, одновременно разворачивая корпус.

Я буквально съехал вниз по отвесной стене, едва касаясь ржавых металлических скоб, и очутился на лестничной площадке четвертого этажа. Этаж был погружен во тьму, но как раз над люком висела луна, и в ее холодном свете я едва различил фигуру Щеглова. Щеглов уже несся по лестнице, настигая невидимого врага и освещая себе путь фонарем, и мне оставалось лишь последовать за ним. На площадке третьего этажа мы нос к носу столкнулись с каким-то человеком, внезапно вынырнувшим из темного холла и тут же отпрянувшим назад. В руке его блеснул пистолет.

– Что случилось? – испуганно выкрикнул он.

Голос его показался мне подозрительно знакомым. Щеглов быстро вскинул свой пистолет на уровень груди.

– Не двигаться! – рявкнул он.

Луч фонаря упал на бледное лицо незнакомца. Это был Мячиков.

– Что вы, что вы! – пролепетал он, пятясь в холл. – Это же я, Мячиков! Опомнитесь, Семен Кондратьевич! Да что произошло, в конце концов?!

Щеглов сник и опустил оружие.

– Упустил, – глухо процедил он сквозь зубы.

– Вы видели здесь кого-нибудь? – быстро спросил я Мячикова. – Кто-нибудь пробегал?

– Нет… да… да-да! Пробегал! – вдруг заорал тот. – Как только я услышал выстрелы, сразу же бросился сюда. Вижу – сверху несется…

– Кто?!!

– Мужчина, плотный, высокий, седой, в длинном темном плаще, – затараторил Мячиков, вытаращив глаза. – А что, нужно было его задержать?

– Куда он побежал? – набросился на него я.

– Вниз!

Я резко повернулся к Щеглову.

– Семен Кондратьевич! Что же вы сидите…

В кромешной тьме я смутно различил его силуэт. Щеглов сидел на ступеньках с опущенной головой и совершенно безучастным видом.

– Поздно, – махнул он рукой. – Теперь уже поздно.

Снизу донесся топот множества ног и чьи-то приглушенные голоса. Щеглов резко поднялся.

– Уходим, – сказал он. – Нечисть полезла из «преисподней», и нам лучше убраться с ее пути. Мы еще не готовы к открытой схватке.

– Да-да, пойдемте скорее, – засуетился Мячиков, боязливо озираясь.

Еще не дойдя до своего номера, мы услышали, как несколько человек миновали лестничную площадку третьего этажа и умчались наверх.

– Зря торопитесь, ребята, – криво усмехнулся Щеглов. – Клиент уже отбыл. Проспали вы его.

– Ради всего святого, объясните, что здесь произошло? – взмолился Мячиков.

Мы как раз входили в наш номер. Глаза уже настолько привыкли к темноте, что дискомфорт от отсутствия освещения практически не ощущался.

Я вкратце рассказал ему о только что минувших событиях, хотя, честно признаюсь, сам не до конца понял их смысл.

– Ах, какая жалость, что он от нас ушел! – с сожалением воскликнул Мячиков. Мне показалось, что он заскрипел зубами.

– Артист – это пешка, – возразил Щеглов, – а вот Клиента мы упустили действительно зря.

– Ваша правда, – согласился Мячиков и вдруг застонал.

– Что с вами? – спросил я.

– Болит, – промычал он сквозь зубы. – Так болит, что… Я, с вашего позволения, покину вас, друзья. Мне лучше побыть одному.

– Конечно, идите, – ответил я, от всей души сочувствуя ему. – Если будет совсем плохо, дайте знать.

Мячиков ушел. Минут пять спустя Щеглов приложил ухо к стене, отделяющей наш номер от мячиковского, и прислушался.

– Стонет, – сказал он, садясь на кровать. – Несчастный человек.

– Еще бы! Зубы – дело нешуточное, – отозвался я.

Он вдруг вскочил, приблизился вплотную ко мне и шепнул в самое ухо:

– Запомни: зубы здесь совершенно не причем.

Я вопросительно уставился на него, но спрашивать ни о чем не стал: если нужно, Щеглов сам мне все объяснит. Но вместо этого он спросил:

– Кстати, кто, по-твоему, этот высокий, плотный, седой мужчина, которого видел Мячиков?

– Судя по описанию, это был седой доктор.

– Вот именно, судя по описанию. Ладно, Максим, ложись спать. Надеюсь, до утра больше ничего не произойдет.

Он оказался прав. Остаток ночи прошел спокойно, и тем не менее я долго не мог заснуть. В голове была сплошная каша, события, следовавшие одно за другим, совершенно сбили меня с толку. И лишь под утро я забылся тревожным, тяжелым сном, наполненным какими-то жуткими, сюрреалистическими сновидениями.

2.

Проснулся я поздно и сразу же вскочил с постели. Целый сонм дурных предчувствий не давал мне покоя. Щеглова в номере не было. Быстро одевшись, я вышел в коридор.

У раскрытого окна, того самого, через которое мы совершили ночную вылазку, спиной к коридору стоял Щеглов и курил. На подоконнике красовалось уже не менее полудюжины окурков.

– Встал? – покосился он на меня через плечо. – Отлично. Ступай к Сотникову и выпытай у него все до конца. Постарайся, Максим, сделать это, очень тебя прошу. И запомни: главное – истинное имя Артиста.

Дверь ближайшего номера отворилась, и из нее показался Мячиков. Ночью из-за темноты я не мог его хорошо разглядеть, но сейчас… Сейчас перед нами стоял человек, лишь отдаленно напоминавший того жизнерадостного, вечно улыбающегося Мячикова, которого я знал всего лишь сутки назад. Григорий Адамович был не то что бледен – он был зелен, зелен до желтизны, щеки его ввалились, глаза горели лихорадочным огнем, губы дрожали.

– У вас жар! – кинулся я к нему.

– Нет! – выкрикнул он и предостерегающе поднял руку, как бы останавливая меня.

– Да что с вами? Я позову врача.

– Не надо врача! – Голос его срывался. – Никого не надо. Это вы во всем виноваты. Вы… вы… Простите, мне очень плохо, я вряд ли дотяну до вечера. Еще раз простите.

Шатаясь, он прошел в туалет.

– По-моему, он бредит, – шепнул я Щеглову, но тот отрицательно покачал головой.

– Нет, Максим, это не бред.

– Что же это тогда?

– Ступай к Сотникову, – вместо ответа сказал он. – И будь осторожен.

Как я и предполагал, медпункт оказался на замке. Я спустился в биллиардную, но не рискнул заходить в само помещение, дабы не встречаться с алтайцами, опознавшими меня накануне, а притаился у входа, в темной нише, где меня никто не мог заметить. В первую очередь я прислушался к голосам, доносившимся из биллиардной, и без труда узнал тех, кого я здесь, собственно, и ожидал встретить. Это были алтайцы, все четверо. Они громко спорили, совершенно не заботясь о том, что их может услышать кто-то посторонний. Их слова без искажений долетали до меня, и мне оставалось только слушать.

– Ты все-таки думаешь, что этот чертов Клиент где-то здесь?

– Почем я знаю! Но в том, что Артист встречался с ним, не сомневаюсь.

– Мне кажется, Артист на крыше был не один. Никто не слышал выстрелов?

– Крестись, если кажется.

– Я слышал, но точно утверждать не могу.

– Что же это может значить? Баварец божится, что в тот час дрых без задних ног и абсолютно ничего не слышал, а когда прибыл туда со своими парнями, вертолета и след простыл. Можно ему верить?

– Кто ж его разберет? Впрочем, я скорее поверю, что он дрых, чем в то, что всю ночь продежурил на крыше, карауля Клиента.

– А я ведь его предупреждал, что Клиент может объявиться в любую минуту!

– Кто ж знал, что тот воспользуется вертолетом!

– Да ты высунь свой нос наружу – на чем же еще сюда доберешься?

– Что верно, то верно. Но кто же тогда носился по крыше?

– А ты у Артиста спроси, он тебе скажет, с кем он там в кошки-мышки играл.

– Вот сам и спрашивай, а мне еще жизнь дорога.

– Ха-ха-ха!

– Эй, Самсон, хорош дрыхнуть, сгоняй к Лекарю за пойлом!

Я насторожился. Теперь было ясно, что доктора Сотникова здесь нет, зато был Самсон, которого я во что бы то ни стало должен увидеть. Интересно, кто же им окажется?..

Из глубины биллиардной послышалось чье-то кряхтение, сопение и бормотание – и снова требовательный голос одного из алтайцев:

– Вставай, вставай, боров жирный! Заодно пустую посуду снеси, чтоб здесь не маячила. Во, нализался!

– Иду, иду, – проворчал кто-то в ответ.

Я вжался в стену, слившись с темнотой, и стал ждать. И вот наконец мимо меня, шатаясь и чертыхаясь, с пустой четырехгранной бутылью в руке, проковылял сам директор дома отдыха. Вот так штука! Выходит, он и был Самсоном!

Я решил подождать, когда он вернется. Интересно, достучится ли он до Сотникова?..

Самсон вернулся на удивление быстро. Он пронесся мимо меня, совершенно трезвый и с выпученными от ужаса глазами.

– Лекарь повесился! – крикнул он с порога.

В ответ раздалась длинная, густая, аж до самых пят пробирающая брань.

Я выскочил из своего укрытия и бросился наверх. В кабинете врача хозяйничали Щеглов, седой врач и две женщины из отдыхающих. Тело Сотникова к моменту моего появления уже сняли с петли, и теперь оно покоилось на очищенном от хлама столе. Щеглов бросил на меня хмурый взгляд и промолчал. Лицо его было серым и злым. Смотреть на несчастного Сотникова я не мог, поэтому с пристрастием осмотрел петлю. Петля была сделана из тонкой капроновой веревки и крепилась за вентиляционную решетку под самым потолком в углу кабинета. Она висела достаточно высоко, и я непроизвольно начал шарить глазами в поисках какой-нибудь табуретки или стула, с которых можно было добраться до нее, но ничего, кроме кресла у письменного стола, не обнаружил. Я вопросительно посмотрел на Щеглова и встретил его многозначительный взгляд.

Седой доктор окончил осмотр тела и сказал:

– Смерть наступила не менее двенадцати часов назад.

Щеглов издал какой-то мычащий звук и громко захрустел скулами.

– Ах я осел! – процедил он сквозь зубы, закатывая глаза. – Ведь я должен был предвидеть это! Двенадцать часов!.. – Он повернулся ко мне. – В десять часов вечера он был еще жив. Ты понял?

Да, я понял. В десять часов он был еще жив, я прождал его на лестнице до одиннадцати, а в одиннадцать… Если седой доктор не ошибся, в одиннадцать его в живых уже не было. Значит, он повесился в интервале от десяти до одиннадцати вечера. Я взглянул на часы: половина одиннадцатого. Так-то. Пока я ждал его, поддавшись на провокацию, он сводил счеты с жизнью.

На душе было муторно и гадко. Не сказав никому ни слова, я вернулся в номер, завалился на кровать и впервые за эти дни задумался о бренности человеческого существования.

3.

Сколько я так пролежал, не помню, может быть, минут тридцать. Из коридора вдруг донесся какой-то шум. Я выскочил за дверь и увидел нескольких человек, бегущих в мою сторону из противоположного конца коридора. Они что-то кричали и отчаянно махали руками. Я поспешил им навстречу. Словно из-под земли вырос Щеглов.

– Стойте! – крикнул он. – Что случилось?

– Там… там… там человек! – прохрипел один из бежавших, пожилой мужчина в вязаном свитере, и махнул рукой куда-то в сторону. – Под окнами лежит!

– Где?!

Мы бросились к окну в холле и попытались открыть его, но оно до того срослось с рамой, что нам пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы добились результата. Я, Щеглов и еще кто-то выглянули вниз.

Человек неподвижно лежал под окнами противоположного крыла здания, справа от нас. По его позе можно было предположить, что он либо упал с крыши, либо его сбросили оттуда. Прямо над ним свисал длинный канат с узлами, верхний конец которого скрывался в окне четвертого этажа.

– Так, понятно, – пробормотал Щеглов и повернулся к седому доктору, только что подошедшему. – Вы уже в курсе, доктор? – Тот кивнул. – Тогда идемте скорее!

Они помчались вниз, к выходу, я же отправился на четвертый этаж. Туда я поднимался впервые.

Этаж был пустынен и носил следы заброшенности, пыль толстым слоем лежала на всем, что способно было ее удержать. Стараясь ничего не трогать, я вычислил ту дверь, которая должна бы вывести меня к таинственному окну. Рядом с ней висел пожарный щит с традиционным набором инструментов: небольшая лопата, ломик, огнетушитель и так далее. Я перевел взгляд на саму дверь. Она была чуть приоткрыта, на косяке и на самой двери были видны свежие следы взлома. Я снова вернулся к пожарному щиту и особое внимание уделил ломику. Как я и ожидал, на одном из его концов остались следы краски – той самой, которой была выкрашена дверь. Так, подумал я про себя, для начала неплохо. Я осторожно открыл дверь, стараясь не браться за ручку, и заглянул внутрь. Моему взору открылась картина, напоминающая сарай или в лучшем случае чердак. Куча старой мебели, в беспорядке сваленная по углам, сырость, полумрак, паутина и все та же пыль. Прямо передо мной было настежь распахнутое окно. То самое. Я нащупал на стене выключатель, но вспомнил, что света нет во всем здании. Впрочем, я вполне мог уже обходиться без света, так как глаза мои привыкли к этой серой мгле, царившей здесь повсюду. Именно благодаря этой новой способности своих глаз я вдруг с удивлением обнаружил, что пол в помещении чисто выметен. И это в то самое время, когда пыль со шкафов можно брать горстями! Значит, кто-то заметал следы, причем в буквальном смысле этого слова. Я подошел к окну и выглянул вниз. Там никого уже не было: ни Щеглова с доктором, ни тела. Я осмотрел подоконник. Может быть, приглядись я пристальней, то обнаружил бы там какие-нибудь следы, но мое внимание в этот момент привлекло нечто иное. Под подоконником проходила батарея отопления; именно к ней и был привязан канат с узлами, спускавшийся за окно. Я осмотрел пол рядом с окном, но ничего примечательного не нашел. Чуть ли не вплотную к окну стоял небольшой фанерный шкаф; я дернул сначала за одну, потом за вторую дверцу, но они оказались заперты. Я обошел шкаф и обнаружил, что задней стенки у него нет, а внутри он совершенно пуст. Это несколько озадачило меня.

– Так, – вдруг раздался резкий, неприятный голос Щеглова. – Я же просил не заниматься самодеятельностью.

Я готов был простить ему даже это, так как понимал, что ему сейчас приходится хуже всех.

– Семен Кондратьевич, по-моему, обстоятельства настолько изменились… – попытался было возразить я, но он тут же перебил меня:

– Ладно, опустим. Выкладывай, что удалось разнюхать.

Я рассказал ему о всех тех мелочах, которые сумел зафиксировать при обследовании помещения. Щеглов несколько смягчился.

– Хорошо, на этот раз прощаю, но чтоб впредь…

– Но ведь дорога была каждая минута!

– Довольно! – оборвал он меня.

Я стерпел и на этот раз.

– Что вам удалось узнать о том человеке? – спросил я минутой позже. – Он жив? Кто он?

– Он мертв, – бесстрастно ответил Щеглов. – И кто он – никому не известно. Он умер от удара тупым предметом по голове около двенадцати ночи. – Он пристально посмотрел мне в глаза. – В это самое время в здании погас свет.

Мне стало холодно. Словно чья-то жуткая невидимая рука сжимала пальцы вокруг моего горла – я знал, что она где-то здесь, эта рука, но не видел ее и поэтому не мог расцепить ужасных пальцев. Бессилие пугало меня более всего. Бессилие и неизвестность.

– Судя по всему, его ударили в тот самый момент, когда он начал спускаться по канату. Рядом с телом найден этот нож. – Щеглов вынул из кармана длинный узкий обоюдоострый кинжал и протянул мне. Я с трепетом взял это орудие убийства в руки, но ничего примечательного в нем не заметил. Щеглов уловил вопрос в моих глазах. – Дело в том, что таким, или очень похожим, ножом был убит Мартынов. Этот нож вполне может оказаться тем самым.

Я поспешил вернуть кинжал Щеглову.

Пока Щеглов самолично осматривал помещение, я рассказал ему об утреннем происшествии в биллиардной и о подслушанном мною разговоре.

Щеглов заметно оживился.

– Неплохо, – сказал он. – Значит, они думают, что Клиент здесь, в здании? Гм… Что ж, неплохо.

В комнату вошел Мячиков.

– А, вот вы где! Не помешал?

Сейчас он выглядел несколько лучше, чем утром, но до здорового человека ему было еще далеко. И тем не менее он даже пытался улыбаться.

– Рад вас видеть, Григорий Адамович, – поприветствовал я его. – Я так полагаю, вы идете на поправку. Как зубы?

– Да так… – он неопределенно махнул рукой. – Но уже лучше. Благодарю вас, Максим Леонидович.

Щеглов никак не среагировал на появление Мячикова. А Мячиков, не ожидая особого приглашения, в свою очередь принялся осматривать помещение.

– Какой ужас! Представляете? – Он обращался исключительно ко мне. – Я уже все знаю. Весь дом гудит, среди людей настоящая паника. Боюсь, добром это не кончится.

– Добром? – поднял голову Щеглов. – О каком добре вы говорите, когда за четверо суток погибло четыре человека? Добром уже не кончится. – Он сделал ударение на слове «уже».

– Да-да, вы правы, – согласился Мячиков. – Какой ужас!

Проходя мимо шкафа без задней стенки, он случайно задел его плечом, и тот легко сдвинулся с места. Щеглов быстро оглянулся, приблизился к шкафу, внимательно осмотрел его и отодвинул в сторону. Нашим взорам открылся участок пола, покрытый толстым слоем пыли и испещренный следами чьих-то ног. Следы были свежими и явно принадлежали человеку очень высокого роста. Мы с Щегловым переглянулись.

– Кто из отдыхающих носит большой размер обуви? – спросил он у меня.

Я ненадолго задумался.

– Если мне не изменяет память, – начал я, – то это может быть либо Сергей, супруг Лиды, либо…

– …либо Старостин, тот долговязый тип с Алтая, – закончил Мячиков. – Мне кажется, других гигантов среди нас нет.

– Но вы забываете о бандитах, – возразил я.

– К сожалению, о них нам ничего не известно, – сказал Щеглов, – поэтому пока придется довольствоваться малым.

– В таком случае Сергея следует исключить, – заявил я.

– Исключить его мы не можем, – покачал головой Щеглов, – но и заниматься им сейчас не будем. Вторая кандидатура нас устраивает в гораздо большей степени.

– Верно! – согласился Мячиков. – Алтайцем следует заняться в первую очередь.

Щеглов молча кивнул, и мы продолжили осмотр. Внезапно под потолком что-то зашуршало и метнулось в темный угол. Я вздрогнул от неожиданности.

– Это же летучая мышь! – рассмеялся Мячиков. – Я не удивлюсь, если мы встретим здесь привидение.

Через пару минут Мячиков вышел в коридор и продолжил поиски следов там.

– Семен Кондратьевич! Максим Леонидович! – послышался его нетерпеливый призыв. – Идите сюда!

Мы устремились к выходу. Мячиков стоял у двери и бережно держал ломик с пожарного щита.

– Вы обратили внимание на это? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Да, им вскрыли дверь. Вон там остались следы краски.

– Им могли не только вскрыть дверь, но и ударить того несчастного по голове, – сказал Мячиков. – Кстати, у вас не возникло вопросов, почему преступник не воспользовался ключом? Нет? Тогда посмотрите на замок.

Замок был «английский», как, впрочем, и все замки в здании. Замочная же скважина была наглухо забита обломанными спичками – тем самым замок оказался выведенным из строя.

– Неплохо, – одобрительно произнес Щеглов.

– Это еще не все, – сказал Мячиков. – Вот, посмотрите на этот предмет, – он кивнул на ломик, – видите?

Ломик был покрыт слоем пыли, но в некоторых местах обозначились свободные от пыли участки.

– Видимо, преступник здесь брался за него руками, – продолжал он. – Я, конечно, понимаю, что отпечатки пальцев мы снять не можем – не те условия, но обратите внимание на этот вот след. Видите, здесь четко пропечатался след руки, но след, надо признаться, весьма странный. Взгляните, взгляните, Семен Кондратьевич, я думаю, этот след наведет вас на кое-какие мысли.

Щеглов был окончательно заинтригован. Он взял ломик из рук Мячикова, поднес его к окну и принялся пристально разглядывать. Я с не меньшим интересом смотрел через его плечо. Отпечаток, действительно, был необычный. Создавалось впечатление, что кисть, его оставившая, не имела одного пальца. И тут я словно прозрел.

– Это Старостин! – воскликнул я. – У него на правой руке не хватает указательного пальца.

– Вот как! – резко повернулся Щеглов.

– Не знал, – удивился Мячиков. – А вы молодец, Максим Леонидович, у вас хватка профессионала.

– Если уж у кого и есть хватка, то у вас, Григорий Адамович, – возразил я, улыбнувшись. – Ведь именно вы обнаружили этот отпечаток и спички в замке, а я, увы, довольствовался лишь следами краски на ломике.

– Довольно! – резко оборвал Щеглов поток взаимных восхвалений. – Идемте в номер, нам нужно поговорить.

Мы безропотно подчинились. Войдя в комнату, Щеглов плотно закрыл дверь.

– Итак, – начал он, – совершено еще одно убийство. Сразу же возникает ряд вопросов: кто убитый? кто убийца? каковы мотивы преступления? и наконец, с какой целью неизвестный собирался спуститься из окна четвертого этажа? Личность убитого мы пока установить не можем – при нем не оказалось ни одного документа, мотивы преступления нам тоже неизвестны, не говоря уже об ответе на последний вопрос. Но вот личность убийцы нам, кажется, установить удалось. Это небезызвестный нам Старостин, один из торговцев драгоценными камешками. Однако знать имя – это еще очень мало. Я бы хотел услышать от вас, друзья, какие-либо соображения на этот счет, если, конечно, они у вас есть. Максим? – Я беспомощно развел руками. – Хорошо, тогда вы, Григорий Адамович.

Мячиков уже давно ерзал на стуле от нетерпения, а тут буквально вскочил.

– Есть! Есть у меня версия, Семен Кондратьевич.

– Я с удовольствием выслушаю ее, – сказал Щеглов. – Только вы садитесь, в ногах правды нет.