Текст книги "Реверс"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Александр Громов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Кем?

Матвей фыркнул, как фыркает лошадь, когда ей в ноздрю лезет муха.

– Почему солнце светит? Почему мир плоский? Кто создал Стеклянную площадь? Не приставай. Таково фундаментальное свойство мира, понял? Отсюда и схожесть бреда новоприбывших. Это тоже фундаментальное свойство. Нет, я пока не утверждаю, что так оно и есть, но в качестве рабочей гипотезы, по-моему, годится. И лично мне кажется, что это продуктивная гипотеза. Есть возражения?

– Чем же она продуктивная? – кисло поинтересовался Макс.

Матвей даже руками всплеснул.

– Что, не понимаешь? Само собой, вопросы типа «что было до начала времен», «в чем смысл жизни» и «где кончается мир, если он бесконечен» так и останутся вопросами, и ничего тут не поделаешь. Но гляди! Естественно, субъект, испытавший радикальное перерождение, ничего из своей прошлой жизни не помнит. Где его дом – не ведает, близких не узнает, может и в другой город уехать и уже там будет нести свой бред… Пройдет время – и образумится, начнет новую жизнь. Вот, скажем, ты – сколько времени себя помнишь?

– М-м… года три примерно. А кто себя помнит дольше?

– А твои записи?

– Были. Марта нашла и сожгла, я же тебе говорил…

– Ладно, допустим, три года. У меня примерно столько же. И вот я тебя спрашиваю: не был ли ты три года назад новоприбывшим? Или я? Э, ты успокойся, я же чисто гипотетически говорю…

Макс усовестился и отступил на шаг.

– Знаешь, за некоторые гипотезы…

– Ладно, не будем о себе. Но другие? Ты гляди. Если мы начнем изучать новоприбывших и применим статические методы… Что? Ну я же и говорю: статистические. Подумаешь, оговорился! Короче, статистические методы могут нам дать хотя бы продолжительность суперцикла. И даже сам факт его открытия будет иметь мировое значение!

Макс почесал в голове, похмыкал. Матвей давно мечтал докопаться до чего-то имеющего мировое значение и даже не очень скрывал это. Запросы самого Макса были скромнее: хотя бы иногда нагружать мозги работой, выходящей за рамки служебных обязанностей и быта. Пусть не каждый день, но уж раза два в неделю – обязательно. Иначе не вынести такого бытия. Хотя если расстаться с Мартой, то, наверное, можно будет обойтись и без завиральных теорий Матвея… но что тогда останется в жизни?

Впрочем, расстаться с Мартой придется так и так… Жаль, конечно, причинять ей боль, но тут уж ничего не поделаешь. Или расстаться, или петельку намылить – а много ли толку от петельки? Ничего, поплачет, позлится, переживет несколько циклов, успокоится – и найдет себе другого мужа, положительного и домовитого…

«Марта, Марта, надо ль плакать?» – вдруг всплыла откуда-то фраза, но откуда, чья и по какому поводу сказанная – загадка. Из тех загадок, что не разгадываются.

– Прошу меня извинить, – раздалось вдруг над ухом, и Макс, вздрогнув, обернулся. Позади стоял тот самый тип, что глазел на него битый час.

– Прошу не счесть мое любопытство праздным, но я нечаянно услышал кое-что из вашей занимательной беседы, и ее тема показалась мне в высшей степени интересной. – У незнакомца был легкий акцент. – Кажется, вы говорили о новоприбывших?

– Какое тебе дело, о чем мы тут говорили? – окрысился Матвей. Статус пролетария давал ему преимущество – возможность хамить кому угодно, кроме прямого начальства.

Против ожидания неизвестный не стушевался.

– Вовсе незачем грубить, – мягко произнес он. – Мне до этого прямое дело. Я новоприбывший. Вы ведь хотели изучать их, я не ошибся? А если так, то почему бы вам не начать с меня? Я готов ответить на все ваши вопросы.

– На все? – заинтересовался Макс.

– Кроме самых интимных, разумеется, – засмеялся незнакомец. – Кстати, меня зовут Федор. Или Теодор, если такая транскрипция вам удобнее. Дар богов в переводе с греческого.

– С какого-какого?

– С какого угодно. Хоть с древнегреческого, хоть с новогреческого – все едино.

Матвей и Макс переглянулись. Дело было ясное: типичный новоприбывший. Почти наверняка не любитель розыгрышей и не вор на доверии. Типичный синдром, типичный бред.

На ловца и зверь бежит, как говорится.

Пришлось представиться:

– Меня зовут Макс. А это Матвей.

Теодор переложил саквояж в левую руку, а правой церемонно приподнял шляпу. Матвей сердито засопел.

– Очень приятно, очень! – с воодушевлением воскликнул Теодор. – Ну-с, когда начнем исследование? Прямо сейчас?

Матвей засопел громче.

– Может быть, завтра? Хорошо? Ну вот и договорились. Завтра так завтра. Встретимся здесь в полдень. Ах, вы будете на службе? Ну, тогда вечером. Приходите. Вам надо разобраться кое в чем, да и мне, представьте, тоже. Скажите, здесь всегда такая погода? Сегодня она просто замечательная. А завтра такая же погода будет?.. Ну-с, всего вам доброго, до завтра! – Незнакомец приподнял шляпу, вроде бы собираясь уходить. – Ах, как приятно поговорить с умными, а главное, ищущими людьми! Здесь, знаете ли, народ по большей части скучный какой-то… Очень, очень приятно!

– Мне тоже приятно, – пробормотал Макс, а Матвей досадливо крякнул.

– Послушайте! – Теодор совсем расцвел. – А не прогуляться ли нам немного? Побеседуем, а я, кстати, и город посмотрю, занятный у вас город… А?

– Да я… – начал было отнекиваться Макс и вспомнил Марту. Идти домой совсем не хотелось. – Ну… почему бы и нет?

Матвей шумно выдохнул, махнул рукой и пошел прочь. Макс озадаченно посмотрел ему вслед.

– Боюсь, что это я виноват, – объяснил Теодор. – Я, знаете ли, как попал на Стеклянную площадь, так и начал смотреть, что внизу делается… ну, как все зеваки. Ничего не понял, плюнул в сердцах. Причем натурально, знаете ли, плюнул, слюной. Не выдержал. Откуда мне было знать, что это запрещено? Вон табличка висит, сорить запрещает, а разве плевок – это сор? Выгул собак запрещен, въезд гужевому и паровому транспорту запрещен, а насчет, простите, плевков и сморканий – молчание. Это недочет. Ну – тут этот дворник налетел и давай кричать… Он на меня, я на него. Теперь дуется.

– Лучше бы вы кувалдой по «стеклу» били, – сдерживая смех, сказал Макс. – Тогда бы он ничего не сказал. Может, подзадорил бы даже: лупи, мол, сильнее.

– Откуда мне было знать? Кому же и попадать впросак, как не новичкам? Ну-с, идемте, идемте!..

Неприязнь к незнакомцу давно улетучилась. На краю площади сдали тапочки. Макс выбрал маршрут поживописнее и повел Теодора знакомиться с городом. Показывал на здания, рассказывал, что помнил. О многом, увы, рассказать не мог.

Странное дело: у Макса сложилось впечатление, что его спутник не так уж рьяно интересуется городской архитектурой и историей. Теодор не задавал вопросов – вежливо кивал и молчал. Так ведут себя те, кто уже бывал здесь прежде. Конечно, этого не могло быть, ясно же видно: новоприбывший… Но не такая реакция на новое характерна для новоприбывших, не такая! Правда, судя по речи, прибыл он сюда не вчера, а по меньшей мере три-четыре дня назад – за это время можно успеть десять раз обойти город вдоль и поперек. Но если он это сделал – зачем тогда экскурсия?

Наконец Макс не выдержал:

– Ладно уж, кончайте темнить. Говорите прямо: что вам от меня надо?

– От вас? – картинно изумился Теодор. – Позвольте, но ведь вы сами…

– Город вас не интересует, это я понял. Значит, интересую я. Угадал?

Теодор весело чертыхнулся.

– Что ж, не стану отрицать. Судя по вашему разговору с тем старичком… Матвеем, кажется?.. Судя по тем обрывкам вашего разговора, которые я невольно услышал, вы человек, интересующийся теми же вопросами, что и я. Правда, насколько я успел понять, мы с вами стоим на диаметрально противоположных позициях, научные оппоненты, так сказать. Вы утверждаете, что мир плоский, как лист фанеры…

– Не бывает бесконечных листов фанеры, – перебил Макс.

– А я и не утверждаю, что ваш мир конечен, – живо подхватил Теодор. – Я этого просто не знаю, мои интересы, так сказать, более практические. Однако конечен он или бесконечен, мир – ваш мир – представляет собой колоссальную плоскость с наложенными на нее природными неровностями рельефа, так?

– Ну… так.

– А тот мир, из которого я прибыл сюда, все-таки шарообразен в первом приближении. Скажу более: в моем мире существуют и другие шары, они называются планетами. Могу продолжить: существует множество миров, или вселенных, и в большинстве из них люди живут на шарообразной, а не плоской поверхности. Они рождаются, растут, взрослеют, стареют и умирают – умирают, к сожалению, навсегда. Ваш мир – редчайшая аномалия.

Теперь Макс уже не сомневался, что Теодор – истинный новоприбывший. Правда, с идеей о множественности вселенных Макс пока не сталкивался. Два мира еще так-сяк, – но множество?..

– И что же в вашем мире происходит с человеком после смерти? – спросил он.

Теодор рассмеялся.

– Насчет души, или бестелесной субстанции, существуют разные версии. Но тело, увы, не восстанавливается. Чаще всего его либо сжигают, либо дают ему сгнить в земле.

Фу, подумал Макс. Какая мерзость! К счастью, это всего лишь бред новоприбывшего. Ничего, сейчас я его осажу…

– Видите ли, – мягко сказал он, – нечто подобное я уже слышал. К сожалению, все эти утверждения оказались голословными. Быть может, вы сможете представить доказательства?

– С удовольствием! – кивнул Теодор. – С чего начнем?

– С чего хотите.

– Тогда взгляните на это.

В руки Максу лег прямоугольный кусок тонкого картона. Цветной дагерротипный снимок отличался отменным качеством. На снимке были изображены Макс и Теодор крупным планом. За ними стеной стояла зелень – не то запущенный сад, не то лесные заросли.

– Дело в том, что мы давно знакомы, – сказал Теодор. – Вы Макс Дитер Штейнгарт из города Гейдельберга. Это я прозвал вас гейдельбергским человеком. Вы смеялись, у вас когда-то было неплохое для немца чувство юмора… Не скажу, что мы были лучшими друзьями, но хорошими приятелями – были. Снимок сделан в нашем мире. Он и ваш мир, ваш родной мир.

Макс молчал, разглядывая фотографию.

– Что же вы не спрашиваете, как вы здесь оказались? – чуть помедлив и не дождавшись ответа, продолжал Теодор. – Спешу вас успокоить: никаких преступлений, никаких ссылок. Вы сами поместили себя сюда на некоторый срок. Вы мечтали об обновлении, о повышении ваших профессиональных качеств – и ушли, никого не спросясь. Руководство было недовольно, но на время смирилось. А теперь оно послало меня, чтобы я вытащил вас отсюда. Мера необходимая, поскольку вы не помните сами себя…

Макс постоял в обалдении. Потом вернул снимок Теодору.

– Фальшивка.

– Да ну? Такого качества? У вас умеют это делать? А что вы скажете насчет этого? – Вынув из внутреннего кармана небольшую изящную коробочку с маленькими кнопками, он продемонстрировал ее Максу. – Это мобильный телефон. В вашем мире он, конечно, работать не станет, а в Центруме и вовсе пропадет, если не принять специальных мер, но вот в моем…

– Ах, не станет работать? – саркастически осведомился пришедший в себя и уловивший главное Макс. – Я почему-то так и думал. Имитация. Фокус-покус. И потом, мир велик, мало ли где что делают… Не пойму, зачем вам понадобилось меня разыгрывать?

– Значит, для вас это не доказательство? – с улыбкой осведомился Теодор.

– Ни в коей мере.

– А что для вас будет доказательством? Проход в иной мир? Желаете лично убедиться, вложить, так сказать, персты? Могу устроить и это. Соглашайтесь, не прогадаете. Можем хоть сейчас взять извозчика и поехать посмотреть доказательство. Деньги у меня есть.

Насчет перстов Макс не понял. И вообще: какому нормальному человеку понравится, что его втягивают в авантюру? Макс справедливо полагал себя нормальным. А Теодор явно был психом, но занятным психом. Согласиться?.. Не согласиться?..

А если он не псих, а талантливый мошенник?

– Э-э… может быть, завтра? – промямлил Макс. – Матвея возьмем…

– Завтра будет завтра, – отрезал Теодор. – Матвею вы сами потом покажете. Если захотите, конечно. Лично мне Матвей не нужен, я прибыл не за ним, а за вами. Насчет «завтра» я сказал ему для отвода глаз. Я околачиваюсь тут уже четвертый день, а значит, того и гляди помру-воскресну Не хочу. Сегодня я намерен покинуть этот мир и перебраться в другой. Не хотите пойти со мной – и не надо, хотя от начальства мне нагорит… Но хоть увидите, как я уйду, и разве это не будет доказательством? Ну, согласны?.. Эй, извозчик!

Минуту спустя они уже катили к городской окраине, и Макс не понимал, где кончается бред и начинается явь.

Глава 2. Творец своей судьбы

Все говорят: «Экономический кризис, экономический кризис», – и разводят руками, как будто ничего нельзя предпринять. Можно подумать, кризисы устраивают не люди по неразумию и жадности, а прилетел и шмякнулся о Землю астероид или раздался глас свыше, спорить с которым бесполезно. Кризис, мол, и точка. Терпи.

Кончался жаркий июль, когда Сергея Коханского уволили. Лизинговая компания, где он работал, переживала трудности. Само собой, под сокращение попал младший персонал.

В общем-то Сергей числился у начальства на хорошем счету, ждал повышения и полагал, что уж ему-то увольнение грозит в последнюю очередь. Действительность с легкостью опровергла эти наивные предположения. Правда, ему было обещано, что его вновь возьмут на прежнюю должность, как только компания переживет трудный период, но каждый знает, чего стоят такие обещания. Плюнуть и забыть.

Деньги пока были. Искать работу в период отпусков, да еще когда от невыносимой жары плавится асфальт, – занятие для совсем уже отчаявшихся. Можно было и повременить. Почему бы не рассматривать увольнение как начало отпуска?

И предаться активному отдыху, конечно.

У нормального мужчины должна быть игрушка – это знает любая умная женщина. Если игрушки нет, значит, мужчина ненормальный, таких надо сторониться. А если игрушку отнять, то в душе мужчины возникнет зияющая пустота, каковую, по Аристотелю, природа не терпит. Древний ученый муж был прав: вакантное место рано или поздно, но неизбежно займет водка. Или другие женщины. Иногда – то и другое сразу. Не нужно ревновать мужчину к его любимой игрушке, пусть себе тешится.

Постоянной женщины у Сергея не было, а вот любимая игрушка была: спиннинговая рыбалка. К аристократической ловле нахлыстом он не пристрастился, посиделки на берегу пруда с удочкой презирал как занятие бездельников, неспортивных методов лова сторонился. Любил съездить в выходные на водохранилище за щукой или судаком, а если мечталось о форели или о ночлеге в тепле, то и на частный зарыбленный пруд. Немного осталось рыболовных хозяйств в Московской области, да и в прилегающих областях тоже, где Сергей не побывал бы со своим спиннингом и увесистым ящиком с блеснами. Были тут и колебалки, и вращалки, и всевозможные воблеры, попперы, твистеры, джиги, джерки, и еще многое, без чего рыба прекрасно обошлась бы, а рыболов – нет. Еще большее количество снастей оставалось дома, и стены квартиры были увешаны фотографиями, изображающими Сергея с разнообразными трофеями. Вот он держит обеими руками громадную щуку, свирепо разинувшую пасть, вот он лежит на травке и кажется коротышкой по сравнению с разлегшимся рядом усатым сомом, а вот Сергей с друзьями, и все гогочут: только что из озера был выловлен громадный ржавый гаечный ключ с привязанным к нему обрывком веревки – наверное, служил кому-то якорем. За веревку и поймался.

Куда поехать – вот вопрос. Мещерские озера? Валдай? Или махнуть в Астрахань, истинный рай для рыболова? А может, раздухариться и отправиться в сибирскую глухомань за тайменем? Адское искушение. Но без компании трудно, а где она, компания? Кто где. Один на Черном море пузо греет, другой занимается тем же на критских пляжах, третий работает, проклиная жару, и отпуск у него осенью, а четвертый жениться собрался, приспичило…

И тут же, как в воду глядел, позвонил Иван Шаповаленко, институтский друг. Не желаешь ли, мол, присоединиться? Водный поход. Нет, не в Сибирь, а на Кольский. Через неделю. Подумай, а? У нас тут на одном катамаране некомплект, трое всего. Не все же тебе спиннингом махать – веслом помашешь. Ха-ха. Нет, ну и спиннингом тоже, конечно. Будешь у нас штатным рыболовом. Хариус, кумжа, щука. А знаешь, какая щука на Севере? Думаешь, она тиной пахнет? Ага, как же. В копченом виде – язык проглотишь. Но главное там хариус, конечно. Что?.. Лицензию купим, на что нам разборки с рыбнадзором? Что-что?.. А не надо тебе никакого снаряжения, кроме рюкзака и спальника. Все остальное будет. Маршрут? Да нет, не самурайский маршрут, ничего особо сложного… Ну так как? Подумаешь? А чего тут думать?..

Иван был маньяк, его игрушками еще в студенчестве были речные пороги в северном безлюдье. Он и жену себе нашел такую, для которой только в походе и жизнь, а в Москве – выживание. Их сыну было пять лет, и первый свой поход он совершил, еще не умея ходить, а второй – еще не просясь на горшок. Родители выращивали из сына чудовище, для которого река без порогов – просто канава и лес не лес, если он не тайга.

Ясно было: Иван ни за что не позвонил бы, будь в сборе вся его компания маньяков. Наверное, на сей раз кто-то не смог присоединиться. Вот Иван и кинулся обзванивать тех, кто в принципе способен отличить весло от компьютерной мыши. Грести втроем на четырехместном катамаране, наверное, неудобно…

То ли лестное предложение, то ли несколько обидное – сразу и не разберешь.

И не надо разбираться.

Уже хотелось ехать. Сергей сказал «подумаю» лишь в силу привычки тратить на мало-мальски серьезные решения более одной минуты. Глубоко в душе нежно запели скрипки и флейты. Плеск воды! Водовороты за веслом. Белые ночи. Суматошные всплески рыбы, заглотившей приманку! Посиделки у костра!

Романтика, однако.

До Кандалакши добрались на машинах за двое суток. Тубус со спиннингами торчал из заднего бокового окна. Оставив личный транспорт, наняли помятый автобус с изображением розовой пантеры на боку и покатили к реке. На грунтовке начали считать подосиновики по обочинам. Сбились со счета. Грунтовка завела в заболоченный лес. Накрапывал дождь. Автобус выл, буксовал, швырял из-под колес грязь, и пантера уже не была розовой. Дважды останавливались и высылали Ивана на разведку: та ли грунтовка? Оказалась – та. Приехали.

Первым делом Сергею захотелось укатить обратно. Холодный дождь перестал накрапывать и полил всерьез. Вершины елей цеплялись за перегруженные ледяной влагой облака. К лешему такую романтику! Сначала ставили тент, потом таскали под него неподъемные рюкзаки, потом принялись ставить палатки. Почва хлюпала и пузырилась. Покончив с палатками, эти ненормальные с шуточками и прибауточками приступили к сборке плавсредств. Пришлось помогать – иного поведения здесь не поняли бы. Потом пришлось искать, пилить и таскать дрова. Какая уж тут рыбалка! До ужина Сергей не имел свободной минуты, а после – сил. Звенело в ушах от радостных воплей малолетнего чудовища – Иванова отпрыска. Этот хомо супер ощущал себя в своей стихии.

Утром дождь сделал паузу, но с Хибин по-прежнему тянуло холодной сыростью. В озерной воде Сергей рассмотрел свою веснушчатую белобрысую физиономию, а помимо нее – только дно, безжизненное, как марсианская пустыня. Ни водорослей, ни мальков. Ледяная вода казалась дистиллированной. Птицы, и те не летали над озером. Вызвав смех, Сергей поинтересовался, не море ли это Лаптевых.

Минуло еще два дня, наполненных борьбой за жизнь. Сергей скучнел. Под проливным дождем проходили какие-то озера и какие-то пороги, где гребцов заливало по грудь, а пена била в морду. Капитан орал команды – Сергей не понимал их. На пороге Падун он выпал за борт и, вероятно, утонул бы, не зацепись ступня за коленный упор. Утром – загрузить катамаран. Вечером – разгрузить катамаран.

Найти сухие дрова, растущие почему-то в такой дали, что замаешься пробираться туда по тайге, – а ведь потом еще валить сушину, пилить ее на части и переться обратно с бревном на плече! Комарье и гнус – тучами. Свежее медвежье дерьмо невообразимых размеров лежит прямо на тропинке. Р-р-романтика!

Иван ободрял: мол, погода обязательно пойдет на поправку, медведь летом сыт ягодами и на людей не нападает, а впереди такие пороги, что пальчики оближешь, и еще озеро, где на скальном острове древние саами оставили петроглифы…

– Чего оставили?

– Петроглифы. Выдолбили на скальном выходе контуры разных зверей и людей.

– Зачем?

– Из религиозных побуждений. Продвигались на север вслед за кромкой ледника и мечтали, наверное, что тут мигом появится зверье: олешки там всякие…

– Глупости, – буркнул Сергей. – Делать им было нечего – мечтать. Фантасты какие!.. Назови мне хоть одного фантаста-лопаря. Я знаю, зачем они на самом деле долбили камень.

– Ну и?..

– Они грелись.

Иван ржал. Сергей стучал зубами.

На третий день наметилось улучшение: встали на дневку. Шумела река, впадая в очередное озеро длинным порогом. Мрачные ели исчезли, сменившись веселым сосняком. Облачность рассеялось, открыв наконец Хибины – скорее холмы, чем настоящие горы, но с пятнами снежников на склонах. Это в августе-то месяце! Какой дурак выдумал байку про глобальное потепление?! Вот они – зародыши будущего глобального ледника. Отсюда и поползет.

– А чтой-то мы рыбу не едим? – поинтересовался за завтраком Иван.

И вот Сергей стоит по пояс в воде. Над ним – комариный столб. Вода обжимает резиновые штаны, и рыбаку кажется, что он вмерз в глыбу льда. А еще кажется, что в такой воде могут жить только пингвины.

Озеро – нулевой эффект. Заливчик в конце порога – нулевой эффект. Даже меньше, чем нулевой, поскольку потеряна хорошая блесна – фирменный «меппс», не китайская подделка. Чуть выше вдоль порога – нет ничего.

В море Лаптевых, наверное, больше рыбы!

– Сходи в начало порога, – посоветовал Иван. – Знаешь, где спокойная вода становится текучей. Там, бывает, стоит хищник. Не, я с тобой не пойду, у меня левый баллон травит, клеить буду…

Сергей пошел. Порог был с полкилометра длиной, по его берегу шла тропа. Справа – кустарник стеной, слева – беснуется вода, а под ногами… под ноги только и смотри, не то покалечишься. Маленькие камни торчат, как драконьи зубы, большие – как надолбы. И все до единого скользкие, будто намыленные! Противопехотное заграждение, да и противотанковое тоже. Ни немцы, ни финны сюда в войну не дошли, а дошли бы – не обрадовались.

Он осатанел, пока доплелся до начала порога. Дважды падал. Изрыгал хулу по адресу природы, Ивана и – самокритично – в свой собственный адрес. Но дошел – и был вознагражден.

Ах, как поет душа спиннингиста, когда в толще дивно прозрачной воды, неся во рту золотистый лепесток блесны-вращалки, едет к берегу уловленный хариус, встопорщивший плавник-парус! Один, второй, третий… десятый! И какие здоровенные! После двенадцатого Сергей решил, что на сегодня хватит. Кукан весил килограммов семь, а самая крупная рыбина тянула, наверное, на килограмм. Есть-таки счастье в жизни! Оно существует!

Пробираясь вдоль порога к биваку, он внимательно смотрел под ноги – потому и обнаружил опасность нюхом. В ноздри ударил тяжелый и резкий запах зверинца.

Сергей замер. Поднял голову. Прислушался: не хрустнет ли где ветка?

Нет, не хрустит… Хотя что услышишь за шумом порога? Бурлит, сволочь.

С минуту Сергей простоял на месте, дрожа и соображая. Слева в кустах кто-то был, и, скорее всего, этот «кто-то» был не «кем-то», а натуральным медведем. Чем больше зверь, тем сильнее он воняет, скунсы не в счет. Человек в этих зарослях запутается в два счета, а медведь проломит их с легкостью. Выскочит вдруг – и что делать?

Бросать людоеду рыбу, а самому прыгать в порог. Он хоть и длинный, да не самый убийственный, авось не размолотит в кашу. Не должен. Как там говорил Иван? Если свалился в пороге с судна – плыви на спине ногами вперед и не дергайся. Да, но то в спасжилете…

Додумать Сергей не успел, а если бы и успел, то все равно пришел бы к выводу: иных вариантов нет. И когда слева пугающе затрещали кусты, он швырнул спиннинг в одну сторону, кукан в другую и в два прыжка оказался…

…на сухом песке. Над головой пылало обжигающее солнце. Было очень жарко.

Чтобы сойти с ума, нужно какое-то время. У Сергея его не было – или ему лишь казалось, что не было. Он просто взвизгнул и забарахтался в горячем песке вместо холодной воды. Немедленно и жестоко в кожу впились колючки сухих стелющихся растений.

Сколько времени корчился Сергей на песке, он и сам не сумел бы сказать. Впоследствии ему казалось, что очень недолго. Он почти убедил себя в том, что сразу осознал, где находится. Точнее – где ненаходится в своем капроновом обмундировании и резиновых штанах. На Кольском полуострове он не находится, потому как где Кольский, а где жаркие пустыни?!

Поняв это, он испугался вторично. И сильнее, чем в первый раз.

В полукилометре от Сергея на выкрашенной под цвет песка дозорной вышке скучали двое. Старший, одетый в хорошо известную обитателям Центрума пограничную форму с двумя шевронами на рукаве, чутко дремал, привалившись спиной к ограждению и сдвинув кепи на лоб. Второй пограничник, одетый так же, но с одним шевроном, держась в тени и медленно поворачиваясь по часовой стрелке, вел круговое наблюдение. Несмотря на темные очки, он щурился от яркого света. Посередине площадки на высокой треноге скучал пулемет. Четырехскатная дощатая крыша защищала от солнца лишь его казенную часть, а на стволе висела линялая тряпка. Все равно пулемет раскалился так, что не притронешься.

Сухая пустошь, чего уж там. Дозорные сменяются здесь через шесть часов, и каждой паре дозорных полагается бидон с водой. Иначе не выдержать.

Поганое место. Но бывают местечки и похуже.

Двухшевронный пограничник засопел носом. Одношевронный быстро оглянулся на него: не свалится ли с вышки, если совсем заснет? Были прецеденты. Но старший в дозоре лениво дернул щекой, показывая: не спит.

Тогда одношевронный посмотрел на часы. До смены оставалось три часа сорок минут.

Ох, жизнь…

Признан непригодным к оперативной работе – терпи, страдай. Оперативники, может, больше страдают, зато им не так скучно. Через год надо будет вновь подать рапорт…

Он потянулся к бидону.

– Не пей, – сквозь зубы проговорил старший, не раскрывая глаз. – Терпи, сколько сможешь, потом позволь себе три маленьких глотка и снова начинай терпеть. Так легче будет.

– Мне уже не терпится.

– Это тебе так кажется. Оттого-то у тебя спина мокрая и подмышки хоть выжимай. Думаешь, потному легче?

Одношевронный замолчал. Бросил страстный взгляд на бидон, шевельнул наждачным языком, сглотнул всухую.

Продолжив наблюдение, он теперь медленно поворачивался против часовой стрелки – для разнообразия.

И вдруг – икнул от неожиданности.

– Погляди-ка…

Через два бархана, на третьем извивалось на песке нечто человекообразное.

Двухшевронный разлепил веки и надел темные очки. Вгляделся – сперва так, потом через бинокль.

– А, ерунда, – сказал он, без спешки разворачивая пулемет. – Контрабандисты дрессируют нового проводника. Слышь, тряпку сбрось.

– А может, наши?

– Если наши, то почему он без инструктора?

– А если контрабандисты, то почему один?

– У них по-всякому бывает, – сказал двухшевронный, передвигая прицельную планку на нужное деление. – Шайка шайке не указ, общих правил у них нет. А может… – Он задумался. – Может, это вообще уникум-самородок, сам сюда попал, своей волей. Говорят, такое бывает. Видишь, бесится. Ни шиша не понимает, значит. И все же, – он взял цель на мушку, – порядок должен быть…

Но прежде чем он успел согнуть палец на спусковом крючке, цель исчезла.

– Ну вот… – разочарованно протянул одношевронный.

Его старший товарищ все-таки дал короткую очередь – так, для порядка.

– Ничего не «вот», – сказал он. – Молодой ты еще, службы не понимаешь. Я же говорю: ерунда. Вот ежели шайка сюда сунется, да с оружием, да ночью, когда ни хрена не видно, тут уже будет не ерунда. А этого надо было пугнуть… Вот что, давай-ка водички попьем. По три маленьких глотка, не забыл?

– Помню… А сообщать об инциденте будем?

– А как же! Наши на заставе пальбу, поди, услышали…

Молодая медведица вовсе не собиралась нападать на Сергея. Как большинство зверей ее породы, она сторонилась двуногих и не приближалась к местам их скоплений в каменных либо деревянных прямоугольных сооружениях, а наезженные дороги пересекала лишь в крайнем случае. Иван был прав: начиная с конца июля медведица питалась главным образом ягодами, благо черники, голубики и морошки в лесах и на болотах созрело предостаточно. Но ягодная диета рано или поздно надоедает даже медведю, как гораздо быстрее она надоела негру Джиму на острове Джексона. Иногда кое-чем можно было поживиться на озерном берегу, после того как пропахшие дымом двуногие, переночевав, паковали в тюки свои матерчатые домишки и уплывали вниз по реке. Медведица научилась вылизывать консервные банки, с аппетитом поедала выброшенные под куст остатки каши. Но рыба!..

Медведица знала ее вкус. После весеннего разлива, затапливающего низкие острова, на них оставались озерки глубиной по колено. Переплыв на такой остров, медведица оставалась там до тех пор, пока не вылавливала всех до единого щурят. К середине лета этот источник пищи иссякал.

И вот – знакомый, манящий запах…

Она рискнула выйти из укрытия. Двуногий с невнятным воплем сиганул в воду, и вся его добыча досталась медведице. Она могла бы преследовать человека в быстрой мелкой воде, но зачем? Ну их, этих двуногих. От добра добра не ищут.

Она с наслаждением понюхала связку рыбы и принялась жадно есть. Речной порог уносил барахтающегося двуногого, но последний больше не интересовал медведицу. Она не обратила внимания на то, что двуногий внезапно исчез, а спустя полминуты вновь явился ниоткуда и понесся, влекомый потоком.

Мелочь, не стоящая медвежьего внимания.

– За город желаете? – спросил извозчик.

– За окраину, недалеко, – уточнил Теодор.

Лошадка рысила довольно бодро, коляска катилась мягко. Вскоре и впрямь выехали из города. Мостовая кончилась, пошла хорошо укатанная грунтовка. По обе ее стороны расстилались консервные плантации. Сладкие, с приятной кислинкой, плоды консервного кустарника, одетые в плотную кожуру, отличались изумительной лежкостью, поэтому никого не удивляло, что жестяные, фабричного производства, банки с пищей также именуются консервами. Сейчас плоды на деревьях только завязывались, и земля была розовой от опавших лепестков. Дней через сорок кусты сбросят созревшие плоды и пожелтевшие листья, умрут и вновь зазеленеют, воскреснув. У растений свой цикл смерти-возрождения, но жизнь, обновляясь, торжествует везде и всюду.

Против воли Макс залюбовался лепестками. Плантация еще не была природой, но была ее подобием. Но случается, что и подобие бывает не хуже оригинала. «Надо бы Марту сюда вытащить», – подумал он и вспомнил, что с Мартой, пожалуй, кончено. Или все-таки дать ей еще один шанс?