Текст книги "«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи"

Автор книги: Сергей Бузинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Павлюк! – окликнул он матроса, который, судя по доносящимся из соседней каюты звукам, до сих пор занимался взломом матросских рундуков. – Бери, что нашел, и иди сюда.

– Тута я, вашбродь! – Павлюк вышел из матросского кубрика, прижимая одной рукой к груди сверток с какими-то предметами, а второй удерживая массивный корабельный топор.

– Возьми мешок, а я последний кубрик осмотрю! – Арсенин с видимым облегчением поставил одеяло с сундуком на палубу и шагнул в офицерскую каюту.

Каюта отличалась от матросской только обеденным столом, принайтованным посередине, да наличием всего двух двухъярусных коек. Бегло осмотрев рундуки, которые никто не удосужился запереть, Арсенин обнаружил кучу различной одежды да необходимых в быту моряка вещей, но на какие-либо документы не было и намека. Закончив досмотр, так и не давший ответов на вопросы, Арсенин крикнул Павлюка и вышел на палубу.

Возле ходовой рубки его поджидали Коротков и двое матросов из двух других партий. Увидев Арсенина, Коротков явно обрадовался:

– Вот и капитан! Теперь давай, Самсонов, сам все капитану и расскажи!

– Так что, ваше благородие, в форпике нашли мы еще одного мертвяка с ружжом. Он, видать, пулю в горло получил, да не сразу померши. В форпик залез, да там Богу душу и отдал. На нижней палубе да в трюме ящики какие-то стоят. Чего в тех ящиках, что на палубе, мы ишо не смотрели, а в тех, что в трюме положеты, там ружья лежат. Сколь точно – врать не буду, однова – много их, таких ящиков-то.

– Благодарю за службу, – Арсенин кивком поблагодарил матроса. – Боцману скажи, что я распорядился на вечерней чарке всем, кто в досмотровые партии ходил, двойную порцию выдать. А сейчас собирай людей и на «Натали» возвращайтесь. Павлюк! Стой! Тебя эта команда не касается, ты со мной пойдешь. Ну, а у вас какие успехи, Иван Федорович?

– Да ничем особенным похвалиться не могу, – Коротков скромно пожал плечами, – помимо тех мертвецов, что вы уже видели, мы еще двоих в шлюпке нашли, оттуда отстреливались… От кого – не ясно… Ни карт, ни коносаментов, ни каких иных бумаг мы не нашли, только в ящике флагов стран разных, поди, десятка с два. Чье судно, куда шло, с кем воевало и почему, один Господь ведает. Хотя, исходя из того, что сейчас во французском Сиаме вовсю война идет, можно сделать некоторые предположения. Только зачем? Мы ж не полиция, в конце-то концов. А с судном, грузом да с мертвым экипажем, что делать-то будем, а, Всеслав Романович?

– Мертвецов отпеть да по морскому обряду схоронить… – начал отвечать на вопросы старпома Арсенин, но закончить фразу не успел.

– А по какому обряду отпевать-то будем? Вдруг они католики или вовсе лютеране, не приведи Господи? – озабоченно произнес Коротков. – Мы-то все православные, не нехристи какие…

– Вот по православному обычаю и отпоем, – отмахнулся Арсенин. – Я сам молитву прочитаю. Вера у нас, быть может, и разная, но кровь одна – соленая. По добру или по худу они жизнь прожили, того нам не ведомо, а без молитвы хоронить нехорошо будет. Теперь дальше. Груз весь перенести на «Натали», во Владивосток прибудем – продадим. По призовому праву груз наш, а винтовочки, они не копейки стоят, так что хороший приварок к жалованью для всего экипажа выйдет. Да и не только от винтовок.

Пресекая еще не заданный вопрос Короткова, Арсенин указал на одеяло в руках у Павлюка:

– В мешочке этом приварка как бы не больше, чем от груза найденного будет, но об этом на родном борту поговорим. А сейчас возвращаемся. Как переберемся, вы, Иван Федорович, боцману распорядитесь, чтобы находки на наш борт живенько перенесли. Как мертвых схороним – отходить будем, домой пора.

– А с самим судном чего? С собой поведем или так оставим? Все ж за посудину сию неплохие деньги выручить можно, – озабоченно протянул Коротков.

– Нет, Иван Федорович, бригантину мы с собой не потащим. Палубной команды у нас маловато, да и потом, что с ней делать? До ближайшего порта тащить? Так потом на ней команду оставлять придется, пока все формальности соблюдут, хозяев отыскивая… Коли не найдут, забирать эту скорлупку надо. А там то ли домой вести, то ли на месте продавать, муторное это занятие, да и время на него сколь уйдет. Бросаем дамочку в море, и точка. Не стоит она хлопот таких. Визгу много – шерсти мало.

Последующие несколько часов вся палубная команда и часть кочегаров из отдыхающей смены перетаскивали ящики с бригантины на «Натали», обливаясь потом и задыхаясь от тлетворного запаха разлагающейся плоти. Несмотря на усталость и категорическую нехватку воздуха, а может, и сугубо по этим двум причинам, мат сыпался в несколько раз чаще, чем при обычных погрузках или бункеровках. После того как последний ящик оказался на борту парохода, быстро отшвартовались. Проведя несколько маневров машиной и отойдя на кабельтов от борта бригантины, вахтенный штурман дал в машинное отделение команду: «Полный ход». По пароходу волной пронесся солидарный выдох облегчения.

Весь день до вечера Арсенин провел в своей каюте, сортируя содержимое найденных в сундуке мешков, а вечером, пользуясь тем, что на торговых судах не прижилась военная традиция капитану трапезничать отдельно от остальных членов экипажа, он первым пришел в кают-компанию, спрятав под столом мешок с найденным кладом. В течение всего ужина главной темой застольных разговоров являлась бригантина с мертвым экипажем, с обязательным высказыванием предположений о судьбе команды и их последующим обсуждением.

Коротков, чуть ли не приплясывая от возбуждения, доложил офицерскому собранию, что на «Натали» перегрузили чуть больше трех тысяч американских винтовок системы «Винчестер» и полторы сотни тысяч патронов к ним.

– А я по справочникам смотрел, господа, это на тридцать тысяч фунтов мы себе подарочек нашли! – восхищенно всплескивал руками старпом. – Три или четыре фрахта отработать надо, чтоб такие деньжищи огрести! А если их еще и на черном рынке продать… – Иван Федорович пододвинул к себе салфетку, вынул из кармана кителя карандаш и под добродушные усмешки офицерского состава погрузился в расчеты.

– Господа! Пока милейший Иван Федорович подсчитывает наши выгоды от оружейной торговли, я имею ко всем присутствующим дело весьма деликатного свойства, – сказал тем временем Арсенин, выкладывая на стол свои находки. – Даже с учетом моих более чем скудных познаний в области ювелирного дела и неизбывной ненависти к ростовщикам и ломбардам полагаю, что вот эта оказия составляет сумму, значительно превышающую стоимость найденного нами оружия. И сверх того, как я потрачу свою долю от приза, меня беспокоит сейчас лишь один вопрос: можем ли мы в полной мере доверять команде?

– Матерь Божья, вседержительница-всезаступница! Это ж откеля такое богатейство-то взялось? – Вестовой, пытаясь одновременно и перекреститься, и удержать разнос с бутылками вина, озвучил витавший в воздухе общий вопрос.

– Сразу хочу пояснить уважаемому собранию и его вольнослушателям! Все, что вы сейчас видите на столе, принадлежит не только нам, но и экипажу!

Арсенин, вдоволь налюбовавшись на ошарашенную физиономию вестового, обратился к матросу напрямую:

– Ты, голубчик, когда команде об увиденном рассказывать будешь, преувеличивай хотя бы не больше чем в два раза. А то дойдет дело до дележа, так скажут, что офицеры себе все загребли…

Матрос, совершенно ошалев от увиденного, закивал головой, словно китайский болванчик, перекрестился и долго божился, что, кроме как правду, никто от него другого и не услышит.

– Считайте мой вопрос риторическим, – улыбнулся Арсенин, как только вестовой удалился. – Хотя некоторые меры предосторожности принять, безусловно, следует. Природу найденного нами клада я объяснить не могу, а потому ограничимся предположением, что он попал к нам в наследство от контрабандистов, вероятнее всего американского происхождения. Посему предлагаю помянуть покойных, какими бы худыми людьми они ни являлись, и, соответственно, выпить за наш успех, благо, что вино уже принесли.

Арсенин попытался вывести своих офицеров из ступора, но, не дождавшись более или менее вразумительной реакции, взял со стола серебряный колокольчик и несколько раз резко взмахнул рукой. Раздавшийся звон заставил людей прийти в себя, и вот уже один за другим офицеры стали отводить взгляд от усыпанной золотом и драгоценностями столешницы.

Утром следующего дня Арсенин вызвал к себе боцмана, поручил тому отобрать из экипажа дюжину наиболее благонадежных и рассудительных матросов и привести к нему. После прибытия старослужащих по новому распоряжению капитана верных матросов вооружили. Двоих поставили на пост возле трюма с оружием, одного матроса с винтовкой Арсенин оставил охранять свою каюту. И лишь предприняв данные меры предосторожности, Всеслав отдал команду построить весь свободный экипаж.

– Господа матросы! Не далее как вчера, действуя сообразно международному призовому праву, мы сняли с брошенной в море бригантины груз оружия, который будет продан во Владивостоке. Далее вырученные за груз средства будут поделены между ВСЕМ экипажем, согласно все тому же закону!

Арсенин, прислушиваясь с радостному ропоту матросов, прошелся вдоль строя:

– Но это еще не все! На том же корабле, о чем вам, вероятно, уже исчерпывающе вестовой Сенька Ожегов поведал, я нашел небольшой сундучок с золотыми монетами и самоцветными камнями. Выручка от продаж этой находки также будет поделена на весь экипаж.

Над строем моряков пронесся радостный гул.

– Что бы вы там себе ни напридумывали, сундучок и впрямь небольшой! – пытался остудить охватившую строй эйфорию капитан. – Кто мне не верит, пусть у Павлюка спросит, он вчера этот сундук на своем горбу таскал. А чтоб не возникло ни у кого лишнего соблазна, до прихода во Владивосток сей сундук с кладом будет храниться в моей каюте, возле которой отныне и до родного порта выставлен вооруженный караул. Как домой придем, я на борт оценщика приглашу, он при всей команде оценку сделает. До каждого желающего будет доведена сумма клада и выручки от продажи. Слово чести, что лично прослежу за тем, чтобы каждый свое получил сполна. А сейчас команде: разойтись по заведованиям!

Над палубой парохода разнеслось громогласное, наполненное нечаянной радостью троекратное «Ур-р-ра-а!!!», сменившееся слаженным топотом двух сотен матросских ног, возвестившим о том, что авторитет капитана на судне непререкаем.

Оставшиеся две недели плавания Арсенин, опасаясь, что золотая лихорадка застит кому-нибудь разум, спал только урывками, держа под подушкой пару заряженных револьверов. Однако худшие его ожидания не сбылись. Большая часть экипажа состояла из уравновешенных взрослых людей, ходивших в море не первый год и прекрасно осознававших, что бунт до добра не доведет. Если и зарождались среди команды дурные мысли, то они на корню пресекались боцманом и самими матросами. И все же, когда на горизонте показался Владивостокский порт, Всеслав испытал нешуточное облегчение – половина дела сделана. И потому, когда Арсенин, отчитываясь о проделанном рейде, в разговоре с Бринером небрежно выложил на стол горсть золотых монет в россыпи драгоценных камней, никаких чувств к сокровищам, помимо скуки, совмещенной с полным равнодушием, он не испытывал.

Бринер же, в свою очередь, приятно удивился находке. Нет, деньги его, одного из богатейших людей Владивостока, волновали мало. Скорее, в душе старого авантюриста шевельнулось нечто, напоминающее о бурной пиратской молодости… и еще пришло ясное осознание того факта, что стоящему перед ним молодому капитану можно доверять в полной мере. Впрочем, семь процентов, причитавшихся ему как владельцу судна, Бринер также дарить никому не собирался.

Утром следующего дня на борт «Натали» прибыл ювелир-оценщик. Перед сходнями выставили вооруженный караул, на палубе расстелили брезент, на который перед глазами восхищенной команды и высыпали найденные сокровища. Ювелир восхищался не менее простых матросов, и пока он ползал два часа кряду по брезенту, рассматривая то камни, то монеты, регулярно издавал восторженные возгласы.

Через неделю, с помощью Бринера и при его непосредственном участии, привезенные Арсениным винтовки продали купцам, торгующим с Камчаткой. Еще через какое-то время по частям реализовали монеты и камни, и после дележа оказалось, что Арсенин стал обладателем шестнадцати тысяч фунтов стерлингов, моментально перейдя в полусвете Владивостока в категорию выгодных женихов. Что делать с такой кучей денег, он не знал; жениться не хотел, устраивать загул не умел, да и считал подобное прожигание средств и жизни безумным расточительством. Он уже стал всерьез задумываться над предложением Бринера приобрести небольшой пай в Морской Компании, как в газетах появилось сообщение, что судовладельческая компания «Бернгстрем» прекращает свое существование и распродает свое имущество, в том числе и свой флот.

Арсенин помнил, что в дальнем углу Золотого Рога стоят несколько посудин, принадлежащих разорившемуся предприятию, причем пара из них – морские пароходы, и решил из любопытства нанести визит на продаваемые суда.

Узнав о цели вояжа, сопровождать капитана напросился штурман Силантьев, чему Арсенин обрадовался.

Офицеры начали досмотр с речных пароходов, проведенный, впрочем, достаточно бегло. Придя к совместному выводу о том, что по реке судно иной раз бывает провести труднее, чем по морю, капитан и штурман, совпав во мнении о том, что горше участи речных моряков разве что судьба нерчинских каторжан, перешли к стоянке морских судов.

Арсенин остановился возле парусно-винтового трехтысячника с ржавыми бортами, надломленной стеньгой на фок-мачте и жутко закопченной трубой, но тем не менее носившего претенциозное название «Премиум». Первое впечатление от увиденного им судна оказалось не то чтобы отвратительным, но и от хорошего находилось очень далеко. Однако чем-то необъяснимым пароход все же привлек капитана. Так умудренный опытом конезаводчик способен разглядеть в неуклюжем еще жеребенке будущего фаворита.

Пока Арсенин и Силантьев рассматривали ржавое корыто, к ним подбежал торговый агент, который за несколько минут успел напеть столько дифирамбов осматриваемому моряками пароходу, что иному восточному акыну, воспевающему сатрапа, при разумной экономии хватило бы на полгода. Если верить словам агента, то «Премиум» являлся едва ли не лучшим произведением немецких верфей за последние десять лет. А цена в двадцать тысяч фунтов стерлингов просто смехотворна и является чуть ли не десятой частью настоящей стоимости.

Вполне закономерно не поверив агенту на слово, Арсенин и Силантьев решили полностью осмотреть пароход.

Опустевшее судно напоминало собой разоренное гнездо в старом заброшенном парке, уныло взирая на посетителей пустыми квадратными глазницами ходовой рубки. Тоскливо скрипели стеньги, мачта грустно покачивала реями с убранными парусами, звук шагов Арсенина и Силантьева гулким эхом разносился по внутренним помещениям парохода, отскакивая от переборок и теряясь в лабиринте переходов.

Осматривая машинное отделение, Арсенин отметил про себя, что, несмотря на запущенный вид и явно небрежную эксплуатацию в последнее время, паровая машина все же новая и установлена на пароходе совсем недавно.

Через несколько часов хождения по «Премиуму» Арсенин и его штурман вновь поднялись на палубу, где на складном стульчике мирно посапывал дожидающийся их агент. Не тревожа его сон, моряки перешли на бак, где закурили и начали обмен впечатлениями. По общему мнению, пароходик показался достаточно приличным, и, если не лениться и вложить в его оснащение достаточные средства, то судно могло бы еще долгие годы верой и правдой служить владельцу.

Быть капитаном и одновременно арматором собственного судна! Кто из судоводителей не мечтал об этом? Наверное, многие, и Арсенин тоже, чего скрывать, относился к их числу. Он с радостью бы приобрел сей кораблик, но цена… Двадцати тысяч у него не имелось, и поэтому следовало для начала насколько возможно сбить цену. Наскоро распределив роли, моряки потушили папиросы и пошли будить агента.

После почти что часового торга, в ходе которого Арсенин и Силантьев, меняя тон с унылого и безразличного на делано-возмущенный, перечисляли сугубые недостатки выставленного на продажу парохода, не приводя при этом ни одного достоинства, агент понемногу начал сбавлять цену. Но и сумма в восемнадцать тысяч фунтов стерлингов представлялась для покупателя запредельной, и все началось сначала. К вечеру, измученные, но довольные друг другом, Арсенин и агент расстались, сойдясь на сумме в пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

Тем же вечером свежеиспеченный судовладелец посетил Бринера, которому сообщил, что приобретает свой пароход и хотел бы продолжить совместную работу, но уже на несколько других условиях, как самостоятельный капитан.

Немного подумав, Бринер предложение Арсенина одобрил, поинтересовавшись при этом, как Всеславу удалось приобрести пароход за имевшуюся у него, прямо говоря, невеликую сумму и хватает ли ему средств для оснастки судна.

Обрадовавшись, что разговор свернул в нужное русло, Арсенин в лицах изобразил сцену торга с агентом и тут же попросил Бринера одолжить ему три тысячи фунтов стерлингов сроком на один год для того, чтобы привести судно в порядок и подготовить пароход к походу. Подумав, Бринер согласился, но с условием займа в одиннадцать процентов годовых, что являлось очень неплохим предложением, так как в банке получить такую сумму меньше чем под пятнадцать процентов представлялось крайне затруднительной затеей.

Через полтора месяца Всеслав стал уже полноценным собственником парохода, названного им «Одиссей». Следом за своим капитаном на новое судно перевелись штурман Силантьев и боцман Ховрин. К удивлению капитана, Силантьев отказался от должности старшего помощника, пожелав остаться на должности первого штурмана. Свой отказ Силантьев мотивировал тем, что забот-хлопот у старпома не в пример больше, чем у штурмана, а вот вероятность стать когда-либо номером первым на этом судне равна нулю.

В один из дней, когда Арсенин в очередной раз навестил доки, контролируя ремонт «Одиссея», он обратил внимание на высокого, сутулого, но при этом довольно полного мужчину в потертой рабочей тужурке с нашивками старшего помощника. Мужчина пытался что-то доказать своему собеседнику в цивильном платье, внешне похожему на вальяжного барчука, с таким чувством, что его отвисшие «польские» усы приподнимались к пухлым щекам при особо энергичных выражениях. Остановившись и прислушавшись, Всеслав выяснил, что человек с нашивками старпома доказывает визави необходимость проведения ряда ремонтных работ. Причем усач вносит предложения дельные и правильно аргументированные, а «барчук», напирая на то, что если до сей поры его все устраивало, значит, перемены не потребуются и впредь, на все доводы отвечает отказом. Дождавшись, пока вальяжный господин удалится, старпом сплюнул ему вслед, расправил фуражку, до этого зажатую в кулаке, и, вынув папиросу, стал с силой хлопать по карману тужурки в поисках спичек. Арсенин, сделав несколько шагов, приблизился к старпому, поджег спичку и аккуратно поднес ее мужчине:

– Я вижу, вы в затруднительном положении, сударь. Позвольте вам помочь.

«Поляк» удивленно посмотрел на неслышно подошедшего Арсенина, оценил его капитанские нашивки и, улыбнувшись в ответ, благодарно кивнул:

– Премного меня обяжете. Рад буду составить знакомство с паном.

– В таком случае разрешите представиться: Арсенин Всеслав Романович, капитан трехтысячетонника «Одиссей». – Всеслав, дождавшись, пока мужчина прикурит папиросу, склонил голову в коротком поклоне.

– Политковский Викентий Павлович, старший помощник капитана с речного парохода «Кострома», – в свою очередь поклонился «поляк».

– Вы меня извините, Викентий Павлович, я невольно оказался свидетелем вашей, так сказать, беседы и премного удивился. Не каждый день встретишь человека, дающего столь дельные советы; и уж, слава богу, мне очень редко встречались люди, не желающие относиться к подобным советам серьезно.

– Да вы просто счастливец, Всеслав Романович! – всплеснул руками Политковский. – А я вот вынужден регулярно общаться с этим… представителем директората. Нех ме ясны перун тшасьне! [1]1
  Разрази его гром ( польск.).


[Закрыть]Да будь мне куда идти, давно бы ушел, чем вот так, как дурень, перед ослом скакать!

– Если я не ошибаюсь, вы не только старпом, но и поляк? – улыбнулся собеседнику Арсенин.

– Как вы догадались? Неужели следили, матка боска? – широко улыбнулся в ответ Политковский. – Если же всерьез, то я действительно поляк и весьма этим горжусь! И не просто поляк, а шляхтич древнего рода, – гордо вскинул голову старпом, однако тут же снова улыбнулся: – Хотя, впрочем, если главным признаком шляхтича почитается спесь, то вот этим шляхетским достоинством я обделен начисто. Моего отца сослали в Сибирь за участие в восстании. Моя мама русская. Отец женился в Сибири, и, представьте себе, будучи поляком, умудрился воспитать меня как русского! Хотя… а вам, кстати, какое дело до того, что я поляк?! – вновь нахохлился Политковский.

– Конечно, если вы согласитесь на меня работать, я не смогу вам предложить компанию в соблюдении католического обряда. – Арсенин примирительно поднял ладони вверх. – То есть, чтобы вы меня правильно поняли, до того, что вы поляк, мне дело ровно такое же, как если вы родились бы якутом. А вот до того, что вы отличный знаток своего дела, которому новая работа необходима почти так же, как мне – старший помощник, очень даже есть.

Так на «Одиссее» появился старший помощник, и за последующие несколько лет Арсенин ни разу не пожалел о сделанном им в девяносто третьем году выборе.

Политковский не только взвалил на себя огромную часть работы, пока Арсенин и Силантьев рыскали по городу в поисках еще двух штурманов, старпом также привел на судно отличных специалистов Кожемякина Никиту Степановича, который занял должность старшего механика, и судового врача Карпухина Петра Семеновича. И это не считая того, что на пару с Ховриным он занимался набором судовой команды, умудрившись при этом переманить на судно в должность кока повара-японца из уважаемой в порту ресторации. Какие посулы пустил в ход расторопный поляк, осталось неизвестно, однако с известных пор кухня «Одиссея» стала не просто предметом зависти, но и диковиной, повидать которую стремились многие портовые начальники и члены городской управы.

Всеобщими усилиями к началу сентября 1893 года «Одиссей» ничуть не напоминал то унылое судно, купленное Арсениным за полцены. Заново выкрашенный, уверенно сияя обновленными рангоутом и такелажем, пароход, легонько попыхивая трубой, словно бездумный гуляка папиросой на бульваре, подошел к грузовому причалу Морской Компании Бринера, чтобы уйти в первый самостоятельный рейс к берегам Японии.

До наступления зимы Арсенин успел сделать еще два рейса в Нагасаки, после чего был вынужден поставить судно на якорную стоянку и распустить на зиму практически весь экипаж, кроме двух смен кочегаров. Однако к началу новой навигации команда собралась практически в том же составе, а нескольких недостающих матросов наняли в считаные дни. С Бринером Арсенин расплатился в срок, но еще почти два года работал в тесном сотрудничестве с его компанией, переходя на зиму на Индийские линии.

Дальнейшее же их сотрудничество прервалось по воле владельца компании. Причиной тому послужило вовсе не недовольство действиями контрагента, как могло бы показаться, а склонность Бринера к авантюрам, в том числе и политическим. Старый швейцарец принял участие в рискованной политической игре, связанной с корейским престолонаследником, и на фоне возникших дипломатических осложнений с Японией сам посоветовал Арсенину на некоторое время воздержаться от сотрудничества, дабы не дискредитировать себя в глазах некоторых восточных партнеров.

А в 1896 году Арсенин получил ряд предложений от немецких торговых фирм и сменил Японское море на Средиземное и Черное.

Вот так в конце января 1899 года «Одиссей» под командой Арсенина принял фрахт от Стамбула до Мариуполя. Однако шторм на широте Ялты внес в судьбу капитана и его экипажа свои коррективы, и вместо точки назначения пароход с хозяином и командой попал в Одессу.

Кабы знать, к чему в конце концов это приведет, он наверняка постарался бы дотянуть своего «Одиссея» до Мариуполя… Но! Выбор был сделан, и всем давно известно, что прежде чем попасть домой, Одиссей, тот самый, что у Гомера, пережил множество различных приключений, назвать которые веселыми и беззаботными вряд ли у кого язык повернется.