Текст книги "Глубина. Трилогия"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

   – Я не умею водить. А пешком идти долго.

   Он так и остается стоять у компьютера, обалдевший и переполненный впечатлениями. И очень неплохо снаряженный для конца второго этапа, между прочим…

10

   Я прохожу четырнадцать этапов. За семь часов.

   Сегодня рождалась легенда.

   За моей спиной оставались трупы и развалины. Я немного задерживаюсь на шестом этапе – он совсем-совсем новый и непривычный. Потом застреваю на двенадцатом, похожие я встречал, но арена – это всегда арена, и перебить сотню с гаком монстров – не три кнопки надавить.

   К счастью, другие игроки уже практически не вмешиваются. Слухи ползут по «Лабиринту», пересекая уровни с легкостью, недоступной даже дайверам. Слухам не страшна глубина, их никогда и ничто не могло задержать.

   Слухи – враг дайвера. Но сейчас они несут страх, и это работает на меня.

   В конце четырнадцатого этапа я понимаю, что больше не выдержу. Выныриваю на мгновение из глубины, и убеждаюсь, что скоро семь утра.

   Это компьютерам вредно отключаться. С людьми все наоборот.

   Четырнадцатый этап – городской спортивный центр. Компьютер с игровым меню стоял на судейском столике возле огромного бассейна, где в чистой воде лениво колыхались трупы похожих на крокодилов монстров-амфибий. Их довольно трудно убить, и мне пришлось воспользоваться плазмоганом, чтобы вскипятить в бассейне воду. Когда она остывает, я ныряю в вонючий бульон и минут десять дожидаюсь погони – двух истеричных игроков, парня и девушки, которые гонятся за мной уже три уровня. Они поторопились, уверенные, что я немедленно покину спортивный центр, и ворвались в зал неосторожно, хоть и красиво. Парень – с плазмоганом у пояса, девушка со штуцером наперевес. Я пускаю в них ракету, прямо из-под воды, и оба исчезают в огненном вихре.

   Я выбираюсь из бассейна, опершись на скользкое тело вареного монстра, и заглядываю в воронку. Там ничего не осталось, у парня сдетонировали энергоячейки плазмогана.

   – Я – Стрелок, – все же говорю я. Это уже стало ритуалом, а мне нравятся хорошие традиции.

   Записываюсь – «Стрелок, 14» и щелкаю по клавише выхода. Сделаем все честно и правильно. Отдохнуть… и вернуться.

   Обязательно вернуться.

   В полу рядом с судейским столиком открывается люк – выход из игры. Прыгаю туда и оказываюсь в раздевалке.

   Выход из «Лабиринта» такой же торжественный и пышный, как и вход. Но это другая торжественность, праздничная, веселая. Комната со стенами из розового мрамора, яркий солнечный свет в потолочном окне, мягкий диван, столик с фруктами и едой, огромный резной шкаф красного дерева. Я снимаю бронежилет, шлем, маскировочный комбинезон, запихиваю вместе с горой оружия в свой «индивидуальный шкафчик». Только я смогу воспользоваться нажитым добром, вновь входя в «Лабиринт». Принимаю душ, переодеваюсь. Все, надо уходить. Прерывать программу не хочется, хватит с меня головных болей; в конце концов, добраться до гостиницы и выйти нормальным путем – дело пяти минут.

   Раздевалки выходят в просторный колонный зал, откуда уже видны улицы Диптауна. Это граница Сумеречного Города и обычной виртуальности, зыбкая, как звуковой барьер в океане.

   Обычно колонный зал безлюден. Неторопливо выходят из своих раздевалок игроки, поодиночке и группами, отправляются в ближайший ресторанчик «BFG-9000» или бар «Kakodemon» спрыснуть победу или поражение…

   Сегодня тут собрались человек сто. И это моя заслуга. Здесь, похоже, все, кто погиб от моей руки. Каждого выходящего из раздевалки придирчиво осматривают, словно могли запомнить мое лицо под шлем-маской. На меня тоже смотрят, но, видимо, я не подхожу под запомнившийся им в последние мгновения игры образ беспощадного Стрелка.

   Подхожу к ближайшей группе, разговор там затихает, мускулистый мужчина с квадратным подбородком резко спрашивает:

   – Стрелок?

   К счастью, я догадываюсь, что он имел в виду, и киваю…

   – Да… – На моем лице обида и злость. – Из гранатомета… сволочь! И говорит: «Я – Стрелок!»

   Что-то я перебарщиваю… После попадания из гранатомета услышать что-нибудь затруднительно. Но фигура Стрелка уже окружена мистическим ореолом, и мои слова о гранатомете списывают на обычные оправдания неудачника.

   – Сотым будешь, – говорит квадратно-подбородковый. – Я – Толик.

   – Я – Леня.

   – Сто человек уложил, зараза! – с восхищением и ненавистью сообщает Толик. – Откуда он взялся… Знакомься – Жан, Дамир, Катька… Он нас всех на девятом уровне сделал.

   Не помню, честно говоря. Там шумно было… предпоследняя попытка игроков организоваться и толпой уложить наглого Стрелка.

   – А меня на пятнадцатом! – говорю я. – Я так шел, а он…

   – Слышали? – кричит Толик. – Стрелок на пятнадцатый пошел!

   Толпа отвечает возбужденным гулом.

   Я безнадежно машу рукой и направляюсь к выходу.

   – Эй! – кричит Толик. – А дожидаться его не будешь?

   – У меня карман не резиновый! – отвечаю я. – Сами морду ему намылите…

   – Это да, – кивает Толик. – Если сможем узнать.

   Он все-таки подозревает меня, но подтвердить подозрения не в силах. Я киваю, делаю еще шаг. И вижу Алекса.

   Моя первая жертва стоит чуть в стороне, молча, с интересом вслушиваясь в диалог.

   И вмешиваться, похоже, не собирается. Вендетта. Один на один.

   Меня это устраивает. Иду мимо… еще пара секунд, и я выйду из зала на улицу Диптауна.

   – Стрелок! – окликают меня сзади, и сотня человек выдыхает разом.

   Оборачиваюсь. Голос был слишком настойчив, валять дурака дальше бесполезно.

   Это не Алекс. Это Гильермо.

   – Стрелок! – Он подходит ближе. – Извините, что задерживаю… Вы установили восемь рекордов уровней, да?

   Наверное. Смотрю не на Гильермо – на сотню своих недавних жертв. Их взгляды не сулят ничего хорошего.

   – Руководство решило сообщить вам, что вы не вправе претендовать на объявленные призы… да? Поскольку работаете по контракту с нами.

   Слава богу, он хоть теперь говорит тихо, и нас не слышат.

   – И не собирался, – пьянея от злости, сообщаю я.

   Гильермо, похоже, понимает, что вступил в беседу не вовремя. Но ему приказали.

   – Однако мы хотим выплатить вам небольшую премию… двести долларов… в благодарность за интенсивную работу. Вы сделали очень хорошую рекламу «Лабиринту»… мы едва справляемся с потоком новых игроков.

   Он делает паузу, оглядывает зал и говорит извиняющимся тоном:

   – Вы можете зайти за деньгами сейчас, вместе со мной. В нашем офисе много выходов.

   Спасибо. Вот чего не люблю, это когда меня толкают в болото, а потом сердечно протягивают руку помощи.

   – Я зайду при случае.

   Гильермо вздыхает, разводит руками – мол, я человек подневольный, велели передать… Уходит в глубину зала, к каким-то служебным коридорам.

   На меня смотрят девяносто девять пар глаз.

   – Я – Стрелок, – говорю я.

   Девяносто девять пар ног отрываются от пола. Нет, девяносто восемь.

   Алекс стоит на месте, лишь выхватывает из-за пазухи сверкающий длинный пистолет и кричит:

   – Беги, козел!

   Имя мне не нравится, но совет дельный. Каждый из обиженных, кроме разве что Алекса, втайне понимает, что его убили абсолютно честно. Но вслух говорится совсем иное. И потому все готовы мстить за невинно пострадавших товарищей, забыв, что еще недавно они были соперниками.

   Бегу.

   За спиной несколько раз щелкают выстрелы – Алекс отчаянно пытается задержать преследователей, потом кричит вслед:

   – Я тебя сам сде…

   Крик обрывается. Не только у него есть вирусное оружие, пригодное для улиц Диптауна. А может быть, вмешалась служба безопасности «Лабиринта».

   Бегу.

   Чего мне не хватало, так это растворяться в воздухе. Если обиженные игроки поймут, что я еще и дайвер – охота перерастет в травлю.

   А спать так хочется…

   Переулок, другой, третий. Снижаю детализацию, чтобы ускорить бег. И едва не проскакиваю мимо здания с надписью «Всякие забавы» на четырех основных языках Диптауна.

   К счастью, надписи очень крупные, и я вовремя понимаю их смысл. Равно как вспоминаю рассказ Маньяка о системах безопасности виртуальных борделей.

   Выбор несложен, и я врываюсь в вертящиеся стеклянные двери.

11

   Здесь в моде стиль «ретро». Массивная мягкая мебель, широкие столы с пузатыми графинами, блюда с фруктами. Бородатый молчаливый мужчина в углу смотрится деталью меблировки. Бог его знает, может, и впрямь сторожевая программа…

   А по деревянной лестнице со второго этажа спускается темноволосая женщина в длинном платье. Ей за тридцать, и лицо настолько детализировано, что я едва удерживаюсь от искуса вынырнуть из глубины и посмотреть на нее нормальным образом. Чтобы понять, как удалось добиться такого неординарного человеческого облика.

   Женщина подходит ближе. И я наконец понимаю смысл выражения «зрелая красота».

   Действительно, очень зрелая. Ничего в ней нет от той молодости, что царит на улицах Диптауна. И уж тем более мысли не возникает о невинности или чистоте. И слава богу, что не возникает. Ей это не нужно.

   Женщина молчит, улыбаясь. Я чувствую, что пауза затягивается, и бормочу:

   – Здравствуйте…

   Она кивает:

   – Добрый вечер.

   – Мне кажется, что уже ночь, – говорю я.

   – У нас всегда вечер.

   Что ж, будем знать.

   – Зовите меня Мадам, – продолжает женщина.

   – Я…

   – Не надо имени. Это вовсе не обязательно.

   – Я – Стрелок.

   Она кивает.

   – Хорошо. Вы зашли к нам по делу… – Улыбка. – Или просто скрываетесь от надоедливых друзей?

   Непроизвольно гляжу на стеклянную дверь. За ней – тишина и пустота.

   – Не беспокойтесь. Входящие к нам не видят друг друга. Никогда.

   – Во втором случае, очевидно, мне придется уйти? – интересуюсь я.

   – Нет. Мы всегда рады гостям. Вы можете просто посидеть, выпить кофе или вина.

   – Кофе, – решаю я.

   Молчаливый охранник ныряет в дверь. Я прохожу к диванчикам, сажусь. Мадам с улыбкой устраивается напротив.

   – Неужели вас не разоряют такие вот случайные гости? – спрашиваю я.

   – Нет ничего полезнее случайностей. К тому же у нас есть правило – гость должен хотя бы пролистать альбомы.

   Недоуменно смотрю на нее.

   – Фотографии девочек.

   – Ах да, фотографии… – До меня доходит. – Конечно. С удовольствием.

   Охранник приносит кофе в маленькой турке, Мадам аккуратно разливает его по чашечкам.

   Кладу чуть-чуть сахара, делаю глоток. Кофе крепкий и ароматный, обжигающе горячий. Даже сон проходит, словно и впрямь кофеину принял.

   – Вам показать все альбомы? – спрашивает Мадам.

   Кажется, что в слово все она вкладывает двойной смысл.

   Но голова еще соображает плохо, и я киваю. Мадам плавно пересекает зал, достает из шкафа несколько толстых альбомов в обтянутых разноцветным бархатом переплетах, опускает на стол передо мной.

   – Я вернусь к себе, если вы не против, Стрелок. Если вдруг… – улыбка, – вас что-то заинтересует – позовите меня.

   – Хорошо, – соглашаюсь я.

   Уже с лестницы Мадам, словно спохватывается, и добавляет:

   – Да… если вам понравится фотография и захочется разглядеть ее детальнее – потрите изображение пальцем.

   Киваю. Пью кофе, посматривая на альбомы.

   Интересно, есть ли здесь резервные выходы? Наверняка.

   Впрочем, можно еще сделать вид, что у меня сработал таймер, и раствориться в воздухе.

   В любом случае я спасся. Утер нос сотне разъяренных думеров, завоевал сомнительную славу и на четырнадцать этапов приблизился к Неудачнику. Быть может, его все равно вытащат раньше, но я старался как мог.

   Кофе допит. Заглядываю в джезву… гляди-ка, опять полна! Волшебный кувшинчик из «Тысячи и одной ночи». Наливаю вторую чашку, придвигаю к себе альбом в черном бархате. Тут, видимо, негритянки?

   Оказывается, что нет.

   На первой странице – фотография женщины, прикованной к стулу. За ее спиной глухая кирпичная стена, голова запрокинута и лица не видно, но полуобнаженное тело обещает многое. Цепи блестящие, с нарочито крупными звеньями. Под ногами женщины, на полу, лежит кожаная плетка.

   Так.

   Закрываю альбом, отодвигаю к углу стола. Пусть дожидается садистов-мазохистов.

   И впрямь «Всякие забавы».

   Смотрю на радугу переплетов. Попробуем угадать. Например, голубая обложка.

   Гляди-ка, угадал! С первой фотографии жизнерадостно улыбается голливудский киноактер, уже третий год слывущий секс-символом. Одет он в кожаную куртку, сапоги и кружевное белье. Э, дружок, повезло же тебе.

   Разумеется, подписи под фотографией нет. Даже если несчастный красавчик, никогда не страдавший гомосексуальностью, предъявит борделю иск, доказать что-либо будет сложно. Фотография на самом деле слегка искажена, и никто не сочтет ее уликой. Кроме тех, конечно, кто бывал в глубине и знает, как домысливает образы взбудораженный дип-программой мозг. Но те, кто знает виртуальность не понаслышке, знает и ее закон. Самый главный.

   Свобода.

   Во всем и для всех.

   Может быть, это и правильно…

   Укладываю актера поверх дамы в цепях. Пусть развлекаются, страдальцы.

   Розовый альбом… неужели лесбиянки? Странно…

   А, просто парочки. Две девицы с вызывающими взглядами, одна стоит на коленях, вторая опирается ей на плечи, цепко смотря на меня. Нет-нет-нет. Не сегодня. Не после четырнадцати уровней «Лабиринта». Полежите-ка в сторонке, вам и вдвоем скучно не будет, печенкой чувствую.

   Коричневый альбом. Фантазия пасует, приходится открывать…

   Старуха в обвисшем платье.

   Боже ты мой, и впрямь – на все вкусы! Подстрекаемый любопытством, тру фотографию пальцем. Старуха на фотографии оживает. Кокетливо улыбается, начинает пританцовывать, мелко семеня ногами, и расстегивать свой балахон.

   Бабка, да ты с ума съехала…

   Укладываю коричневый альбом поверх розового и начинаю хохотать. Охранник в углу косится на меня, но молчит. Я не выдерживаю и спрашиваю:

   – Бывают… клиенты?

   Тыкаю пальцем в коричневый бархат. Охранник сдержанно кивает.

   Фиолетовый. Кручу его в руках, тщетно пытаясь хоть что-то придумать. Опасливо заглядываю на первую страницу… вдруг – деды?

   Козочка.

   Я имею в виду – коза. Молодая. Беленькая, с короткими острыми рожками.

   Уже не смеюсь, сил нет. А козу ведь в виртуальность не погрузишь. Значит, либо человек-оператор, либо программа… имитирующая сексуальные стереотипы молодой развращенной козы.

   Бабка, подои козу.

   Остаются три альбома – белый, зеленый, желтый. Открываю белый, почему-то терзаемый мыслями об эльфах, ангелах и прочих эфирных созданиях. Не угадал. Просто женщины. Как и положено, на первой странице знаменитая топ-модель в вечернем платье от Кардена.

   Ладно, платье мы еще рассмотрим. Взвешиваю на руке зеленый альбом. Что еще осталось из подвластного могучим эротическим фантазиям? Дети, конечно. Открываю альбом. Ага. Малолетний миллионер, киноактер и любимец стареющих домохозяек. Помоги бабке козу держать, мальчик…

   Желтый альбом. Тоже угадал. Лицо девочки смутно знакомо, кажется тоже актриса. Антураж поражает – уходящий до горизонта пляж под лучами восходящего солнца. Чем загорать, детка, отнесла бы ведерко свежего козьего молока в избу.

   Расправившись с самыми «всякими» из предлагаемых забав, наливаю себе бокал вина. Киваю на стопку альбомов с нетрадиционными партнерами, охранник молча берет их и уносит.

   Надо было тот, с животными, получше разглядеть. Интересно, есть ли там молодые крокодилицы и зрелые, как Мадам, лебедушки? Впрочем, если и нет, то организуют по просьбе клиента. Хоть зеленого осьминога, хоть суку питбуля.

   Начинаю проглядывать белую книгу, временами заставляя девиц совершить стриптиз. Выбор потрясающий. Кинозвезды и манекенщицы кончаются довольно быстро, дальше идут незнакомые лица. Незнакомые, но симпатичные. Не удерживаюсь, заглядываю в самый конец альбома.

   Белый лист и надпись: «Нарисуй свое счастье».

   Да, отсюда никто не уйдет обиженным.

   Пролистываю альбом быстрее. В конце концов, поглядеть на обнаженных красоток, что в движении, что нет, можно и менее дорогостоящими методами, чем сидя в глубине.

   Негритянка в набедренной повязке, эскимоска в мехах, кореянка на циновке, полинезийка с кольцом в носу. Виртуальности чужд расизм.

   Листаю еще быстрее. Страница, другая, третья…

   Вика.

   Я замираю, глядя на девушку, которая улыбается мне каждое утро.

100

   Мадам появляется неслышно, как привидение.

   Садится рядом, спрашивает:

   – Вам налить еще вина, Стрелок?

   Киваю. Я, наверное, долго так просидел, разглядывая Вику. На фотографии вечерний полумрак, она сидит на перилах деревянной веранды, за ее спиной – темная кайма леса, тускло-желтый пузатый фонарь в высокой траве, черное зеркало бассейна.

   – У нас бывают самые разные клиенты, – задумчиво говорит Мадам. – Некоторым нравятся кинозвезды, а некоторым – козочки… – Легкая усмешка.

   – Кто эта девушка? – спрашиваю я. Мадам недоуменно смотрит на меня.

   – У нее есть реальный прототип?

   Хозяйка борделя прижимается к моему плечу, долго смотрит на фотографию.

   – Стрелок, на такие вопросы я не имею право отвечать. Да и не знаю. Здесь тысячи лиц, Стрелок. Многие могут показаться вам знакомыми, – легкая улыбка, – но это случайность. Она вам кого-то напоминает?

   – Да.

   – Кого-то реального?

   – Не совсем… – Я обрываю свою одностороннюю откровенность. – Мадам, я могу… встретиться с этой девушкой?

   – Разумеется. – Наши взгляды встречаются, наши лица рядом, в ее глазах ирония и насмешка. – Десять долларов час. Сорок долларов ночь. У нас умеренные цены. Доступные любому хакеру.

   – Вы жестоки, – говорю я.

   – Да. Когда мне кажется, что симпатичный молодой человек начинает сходить с ума, я бываю жестока.

   Достаю кредитную карточку.

   – Сорок долларов?

   – Да.

   Она принимает деньги. Медлит, потом говорит:

   – Стрелок, выслушайте одну историю… Жила маленькая глупенькая девочка, училась в институте, прыгала на дискотеках, флиртовала с парнями. И любила певца. Того часто показывали по телевидению, у него брали интервью, его фотографии печатали на обложках журналов. Он был хороший певец, и он пел о любви. Девочка очень верила в любовь.

   – Я знаю, как кончаются такие истории, – говорю я. Не только Мадам умеет быть жестокой.

   – Певец приехал на гастроли в ее родной город, – продолжает Мадам. – Девочка была на всех концертах. Выскакивала на сцену с букетами цветов, и певец целовал ее в щеку. Конечно, она добилась своего. На второй день она вошла в его гостиничный номер и вышла только утром. И больше не приходила на концерты. Нет, певец и вправду оказался хорошим человеком и красивым мужчиной. Он был нежен и ласков, остроумен и весел. Девочка ни о чем не жалела. Но она перестала верить в любовь. Знаете, почему?

   – Она смешала иллюзию и реальность, – отвечаю я.

   – Вы понимаете. Да, конечно. Лучше бы он оказался тупым и грязным хамом. Гораздо лучше. Девочка нашла бы другой идеал или попросту продолжила любить образ певца. А так… это было похоже на зеркало. Любовь к отражению. Правдивому и безупречно чистому. Но она и впрямь встретилась со своей мечтой. Нашла идеал. А его надо любить на расстоянии.

   Я киваю.

   Конечно, Мадам… Разумеется, мудрая хозяйка борделя. Бесспорно, познавшая жизнь повелительница любви и секса.

   Я знаю.

   – Мадам, напомните, я уже заплатил вам?

   Женщина вздыхает:

   – Идемте, Стрелок…

   Мы поднимаемся по лестнице. Коридор, двери. Мадам подводит меня к двери с номером «б», касается плеча:

   – Всего вам хорошего, Стрелок… Да, кстати, та история, что я рассказала, – она случилась не со мной. Но я знаю много таких историй.

101

   За дверью – не комната, а сад. Ночной сад, тихо стрекочут кузнечики, воздух прохладен и свеж, под ногами крепкая густая трава.

   А чего я, собственно говоря, ожидал?

   Гостиничного номера с расшатанной кроватью и мокрых от частых стирок простыней? Виртуальность тем и хороша, что внутреннее пространство своего дома можно делать сколь угодно большим.

   Иду на свет фонаря в траве.

   Движения медленные и вялые, сон почти отступил, смирившись, но нахлынула свинцовая усталость.

   Домик маленький, это то ли хорошая дача, то ли скромный коттедж. Никого нет. фонарь светит одиноко и тоскливо. На мгновение мне кажется, что сердобольная Мадам решила оставить меня в одиночестве. Нет, вряд ли. Сочувствие сочувствием, а бизнес на первом месте.

   Сажусь перед фонарем – это старинная керосиновая лампа в закрытом сеткой корпусе. С такими спускаются в подземелья. В глубину.

   Вокруг лампы вьются мошки, колотятся о стекло, бессильно пытаясь ворваться в свет. Люди куда глупее мошек. Они всегда находят огонь, чтобы обжечь свои крылья. На то они и люди.

   Шагов я не слышу, просто на плечи мне ложатся руки. Неуверенно, робко. Словно привыкая.

   – Здесь всегда так тихо? – спрашиваю я.

   – Нет.

   Я вздрагиваю. Даже голос ее мне знаком.

   – Все зависит от гостей.

   – Мне нравится тишина, – говорю я, по-прежнему не оборачиваясь.

   – Мне тоже, – соглашается она. Может быть, из желания понравиться. Может быть, искренне.

   И я решаюсь обернуться.

   Она такая же, как на фотографии. В короткой юбке – не сексапильно-короткой, а просто в удобной летней одежде. В блузке дымчатого шелка. На ногах серые босоножки, темные волосы стянуты на лбу ленточкой.

   Девушка смотрит на меня серьезно, изучающе. Словно я не клиент, которого ей придется обслуживать, а действительно гость, которого можно принять, а можно и выгнать в ночь.

   – Меня сегодня весь день называли Стрелком, говорю я. – Но ты лучше зови меня Леонидом.

   Она кивает, соглашаясь.

   – И… если можно, – добавляю я, – если можно, я буду звать тебя Викой.

   Девушка очень долго молчит, и я решаю, что невольно обидел ее. Но она лишь спрашивает.

   – Почему? Я кого-то тебе напоминаю?

   – Да, – признаюсь я. – Все равно я забудусь и назову тебя так. Давай лучше избежим этого.

   – Давай, – соглашается она, садясь рядом, протягивает руки, греет их над фонарем, как над костром. – Я легко привыкаю к именам.

   – Я тоже.

   Мы сидим и молчим. Я чувствую, как потихоньку проваливаюсь – все глубже и глубже…

   – Вика.

   – Что, Леонид?

   – Я буду большим дураком, если усну сейчас?

   – Не знаю, – говорит она. – Тяжелый был день?

   – Тяжелые еще будут.

   – В доме есть кровать… как ты понимаешь.

   Я киваю. Не хочется вставать и уходить из живой тишины в мертвую.

   – А если хочешь, я принесу тебе одеяло, – продолжает Вика.

   – Спасибо. Это будет просто здорово.

   Она встает, и я собираю остатки сил. Глубина-глубина, я не твой… отпусти меня, глубина…

   Вначале я сходил в туалет. Слава богу, провода от костюма и шлема достаточно длинные. Потом добрел до тахты, упал на постель, отшвыривая подушку. В виртуальном шлеме и так голова задрана. К утру занемеет шея, но я не хочу сейчас уходить.

   – Вика, включай дип… – прошептал я «Виндоус-Хоум». Цветная метель, и я вновь в глубине.

   – Что ты сказал? – Вика стоит рядом. Та Вика, которая живая… почти.

   – Нет, ничего.

   Я беру одеяло, расстилаю на траве, ложусь. Девушка садится рядом.

   Смотрю на звезды. Они так близко, они так заманчиво ярки. Мне не хватает лишь прозрачных тонких крыльев – чтобы взлететь и разбиться о невидимое стекло…

   – Вика, тебе не одиноко здесь, в глуши?

   – А почему ты решил, что это глушь?

   – Звезды слишком яркие.

   – Нет. Здесь хорошо…

   Она ложится рядом, и я сдвигаюсь на одеяле, чтобы нам хватило места.

   – Ты любишь небо? – спрашивает Вика.

   – Да. Я люблю смотреть на звезды. Только совершенно не знаю, как они называются.

   – А зачем им наши имена… – Вика касается моей руки. – Смотри, упала звезда. Прямо над нами.

   – Мы можем пойти и поискать ее, – серьезно говорю я. Вика отвечает не сразу, и я с ужасом понимаю, что сейчас придется вставать.

   – Нет, – решает она. – Ты на ногах не держишься, Стрелок. Мы ее поищем утром. Звезда как раз остынет, и можно будет взять ее в руки.

   – Утром слишком светло, – замечаю я. – Лучше завтра вечером.

   – Ты странный, – тихо говорит девушка. – Хорошо. Поищем завтра.

   – Ты находила когда-нибудь упавшую звезду?

   Вика молчит, но я чувствую, что она качает головой.

   – Виртуальность отняла у нас небо, – шепчу я.

   – Ты тоже это понял?

   – Конечно. Мир уходит в глубину. В отражение реальности. Зачем летать к Луне или Марсу, если здесь уже доступны любые планеты? Пропал азарт. Пропал интерес.

   – Зато развиваются электронные технологии.

   – Разве? «Восьмерка» – это просто очень крутой «686»… – Я намеренно называю «пентиум-про» непринятым именем. – Ничего нового не родилось за последние пять лет. Топчемся на месте.

   Вика тихо смеется:

   – Господи… спор о развитии технологий… Леонид, ты ведь в борделе.

   – Знаю. Тебе неинтересно?

   – Интересно. Я… я просто отвыкла от таких разговоров.

   Она молчит, потом легонько касается моей щеки губами.

   – Спи. У тебя язык заплетается, Леня.

   Не спорю. Мне не хочется с ней спорить.

   Тем более что она права.

   Я закрываю глаза и засыпаю – мгновенно.

110

   Я вижу сон. Я часто вижу сны – за день сознание выматывается так, что разгрузка просто необходима. А сны для того и приходят, чтобы спасти нас от обилия впечатлений, досказать несказанное.

   Обычно я не запоминаю снов. Лишь сумбурные остатки вертятся в голове, так и не осознанные до конца. Но сейчас сон ярок и впечатывается в сознание. Может быть, потому, что я сплю в виртуальности.

   Я стою на сцене, за тяжелыми полотнищами занавесей. На сцене – человек с гитарой, он неподвижен, словно скован невидимыми цепями. Он поет, но до меня не доносится слов. Между нами – глубина, ожившая, ставшая прозрачной стеной. И я напрягаюсь, пытаясь шагнуть к нему, разбить стену и услышать слова. Но глубина тяжела и упруга, словно резиновая плита. Меня отшвыривает обратно, я падаю на колени, замираю, не в силах пошевелиться.

   Певец поворачивает голову, смотрит на меня. Кажется, он начинает петь громче. Но я все равно не слышу. Я скован глубиной, спеленут. Я беспомощен.

   Певец кивает и отворачивается. Я вдруг понимаю, что это и есть Неудачник из «Лабиринта». Тот, кого я должен спасти… спасти, а не валяться на коленях, под незримой резиновой тяжестью.

   Но сил все равно нет.

   С противоположного конца сцены, из-за занавеса, появляется еще один человек. Он в маскировочном комбинезоне, с винчестером в руках. Усмехается, глядя на меня, поднимает оружие. Это Алекс.

   «Нет!» – кричу я, но звук вязнет в глубине.

   Алекс стреляет. Пуля пробивает гриф гитары, взвизгивают струны, сворачиваясь упругими кольцами, барьер тишины лопается. Я вскакиваю, тяжесть исчезла, и певец недоуменно смотрит на убитую гитару, Алекс передергивает затвор, а я уже бегу, прыгаю, сбиваю певца с ног, заслоняю собой.

   – Я говорил, что сделаю тебя, – произносит Алекс.

   Он стреляет, пуля входит мне в грудь, разрывает сердце, проходит насквозь и пронзает певца. Его тело вздрагивает и становится мертвым.

   Это значит – все. Значит – я не успел.

   Я поднимаюсь, иду на Алекса. Сердце уже не бьется в груди, но что мне до того. Я дайвер. Единственный враг глубины, страж между мирами, тот, кто должен был успеть Я привык жить без сердца. Меня так просто не убьешь.

   Зал за спиной ревет, аплодирует, свистит, топает ногами.

   – Я сделал тебя, – говорит Алекс, опуская винчестер.

   Из-за его спины выходит Вика. Протягивает вперед руку – в ладони жирный серый пепел.

   – Я нашла ту звезду, – шепчет она. Разжимает ладонь.

   Пепел, кружась, стекает на пол.

   И тогда я умираю.

   Проснувшись, я жадно глотаю воздух. Уже рассвело. Воздух пьяняще свеж. Вика спит, прижавшись к моему плечу, зябко съежившись.

   Хороший сон мне приснился.

   Как там в анекдоте про Фрейда. «Знаешь, доченька, бывают и просто сны…»

   А вообще-то говорят, что спать в виртуальности – плохая примета.

   – Вика… – Я трогаю ее за плечо, она вздрагивает, но не просыпается.

   Встаю, укрываю ее краем одеяла. Фонарь на траве потух, догорел. Иду в домик.

   Он маленький, там всего одна комната – роскошная спальня, ванная, туалет и кухня. Достаю из холодильника сливки, сыр, паштет. Варю кофе на маленькой плите, делаю бутерброды, складываю все на маленький поднос, иду обратно к Вике.

   Она еще спит.

   Глубина-глубина, я не твой…

   Что ж, неплохо отдохнул. Три часа дня.

   Я сходил в ванную. Привел себя в порядок, даже зубы почистил, стянув шлем и зажав его под мышкой. Вернувшись в комнату, достал из холодильника банку лимонада, йогурт, кусок колбасы. Дурацкий набор, но какая разница, что я буду есть в реальности? Лишь бы набить желудок.

   Та Вика, что на дисплее компьютера, тоже дремлет. Я почувствовал легкий стыд, стыд перед программой, которой изменяю с человеком.

   deep

   Ввод.

   Глажу волосы Вики – почти настоящей Вики. Шепчу:

   – Пора вставать…

   Она просыпается. Недоуменно смотрит на меня, потом улыбается.

   – Спасибо.

   – За что?

   – Ну… я так здорово отдохнула. Нечасто получается…

   – Я принес завтрак, – говорю я.

   Это моя обязанность, – с деланным недовольством вздыхает Вика. – Спасибо, Леонид.

   Пьем кофе, едим бутерброды. Где-то далеко в лесу звенит птичий голос.

   – Мне снился плохой сон, – сообщает Вика.

   – Про сцену? – спрашиваю я, и сердце замирает, словно в него вновь вонзается пуля.

   – Нет. Словно я нашла упавшую звезду, а она уже догорела. Дотла.

   Сердце снова дрожит, отдается в висках, гулко и тоскливо.

   Спать в виртуальности – дурная примета.

   Какие связи протягивались между нами, уснувшими в глубине? Беззвучный шепот и сонные гримасы, напрягшиеся мускулы и качнувшиеся ресницы – все, все переплавлялось в электронные импульсы и уносилось сквозь глубину.

   Чтобы коснуться той, что была рядом.

   Такая же спящая.

   Чтобы скользнуть в ее сон.

   Плохая примета – спать в глубине.

   – Мы поищем ее завтра, – говорю я. Вика иронически смотрит на меня. Спрашивает:

   – Ты что, племянник миллионера?

   Пожимаю плечами.

   – Я хочу снова тебя увидеть. Просто увидеть.

   Она колеблется, прежде чем спросить:

   – Скажи… я не привлекаю тебя?

   – Сексуально?

   Вика кивает.

   – Привлекаешь.

   – Тогда… почему?

   – Это не должно быть так легко… – Я тоже не сразу нахожу силы закончить: – И не должно быть товаром.

   – Леня, ты сходишь с ума.

   – Возможно.

   – Ты же не знаешь, кто я. Это, – вскидывает она руки к лицу, – маска. Грим. Я могу быть кем угодно.

   Молчу. Ты права, права. Я не спорю.

   – Я ведь могу быть старухой на самом деле, – беспощадно говорит Вика. – Уродиной. Мужиком-извращенцем. Понимаешь?

   Понимаю.

   Про мужика, правда, сомнительно…