Текст книги "Невинные дела (Худ. Е. Капустин)"

Автор книги: Сергей Розвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Думаю, мой визит остался незамеченным. Во-первых, это, – Дауллоби коснулся своей бороды. – Во-вторых, сейчас я не здесь, а дома. Моя личная машина стоят перед моим подъездом и ждет меня. Если и следят, надеюсь, я их перехитрил. Итак, всем нам успеха!

Когда гость уехал, Чьюз спросил сына:

– Как думаешь, Эрни, нет обмана? Хотя трудно было бы понять: зачем?

– Очень хорошо, что ты, отец, не так доверчив, как прежде… Нет, я убежден, что все именно так, как говорит Дауллоби. Он произвел на меня впечатление честного, искреннего человека…

– На меня тоже… Но послушай, Эрни, ты же понимаешь, что это значит? Уж если офицер, человек, которому такое доверили… если он не может терпеть…

– Очень хорошо понимаю, – ответил сын. – Безнадежных слепцов в нашем отечестве куда меньше, чем это кажется правящим господам. Скорей всего, что сами эти господа безнадежно ослепли.

2. День неожиданностей

Все, что на самом деле случается, – это и есть самое невероятное.

Э.Гофман

Второе испытание «лучей смерти», понятно, привлекло еще больше народу, чем испытание в провинциальной Медиане. Медианские трибуны просто были бы не в состоянии вместить всю ту стотысячную массу столичных зрителей, которые на метро, на автобусах, троллейбусах, автомобилях съехались поглазеть на диковинное зрелище. И погода выдалась чудесная: зима как будто повернула к весне, солнце, уже грея, слало свои живительные лучи к земле.

Но в этот момент толпа интересовалась не живительными, а убивающими лучами…

Испытание было широко разрекламировано "Рекордом сенсаций", "Горячими новостями" и прочей прессой, которую не нужно было учить, как подогреть остывавшую сенсацию. Вот почему в этот день (к тому же воскресенье) к часу дня, когда было назначено испытание, на трибунах разместилось почти полтораста тысяч человек, да тысяч двадцать осталось за оградой аэродрома, надеясь хотя бы издали увидеть обещанные чудеса. Примыкавшее к аэродрому поле было усеяно любопытными и уставлено автомобилями. Воинской части пришлось провести здесь правильные наступательные действия, чтобы очистить поле от толпы: по расчетам именно сюда должны были обрушиться остатки сгоревшего самолета.

Чьюз с сыном и друзьями занял одну из лож на центральной трибуне, у самого прохода, так что можно было быстро спуститься к летному полю, когда подъедет на мотоцикле майор Дауллоби. Эрнест организовал надежную охрану из молодых ученых и студентов, которые заняли три соседние ложи. Все были предупреждены (под строжайшим секретом, конечно), что надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Чьюз, однако, не захотел разъяснить, что именно ожидалось: не следовало преждевременно разглашать секрета даже друзьям, пока не удостоверишься, что нет обмана.

Эдвард Чьюз был настроен очень решительно. В искренности майора Дауллоби он не сомневался. Он чувствовал все большую симпатию и уважение к этому прямому человеку. Этот военный специалист понял то, чего не хотели понять ученые типа Ундрича. Ученый! Какой ученый! Мошенник! Шарлатан! Чьюз чувствовал отвращение к Ундричу: он посмел пробраться в науку, превратил ее в шарлатанство, допустил кощунство, профанацию! И уже как личное оскорбление он ощущал то, что Ундрич вышел из его лаборатории, был когда-то его учеником. Именно он, Чьюз, и должен разоблачить предателя!

Присутствие Чьюза не осталось незамеченным. Сначала по центральной трибуне, а затем среди всей публики разнеслась весть о том, что на аэродроме "учитель Ундрича".

Ровно в час дня началась церемония приемки и проверки самолета. Большой самолет подрулил к центральной трибуне. Из него под несмолкаемые аплодисменты толпы вышел майор Дауллоби. Он несколько раз поклонился в сторону центральной трибуны. Майор был в кожаном комбинезоне и кожаном шлеме. Стоял он недалеко от ложи Чьюза. На момент они встретились глазами. Дауллоби сейчас же отвел глаза. Лицо майора показалось Чьюзу бледным, но решительным.

Из центральной ложи, где был установлен прожектор, спустились инженер Ундрич, профессор Уайтхэч и еще несколько ученых, составлявших комиссию. Изобретателя встретили овацией. Он театрально раскланялся на все стороны. Комиссия по приставной лесенке поднялась в самолет: начался осмотр и приемка. Публика терпеливо ждала, обмениваясь вслух замечаниями. Наконец ученые вышли наружу. Тут же, на небольшом столике, был составлен и подписан акт. Председатель комиссии профессор Уайтхэч, поднявшись к микрофону, огласил акт, и сотни репродукторов в разных концах аэродрома донесли его до толпы: ученые удостоверяли, что самолет в полной исправности, на борту не обнаружено никаких дополнительных приборов, кроме обычных навигационных приборов и автопилота. Столик убрали. Каждый из ученых подошел к Дауллоби и пожал ему руку, желая успеха. Последним прощался с летчиком Ундрич. Чьюз и сын так и впились глазами в эту трогательную сцену расставания. И действительно это было трогательно! Охватив левой рукой за плечи довольно высокого Дауллоби, маленький Ундрич прижался к нему. Пожимающие руки оказались зажатыми между телами обнимающихся и скрылись из глаз толпы. Но, понятно, толпе было не до этих мелочей: растроганная сценой, она аплодировала. Эрнест наклонился к уху отца: "Он достоин быть эстрадным фокусником!" Дауллоби и Ундрич оторвались друг от друга. Ундрич в последний раз прощально махнул рукой, Дауллоби опустил правую руку в карман (все шло, как описывал летчик, отметил про себя Чьюз) и стал подниматься по лесенке на самолет.

Через две-три минуты самолет, набирая все большую высоту, делал круги над аэродромом. Испытание, видимо, было решено провести на большой высоте. Только на четвертом круге из самолета выпала маленькая фигурка и камнем устремилась вниз. Она пролетела полпути, когда над ней раскрылся парашют. Самолет, управляемый автопилотом, уходил по направлению к полю, отведенному ему под кладбище. Чьюз направлял бинокль то на самолет, то на парашютиста. Вот ему показалось, что он даже различает лицо Дауллоби.

В тот же момент раздались голоса микрофонов:

– Внимание! Инженер Ундрич включает прожектор. Лучи невидимы вследствие яркого солнечного освещения. Прожектор разыскивает самолет. Внимание! Внимание!

Чьюз почувствовал, как сын крепко сжал его руку. "Смотри, смотри!" – услышал он голос Эрнеста, и в тот же момент раздался рев толпы. Чьюз перевел бинокль на удалявшийся самолет: по фюзеляжу его, чуть ближе к хвосту, проворно бежала огненная змейка, она извивалась, расширялась, и вдруг всю центральную часть самолета охватило пламя. Толпа исступленно кричала.

– Неужели обманул? – воскликнул Эрнест.

"Что? Дауллоби обманул? – подумал Чьюз. – Нет, не может быть. Зачем?" Ему представилось лицо Дауллоби: широкое, открытое, честное. Не может быть! Захотелось увидеть это лицо, и он снова направил бинокль на парашютиста. Дауллоби был недалеко от земли: три четверти пути он уже проделал. И вдруг Чьюз увидел, как из кожаного комбинезона майора вырвалось пламя, змейки разбежались во все стороны… В толпе раздались новые крики, крики ужаса. "Не думаю, чтобы я превратился в пылающий факел…" – вспомнились Чьюзу слова Дауллоби. Пылающий факел опускался к недалекой земле, оставляя за собой огненно-дымный след. За самолетом никто уже не следил – забытый, он падал, разваливаясь на куски, на свое кладбище. Люди соскочили с трибун и бежали по летному полю к точке, куда опускался пылающий человек: у некоторых в руках были огнетушители. Чьюз вскочил, он готов был броситься туда же. Сын удержал его за руку. Догоравший человек опустился на землю прежде, чем кто-либо успел добежать. Да и чем бы ему помогли? На момент широкий купол парашюта прикрыл огонь, затем пламя вырвалось наружу, вспыхнуло, пробесновалось несколько мгновений – и все было кончено…

Сын и отец молча смотрели друг на друга. Их обступили друзья. Что это? Это та неожиданность, о которой их предупреждали? Спрашивали только недоуменными взглядами… Но по лицам обоих ученых видно было, что случилось нечто совершенно неожиданное и для них.

Что случилось? Одни и те же мысли мучили Эдварда и Эрнеста Чьюзов. Значит, не фотоэлемент? Значит, они толкнули Дауллоби на смерть, согласившись, чтобы он спрятал у себя самовоспламеняющуюся "сигару"? Но почему же загорелся самолет? Почему загорелся самолет?.. Значит, лучи действуют? Зачем тогда "сигара"?

– Внимание! Внимание! – сотни репродукторов во всех концах аэродрома разносили голос из микрофона. – Внимание! Случилось большое несчастье. Вследствие неожиданной неисправности в механизме, управляющем прожектором, луч случайно задел спускавшегося на парашюте майора Дауллоби. Мы все скорбим о гибели славного героя. Специальная научная комиссия и следственная власть, в распоряжение которой отдает себя инженер Ундрич, расследуют причины несчастья. Просим публику соблюдать спокойствие! Спокойно, спокойно, спокойно! Покидайте свои места и по указанию распорядителей направляйтесь к выходам.

Старый Чьюз поднялся с места. Что же произошло? Случайность? Непонятно…

Но что бы там ни было, смерть Дауллоби на совести Ундрича! И окружающие услышали первое и единственное слово, которое произнес старик в этот день, полный неожиданностей. Повернувшись к центральной ложе, где у прожектора возились люди, Чьюз отчетливо сказал:

– Убийца!

3. Загадка «сигары»

Интриганство выше таланта: из ничего оно создает нечто…

О.Бальзак. «Утраченные иллюзии»

Загадка должна быть раскрыта во что бы то ни стало! Не произнося этого вслух, не сговариваясь друг с другом, отец и сын твердо это решили, и каждый понял, что такое же решение принял и другой. Во что бы то ни стало! Может быть, трагическая смерть Дауллоби и на их совести?

Вечером того же ужасного дня они оба уединились в кабинете старика, где так недавно майор рассказывал то, что он сам назвал своей исповедью. Кропотливо, тщательно, ничего не пропуская, они припоминали, исследовали, взвешивали…

– Прежде всего, что нам точно известно? – спрашивал себя и сына Чьюз. – Известно, что существовал какой-то дополнительный аппарат, какой, пока не знаем…

– Но это при условии, что майор не обманул.

– Зачем? Непонятно… И смотри, как все точно соответствует тому, что он заранее описал: Ундрич обнял его в последний момент. Ты сам же назвал его фокусником. А кроме того, если у майора не было "сигары", почему воспламенился его костюм?

– Ты, отец, видимо, отбрасываешь официальную версию. Воспламенился потому, что случайно попал в зону действия лучей.

– Отбрасываю. Чепуха! Как бы там механизм ни испортился, не мог прожектор так отклониться, чтоб луч попал на парашютиста. Представь себе самолет в момент загорания и парашютиста на полпути к земле. Я отчетливо вижу. Слишком далеко друг от друга.

– Пожалуй. Значит, "сигара" была у майора. Но если он не оставил ее на самолете, как загорелся самолет? Что же, лучи все-таки действуют? Выходит, Ундрич не обманывал Дауллоби, когда говорил, что аппарат нужен только для полной гарантии, а в сущности можно бы и без него? Но это же невероятно!..

– Если это даже тепловой луч, который зажигает легко воспламеняющуюся "сигару", то без нее самолета он не подожжет. Ты же, Эрни, не хуже меня знаешь, что эффективность тепловых лучей очень низка. Безобидные ручные зеркальца сиракузских красавиц, использованные Архимедом для уничтожения римского флота, вопреки авторитетным свидетельствам Плутарха и Ливия, не больше чем легенда. Кто-то подсчитал, что тут потребовалось бы зеркало диаметром не меньше нашего небоскреба "Универсал Сервис" – вещь технически так же трудно выполнимая, как и тот рычаг, которым Архимед собирался сдвинуть землю! Нет, такой высокой температуры на расстоянии можно добиться не передачей тепловой энергии, а при помощи освобождения атомной энергии. А при атомной энергии все эти разговоры Ундрича, что аппаратик, мол, ставится только для "гарантии", просто чепуха. Все равно, что бросать горящие спички в лесной пожар для гарантии, что он не погаснет!

– Все это верно, но… – задумчиво сказал Эрнест.

– Но от этого не легче, хочешь ты сказать, – усмехнулся отец. – Да, мы ни на шаг не продвинулись…

В дверь постучали. Вошла Луиза, жена Эрнеста, с маленьким сынишкой Джо. Как обычно, воскресенье они проводили у деда. Старик, и раньше горячо любивший внука, после похищения Джо и чудесного его избавления как-то болезненно привязался к мальчику. Он не мог забыть, что внук едва не погиб из-за его изобретения.

– Эрни, мы едем домой… Ты с нами?

– Нет, Луиза… Я вернусь позже…

Луиза промолчала. Она догадывалась, что разговор с отцом как-то связан с трагедией на аэродроме, где оба сегодня были на испытании. Это ее тревожило, но она знала, что бесполезно было бы вмешиваться и расспрашивать…

Джо уже сидел на коленях деда. Старик открыл ящик стола, запустил туда руку. Затем он откинул руки за спину, повертел, покрутил ими и положил на стол кулаки.

– В каком? – спросил он.

Джо не спеша выбирал. Сначала было коснулся одной руки деда, затем передумал, быстро отдернул свою ручонку и показал на другой кулак. Дед разжал пальцы: на ладони лежала конфета. Джо торжествующе засмеялся:

– Я всегда угадаю!

Дед поцеловал внука, шутя шлепнул и передал Луизе. Они вышли.

– В самом деле, у Джо какое-то чутье на конфеты, – засмеялся Эрнест. – Всегда безошибочно!

– Чутье? Еще бы! – усмехнулся старик. Он разжал другой кулак: и на этой ладони – конфета.

Эрнест молча, сосредоточенным взглядом смотрел на конфету, точно что-то соображая.

– Ты что? – спросил отец.

Сын молчал, все так же не отводя взора от конфеты. Вдруг он вскочил.

– Эврика!

– Да что ты?

– Как просто! Одна "сигара" у майора, другая – на самолете…

– Почему две? – спросил старик.

– Как и у тебя с конфетами: для верности.

– Дауллоби не говорил…

– В первый раз, может, была одна, теперь – две. Испытание более ответственное…

– Пустяки! Он взял бы с собой вниз обе. Помнишь, насколько важным он считал, чтобы испытание провалилось? Зачем бы он оставлял вторую "сигару" на самолете?

– Постой! А что, если?.. Представь себе, отец: вдруг Ундрич сомневался не в механизме "сигар", а в людях!

– Ты думаешь, что вторую "сигару" он поручал класть кому-то другому?

– Конечно. Например, механику… Или ты считаешь это невозможным?

– Почему невозможно? – усмехнулся старик.

– Ты заметил, отец, где появился огонь?

– На фюзеляже, ближе к хвосту?

– Совершенно точно! Это не вполне соответствует тому, что говорил Дауллоби. Он клал "сигару" у окна кабины, ближе к голове самолета…

– Да…

– Значит, загорелась не его "сигара", а другая! Ни Дауллоби, ни мы этого не предвидели. Ундрич оказался хитрей. Дауллоби погиб бесцельно.

– Бесцельно! Как ты можешь это говорить, Эрни! Мы не можем этого допустить!

– А что делать? Все стало так правдоподобно! Ну, используем мы письменное свидетельство Дауллоби, а нам в ответ: самолет все-таки загорелся! Вторая же "сигара" – это только наши домыслы. Как доказать?

– И все-таки мы не можем уступать, – решительно сказал Чьюз. – Подумай сам: если это самовоспламеняющийся состав, мы виноваты в том, что не удержали Дауллоби.

– Не может быть самовоспламеняющимся, – возразил Эрнест. – Повторяю, в зале я достаточно рассмотрел испытание лучей на мелких моделях. Лучи были ясно видны: ни воспламеняющимся составом, ни часовыми механизмами нельзя было бы добиться такого точного совпадения. Едва луч касался объекта, тот загорался. Это фотоэлемент.

– Но позволь, Эрни, будь это фотоэлемент, костюм майора не загорелся бы…

– Ах, отец, ты все еще идеализируешь людей! Даже таких, как Ундрич. Вот ты говоришь, что как бы там механизм ни испортился, не мог прожектор так отклониться, чтоб луч попал на парашютиста. А если механизм и не портился?..

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что Ундрич сознательно повернул прожектор, направил лучи на Дауллоби и сознательно сжег его, чтобы избежать разоблачения. Он знал, что Дауллоби несет "сигару".

– Откуда знал?

– Мы же заметили, где появился огонь на самолете. Значит, Ундрич легко определил, что свою "сигару" Дауллоби не положил, загорелась другая…

– Он мог предположить, что она просто отказала по техническим причинам, – возразил старик. – Откуда он знал, что она осталась у Дауллоби?

– Конечно, точно не знал. Ну, а на всякий случай пощупал Дауллоби. Нет "сигары" у Дауллоби – ничего не случится, лучи ведь безвредны и при солнце невидимы, есть – пусть пеняет на себя!

– Но ведь это же сознательное убийство! – воскликнул старик.

– Мне помнится, отец, на аэродроме ты и назвал его убийцей. Значит, не в прямом смысле? А он – самый настоящий убийца! Думаешь, ему совесть помешает убить, если ему грозит разоблачение? Или он боится следствия и суда?

– Этого я не думаю, – печально сказал Чьюз. – Боже мой, боже мой! Сколько же гадости в людях!

– Брось, отец! Какие это люди! Враги людей! Ни жалеть о них, ни щадить их!

– Ни щадить, ни жалеть я не собираюсь, – все так же печально сказал старик. – Только бы сил хватило…

– У тебя? О, отец! Ты не из тех, кто уступает!

4. Профессор Уайтхэч обеспокоен

Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.

Эпиктет. «Руководство»

Делать веселую мину при плохой игре – что может быть неприятней этого?! И тем не менее профессор Уайтхэч с ужасом сознавал, что эта глупая игра стала его постоянным занятием вот уже в течение двух с лишним месяцев. Он стал акционером «Корпорации Лучистой Энергии», где должно было изготовляться оборудование для «лучей Ундрича», он был назначен председателем научной комиссии по испытанию «лучей Ундрича», ему придется подписывать акт, придется выступать на аэродроме перед публикой – он должен будет сам раздувать славу Ундрича, которого он ненавидел, а при всем том он по-прежнему решительно ничего не знал о самом изобретении!

Попробовал было Уайтхэч отказаться от назначения на пост председателя научной комиссии, но в военном министерстве попросили объяснить причину отказа, и Уайтхэчу пришлось уступить. И эти муки будут длиться до тех пор, пока он наконец не добьется решающего успеха в своих работах. Но "лучи Уайтхэча" упорно не давались в руки!

Гибель летчика-испытателя Дауллоби и озадачила и поразила Уайтхэча. Он не мог не понимать, что тут что-то неладно. Механизм, управляющий вращением прожектора, был обследован сейчас же. В нем действительно не хватало одной мелкой детали, что и делало невозможным управление прожектором. И все же это решительно ничего не объясняло. Во-первых, эта деталь в самом начале испытаний, очевидно, была, раз удалось направить лучи на самолет, почему же она вдруг исчезла? Во-вторых, без нее управление было просто невозможно и, в-третьих, если даже допустить, что управление отказало как раз в тот момент, когда прожектор оказался случайно наведенным на спускавшегося парашютиста, то почему в этот момент не были выключены лучи? Ведь самолет уже горел, лучи не были нужны. Объяснения Ундрича ничего не объясняли. Впрочем, давал он объяснения с таким видом, который явно говорил: "я понимаю, что это чепуха, понимаю, что и вы всё понимаете, да попробуйте сделайте со мной что-нибудь". И Уайтхэч знал, что Ундрич прав: не засадить же в тюрьму изобретателя столь нужных стране "лучей смерти"!

В тот же вечер Уайтхэч был вызван к президенту Бурману. Уайтхэч изложил свои соображения.

– Что же, вы исключаете несчастный случай? – спросил президент.

– Совершенно.

– Не можем же мы предположить, что Ундрич направил лучи на летчика умышленно?..

– Это уже не в моей компетенции, господин президент. Военный следователь разберется лучше…

– Военный следователь? Хорошо, профессор, предоставьте это нам… Но нужно заключение комиссии… Мы не можем ждать, пока кончится следствие. Страна хочет знать.

– Я сказал свое мнение…

– Нет, профессор, не годится. Дело деликатное… Незачем поднимать шум раньше времени. Пока согласимся на несчастном случае.

– Пока? А в каком я буду положении, если следствие обнаружит преступление?

– Невероятно! Сами подумайте, зачем бы он это сделал? Ну, допустим даже, какие-нибудь счеты, вражда, что же, он другого способа не нашел бы разделаться с летчиком? Так публично… Чепуха! Преступники так не поступают…

– Повторяю, господин президент, не моя компетенция… Но не могу ж я…

– Постойте, постойте, профессор! Вы говорите, там не хватало детали, необходимой для управления. Так и напишите…

– Господин президент, это не могло…

– А вы об этом не пишите… Что, вы обязаны докладывать свои соображения публике? Так и напишите: при расследовании было обнаружено отсутствие в механизме прожектора одной детали, что и нарушило управление прожектором. Ведь это же верно?

– Верно, но…

– А вы без "но"… Поставьте на этом точку. Ведь если вы скажете больше, то надо объяснить, затем это было сделано. А этого вы не можете… Ну, а уж дело следствия выяснить, как и почему исчезла деталь…

В конце концов, Уайтхэч, как обычно, уступил. На следующее утро в газетах появилось краткое заключение комиссии за его подписью.

Впрочем, все это совершенно не успокоило его. Тут была какая-то загадка, тайна, невозможно было понять, в чем она, а понять это нужно было во что бы то ни стало…

В этом раздраженном состоянии Уайтхэч на другой день и пребывал в своей лаборатории ь1, когда секретарша сообщила, что с ним желают говорить по телефону.

– Кто? – недовольно спросил Уайтхэч.

– Мужской голос. Не назвал себя…

– Спросите, кто.

Через минуту секретарша вернулась:

– Профессор Чьюз.

– Чьюз? – Уайтхэч был крайне изумлен: вот уж кого он никак не ожидал! Чтобы после того неприятного разговора Чьюз сам, первый, позвонил! Непонятно…

Уайтхэч прошел из лаборатории в кабинет, взял телефонную трубку. Да, Чьюз желал с ним встретиться. Уайтхэч просил приехать к нему домой вечером; принять Чьюза в государственной лаборатории он не решался.

Телефонный звонок настроил его еще более тревожно. Что-то ему подсказывало, что посещение Чьюза связано с катастрофой на аэродроме. Зачем, в самом деле, Чьюзу понадобилось встретиться с ним?

Предстоящая встреча была чрезвычайно неприятна. Но уклониться от нее было невозможно. Да, наконец, он и хотел знать, что нужно от него Чьюзу.

Чьюз прибыл точно в назначенный час. Уайтхэч ждал его. Оба ученых холодно поклонились друг другу, избегая рукопожатия.

– Возможно, вы догадываетесь, профессор Уайтхэч, о чем я хочу говорить с вами? – начал Чьюз и, не ожидая ответа, добавил: – Я читал ваше заключение по поводу несчастного случая во время вчерашнего испытания. Да, несчастного случая… – повторил он с явной иронией.

Уайтхэч, насупившись, ждал.

– Не думаю, чтобы это было похоже на заключение ученой комиссии, – так же иронически продолжал Чьюз. – Впрочем, это мое личное мнение… Мы расходимся с вами, профессор Уайтхэч, во взглядах. Но до сих пор я считал вас ученым. Позвольте же предложить вам, как ученому, один вопрос. Когда вы были у меня, вы заявили, что нужные вам лучи вы скоро откроете, потому что под вашим руководством работает инженер Ундрич. Так вот: означает ли это, что вам известна сущность изобретения Ундрича?

Уайтхэч был застигнут врасплох. Вот, что все время мучило его, ставило в ложное положение…

– Странный вопрос! – сказал он. Он хотел произнести это пренебрежительным тоном, но сам почувствовал, что не получилось. – Во всяком случае, я не считаю для себя возможным отвечать…

– Почему же? – мягко, почти дружески спросил Чьюз. – Ведь я же не прошу сообщить мне, в чем эта сущность. На военный секрет я не посягаю. Прошу сказать одно: вы-то сами знаете этот секрет?

– Мне нечего добавить к тому, что я сказал, – угрюмо отвечал Уайтхэч.

– Боже мой, – усмехнулся Чьюз, – это ответ не ученого, а министра в парламенте! Впрочем, профессор Уайтхэч, вы сказали гораздо больше, чем предполагаете.

Чьюз поднялся, поклонился и вышел. Теперь уже Уайтхэч готов был остановить его, спросить, узнать, что это все значит. Но он удержался.

В самом деле, что все это значит? Зачем Чьюз приезжал к нему? Чьюз хотел узнать у него, известен ли ему секрет изобретения Ундрича. Значит, он предполагает, что секрет может быть Уайтхэчу и неизвестен. Откуда такое предположение? Зачем Чьюзу это знать? Почему он хотел это узнать именно теперь, после катастрофы на аэродроме? Нет ли тут прямой связи?

Чьюз уже давно уехал, а Уайтхэч, сидя в своем кабинете, продолжал ломать голову над смыслом неожиданного визита. Как Чьюз сказал? "Мы расходимся с вами во взглядах, но до сих пор я считал вас ученым. Позвольте предложить вам вопрос как ученому…" Как ученому… Чьюз, несмотря на расхождение во взглядах, доверяет его научному авторитету… Зачем же ему понадобился авторитет Уайтхэча? Значит, Ундрич для него не авторитетен? Даже после такого изобретения? И изобретение не авторитетно? И это как раз после несчастного случая на аэродроме! А если тут действительно преступление? Очевидно, что-то Чьюз знает… Сколько иронии было в его словах: "Несчастный случай". Ах, какую глупость он сделал, что уступил и согласился подписать заключение комиссии. Какая неосторожность!

Уайтхэч потянулся к телефонному аппарату на столе и набрал номер.

– Алло! Мне нужен президент. Да, да, сам президент, господин Бурман. Говорит профессор Уайтхэч. Да, нужен немедленно, срочно… Заседание? Хорошо, как только освободится, прошу позвонить мне…

Уайтхэч положил трубку. Черт возьми, положение тревожное! А если у Ундрича нечисто? Разве в самом деле не оказалось неожиданным его изобретение? Разве можно было предположить, что он способен на него? Кто проверил изобретение, кто его принял?

Уайтхэчу вдруг отчетливо припомнилось то заседание у президента Бурмана, когда Реминдол требовал, чтобы пока, до открытия настоящих лучей, хотя бы что-нибудь "эффектно" показали. "Хотя бы только показать, но эффектно показать", – повторял генерал. Он вспомнил свое смущение. Как он был наивен! А президент, видимо желая подбодрить его, объяснил, что это просто дипломатия, а, известно, дипломатия для того и существует, чтобы обмануть и припугнуть противника. "Я ученый, а не дипломат", – ответил он им. Конечно, какой он дипломат! Его обвели вокруг пальца. Нашли "ученого" посговорчивее – Ундрича. А что, если вся эта история с разделением на отдельные лаборатории была придумана Реминдолом, чтобы развязать Ундричу руки?..

Чем больше Уайтхэч над этим думал, тем более он убеждался, что это так. И несчастный случай на аэродроме с этим связан. Чьюз это знает. Конечно, знает!

Уайтхэч кипел от негодования. Он уже не сомневался, что Ундрич попросту авантюрист. Но, в отличие от Чьюза, Уайтхэча возмущало не то, что мошенник пробрался в науку и осквернял ее. Нет, его возмущало, что Ундрич обманом добился славы и потеснил его, Уайтхэча. Его возмущало, что он втянут в грязное дело. Вскроется оно – что подумают, что скажут о нем? Как доказать свою непричастность? Погибнет его научный авторитет, его незапятнанное имя!.. Сейчас ему верит даже Чьюз. Пока верят, спасать имя, спасать честь!..