Текст книги "Реверс"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Александр Громов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Ну ни фига же себе, – проговорил потрясенный Сергей. Помолчал, соображая, и спросил: – А кого же казнят таким образом?

– Как правило, преступников. У них есть выбор. Согласие на благотворительную казнь – это отмена части правовых ограничений для ближайших родственников. Обычно приговоренные соглашаются и ведут себя как надо. Еще – потенциальные самоубийцы, безнадежно больные… «Эвтаназия у нас запрещена, но вы можете поучаствовать в благотворительной казни», – этот слоган у нас все знают.

– Ну ни фига же себе, – только и смог повторить Сергей.

– Словом, мне надоело, – объявила Ева. – Там хорошо, а здесь лучше.

– Постой… Раз уж там у вас такие нравы… Раз уж скальп… Тогда почему же не распродавать с аукциона пригодные для трансплантации органы казненных?

Ева вздохнула.

– Разве Родион не сказал тебе? Все, кроме одного, миры-лепестки развиты слабее вас. Какие могут быть трансплантации при их уровне развития? Один Центрум мог бы стать вровень с вами, если бы не испытал катастрофу сто с лишним лет назад… Теперь он отстает от вас где на сто лет, а где и на двести. «Высокомолекулярная чума» – это, знаешь, серьезно.

Сергей весь обратился в слух.

– С этой «чумой» и была связана катастрофа, – пояснила Ева. – Каков возбудитель и существует ли он вообще – этого мы не знаем. Кто говорит о микробах, кто о специальных нанороботах – все это пока только догадки. У нас нет научной базы, чтобы понять причину «высокомолекулярной чумы», а посвящать в наши секреты научный мир мы, конечно, не станем. Приятно только одно: из всех миров «заражен» лишь один Центрум. Думаю, что возбудитель «чумы» все же существует, но не способен преодолеть Проход в живом состоянии. И это радует! Но в Центруме почти все углеводороды распадаются очень быстро, и полимеры, естественно, тоже – кроме некоторых природных. Что отсюда следует?

– Что зубные пломбы делают там из амальгамы, а не из пластмассы, – сказал Сергей.

– А еще?

– Что сыграть там в футбол еще можно, а вот в настольный теннис – уже вряд ли.

– Глупо, но верно. Шарики целлулоидные, а это полимер. И кино там нет, потому что при их уровне техники без кинолент не обойтись, а это тоже полимеры. Существует только всякая ерунда вроде «волшебного фонаря» со сменой стеклянных диапозитивов. Но главное – в Центруме нет нефти. Раньше была, а теперь нет. Остался уголь, есть сколько-то природного газа, а нефти нет. Уничтожена прямо в геологических пластах. Природная катастрофа привела к политическим катаклизмам и техническому застою. Думаю, со временем будут найдены обходные пути, многое уже делается, особенно в Клондале и Лорее, но пока Центрум технологически позади вас.

– А остальные миры?

– Остальные – то же самое, но без глобальной катастрофы.

– Кроме одного, значит? – спросил Сергей.

– Кроме одного, – подтвердила Ева. – Тот мир-лепесток развит сильнее, чем ваш. И он давно отделился от Центрума. Как – не спрашивай. Но попасть туда невозможно.

Глава 5. Куда ты попал, Робин Крузо? Где ты был?

– Да брось ты, наконец, этот саквояж! – не выдержал Патрик. – Чего зря надрываешься?

– Там мой костюм, – тяжело дыша, ответил Макс. После спуска с горы и подъема на плечо другой горы он уже не был твердо убежден в необходимости носить лишние тяжести и продолжал тащить саквояж больше из упрямства. Саквояж тоже был из упрямых: обладал инерцией, оттягивал руку и все время норовил стукнуть по коленке.

А оружие Теодора Патрик нес сам, не рискуя доверить его Максу.

Это он правильно делал. Нет, Макс не стал бы стрелять Патрику в спину, даже если сумел бы разобраться, как снять диковинный карабин с предохранителя. Он всего лишь постарался бы избавиться от общества рыжего убийцы, отогнав его куда-нибудь за пределы видимости или подранив, если рыжий окажется чересчур настырным.

А что потом? Макс не знал. Наверное, стоило бы вернуться к телу Теодора – не потому, что он все-таки мог ожить (в такое развитие событий уже не слишком верилось), а потому, что именно там Макс попал в мир, который Патрик называл Центрумом. Где вход, там, возможно, и выход.

Так оно или нет, кто мог сказать? Но надеяться, наверное, не запрещено в любом мире.

На всякий случай Макс крутил головой, запоминая приметы: груду камней, одинокое кривое дерево, чье-то старое кострище, уже обросшее по краям жесткой травой…

Солнце пекло. Прыгали из-под ног кузнечики. Хотелось пить.

– Стоп, – скомандовал Патрик. – Привал пять минут. Давай сюда свой саквояж.

Одежда Теодора была бесцеремонно отброшена. Костюм и ботинки Макса Патрик аккуратно положил на камень.

– Это пригодится. Что тут еще? А, вода! Держи.

Алюминиевая фляга была теплой на ощупь и, судя по весу, почти полной. Макс нетерпеливо свинтил колпачок и принялся глотать воду. Он выпил бы полфляги, если бы Патрик не прикрикнул на него, приказным тоном потребовав не увлекаться.

– От реки мы ушли, вода теперь нескоро будет. Ну что мне с тобой делать, Пит, а? Все позабыл… Ладно, бывало хуже… Так, а это что?

Из саквояжа появились два продолговатых металлических предмета – Макс опознал в них вместилища патронов для карабина Теодора. За ними последовали три консервные банки и немного сухарей в надорванном бумажном пакете. На самом дне обнаружились два плотно сложенных рюкзачка из тонкой, очень прочной на вид ткани.

– Ты глянь, какой предусмотрительный! Саквояж он в Гомеостате носил так, ради маскировки, а для Центрума приготовил рюкзаки – тебе и себе. Ты не знал?

– Нет.

– А еще говоришь, что тебя не похитили! – Патрик смачно сплюнул. – Вот и доказательство: твой Федор не дал бы тебе вернуться в Гомеостат. Не для того шел.

Костюм и ботинки Макса Патрик затолкал в один из рюкзачков, туда же отправил провизию и флягу. Вместилища патронов взял себе. От души пнул ногой пустой саквояж.

– Пошли.

– Постой… – Как ни неприятен был Патрик, Макс решился на вопрос. – Зачем меня похищать? Кто я?

– Мой друг. Мы друзей в беде не бросаем.

– Друг – и только?

– А что, этого мало? – окрысился Патрик. – Все, кончили болтать. Пошли.

– Куда?

– Есть на территории Оннели одно местечко. Тебе понравится. Надевай рюкзак!

Последнюю фразу он просто проорал. Макс вздрогнул и подчинился.

В конце концов, выведать нужную информацию можно и попозже.

Оказалось, что двигаться с рюкзачком на спине гораздо приятнее, чем с саквояжем в руке. Груз почти не ощущался – хотя, конечно, он несколько уменьшился.

Чтобы не слишком обрадоваться, Макс подумал, что теперь наверняка будет потеть спина.

Двинулись прежним порядком: впереди Патрик с карабином Теодора на плече и своей винтовкой в руках, за ним в трех шагах Макс. Наткнувшись на подобие тропинки, пошли быстрее. К тому же начался пологий спуск.

И вдруг Патрик остановился как вкопанный.

– Охотник… – пробормотал он. – С собакой.

Достав откуда-то небольшой бинокль, он с полминуты не отрывал его от глаз.

– Вроде местный… Заметил нас. Сюда идет. Ты только помалкивай, говорить буду я…

Макс и так молчал. Он не знал, что делать. Трудно решать даже за одного себя, не зная слишком многого.

Патрик снова двинулся вперед – вроде неспешно, как на прогулке, но Максу были видны его плечи, охваченные лямками рюкзачка. Порой плечи красноречивее лиц.

Две точки впереди превратились в человека и собаку. Без сомнения, охотник шел навстречу, поднимаясь на плечо горы по той же самой тропинке.

В мире Макса охотники были редкостью, но все же встречались. Собаки тоже.

Когда незнакомец подошел ближе, Макс смог рассмотреть и его самого, и его собаку. Охотник был долговязым, с узкой костью, мужчиной лет тридцати или немного больше, одетым в явно домотканую прелую рубаху, такие же штаны и короткие стоптанные сапоги. Вместо шляпы он обвязал голову зеленой тряпкой. Из-под нее свисали длинные, очень черные прямые волосы. Лицо – тоже узкое, коричневое от загара. Заметив чужаков, он не остановился и лишь взялся за ремень своей двустволки, однако с плеча ее не снял.

А пес был ублюдком с признаками сеттера, овчарки и еще, наверное, доброй дюжины собачьих пород.

Не дойдя шагов двадцати, охотник приветственно поднял руку:

– Мир вам! Сидеть, Лакки! – и Макс с удивлением осознал, что понимает сказанное. Не мгновенно, как бывает, когда слышишь речь на родном языке, но все-таки быстро.

– Мир тебе, – ответил Патрик.

Пес сдержанно гавкнул.

– Молчать, Лакки!

Макса позабавила кличка пса. Это слово содержалось в рукописном словаре и имело значение «шапка». Если в этом мире единственной и окончательной смерти действительно не бывает возрождений из мертвых, то от пса не скрывали, на что он сгодится после кончины. Но псу было наплевать.

– Вы пограничники? – спросил, приблизившись, черноволосый.

– Нет, мы не пограничники, – степенно ответил Патрик. – Мы честные торговцы. Мине иссо рехе куппасими.

Он произносил слова нарочито медленно, врастяжку, да и черноволосый отнюдь не тараторил. По-видимому, сыпать слова горохом здесь было не принято. А может быть, местные жители отличались некоторой заторможенностью восприятия.

Черноволосый кивнул. Тощие рюкзаки встречной парочки, плохо вяжущиеся с образом торговцев, не заставили его выказать удивление. Наверное, на своем веку он повидал всяких торговцев.

– Мой хлеб – твой хлеб, – сказал он.

– Мой хлеб – твой хлеб, – согласился Патрик.

Кажется, это был ритуал. Черноволосый еще раз кивнул, снял с плеча ружье (Патрик заметно напрягся), положил его на камни и сел на плоский валун. Снял с другого плеча сильно потертый кожаный вещмешок, выудил из него короткую трубку, набил ее табаком из расшитого кисета и со вкусом раскурил. У его ног устроился пес и, вывалив язык, часто задышал.

Присел и Патрик. Для Макса валуна поблизости не нашлось, и он сел просто на корточки.

– Из Аламеи? – небрежно осведомился окутанный дымом черноволосый.

– Точно, – сказал Патрик.

– В Тупсу идете?

– В Тупсу.

Черноволосый помолчал, словно усвоение этой информации потребовало от него недюжинной работы ума. Затем вынул изо рта трубку и сказал:

– Позавчера туда черные воины заглядывали. Взяли дань, как всегда, никого не обидели и у всех спрашивали, не видел ли кто пограничников.

– Мы торговцы, – повторил Патрик.

– А я разве что говорю? – Черноволосый затянулся и выпустил дым из носа. – Я только говорю, что на той неделе черные поймали одного пограничника… ужас, что с ним сделали. Одежда на нем была… похожая на вашу.

– Спасибо, – сказал, помолчав, Патрик. – Мы не пограничники, но мы учтем.

– Да не за что… Слив хотите?

– Что? – не понял Патрик.

– Слив, говорю, хотите? Сливы. Плоды такие. Не вода, а жажду все-таки утоляют.

Из вещмешка появился бумажный кулек. Две сливы черноволосый протянул Патрику (тот помедлил секунду и взял), две кинул в ладони Максу, две оставил себе, а остальное аккуратно убрал в мешок. Заметно было, что он не привык транжирить свое достояние, в чем бы оно ни заключалось. Макс не удивился: в его мире, который Патрик называл Гомеостатом, прижимистость селян вошла в поговорку. Наверное, селяне везде одинаковы. А этот охотник наверняка был деревенским жителем.

Но сливы были хороши – большие, сизого цвета, твердые и сочные, с приятной кислинкой. Макс с удовольствием расправился с угощением. Степенно съел свои сливы и черноволосый.

А Патрику вторая слива не понадобилась. Он захрипел, схватил себя за лацканы куртки и кулем повалился с камня.

Даже не дернулся.

Собака втянула язык в пасть и неуверенно гавкнула.

– Спокойно, Лакки, спокойно, – проговорил черноволосый, поглаживая пса.

* * *

Только горожанин, проживший всю жизнь в умеренных широтах, может воображать, что все на свете пустыни похожи друг на друга. При слове «пустыня» ему мерещатся раскаленные барханы, караванные тропы бедуинов, миражи и редкие-редкие оазисы с десятком чахлых пальм, из чистого упрямства выросших вблизи источника мутной солоноватой воды. Возможно, еще вспомнится шустрая лисичка-фенек, бегающая ночью по барханам в поисках аппетитного скорпиона.

Теоретически горожанин знает, что бывают каменистые, глинистые и даже соляные пустыни, что пустынями нередко именуются обледенелые полярные ландшафты, – но это его не интересует. Если горожанин образован и склонен к буквоедству, он согласится признать пустыней центральные районы Антарктиды с их ничтожным годовым количеством осадков – и тут же выкинет этот вздор из головы. Пустыня там, где жарко и где песок до горизонта.

Сергею было даже очень жарко, но вот песка под ногами не нашлось бы и для того, чтобы наполнить кошачий лоток. Это была каменистая пустыня, камень на камне, и кроссовки оказались для нее не самой лучшей обувью.

Хуже были бы только валенки или ласты.

Легкие десантные ботинки – вот в чем ощущалась потребность. Но такая обувь не вписывалась в образ лоха-одиночки, то ли просто любопытствующего, то ли начинающего контрабандиста, даже не знающего, что он контрабандист.

Зато в образ прекрасно вписывались три бутылки газированной воды в рюкзаке. Три пластиковых бутылки! Лоху не полагается знать, что жить пластику в Центруме недолго – несколько часов, максимум сутки.

Затем – не врет школьная химия! – пластик неминуемо распадется на углекислый газ и водяной пар, потому что ни на что другое распадаться он не умеет. Распад подобен горению, только идет не так быстро и без пламени. Но еще до конца этого процесса нагретая бутылка от души стрельнет бешеной струей пены, прорвавшей стенку в наиболее истончившемся месте, и оросит рюкзак растяпы. Поделом дураку.

Впоследствии над ним как следует посмеются – если выберется из пустыни живым.

Но должен выбраться. Пластик – пластиком, однако к поясу приторочена обыкновенная армейская фляга, тоже не пустая. В сумме получается, что можно продержаться суток двое, но вторые сутки – уже на пределе.

Самое начало обезвоживания всего лишь неприятно. Но чем дальше, тем мучительнее.

Затем позволяется испугаться смерти, открыть Проход и покинуть Центрум. Лучше сделать это вовремя, потому что с первой попытки может не получиться и еще потому, что чересчур обезвоженный человек может сознательно предпочесть быструю смерть как вполне приемлемый в его ситуации способ избежать последних, самых ужасных мучений. Разумеется, если в его состоянии вообще можно говорить о сознательномрешении.

Сергей знал, что Центрум – сухой мир. После великого катаклизма, уничтожившего все подземные запасы нефти и насытившего атмосферу углекислотой, климат стал жарче, а главное, реки, начинающиеся в северных горах, обмелели за счет подземного стока. Многие и вовсе пересыхали, не добравшись до океана, и самумы заносили песком их русла. Что ж, если из земли изъять всю нефть, то где-то просядет почва, а где-то вода уйдет в подземные пустоты. Такая нужная вода…

Один в сухой знойной пустыне – это, по мнению Сергея, было несколько чересчур. Он предпочел бы Кольский полуостров с его холодом, дождями, комарьем и охочими до хариуса медведями.

Но было сказано: надо. Причем одному, а не в компании.

– Первый выход в Центрум в группе мы теперь не практикуем, – втолковывала Ева. – А раньше было. Одно время пошло поветрие маскироваться под бродячих актеров. В кибитке среди реквизита что угодно можно увезти.

– А давать спектакли? – усомнился Сергей.

– «Королевского жирафа» кто угодно сыграет, – обнаружила Ева знакомство с Твеном. – Но кибитку не скроешь, и обыскать ее легко. Так что это пройденный этап.

– Ладно… А какой этап еще не пройден?

– Самый старый. Ты – честный торговец-одиночка, челнок. Никакого оружия, разве что нож небоевого вида.

Мир, дружба, жвачка. В качестве товара возьмешь понемногу всякой всячины, в том числе не пользующейся спросом в Центруме. Так пограничникам будет легче поверить в то, что ты неопытен, лопоух и не связан ни с какой группой контрабандистов…

– Я обязательно должен им попасться? – спросил Сергей.

– Скорее всего, попадешься. Они потребуют от тебя впредь иметь дело только с ними. Обговори условия, попробуй поторговаться. Согласись. Будь естественным. Верти головой, расспрашивай обо всем, словом, сыграй святую простоту, иначе последствия могут быть неприятными. Пограничники Центрума – надгосударственная структура, ее не контролирует никто, хотя некоторые туземные правительства и пытаются это делать… без особого успеха, впрочем. Кому ты будешь жаловаться, когда тебя привяжут к креслу и пощелкают вблизи твоих пальцев никелированными щипцами?

– И такое возможно? – насторожился Сергей.

– Поведешь себя неправильно – станет возможно еще и не такое.

Веселенькая перспектива…

Однако загнуться в пустыне от жажды, никуда не добравшись, – нисколько не лучше.

Видимо, точка выброса оказалась не самой удачной, хотя – Ева клялась – с вероятностью не менее девяноста восьми процентов находилась в пределах Сухой пустоши. А если так, то двигаться предстояло на северо-запад.

Вот только компас врал здесь нещадно. Сергей не выбросил его лишь потому, что компас подтверждал его имидж лопоухого новичка.

У планеты не существовало единого магнитного поля – были лишь слабые местные поля, весьма хаотические, а кое-где просто отсутствующие. Ева с уверенностью утверждала, что постигший Центрум катаклизм с нефтью тут ни при чем – просто магнитное поле землеподобных планет время от времени испытывает переполюсовку и пропадает на несколько тысяч лет. Видимо, на этой планете был как раз такой период. Любой человек знает из личного опыта, что беда не приходит одна. Туземцам Центрума можно было посочувствовать.

Для ориентировки оставалось, конечно, солнце – немилосердное, но хотя бы позволяющее грубо определить стороны света. Оно же – источник заряженных частиц, легко достигающих поверхности планеты без магнитной брони и не слишком полезных для здоровья. Сергей начал с того, что обернул голову полотенцем на манер чалмы.

Первую бутылку воды он прикончил к полудню. Воду из второй перелил в опустевшую флягу. Третью бутылку просто бросил. Ударившись о камень, та взорвалась.

Чертыхаясь и спотыкаясь, он отмахивал километр за километром. Ничего не зная об опыте жителей земных пустынь, он двигался днем, в самое пекло, когда самое разумное – переждать, найдя тень. Среди камней начали попадаться участки, занесенные песком, – значит, он двигался в верном направлении. За весь день ему не попалось ни человека, ни животного, ни растения. Жизни в этой части Сухой пустоши было не больше, чем на Марсе.

Все же перед закатом Сергей поставил палатку. Бывают ведь и ночные животные. Мало радости быть укушенным во сне ядовитым пауком.

Но мало радости и спать одному в неизвестной пустыне иного мира под черным небом, прислушиваясь к каждому шороху. Сергей долго не мог уснуть.

Он сидел возле палатки и глядел в небо. Луны не было – то ли она вообще отсутствовала в Центруме, то ли было новолуние. Зато к середине ночи из-за восточного горизонта на небосклон выползло созвездие Ориона.

Совершенно такое же, как на Земле.

Ночной холод в пустыне никому не в радость, особенно тому, чья одежда насквозь промокла от пота. Стуча зубами, Сергей застегнул палатку, заполз в спальник и стал ждать утра.

Чуткую дрему трудно назвать сном – и все же она помогла. С первыми признаками рассвета Сергей сложил палатку, упаковал ее в рюкзак, побулькал остатками воды во фляге, вздохнул и тронулся в путь. Теперь он был абсолютно уверен: Проход вывел его в редкостно неудачное место, надо было сразу признать это и повторить попытку. Но раз уж не признал и не повторил, придется доиграть роль до конца: идти вперед, терпя жажду, пока хватит терпения.

Никаких туземцев, даже пограничников, в этой пустыне, конечно же, нет и быть не может. Не дурные.

Первому встретившемуся на пути растению, раскинувшему по песку сухие колючие плети, он удивился не меньше, чем если бы набрел на аквапарк. Растение выглядело мертвым, хотя, возможно, не было таковым. Кто ее знает, эту пустынную флору, причем даже не земную!

Чем дальше на северо-запад продвигался Сергей, тем больше было песка. Наконец камни исчезли совсем, погребенные под барханами.

– Кончилось – начинается, – пробормотал Сергей.

И сейчас же услышал в небе слабый, но очень знакомый звук – рокот мотора самолета.

Через минуту с запада появился и он сам – неказистый биплан с какими-то бочками вместо расчалок. Он летел низко, с заметной натугой, оставляя за собой шлейф сизого дыма, всем своим видом показывая, как ему не хочется летать. Но все же он летел.

Сергей замахал руками, запрыгал и заорал. Орать, конечно, было бессмысленно, и он понимал это, но так уж полагается, а зачем – никому не ведомо.

Самолет дернулся влево, взвыл и начал с креном набирать высоту. Поднялся повыше, сделал полный круг. Сергей продолжал махать руками, как ненормальный. Отстегнул от пояса фляжку, потряс ею, вздев над головой: мол, положение бедственное, прошу помощи.

Самолет сделал еще один круг, затем покачал крыльями и лег на обратный курс. Минута – и он исчез за барханами.

Сергей удовлетворенно опустился на песок. Поболтал фляжкой – и сдержал желание отпить глоток-другой. Все шло штатно – по одному из предсказанных Евой сценариев. С самолета его заметили, в том не было сомнений. С патрульного самолета. Другие тут не летают, если они вообще существуют, эти другие. Естественно, самолет улетел – сесть ему тут негде. Пилот доложит, одинокого путника встретят. Можно немного передохнуть и продолжить путь – в том направлении, куда улетел биплан.

Чтобы ускорить встречу.

* * *

– Ты шокирован? – спросил узколицый.

Макс молчал. Да, он был шокирован этим миром, где убийство следовало за убийством, а воскрешения ожидать не приходилось. Но он не восклицал, не бесился и даже не выказывал отвращения. Странным образом на него навалилась апатия.

Убит Теодор. Теперь убит и Патрик.

Все равно.

Оставшиеся сливы узколицый высыпал из кулька на землю.

– Тут еще одна отравленная – вроде вон та… но я не уверен. Глупо умереть от собственной неосторожности, как ты полагаешь?

Макс молчал. Ноги затекли, но он так и продолжал сидеть на корточках, даже не подумав занять освободившийся валун. Предложи ему фальшивый охотник отравленную сливу – Макс сжевал бы ее механически, не испытав никаких эмоций.

Впрочем, в этом случае времени для эмоций у него осталось бы немного…

– Ну-ну, – сказал узколицый. – Не надо так переживать из-за этого негодяя. Он обманывал тебя. Как, он говорил, тебя зовут?

– Питер.

– Англичанин?

– Ирландец. Кто такие англичане?

– Неважно. Он врал. Ты не ирландец и не англичанин. Ты испанец. Меня не узнаешь?

Макс помотал головой. Становилось тошно: история повторялась как дурной фарс.

Из вещмешка появился очередной дагерротипный снимок. Тоже цветной, он изображал Макса и узколицего за столом. Оба смеялись, держа в руках бокалы с красным вином.

– Фальшивка, – в третий раз сказал Макс, возвращая снимок.

Узколицый внимательно посмотрел на него. Затем медленно порвал снимок.

– Точно, фальшивка, – признал он. – Не сердись. Так было надо. На самом деле я даже не знаю, какой ты нации и как тебя зовут. Зачем ты понадобился моим боссам, я тоже не знаю, но будь уверен: плохого тебе не сделают. Веришь?

– Мне все равно, – сказал Макс.

– Зато мне не все равно, – веско произнес узколицый. – Кстати, меня зовут Рафаэль де ла Крус, можно просто Рафаэль и на «ты». Раз уж трюк не прошел, не стану звать тебя ни Хуаном, ни Мигелем. Может, назовешь себя сам?

– Макс.

– Ладно, Макс. Пошли.

– Куда? – вопросил Макс, не вставая с корточек.

– В Тупсу, конечно. Городишко дрянь, сонный, но с железнодорожной станцией. Она-то нам и нужна. Вставай, чего сидишь, будто приспичило?

– Не хочу, – заявил Макс.

– Чего не хочешь?

– Не хочу никуда идти.

Рафаэль вздохнул.

– А придется…

Макс не ответил.

– Послушай, – сказал Рафаэль, – не хочу я тебя заставлять идти. Мог бы, а не хочу. Ты мне ничего плохого не сделал. Но у меня заказ… Ты что, огорчен, что я убил этого ирландца? Учти, он да я – нас тут в округе не двое таких. Если тебе интересно, за тобой сейчас охотятся как минимум еще трое: турок, араб и китаец. Это только те, о ком я знаю. Думаю, есть и другие. Каждый из них, чтобы завладеть тобой, убьет меня без зазрения совести, если только сможет. И у каждого, наверное, есть такое же «доказательство» – фотография или еще что-нибудь в этом роде. Только это все подделки, как и у меня. Кто ты такой, я не знаю, мы никогда не были знакомы. Видишь, хоть в этом я тебе не вру. Но я желаю тебе добра и намерен защищать тебя. Дьявол, да если бы я хотел твоей смерти, ты уже десять раз был бы мертв! – В возбуждении Рафаэль даже вскочил с камня. Пожестикулировал без слов, подышал, сел. – Послушай… Четверть часа назад я был охотником, а этот твой рыжий приятель – дичью. Теперь дичь – это я. Мы должны идти.

Макс молчал.

– Мы должны оторваться, запутать следы, раствориться в человеческом море Центрума! – Рафаэль уже почти кричал, и в тон ему встревоженно рычала собака. – Пойми, дурья твоя голова: за тобой идет серьезная охота. Ты – главный приз. Молчать, Лакки!.. Сплохую я – меня устранят, но ведь и ты рискуешь! На такой охоте бывают всякие случайности. Мечтаешь по-дурацки получить в живот пулю, предназначенную не тебе? Ну ответь: мечтаешь?

Пришлось ответить отрицательно. Рафаэль шумно перевел дух.

– Наконец-то… Ну что, идешь?

– Иду, – сказал Макс. – Иду обратно.

Потребовалось время, чтобы Рафаэль понял.

– Я хочу назад в свой мир, – сухо объяснил Макс.

Привставший было Рафаэль вновь плюхнулся тощим задом на валун и развел руками.

– Ну что мне с тобой делать, а? Толковать тебе о том, что тот мир – не твой? Ты же не поверишь! Твой Гомеостат – аномалия среди миров, нет больше таких! И потом, про твой мир тебе наверняка уже все объяснил этот твой дружок ирландец…

– Патрик, – сказал Макс. – Но сначала был Теодор…

– Вот как? Этот не первый? И что же сталось с твоим Теодором?

– Патрик застрелил его.

Рафаэль засмеялся, показав мелкие белые зубы.

– Так я и думал. Патрик убил Теодора, Рафаэль убил Патрика… Прямо как «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова», только наоборот. И у каждого из них одна и та же версия насчет Гомеостата и Центрума. По-твоему, три человека, отнюдь не питающие друг к другу нежных чувств, могли договориться между собой насчет одинаковой лапши тебе на уши? Что скажешь?

Макс задумался. В словах Рафаэля был некоторый смысл. Да, хотелось вернуться к месту гибели Теодора… но весь ужас был в том, что эти трое убийц действительно говорили одно и то же. Значит, вернувшись, предстоит бесцельно ждать, стараясь не смотреть на мертвое тело и отмахиваясь от мух? Ждать неизвестно чего. Нет в мире добрых волшебников, никто не придет, не взмахнет волшебной палочкой и не потратит одно заклинание на то, чтобы вернуть заблудившегося человека в его привычный уютный мир.

– Жизнь такова, какова она есть, – сказал Рафаэль, не дождавшись от Макса ответа. – Не я придумал мир, где люди порой убивают друг друга, а убитые не воскресают. Не я придумал мир, где лгут ради выгоды и просто так, где одни люди посылают других людей на смерть, а другие соглашаются на опасные задания, не владея даже половиной всей информации. Но мир таков, каков он есть, и надо учиться в нем жить. Что наш мир, что мир Центрум – разница невелика. Уж в чем-чем, а в этом,пожалуй, и вовсе нет никакой разницы. Одни и те же игры. Пойми, друг Макс, я действительно не знаю, кто ты и зачем вдруг понадобился слишком многим. Я не знаю, кем ты был до того, как попал в Гомеостат… да-да, все жители Гомеостата – пришлые, там ведь нет рождаемости. Я не знаю, по своей ли воле ты попал туда. Я только знаю, что теперь ты понадобился многим… У тебя есть выбор, глупо это отрицать. Но только выбор между одними, другими или третьими. По крайней мере мои боссы зла тебе не желают, это мне известно точно, могу поклясться…

Макс поднялся на ноги. Сразу закружилась голова – слишком долго он просидел на корточках. Радостно вскочил и Рафаэль. Собака посмотрела хозяину в лицо и сдержанно гавкнула.

– Молчать, Лакки! Ну что, идем вместе? До Тупсы нам еще ого-го сколько ноги бить…

– Еще одно слово, и я никуда не пойду, – хмуро заявил Макс.

Рафаэль понимающе закивал: договорились, мол, заметано, лишних слов не говорю.

Вещи подверглись осмотру. Вынутый из рюкзака костюм Макса Рафаэль одобрил и запихал обратно, сказав, что, в такой дыре, как Оннели, он сойдет за клондальский, если только не соваться в нем в столицу, зато вещи Патрика подверглись ядовитой критике. Рафаэль забыл о своем обещании не болтать.

– Вообще ничего нет для мимикрии… Санта Мария, какой болван! Вырядился в спецназовца и вообразил, что может свободно разгуливать по Центруму! Как будто если у такого типа нет при себе товара, то пограничникам он уже неинтересен! В Оннели и того хуже: попадется в таком прикиде воинам Старца – примут за пограничника…

– И убьют? – спросил Макс.

– Будет сопротивляться – убьют. В противном случае потащат к командиру отряда, а то и к самому Старцу – разбираться. Убийство невиновного, по мнению черных, большой грех. Только, видишь ли, у них свои понятия насчет того, кто виновен, а кто нет. И уж если виновен, пощады не жди.

Рюкзачок Макса каким был, таким и остался. Из вещей Патрика Рафаэль взял себе только консервы и воду, не тронув ни его винтовку с оптическим прицелом, ни странный карабин Теодора, мимоходом назвав его автоматом, ни обнаруженный за воротом Патрика пистолет.

– Куртку сними и брось. Вот тебе рубаха. По-оннельски ты говоришь неважно, за местного все равно не сойдешь, нечего и пытаться. Встретим кого – молчи, говорить буду я. Спросят тебя – отвечай только «да», «нет» и «не знаю». Легенда: местный охотник встретил в горах странного человека, вероятно клондальца, потерявшего память. Ведет его в Тупсу показать властям. Очень законопослушный и сердобольный охотник… Перед прибытием ты переоденешься. Легенда изменится: ты мелкий коммивояжер, я твой контрагент. В Тупсе мы сядем на поезд. Я должен вывезти тебя за пределы Оннели – здесь я бессилен вернуть тебя на Землю.

– Куда? – переспросил Макс.

– В твой родной мир… Ты не поможешь мне убрать тело с тропинки?

Его встретили, когда во фляжке давно уже не осталось ни капли влаги, когда Сергей сильно страдал от жажды, но еще не успел испугаться настолько, чтобы открыть Проход, вывалиться на лужайку перед коттеджем, выпить многомного воды, принять душ, выспаться и, проанализировав причины неудачи, повторить попытку. С гребня очередного бархана он заметил двоих, и было похоже на то, что они заметили его раньше.

Он высоко поднял руки, показывая, что безоружен.

Они остались на месте. Один призывно махнул рукой: топай, мол, сюда.