Текст книги "Работа над ошибками. Дилогия"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

– Я бы сказал иначе. Грязь свинью найдет.

Почтальон фыркнул. Посмотрел на часы.

– Ну что, убивать меня будешь? Нет? Тогда читай письмо, я должен доставить ответ.

Я достал листок, вырванный из обычной школьной тетрадки. И хмыкнул.

– Да, вы с Константином похожи, – сказал почтальон. – Если дали линованную, пиши поперек…

Я не слушал его. Я читал.

Кирилл!

К моему огромному сожалению, события приняли именно тот оборот, которого я и, смею надеяться, ты боялись. На этом плане бытия нет места для нас двоих. Я понимаю твое нежелание покидать свой мир. Более того, я на твоем месте поступил бы так же.

Настоящим письмом я официально вызываю тебя на поединок. Место, время, допустимое оружие предлагаю выбрать тебе. В сложившейся ситуации я не могу пожелать тебе удачи, однако прими мои уверения в искреннем дружеском расположении и пр.

Твой друг Константин.

P.S. Иллан передает тебе привет. Я думаю, нам не стоит ставить ее в известность о происходящем.

P.P.S. Собственно говоря, я изрядно зажился на этом свете. Извини старого византийского раздолбая за постоянное вранье. Но я так привык жить разными жизнями, что порой сам себе верю.

Я бережно сложил листок и спрятал в карман.

– Каков ответ? – нервно спросил почтальон. – Я бы очень попросил ответить оперативно. Меня ждут уже три человека в двух мирах. Кстати, обрати внимание, твой друг предлагает тебе выбор оружия. Очень благородно! Я бы посоветовал даже не рассматривать варианты с мечами, шпагами и прочими колюще-режущими предметами, они ему гораздо более знакомы.

– Он когда-то был известным человеком? – задумчиво сказал я.

– Весьма. И пользовался услугами существовавшей в ту пору функциональной сети. Но сложилось так, что он предпочел не переселиться в другой мир, а сам стал функционалом. Довольно редкий расклад. Как правило, успешный человек быстро выполняет все то, что хотел изменить в мире, и дальше уже в функционалы не годится… Так что ему ответить?

– Я ему позвоню, – сказал я.

Почтальон вздохнул.

– Хорошо. Я так и предполагал. Тогда, с вашего разрешения, я откланяюсь. Конечно, если вы все-таки не собираетесь меня убивать.

– Нет, – сказал я. Приподнялся и что было сил вмазал почтальону по лицу. Он с грохотом повалился, а несчастный стул, испытав второе падение за день, развалился. Утирая кровь с лица, почтальон болезненно вскрикнул, коснувшись челюсти. Поднялся.

– За что?

– За кардинала Рудольфа, за Элису. За собачек с Тверди. Думаешь, я не узнал голос из-за маскировки?

– Это операция арканцев, я лишь вызвался сопровождать. Я даже не был вооружен!

– Верю. Потому и не убил.

Официанты спешили к нам втроем, а в глубине кафе девушка из персонала звонила по мобильнику – несложно было догадаться куда.

– И все равно, – придерживая челюсть и слегка шепелявя, сказал почтальон. – Лично я желаю вам победы.

Он повернулся и твердым шагом удалился к машине. Я повернулся к официантам. Очень хотелось кому-нибудь навешать оплеух. Ребята были крепкие, но что-то во мне их смутило, и они остановились.

– Пан, это возмутительно! – выкрикнул один.

– Совершенно с вами согласен. – Я взял графинчик и прямо из горла допил остатки зубровки. Идиотская травинка не преминула завязнуть в зубах.

Одной рукой держа у рта графин, я начал другой писать в воздухе. Огненные письмена срывались с пальцев легко и охотно. Один из официантов перекрестился, а два других остолбенели. Из-за дальнего столика, где тихонько миловалась влюбленная парочка, донесся истерический визг.

– Пока, ребята, – сказал я и шагнул в портал.

Ну вот, еще и графинчик стырил…

Так и рождаются нездоровые сенсации.

* * *

Голова слегка кружилась. То ли прыжки сквозь пространство тому виной, то ли выпитая водка… Я стоял в подъезде. Обычном, чуть грязноватом подъезде не элитного, но и не совсем уж запущенного многоэтажного дома.

Я поставил графинчик на батарею и выплюнул травинку. Постоял, глядя на двери лифтов. На одной висела приклеенная скотчем бумажка: «Не функционирует, мастер будет завтра». Судя по виду, бумажка висела уже дня три.

Интересно, сколько сейчас времени?

За окнами ночь. Но слышны голоса, собачий лай. Часов одиннадцать, наверное. Время выгула собак в московских дворах…

Я знал, где нахожусь. В конце концов, в этом доме прошло мое детство. На площадке третьего этажа мы с одноклассником Вовкой первый раз закурили и сошлись на том, что сигареты – дрянь, но надо же быть взрослыми. А после восьмого класса мы с ним же и двумя девчонками выпили там бутылку паршивого сладкого шампанского, после чего я первый раз целовался… вначале с Машей, а потом с Ленкой. Было смешно и почему-то совсем не сексуально.

Подойдя к почтовому ящику, я поддел дверцу и открыл ее без ключа. Достал свежий номер «Комсомолки» – отец упрямо выписывал газету домой, а не покупал в киосках, как все нормальные люди, рекламный проспект супермаркета «Грошик» и листок с предложением подключить интернет от «Корбины-телеком» по льготным условиям. Я поискал глазами картонный ящик, который обычно стоял тут для всякого мусора, но его не нашлось. Пришлось рекламу засунуть в карман. Вызвав тот лифт, что работал, я поднялся на восьмой этаж. Постоял у дверей, прислушиваясь. Потом позвонил.

Заливисто залаял Кешью, отрабатывая свою функцию.

Щелкнули замки. У замков простая работа. Всунули ключ, проверили, тот ли, повернулся… Так бы и людям – по-простому.

– Кирилл? – Отец стоял в дверях в одних семейных трусах и майке. – Что ж ты без звонка? Заходи, сына…

Кешью клубком выкатился на лестницу, запрыгал у ног. Я подхватил его и вошел.

– Принарядился, я вижу. – Отец внимательно осмотрел меня. – В Хохляндии, что ли, джинсы купил?

– Ага, там дешевле оказались, – согласился я, стаскивая с ног ботинки. Язык Кешью ходил по моему лицу, время от времени пес недовольно фыркал.

Отец картинно принюхался:

– Ты пил, что ли?

– Чуть-чуть. В поезде.

Вышла мать в халате. Тут же высказала:

– Да на тебе лица нет. Похудел. Есть будешь?

– Я поел. – Я так и стоял, задумчиво глядя на родителей. – Я пойду, наверное. Я за Кешью зашел. Денег немного одолжите на такси. А то я поменять не успел, а обменники закрыты.

– Ты что, Кир, и чая не выпьешь? – возмутилась мать. – Может, у нас ляжешь? От тебя водкой несет.

– Да я нормально, мам, – запротестовал я. – Ну чай выпью, да. Только быстро.

Мать пошла на кухню, недовольно ворча вполголоса. Отец внимательно разглядывал меня.

– Как-то изменился, Кирилл.

– Что-то не так?

– Будто повзрослел.

– Папа, куда уж больше, мне не десять лет! Может, постарел?

– У тебя глаза стали серьезными. – Отец вздохнул, забрал из моих рук газету. – Пошли пить чай. Заходишь раз в три дня…

– В три дня? – тупо спросил я.

– Ну ты когда в свой Харьков-то поехал? Три… нет, четыре дня. Тем более. Мать знаешь как скучает…

– Четыре дня, – задумчиво сказал я. – В поездках… время по-другому идет. Мне казалось, я очень давно вас не видел…

Чай был вкусный, свежий. Мать никогда не заваривает пакетики, только в чайнике. Говорит, что от пакетиков пахнет бумагой… Я послушно пил чай, ел какой-то приторный тортик. Кешью улегся у ног, сунул нос в мои носки, недовольно чихнул, но все-таки свой пост не покинул.

– У тебя подруга, что ли, в Харькове завелась? – мимоходом полюбопытствовал отец. Этот вопрос они явно обсуждали, когда я ни с того ни с сего (в их понимании) сорвался из Москвы, сбросив на них собаку.

– Да нет, не подруга, скорее боевой товарищ. – Я усмехнулся.

Мать, до тех пор бдительно следившая за мной – не слишком ли сильно я подшофе, не уложить ли меня в гостиной на диване, – встрепенулась:

– Что еще за «боевой товарищ»? Ты что, связался с какими-то неформальными организациями?

Я поперхнулся чаем.

В некотором смысле мать попала в самую точку.

– Да нет, мам. Это так, фигура речи…

– Не дергай ты его, – сказал отец. – Сын у нас не дурак, стадным инстинктом не страдает. Захочет – расскажет. Дело молодое.

Я допил чай, встал. Жалобно попросил:

– Ну так как? Дадите на такси?

– Дадим, – сказал отец. – А то оставайся? У меня коньячок есть, выпьем еще по рюмочке…

– Данила! – В голосе мамы прорезался металл. – Это еще что за полуночный алкоголизм?

– Я как врач утверждаю, от рюмки коньяка перед сном…

– Он уже свою рюмку выпил! Кирилл, я сейчас деньги принесу. Может, проводить тебя? Или вызвать такси?

– Мам, ну со мной же Кешью, кто нападет на человека с таким свирепым охранником! – взмолился я. – А вызывать… ну их, я на улице поймаю, в два раза дешевле доеду…

Как ни странно, но ссылка на Кешью их успокоила. Хотя, конечно, главным способом защиты хозяина у Кешью было бы зализывание врага до смерти.

На улицу я вышел в своей старой куртке, которую разыскала мать, сообразив, что я «в одной ветровочке». Еще и пришлось выслушать лекцию о том, как легко потерять здоровье и как важно его беречь. На мой взгляд, куртка Дитриша вполне бы сгодилась добежать до дороги и поймать тачку, но я спорить не стал.

Кешью, сообразив, что мы идем домой, радостно рвался с поводка. Я стоял в круге света от фонаря и держал поднятую руку. Мне что-то не везло, машины проносились мимо, никто не хотел подзаработать.

Наконец, взвизгнув тормозами, остановился потрепанный «жигуль». Я приоткрыл дверцу – и расхохотался.

– О, постоянный клиент! – весело сказал водитель-кавказец. – Садись!

– Я с собакой, ничего?

– Ничего, собака тоже человек. Садись.

Я сел в уютное прокуренное тепло, впустив Кешью на заднее сиденье и строго велев лежать.

– Там тряпка валяется, лапы ему оботри, – сказал водитель. – Хорошая собака. Породистая?

– Ага…

Перегнувшись назад, я вытирал Кешью лапы. Машина уже ехала.

– Тебе в Медведково, да? Как ты, проблемы свои решил? Помню, ты по всему городу мотался, беда какая-то случилась, да?

– Было дело, – согласился я. – Да и не решил ничего, если честно. Так, решаю…

– Всех проблем не решить, – философски сказал водитель.

Я достал сигаретную пачку. На дне болталось две папиросы.

– Будете? – спросил я. – Табак простой, но издалека привезенный. У нас не достать.

– Угости, если не жалко.

Кешью сзади чихнул, высказываясь и о курении вообще, и о курении папирос в машине.

– Хороший табак, – вежливо сказал водитель. – Крепкий.

– Да, пожалуй, это можно сказать, не кривя душой… – согласился я. – Как у вас дела-то идут?

– Резину поменял, – похвастался водитель. – Хотел зимнюю ставить, а потом решил универсальную. Зимы-то сейчас какие, теплые зимы… Кручу баранку, вот и все дела.

– Такова функция, – задумчиво сказал я.

– Э, разве это моя функция? Думаешь, если человек с Кавказа, он или на рынке торгует, или руль крутит? Я инженер-гидромелиоратор. Успел институт окончить. А так все сложилось… – Он помолчал. – Не я решил, поверь. За меня все решили большие толстые дяди. Что ж, буду руль крутить. Тоже работа.

– Тоже работа, – согласился я. – И раздавать приказы – тоже работа…

– Это все не главное. Главное, это жить. Ты парень молодой, думаешь, у тебя впереди вечность. А главное все-таки жить. Живой осел важнее дохлого льва.

Я молчал. Кешью возился на заднем сиденье.

Если я умру, как тяжело ему будет.

Не говорю уж, как плохо будет родителям.

А у Коти – только Иллан, да и то… он подруг всегда менял как перчатки.

22

Говорят, что от судьбы не уйдешь.

Правда, некоторые считают, что человек – сам творец своей судьбы.

А вот я думаю, что все они правы.

Человек – это и есть судьба. Всегда есть то, что ты можешь изменить. То, через что способен перешагнуть. А есть и то, что никогда не совершишь. На что не способен. Хоть о стену головой бейся.

Я читал несколько книжек, где авторы доказывают, будто человек способен на все. Помести его в соответствующую обстановку – так он будет и говно жрать, и горла грызть. Некоторые очень убедительно это доказывают. Только мне все равно кажется, что такие книжки доказывают лишь одно: именно этот человек готов и жрать, и рвать. Иначе все неправильно. Иначе все зря.

Поэтому я всегда любил плохие книжки. Те, в которых говорится, что человек даже лучше, чем он сам о себе думает.

Я сидел на кухне, курил, пил кофе чашку за чашкой. Вредно для сердца, наверное. Но чего мне бояться, пока я в процессе выбора? И уж тем более когда стану функционалом-куратором.

Ну а если не стану – то мне уже никогда не придется заботиться о здоровье.

Телефон лежал передо мной на столе. Кешью, потеревшись некоторое время на кухне, понял, что полуночная закуска ему не светит, и ушел спать на мою кровать, подальше от света и курева.

Если у тебя под окнами чадит завод, то можно переехать туда, где нет заводов. Или добиться, чтобы завод закрыли.

Но если отрава разлита в воздухе, если ни в горах, ни на острове посреди океана от нее не спрячешься? Если ее выделяет все вокруг? Если она всех устраивает, как галлюциногенный воздух Нирваны несчастных ссыльных?

Тогда что остается?

Прекратить дышать.

Или притерпеться.

Наверное, я сейчас и впрямь силен. Если уж сумел одной пулей уложить не-ангела, древнего и сильного функционала. Если отвесил плюху почтальону, если не обратил внимание на потуги полицейского. Да еще и весь наш мир зависит от моего благополучия, так что уничтожать меня рискованно.

Наверное, я справлюсь с Котей.

И займу его теплое местечко. Буду захаживать на Тибет, как к себе на кухню. Прыгать из мира в мир, путешествовать, отдыхать. Работа-то непыльная. Так, перекинул распоряжение от одних функционалов другим, и можно дальше бездельничать. Займусь каким-нибудь коллекционированием. Начну писать детективы или философские трактаты.

Заскучаю – отправлюсь на родину функционалов, на Землю-шестнадцать. Интересно, почему они все-таки дали ей номер, да еще и такой странный? Для маскировки от слишком любопытных таможенников? Или в порядке миров веера есть какая-то непонятная мне гармония? Возможно…

Вулканические пустыни меня мало интересуют, а вот музей с его крылатым хранителем – дело интересное.

А уж все на свете наскучит – напрошусь в Аркан. Буду менять другие миры. Вдруг получится сделать лучший? Такой, где никому не нужны будут функционалы. Где все будет хорошо.

В конце концов, другого выхода нет.

Я смотрел на телефон и твердо знал, что Котя тоже сейчас не спит. Ждет моего звонка. Надо достать бережно сохраненную бумажку и набрать длинный номер спутникового телефона…

Телефон звякнул.

Я схватил трубку, нажал «прием». Медленно поднес к уху.

– Алло! Не разбудил тебя?

– Нет, – ответил я. – Сижу, кофеем балуюсь.

– Мне тоже не спится, – утешил меня Котя. – Сижу, дурью страдаю. Сочиняю стихи.

– Лирические или торжественные?

– Сатирические. Про то, как старику-ветерану Василию Теркину прислали повестку в армию. Вот слушай… «Развернул. Читает громко Несгибаемый солдат: „Прибыть вам, Василий Теркин, Завтра в райвоенкомат!“ Отложил бумагу Теркин, Посмотрел из-под очков. – Что же с Родиной случилось, Раз зовете старичков? Мнется лейтенант безусый, Покрасневший от стыда: – Видно, злая опечатка Затесалася сюда. Вам по ведомостям нашим Восемнадцать стукнет лет… Рассмеялся Вася Теркин, Мой любимый древний дед: – Эх, мальчишки, эх, дурите, Ваш компьютер оплошал. Сто добавить не хотите? Лейтенантик задрожал».

– Смешно, – сказал я. – Поздравляю с открытием новой развлекухи. Чего звонишь-то?

– Ну а чего бы и не позвонить? Кому мне еще звонить? Иллан будить, так она юмора не оценит, не слыхала она ни про какого Василия Теркина… – Он замолчал. Потом деловито спросил: – Ну, ты выбрал? Чего тянуть-то?

– Это тебе «чего тянуть». А я еще молодой, мне каждый день в радость.

– Да, это я не подумал, – согласился Котя. – Но все равно как на иголках тут сижу…

– Тут – это в твоей Шамбале? Хорошо слышно, только чуть задержка…

– Ага. Хочешь – заходи. Объявим временное перемирие.

Я посмотрел в окно. Светало.

– Нет, ты прав. Нечего тянуть резину. Давай так… сегодня в полдень. Только место какое-нибудь такое, непафосное…

– Давай. Городская свалка устроит?

– Все остришь… Давай за городом, по дороге на Медвежьи озера, где в прошлом году Виталькин день рождения отмечали.

– Ну это совсем уж скучно, в грязном чистом поле, как два богатыря… Там сейчас все раскисло и сплошные колдобины. Давай у тебя во дворе, где закрытый детский садик. Там маленький внутренний дворик, со стороны никто не увидит.

– Там же вечно алкаши квасят.

– Почему алкаши, мы тоже с тобой там квасили. Будет кто мешать – на пинках выгоним. Что нам, кабанам?

Я посмотрел в окно. Закрытый лет пять назад детский сад – трехэтажное здание в форме квадрата. Наверное, чтобы малышам было где гулять, если сильный ветер.

– Неудобно как-то, – сказал я. – Говорят, рождаемость сейчас повысилась, его ремонтировать хотят и снова запускать.

– Ну и что? Кто останется, тот приберет за собой. Опять же, тебе близко.

– Давай, – согласился я. – Это и впрямь не пафосное место.

– Тогда выбирай оружие.

Я подумал, рассеянно оглядывая кухню.

– Давай на ножах.

– Ты на кухне сидишь, что ли?

– Ага.

– Кирилл, – осторожно сказал Котя. – Это не лучший выбор. Ты нож-то в руках давно держал?

– Недавно. Две недели назад на этой кухне акушерку Наталью им тыкал.

– Да, извини. Но я хочу предупредить, мне доводилось…

– Я догадываюсь.

– Тебе принести?

– Нож? Спасибо, у меня есть.

– Тогда… тогда в двенадцать?

– Договорились.

Я прервал связь. Взял еще одну сигарету, покрутил в пальцах. В горле саднило, я вернул сигарету в пачку.

Вот как все просто. Все очень просто.

И близко, ходить далеко не надо.

И оружия полон дом.

Впрочем, надо будет взять подаренный Дитришем нож. Ему было бы приятно, да и нож такой серьезный…

Я поставил будильник в телефоне на одиннадцать, выключил свет и с телефоном в руках пошел в комнату. Кешью сонно гавкнул при моем появлении, я пихнул его, сгоняя с подушки в ноги, лег и тут же заснул.

Проснулся я, конечно, только в четверть двенадцатого, да и то не от терпеливо пищащего телефона, а от вылизывающего меня Кешью. В квартире было холодно, батареи грели едва-едва, а я еще и на кухне оставил окно открытым, вонь выветрить. Закрыв окно, сменил собаке воду и насыпал полезного для здоровья «Хиллса», чему Кешью вовсе не был рад. У родителей небось кормился вредными и вкусными кусочками с человеческого стола…

Пока Кешью неохотно завтракал, я принял душ, с удовольствием смывая остатки сна. Японский мятный шампунь пробудил меня окончательно. Заглянув на кухню, где стало потеплее, я достал из холодильника кусок окаменелой от старости копченой колбасы, отчекрыжил несколько ломтиков и сжевал, запивая чаем. Кофе в глотку уже не лез.

Без двадцати двенадцать я написал короткую записку родителям. На всякий случай. О том, что со мной все в порядке, но я вынужден срочно уехать и вернусь не скоро. Потом по-быстрому выгулял Кешью у самого подъезда, заслужив очень неодобрительный взгляд соседки Галины Романовны, возвращающейся из магазина. Ну что поделать, вот такая я свинья… Раздосадованные подвывания Кешью, который рассчитывал на полноценную прогулку, расстроили меня гораздо больше.

А когда я впихнул его в квартиру, он вдруг замолчал и посмотрел на меня так тоскливо, что я вернулся, присел, потрепал мохнатые уши и сказал, что он самый лучший в мире пес. И что я к нему обязательно вернусь. Постараюсь.

Заодно я взял и спрятал под курткой нож, о котором совсем забыл.

Без трех минут двенадцать я протиснулся в знакомую мне дыру в заборе детского садика и прошел во дворик. Туда вела одна-единственная арка, когда-то закрытая на решетку, но ее давно уже сорвали с петель местные алкаши.

Коти еще не было.

Это хорошо. Было бы неудобно явиться позже. Мне-то через двор пешочком пройти, а ему с Тибета телепортироваться…

Я обошел бетонированный дворик. Посидел на крошечной скамеечке. Поглазел на маленькие сломанные качели, на невысокий баскетбольный щит. Кольцо у щита было отломано, на щите краской была намалевана страхолюдная рожа и написано «Борис – казел». Я потрогал букву «а», посмотрел на палец, хмыкнул. Неуютное тут место для прогулок детишкам. А вот для выпивки удобное, по углам валяются разбитые бутылки, смятые пластиковые стаканчики и целые залежи скуренных до фильтра сигарет. Я тоже закурил. Первая утренняя сигарета казалась даже вкусной.

Слабо хлопнуло.

Я обернулся и посмотрел на стоящего в центре дворика Котю.

Он очень стильно выглядел.

Какой-то старинный мундир. Белые отутюженные брюки с золотым шнурком в швах, что-то вроде френча, тоже украшенного золотой шнуровкой, из-под полы выглядывают ножны. Очки, конечно, он надевать не стал.

– Ты кури, – найдя меня взглядом, сказал Котя. – Я подожду.

Я кивнул, торопливо докуривая. Затушил окурок, встал, отряхнул джинсы и подошел к Коте ближе. Встал метрах в трех. Сказал:

– Эффектно выглядишь.

– Вначале я хотел бы дать тебе пару советов, – сказал Котя. – Первое. Постарайся заранее смириться с тем, что твои друзья и родные будут умирать. Наша жизнь длится много дольше, даже если ты будешь пользовать своих близких у докторов-функционалов. Второе. Раз в десять – двадцать лет устраивай себе небольшие каникулы. На полгода-год. Где-нибудь на чужой войне, романтичной и старомодной. Вероз для этого идеален… кстати, это мундир островного города-государства Фальд, рекомендую. Третье. Ты не сможешь всегда оставаться самим собой. Придумывай себе временами новую биографию, новую судьбу. И старайся в нее поверить. Так, чтоб в печенку въелось. Чтобы сам себе верил. У меня получалось. Иначе отрастишь крылья, и меч к руке прирастет, вообще человеческий облик потеряешь… Четвертое. Постарайся овладеть самыми разными видами оружия. От морского кортика и до… не знаю, что где навыдумывали. До боевого лазера, короче.

– К чему это? – спросил я.

– К тому.

Сам Котя даже не шелохнулся – только одна рука скользнула вниз, в ней будто из ничего возник длинный острый кинжал, взмах – серебристая молния со свистом прошла у меня над головой.

Я обернулся.

Рукоятка кинжала (или кортика?) торчала из глаза намалеванного на щите «Бориса».

– Я не буду с тобой драться, – сказал Котя. – Я не святой, к сожалению. Если здесь сложить всех, кого я когда-то убил, то нам бы не хватило места. Но я не стану с тобой драться. Да еще на ножичках. Это смешно. Я шел тебя убивать, но вот… решил.

– Позер ты, Котя, – сказал я. – Краска на щите свежая. Ты утром это намалевал, после нашего разговора. Да и буква «а» в слове «козел» – это уже перебор.

Котя досадливо махнул рукой.

– Ну и пусть. Тебе-то что? Говорю – не буду я драться. А если утрачу функцию – стану обычным человеком и скоро сдохну. Мне хоть в лоб, хоть по лбу!

Я достал и подкинул в руке свой нож. Развернулся и бросил. Лезвие пронзило второй глаз «Бориса».

– На самом-то деле, – сказал я, – еще неизвестно, как бы все повернулось. Я же в неустойчивом состоянии. Я ходячий локальный хроноклазм, человек, которого выдернули из мира, но мир внезапно стал очень сильно упираться… Так что не надо ля-ля. Но у меня есть к тебе другое предложение.

– Какое? Скажешь, что готов уйти с Земли? Кирилл, я никогда не поверю! И дело не в том, что тебе наша Земля так нравится. Ты просто упертый, ты не терпишь, чтобы тебя принуждали!

– Допустим, с Земли я не уйду. Но и на твое место не претендую. У меня процесс выбора решения… так вот я сделал свой выбор.

Я стянул с пальца кольцо – остаток своей таможенной башни. И бросил его на землю.

– Кирилл, это просто кусочек железа, оно ничего не значит!

– Понимаю. Но это символ. Я от вас отрекаюсь. Вы мне надоели. Все вы: таможенники, кулинары, полицейские, кураторы. Идите вы лесом! Я – человек, и у меня нет функции!

– И ты хочешь сказать, что вернешься в свой «Бит и Байт», станешь пацанам видеокарты подороже впаривать? – недоверчиво спросил Котя.

– Нет, наверное. Меня небось уже уволили за прогул. Восстановлюсь в институте.

– Зачем? – поразился Котя.

– Выучусь на инженера, построю ракету и улечу от вас к чертовой матери!

– Ага. А ночами станешь вагоны разгружать, чтобы у родителей на шее не сидеть.

– Ну, можно без крайностей. Я все-таки в железках разбираюсь. Пойду в какую-нибудь интернет-контору, буду вечерами в техподдержке работать. Вон «Корбина» по всей Москве сети тянет, к ним устроюсь…

Котя примиряюще развел руками.

– Подожди! Подожди, Кирилл! Ты сейчас на взводе, оба мы взволнованы и напуганы. Конечно, ты все можешь. И в институт свой можешь вернуться, и по телефону глупым пользователям советы давать: «А теперь откройте папку „Ваши подключения“…» Но это же несерьезно! Ты никогда на самом-то деле этим не удовлетворишься! Понимаешь? Ты из себя функционала не вытравишь, рано или поздно схватишься за голову – и начнешь меня искать. И найдешь, потому что все к тебе вернется! Так зачем оттягивать неизбежное? Ты в функции, я вижу! Ты снял кольцо, произнес громкие слова, но ты не стал обычным человеком!

– Похоже, мне остается только одно, – сказал я. Отошел к баскетбольному столбику. Примерился. Закопан неглубоко, пятьдесят сантиметров вниз, на конце цементный ком…

Я взялся поудобнее и вырвал столбик из асфальта.

– Вот так, – сказал Котя удовлетворенно. – Вот так. Я же говорил…

С двухметровой металлической трубой наперевес (на одном конце болтается цементная глыба, на другом деревянный щит с воткнувшимися ножами) я пошел к Коте.

Тот терпеливо ждал. Наверное, он действительно собирался не сопротивляться, и это меня тревожило.

Я вскинул трубу – и обрушил ее на Котю.

В последний миг он все-таки не выдержал. Прыжком ушел из-под удара, перекатился по асфальту, перепрыгнул через скамейку. Выкрикнул:

– Вот так! Правильно!

Я снова поднял трубу. От удара цементный ком растрескался и осыпался, обнажив острый ржавый конец.

Котя схватил скамейку – та не была закреплена. Вскинул на вытянутых руках – и швырнул в меня.

Я отбил ее ударом трубы. Легонькая скамейка для детворы…

– Ребята! Ребята, что вы творите!

Краем глаза я увидел двух пропитых доходяг, показавшихся в арке. У одного в руках уже была заветная бутылка, другой держал двухлитровый баллон «Фанты». Почему-то лимонад меня особенно насмешил.

– Ребята, оставьте! Страшное дело творите! – надрывался тот, что с водкой. Второй, похоже, более четко представлял себе, что страшное может сделать человек, а что – нет. Глаза у него округлились, он, не выпуская бутыль, схватил товарища за локоть и потащил назад.

Котя стоял, торжествующе глядя на меня.

– Извини, – сказал я. – Выход только один… надеюсь, я не ошибаюсь…

Он кивнул, не отрывая от меня взгляда.

Я перехватил трубу поудобнее – и резким ударом вонзил ее в живот другу.

Котя схватился за трубу. Раздался жалобный стон железа. Голыми руками он разорвал трубу у самого живота, будто гидравлическими ножницами по ней щелкнул. И опустился на асфальт, привалившись к опрокинутой скамейке. Полуметровый кусок трубы торчал у него из живота.

Я подошел и сел на корточки рядом.

– Видишь? – сказал Котя. Лицо у него бледнело. – Видишь, как все просто? Ну же… давай…

– Все очень сложно, – ответил я. – Но я надеюсь, что не ошибся. Я не хочу быть куратором. Я не хочу быть функционалом. Идите вы все в пень.

Взявшись за трубу, я вырвал ее из Коти, отбросил в сторону.

– Сейчас я умру, – печально сказал Котя. – Потеря крови, болевой шок…

Я посмотрел на запекшуюся на его мундире кровь.

– Да нет, – сказал я. – Ты не умрешь. Ты же куратор. Ты могучий функционал, умело управляющий прислугой в техногенном мире Демос.

– А ты?

– А я – просто человек. Я сделал выбор, понимаешь? Когда не стал тебя добивать – сделал выбор. И перестал быть функционалом.

– Нет, не понимаю… – Голос Коти чуть окреп. Он попытался потрогать свою рану, поморщился. – Ой, больно как… Ты бы знал, как больно!

– Я догадываюсь. Ничего, терпи. К обеду заживет.

– Все равно никто не поверит. Все равно все будут подозревать, что ты функционал. Что ты… что твои способности просто затаились…

– Ну и прекрасно. Значит, меня побоятся пришить на всякий случай. Из риска, что мир провалится в тартарары. Это просто замечательно, что мне не поверят до конца.

Котя поерзал, садясь поудобнее. Деловито сказал:

– Заживает… Ты в себе ничего не чувствуешь?

– Ничего. Совершенно.

Я протянул руку, попытался приподнять кончиками пальцев трубу. Ничего не получилось.

– Как это у тебя вышло?

– У каждого человека своя судьба, – сказал я. – Вы превращаете в функционалов тех, кто мог бы изменить судьбу человечества. Но миров – бесчисленное множество. Где-то там, в этих мирах, люди все-таки следуют своей судьбе, изменяют жизнь… Надеюсь, не только путем войн. Надеюсь, к лучшему. И эта искаженность, эта противоестественность существования функционала – она одновременно источник его силы. Мы… Нет, уже вы. Вы сильны, потому что живете не своей жизнью. Потому что делаете не то, что могли и должны были совершить.

– И что ты должен совершить?

– Не знаю, честное слово. Вначале вернусь в институт. Может, и впрямь ракету должен построить?

– Мы тебя из института не выгоняли, – сказал Котя. – Ты сам ушел. Я тогда и не думал, что ты функционалом станешь, ты сам все решил. Помнишь, говорил, что надоело учиться ради того, чтобы всю жизнь как лох гайки крутить и схемы рисовать?

– Котя, – засмеялся я. – А кто тебе сказал, что только вы – функционалы? Что только вы правите чужие судьбы? Тем, кто ходит через ваши порталы, лопает в ресторанах немыслимые деликатесы и справляет вечеринки на берегах первобытных океанов, – для них что ты, что я, все едино! Им не нужен никакой космос, им не нужны научные открытия, им не нужна вера в Бога, им не нужна третья поэма Гомера. Им куда полезнее, чтобы человек стоял в лавке и продавал игрушечные железки.

– У меня в кармане сигареты, достань, – попросил Котя.

Я достал золотистую пачку, вынул одну сигарету, раскурил и вставил Коте в зубы. Руки у него были все в крови.

– Себе бери, – сказал Котя. И не удержался, добавил: – Бери всю пачку, на стипендию таких не покуришь!

– Да нет, спасибо. Мне теперь здоровье надо беречь, я же не функционал.

Я встал, отряхнул колени. Спросил:

– Может, тебе плед притащить? А то застудишься, Иллан будет огорчена.

– Не застужусь.

– Ну смотри. Я пойду, пожалуй. Мне надо собаку выгуливать.

Я вышел из дворика, обернувшись лишь в арке. Котя курил, глядя в сумрачное московское небо. Что ему там виделось? Жаркое солнце Византии? Что еще он должен был совершить, но так и не сделал, предпочел стать функционалом?

Я пошел к дому.

Алкаши стояли у ограды снаружи, возбужденно что-то обсуждали. К бутылке они уже успели изрядно приложиться. Я помахал им рукой, и они торопливо двинулись прочь.

А что должны были совершить они? Какие неудобные кому-то поступки, что выкинуло их из жизни простым и надежным способом даже без сладкой пилюли функциональности?