Текст книги "Работа над ошибками. Дилогия"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

5

Окна в моей квартире не светились. Вряд ли девица Наталья Иванова ложилась спать в восемь часов вечера.

Я поднялся на свой шестой этаж, позвонил в дверь. Гавкнул и настороженно затих Кешью. Я постоял несколько минут, потом пожал плечами и вошел в лифт. Если кто-то за мной следил через глазок, то этот кто-то сейчас зашаркает своей старческой походкой обратно к телевизору, отметив в памяти, что к соседке приходил кавалер. В том, что стерва Галина Романовна меня уже начисто забыла, я не сомневался.

Интересно, как вообще эти бабки, не отрывающиеся от бесконечных «мыльных опер» и утепляющие двери дерматином на синтепоне, ухитряются слышать звонок в соседские двери? А еще имеют обыкновение шастать по поликлиникам и жаловаться врачам на плохой слух!

В лифте я нажал кнопку девятого этажа. Ждать Наталью на площадке рядом с мусоропроводом было опасно, обязательно кто-нибудь выйдет с ведром или покурить. А вот девятый этаж меня вполне устраивал – в одной квартире жил старенький дедушка, никуда самостоятельно не выходивший, две другие снимали многочисленные семейства восточных гастарбайтеров, которые никогда в милицию не позвонят. Раньше меня раздражали эти тихие восточные люди, то ли таджики, то ли узбеки, жившие по десять человек в квартире. Нет, ничего личного, они старались проскочить к себе незаметно, по углам, будто тараканы на свету. Обычный бытовой шовинизм.

Теперь я был рад тихим соседям с последнего этажа. Сидел у мусоропровода, курил, глядел в окно вниз, на подступы к подъезду. Темнело, но лампа над подъездом была яркая, Наталью я успею увидеть загодя.

Несколько таджиков поднялись вверх и юркнули в свои квартиры, сделав вид, что не видят меня. Я потихоньку добивал пачку сигарет.

Пошел дождь – мелкий, тихий, я такие даже люблю осенью. Они как напоминание, что лето кончилось. И почти сразу же внизу мелькнул цветастый кружок зонта.

Может быть, я видел его вчера в своей квартире, среди прочих чужих вещей. А может быть, и не видел. Но я сразу почувствовал – это Наталья.

Живот свело холодом, ноги будто отнялись. Я с трудом заставил себя дойти до лифта и нажать вызов. Где-то внизу хлопнула дверь, но лифт уже подъехал к девятому этажу. Я вошел, но нажимать кнопку первого не стал.

За меня это сделала Наталья – и лифт послушно пошел вниз.

Трудно становиться бандитом, четверть века прожив вполне честно и порядочно.

И очень не хочется в тюрьму за бандитизм.

Из внутреннего кармана куртки я достал нож, купленный два часа назад в ларьке у метро. Дешевая китайская подделка под какую-то знаменитую марку. Плевать. Мне важен был его устрашающий вид – узкое длинное лезвие с хищными зазубринами и кровостоком. Если бы в ларьке продавались убедительно выглядящие муляжи пистолетов – я купил бы муляж пистолета.

В тюрьму не хотелось ужасно.

Дверь лифта с шипением открылась, и некрасивая девушка Наталья шагнула в лифт. Даже не шагнула – качнулась, занося ногу, но тут же увидела меня, глаза ее округлились, она попыталась отпрянуть.

Схватив девушку за плечо, я втолкнул ее в лифт. Прижал нож к горлу – движение оказалось таким естественным, будто я всю жизнь подрабатывал маньяком-насильником, промышляющим по лифтам.

– Я буду кричать, – сказала Наталья, косясь на нож.

– Почему же не кричишь? – спросил я. Сложенный зонт упирался мне в ногу, Наталья его упорно не выпускала. В другой руке у нее был пакет с какими-то продуктами.

– Отпустите, я вас не знаю! – громко сказала девушка. – Отпустите меня!

Я нажал кнопку шестого этажа.

– Врешь. Ты меня помнишь. А это значит…

Ее глаза забегали по моему лицу. Она облизнула губы. Осторожно покачала головой:

– Вы с ума сошли. Вас посадят. Знаете, как в зоне с насильниками поступают?

– Наталья, вы слишком спокойны, – сказал я. И только сказав, понял – попал в точку. Она слишком спокойна для женщины, на которую с ножом напал… да не важно кто – маньяк или облапошенный накануне лох.

– Вы не убийца. Вы меня не тронете.

– Проверим? – спросил я. – Вы лишили меня всего. Квартиры, работы, документов. Мне терять нечего!

– Жизнь, – коротко ответила она.

– Это не так уж и важно. – Я перехватил нож поудобнее, так, чтобы острие покалывало шею в районе артерии. – Только пикни – я ударю.

Лифт остановился. Открылись двери.

– Рекомендую вести себя так, словно мы старые хорошие друзья, – сказал я, обнимая Наталью за плечи. – Спокойно откроешь дверь, и мы войдем в квартиру. Договорились?

Если я все рассчитал правильно и если Наталья не станет дергаться и кричать, то нож через соседский глазок не увидишь. Идут в обнимку парень и девушка, не терпится добраться до постели, чего тут необычного? Именно такую картину и желает увидеть старая климактеричная стерва-соседка.

Наталья дергаться не стала.

Щелкнули замки, мы вошли в квартиру. Ногой захлопнув за собой дверь, я зашарил по стене, нащупывая выключатель. Прямоугольник кухонного окна сочился умирающими сумерками. В комнате тревожно тявкнул Кешью. Было холодно – неужели до сих пор не топят…

– Выключатель ниже, – презрительно сказала Наталья. – На уровне опущенной руки.

– Ну да, ну да, как же я мог забыть, – пробормотал я.

Вспыхнул свет. Я заглянул в комнату – собака лежит на диване, больше никого.

– Что дальше? – спросила Наталья. Она слегка наклонила голову, подальше от лезвия ножа. – Сразу убьешь или вначале помучаешь?

Кешью соскочил с дивана. Выметнулся в коридор, завилял было хвостом – и замер где-то на грани между бегством и лаем.

– Ты слишком спокойна, – повторил я как заклинание. Это было единственное, что я мог предъявить в качестве улики, стоя в этой чужой, незнакомой квартире. – Наталья, я ничего не смогу доказать. Но я уверен, что ты в этом замешана с головой.

Девушка фыркнула.

– Так и будем стоять?

– На кухню, – велел я.

Мы прошли на кухню, я задернул шторы. Кешью следовал за нами – все такой же настороженный, но пока тихий.

– Садись! – Я толкнул Наталью на табуретку. Достал из кармана скотч.

– Боевиков насмотрелся, – презрительно сказала Наталья.

Она не сопротивлялась, даже сама протянула руки – и я скрутил их скотчем. Потом прикрутил ее к табуретке. Тишина была мертвящая, страшная – даже на улице ни гула проезжающей машины, ни пьяных гуляк, ни хлопающих дверей подъезда.

– Успокоился? – холодно спросила Наталья, когда я отложил рулончик скотча и сел на другую табуретку. – Ну объясняй теперь, чего хочешь? Квартиру на тебя переписать? Трудновато будет…

Я ее не слушал. Я внимательно изучал кухню. Восемь квадратных метров, да комната – двадцать, да еще десять на ванну, туалет, коридор… невелики хоромы. Если затратить очень много сил и средств, то все можно замаскировать до неузнаваемости даже за восемь часов.

Замаскировать – но не переделать.

Чудес не бывает.

И мне надо найти следы моей квартиры в этом чужом жилье.

Что первое?

Кафель.

Я ковырнул ножом кафельную плитку. Все в порядке, кафель, а не наклеенная поверх цветная пленка. Поддел затирку между плитками – тоже ничего не понять. Сухая. Может быть, старая. Может быть, быстросохнущая.

Наталья засмеялась.

– Рот заклеить? – спросил я. – Могу.

– Ты ковыряй, ковыряй, – добродушно сказала девушка. – Потом заставлю ремонт сделать.

Обои.

У самого пола, в незаметном месте, я надрезал кусочек обоев и оторвал. Под ними была стена. Следов прежних обоев не наблюдалось. Содрали? Могли, конечно…

– Дурак ты, – сказала Наталья.

Я сел на пол, крест-накрест вспорол линолеум – грубо, посередине кухни. Подошел Кешью, обнюхал дыру в полу – старого линолеума там не было. Зарычал на меня и отступил.

– Ну сам посуди – если документы действительно каким-то волшебством поменялись, если все друзья тебя забыли, то что ты собираешься здесь найти? – Наталья хихикнула. – Следы ремонта?

Я протянул руку к Кешью – пес увернулся. Ответил:

– И сам не знаю. Но про друзей я тебе ничего не говорил.

Наталья замолчала.

Я посмотрел ей в глаза, покачал головой:

– Это ты зря сказала. Теперь я на сто процентов уверен, что ты в этом замешана. Только не знаю как.

– Что дальше? – Голос у нее оставался совершенно спокойным. – Пытать будешь? Убьешь? Ты не в тайге, родной. Ты теперь для всех – спятивший маньяк. Без документов, без прошлого. Ворвался в чужую квартиру, убил хозяйку. Смертную казнь у нас отменили или как?

– Вроде как отменили.

– Пятнадцать лет в зоне – тоже не сахар. Ну? – Наталья победно улыбнулась. – Развяжи-ка меня, Кирилл. Сядем как люди, чаек поставим, поговорим по душам.

Больше всего на свете мне хотелось залепить ей пощечину. И не надо говорить, что бить женщин нехорошо! Таких – нужно!

Вот только бесполезно. Наталья в истерику не впадет, в коварных планах не сознается.

Можно плюнуть – даже в физиономию. И уйти – пусть сама освобождается, перегрызает скотч и хихикает в свое удовольствие.

А можно попробовать поговорить.

Я встал и подошел к Наталье. Она с улыбкой вытянула руки – я поднес к ним нож, чтобы разрезать скотч.

– Лопух, – с улыбкой сказала Наталья. И пронзительно завопила: – Помогите! Убивают! Убива…

Ничего я не успел сделать! Ни опустить руку с ножом, ни заткнуть ей рот. Продолжая кричать, Наталья приподнялась вместе с примотанной к заднице табуреткой – и рванулась вперед. Прямо на нож.

Лезвие дурацкого китайского ножа вошло ей под левую грудь. Мне на руку толчком выплеснулась кровь. Девушка перестала кричать, будто подавилась собственным голосом. Вскинула голову и прошептала:

– А что теперь придумаешь, Киря?

Я отпрыгнул – невольно выдергивая нож из раны. Наталья, скрючившись, упала на пол. Из-под нее потекла кровь, собираясь в разрезанном линолеуме. Кешью зарычал, прижался к полу и стал подползать к ней.

Никогда в жизни мне не было так страшно.

Я всегда считал, что всякие там «ослабевшие руки», «подкосившиеся ноги», «холодный пот» – это выдумки романистов. Когда мне доводилось попадать в передряги, то я, наоборот, заводился и становился деятельным. Отец по этому поводу одобрительно говорил – «адреналиновая реакция на стресс».

Сейчас я не падал только потому, что привалился к дверному косяку. Ноги дрожали, я весь был мокрый от пота. Нож я держал в вытянутой руке, и пальцы сжались так, что не расцепить.

Хотя – зачем мне его выбрасывать? На радость милиции? Проще всего зарезаться вслед за Натальей. Пусть следователи строят версии о несчастной любви. И одним кинжалом он убил обоих…

В дверь позвонили.

Надо же…

– Эй, соседка! – донесся до меня голос Петра Алексеевича. – Эй, у тебя все в порядке? Наташа?

Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…

Нет, не сработало.

Я все тот же человек без прошлого – да еще с ножом в руках и трупом у ног. И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.

В дверь постучали.

Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно – никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…

Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку-самоубийцу!

Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать – но вы когда-нибудь слышали щенячий плач?). Но Кешью сразу же оскалился на меня.

Собака мне не верит.

И никто не поверит.

Меня посадят. А не надо было приходить в чужой дом с ножом!

– Милицию уже вызвали! – донесся из-за двери визгливый голос соседки. – Щас приедут, разберутся!

Была в этом голосе такая жажда крови – не обязательно моей, чьей угодно, лишь бы случилась эта кровь, нашлось о чем сплетничать с подругами по телефону, – что я взглянул на нож. А не выйти ли, не зарезать ли старую стерву? Сделать напоследок доброе дело для человечества. Тварь ли я дрожащая?

Наверное, тварь. Не зарежу. И Наталью бы не тронул, права она была.

Долго ли наша милиция едет на вызовы?

А какая разница… Через окно я не удеру, шестой этаж. У дверей караулит Петр Алексеевич, мужик при всем его пьянстве и грубости правильный. Влепит в рожу – тут я и лягу…

– Попал я, Кешью, – сказал я. – И даже ты меня предал!

Кешью рычал.

С его точки зрения он никого не предавал, напротив – как мог защищал хозяйку.

Огибая по дуге собаку, я прошел в комнату. Выглянул в окно. Раз уж мир сошел с ума, почему бы у моего окна не возникнуть пожарной лестнице?

Не было никакой лестницы. Зато во двор неторопливо въезжала милицейская машина. Сирена была отключена, но мигалка помаргивала синим.

Вот и все.

Милиция всегда опаздывает к месту настоящих преступлений, зато в моем случае…

В дверь стали звонить непрерывно. Почему-то вспомнилось, как в раннем глупом детстве баловался с друзьями – бегали по подъезду и звонили в чужие двери. Высшим достижением было звонить очень долго, но все-таки успеть убежать до того, как откроется дверь… Потом мы нарвались на мужика вроде Петра Алексеевича, который по квартире ходил очень тихо, по лестнице бегал очень быстро, а пройтись ремнем по жопе малолетнего сорванца считал правильной воспитательной методикой…

Я пошел к двери. Зацепился чем-то за стену, недоуменно глянул на зажатый в кулаке нож. Бросил его на пол. Какой смысл стирать отпечатки пальцев при таком количестве улик?

Звонок надрывался, и самым важным казалось прекратить этот звон.

Как во сне я повернул головку замка и открыл дверь.

На меня уставились Петр Алексеевич и Галина Романовна. Похоже, они уже и не ожидали, что дверь откроется. Наверное, я мог бы сейчас рвануться, проскочить мимо них и броситься вниз… прямо в руки милиции.

Петр Алексеевич все еще держал палец на кнопке звонка.

– А-а-а! – протяжно взвыла соседка, уставившись на мои руки. – Кровь, кровь! Убил!

И – вот чего не ожидал – закатила глаза и грохнулась в обморок.

Зато Петр Алексеевич отреагировал так, как я и ожидал. Навстречу моему лицу вылетел здоровенный кулак, мир завертелся, и я кулем осел рядом с соседкой.

Почему-то даже уложив меня на пол, сосед продолжал звонить. Или это звенело в ушах? Я потряс головой, пытаясь прийти в себя. Перед глазами почему-то оказалось две пары грубых шнурованных ботинок, все остальное плыло и было не в фокусе. Донесся сквозь звон чей-то суровый голос:

– Прекратите звонить! И нечего своевольничать, рукоприкладством заниматься…

Через меня перешагнули, заглянули в квартиру. И тот же голос, чуть изменившись, добавил:

– Для этого в стране милиция есть.

Ботинки вернулись – и один из них со всего маху ударил меня под ребра. С каким-то неожиданным облегчением я закрыл глаза и провалился в беспамятство.

В маленькой зарешеченной клетке милицейского УАЗа воняло хлоркой. Едкая вонь навевала унылые мысли о казенном доме, муниципальных больницах и прочих местах, где требуется перебить запах нечистот и уменьшить число микробов.

Я пришел в себя лежа на железном полу, скорчившись в три погибели. Руки были скованы за спиной.

К моему удивлению, машина стояла. Мне очень смутно вспомнилось, как меня протащили по лестнице, надели наручники и зашвырнули в «клетку». Видимо, собирались везти в отделение. Или куда там везут задержанных с поличным убивцев…

Но машина по-прежнему стояла – я почему-то был в этом уверен – возле моего дома. Моего бывшего дома.

Изгибаясь всем телом, я встал. Заглянул в зарешеченное окошечко двери. Стекла за решеткой не было. Воздух свободы был свежим и чистым после дождя. Поблескивали в свете фонарей мелкие лужи.

Да, все верно. «Уазик» стоял у подъезда. Рядом появилась еще милицейская «волга». Собирают улики?

А меня на время оставили в покое?

Что-то было в этом неправильное. Либо вези в участок, либо допрашивай над свежим трупом, к чему полумеры…

Из подъезда вышли двое. Один, похоже, обычный пэпээсник, возможно, тот самый, что бил меня ногами. А другой в штатском. Следователь, поднятый с постели?

– …бытовуха, – донеслось до меня. – Торговка с рынка, привела хахаля…

– Разберемся, – мрачно сказал человек в штатском. – Ладно, сержант, спасибо за службу. Можете ехать… Да! Кто там у вас сидит?

Он мотнул головой в сторону уазика.

– Там? – Милиционер вроде бы задумался. – Пьянь какая-то.

– Где задержали?

– У метро, – как-то не очень убедительно сказал мент. – Давно уже. Да нет, не ваш клиент.

Человек в штатском вернулся в подъезд. А пэпээсник подошел к «уазику». Я присел на пол. Сердце зачастило. Неужели… Да нет, не может быть!

Где-то рядом щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком. Потом хлопнула дверь машины и кто-то сказал:

– Ну что там, старшой? Я прикемарил малость…

– Нож нашли, отпечатки сняли… Собачонку сосед к себе взял… Курить будешь?

– Давай.

Снова щелкнула зажигалка. Дымок стал гуще. Я не выдержал и попросил:

– Мужики, дайте сигарету…

Некоторое время никакой реакции на мои слова не было.

Потом сержант спросил:

– Слушай, а где мы его подобрали? Все из головы вылетело…

– У метро вроде, – подумав, сообщил водитель. – Или во дворах на детской площадке?

– Вроде как воспитывать его пришлось, – продолжил сержант. – Черт, с этой работой…

Дверь с грохотом открылась. Два милиционера неприязненно, но без особой ненависти уставились на меня.

– Мужики, дайте закурить, – попросил я.

– Проспался? – спросил сержант.

Я униженно закивал.

– Кури.

Мне в зубы всунули мятую «мальборину». Поднесли огоньку. Я жадно затянулся и, пьянея от никотина и собственной наглости, спросил:

– Долго ездить-то будем? Меня скоро и в вытрезвитель не примут.

Водитель заржал:

– А что, так рвешься?

– Совсем не рвусь, – признался я. – Жена убьет. И так скандал будет, ревнивая она у меня, а если в вытрезвитель залечу…

– Повернись, – велел сержант, затаптывая окурок.

Я с готовностью повернулся. Получу дубинкой по башке или…

С меня сняли наручники.

– Иди домой, гуляка, – беззлобно сказал сержант. – Девку тут зарезали… не до тебя сейчас. Кому-то горе, а кому-то удача.

Я выпрыгнул из машины. Стал растирать затекшие руки. Заметил пятно крови на рукаве – и спрятал ладони в карманы. Сказал:

– Спасибо большое. Чтоб я еще так нажирался…

– Ну-ну, – скептически произнес сержант. Все-таки в его взгляде оставалась недоверчивость. Его что-то смущало… едва-едва, но смущало. – Где мы тебя подобрали-то, помнишь?

– У метро, во дворах, – с готовностью ответил я. И начал переминаться с ноги на ногу, как человек, мечтающий отлить. Особо притворяться не требовалось.

– Доберешься сам?

– Мы же в Медведково? – Я начал озираться. – Ну да, конечно! Спасибо!

– Ты там не нагадил? – вдруг встрепенулся водитель. Бдительно осмотрел клетку и подобрел. – Ладно, вали к своей ревнивой…

Милиционеры смотрели мне вслед, пока я уходил. Вполне равнодушно смотрели. Не было им больше смысла возиться с подобранным у метро пьяным, везти его, уже пришедшего в себя, в вытрезвитель…

Это что же получается?

Я уже совсем никто?

Я могу убить – и через час… часы остались? Остались и даже не разбились. Через два часа задержавшие меня менты уже не помнят, где и когда меня задержали…

Ноги сами вынесли меня в подворотню. Я подошел к углу, расстегнул ширинку. Что уж теперь, после всего случившегося…

Я стал идеальным преступником. Могу воровать, грабить, убивать. Меня не запомнят никакие свидетели. Если не убьют при задержании – то отпустят.

Ребра, кстати, болели. Переломов, наверное, нет, а вот ушибы или трещины – запросто.

Но в карманах остались деньги и ключи от родительской квартиры, на руке – часы, на поясе – мобильный. Все в порядке. Полпервого ночи. Еще успею доехать к родителям на метро. Вымыться, чего-нибудь съесть и подумать, что делать дальше.

Преступником я быть не хочу. Даже идеальным.

Но что я могу сделать? Наталья мертва – и у меня не осталось ни одной ниточки к прошлому.

Только ключи от родительской квартиры.

Я вертел их в руках, выходя из подворотни на улицу. И когда металлический ключ переломился у меня в пальцах, ничуть не удивился.

Этого следовало ожидать.

6

Супермаркеты придуманы для многодетных семей. Круглосуточные супермаркеты – для мизантропов.

Нормальный человек не отправится среди ночи за покупками в огромный мультиплекс. Бутылку водки для продолжения пьянки проще купить в магазинчике у метро. Набирать полную тележку продуктов во втором часу ночи – удел людей, мечтающих жить на необитаемом острове.

Я стоял у молочных витрин, изучая бесконечные ряды йогуртов. Есть не хотелось, а нести продукты было попросту некуда. Но мне требовалось оказаться среди цивилизации – в ее самом вульгарном, товарном воплощении. Жратва, выпивка, бытовая электроника, дешевые тряпки. Негромкая музыка из невидимых громкоговорителей. Редкие покупатели, беззвучно бродящие по залу.

Вот молодой человек набивает тележку пакетами с молоком и картонными упаковками яиц. Кто это? Сумасшедший едок омлетов? Менеджер ресторана «Млеко-яйки»? Изобретатель новой чудо-диеты?

А кто этот просто одетый мужчина, сосредоточенно изучающий журналы по элитной недвижимости? Эксцентричный миллионер, присматривающий особняк на Рублевке? Нищий архитектор, не желающий отставать от новых тенденций в дизайне? Мазохист, которому хочется увидать, как живут сильные мира сего?

Ну, с парочкой, что прихватила в зале две бутылки шампанского и коробку конфет, а на кассе – пачку презервативов, все понятно. Вот только еще одна сопутствующая покупка, рулон туалетной бумаги, выглядит в корзине смешно и неуместно.

Первым делом я взял зарядник для телефона – будто у меня имелась для него розетка. Положил в свою тележку фляжку дешевого дагестанского коньяка. Подумал и добавил плитку шоколада и бутылку минералки. Можно всю ночь провести в торговом зале, охрана скорее всего на меня внимания не обратит. У маленького кафетерия в супермаркете есть туалет, я его уже посетил и долго отмывал с рук следы крови. Но смысл здесь оставаться? Проще сесть на лавочку перед супермаркетом и дать бой всем проблемам традиционным русским способом…

Идти мне некуда. Звонить некому. Даже родителям. Нет у них больше сына по имени Кирилл, уверен.

Я медленно двинулся к кассе. Кредитная карточка цела, но без паспорта ничем мне не поможет. Зато наличные пока не собирались рассыпаться. Вот ведь гадость какая, вопреки всем пословицам деньги оказались надежнее друзей!

За пересчитыванием на ходу купюр меня и застал телефонный звонок.

Сейчас, когда мобильные телефоны играют любую музыку, от Бетховена до «Уматурман», самый оригинальный звонок – это простой «дзинь-дзинь». Как в старых телефонах, где еще не было никаких микросхем, а всего лишь барабанил по чашечкам звонка маленький молоточек.

Я достал трубку и уставился на надпись «номер засекречен».

В общем-то ничего эта надпись не значит. Вовсе не обязательно звонит президент или иная большая шишка, чей номер смертным знать не положено. Обычный сбой определителя…

– Алло, – сказал я.

– Кирилл.

Не вопрос, скорее утверждение. Сильный мужской голос, в меру властный и доброжелательный.

– Да.

– Запоминай путь. Метро «Алексеевская». Сразу из метро – налево. Вниз по лестнице. Идешь по тропинке между домами…

– Кто это говорит? – воскликнул я. – Что вы хотите?

– Запоминай путь.

– Я никуда…

– Как угодно.

Невидимый собеседник умолк.

– Алло? – осторожно спросил я.

– Запоминай путь. Метро «Алексеевская»…

Я сдался.

– Послушайте, просто назовите адрес!

– Запоминай путь.

Не знаю, чем бы закончился этот разговор, остановись я в зале. Мог бы и упереться, отказаться ехать неизвестно куда. Но я продолжал идти – и обнаружил, что миную кассиршу. Девушка равнодушно смотрела сквозь меня.

Я сделал еще шаг, прокатывая тележку сквозь рамку сигнализации. Раздался тревожный писк. Девушка вздрогнула, ее взгляд сфокусировался на мне.

– Не спите, – сказал я, откатывая тележку назад и выкладывая на транспортер кассы свои покупки.

И добавил в трубку:

– Подождите секунду. Я включу диктофон.

Машину я поймал с огромным трудом. То ли никому не хотелось среди ночи и под снова зарядившим холодным дождем сажать пассажира, то ли меня совсем перестали замечать. Судя по продавщице в супермаркете – второе.

Наконец остановился старый «жигуленок», для разнообразия – с русским водителем. Для себя я решил, что желание заработать способно преодолеть любую чертовщину.

За последние полтораста рублей я доехал до «Алексеевской». Перешел проспект Мира по переходу – даже в два часа ночи там было довольно многолюдно. Теснились кучкой легко одетые ярко накрашенные девицы. Торопились домой пассажиры последних поездов. Подошел к метро – на вход станция уже не работала, но люди еще понемногу выходили.

Вниз по лестнице и между домами…

Чем дальше от метро, тем безлюднее становилось вокруг. Даже теплым летом мало кто гуляет в третьем часу. Что уж говорить о холодной дождливой осенней ночи!

Я шел, временами доставая телефон и прослушивая запись на диктофоне. Никогда не считал себя мастером ориентирования в городе, но кроки мне дали на удивление четкие. Налево – здание милиции. Проходим мимо, сворачиваем…

Безумный день!

С утра у меня еще была какая-то вера в обыденность происходящего. К вечеру стало ясно, что банальными бандитами ситуацию не объяснить.

Потом предполагаемая аферистка покончила с собой. Я был бит справедливо возмущенными гражданами и доблестными защитниками порядка – после чего отпущен.

Получил звонок непонятно от кого – и пошел в ночь неизвестно куда.

Ну не идиот ли?

Очередная порция ориентиров вывела меня к длинному сталинскому дому. Если я правильно понял, то за ним будет какая-то мелкая станция полуживой железнодорожной ветки. Последний ориентир.

Удивительно, но мне совсем не было страшно. Бить меня сегодня уже били, а убивать – после всего произошедшего – просто нелепо. Хоть я и очень себя люблю, но прекрасно понимаю – не стоят моя жизнь и мое имущество таких усилий.

Скорее мне было интересно.

А раздражал больше всего дождь, припустивший с новой силой и ставший совсем холодным.

Когда я обогнул дом и вышел к станции, ботинки у меня промокли насквозь, куртка стала влажной и тяжелой, джинсы облепили ноги холодными компрессами.

И что хорошего тут меня ждет? Даже не станция, платформа. Крошечная будочка кассы закрыта, тускло светит лампочка над дверью. Два павильончика магазинов, оба ярко освещены, на одном гордо написано «круглосуточно», но дверь тоже закрыта, сквозь стекло просвечивает табличка «перерыв 15 минут».

Я последний раз включил диктофон, прижал мобильник к уху.

«Стань лицом к круглосуточному магазину. Повернись направо. Пройди тридцать шагов», – сообщил чужой вежливый голос.

Я встал, повернулся и пошел – в чахлую лесополосу, тянущуюся вдоль насыпи с путями. К подошвам липла размокшая глинистая земля, с голых веток сыпались каскады брызг. Из темноты проступила приземистая кирпичная башня. Вдоль железки полно таких старых водонапорных башен. Наверное, их строили еще во времена паровозов, заполнять огромные котлы…

Впрочем, на этой башне белым кирпичом был выложен год: «1978». Паровозов в ту пору уже не водилось. Хотя один друг мне рассказывал, что паровозы до сих пор стоят в депо законсервированные – на случай войны или прочих катаклизмов нет более надежного транспорта.

– Ау-у! – негромко позвал я. – Кто звал меня?

Тишина. Сеет с неба холодный дождь, спят в своих кроватях добропорядочные граждане, пьют на кухнях алкоголики и интеллигенты, в подвалах и на чердаках пригрелись бомжи в обнимку с дворовыми собаками.

Все люди как люди, один я в мокрых штанах и в поисках приключений.

Никто не откликался. Никто не спешил разъяснить мне, что именно происходит, – ну или огреть дубинкой по затылку.

Я подошел к башне. В крепкой стене красного кирпича была небольшая железная дверь. В водонапорных башнях есть двери? Никогда не приглядывался… Да еще и против обыкновения не с навесным замком. Просто дверь с металлической ручкой в глухой стене. Я некоторое время смотрел на дверь, представляя себя, как тяну, открываю – и обнаруживаю…

Что?

Да что угодно!

Чего только не помещали за такими дверями коллеги писателя Мельникова! Райские кущи. Миры, где трубят в боевой рог мускулистые герои, отмахиваясь тяжелой острой железякой от злых чудовищ. Сонные провинциальные городишки, оккупированные бесчувственными инопланетянами. Вход в секретные лаборатории спецслужб. Древнюю Русь разной степени сусальности – в зависимости от знания автором истории. Я прямо-таки услышал бодрый голос фантаста: «Будь я Холопов, вы бы попали в подземные катакомбы…»

У меня хлюпнула вода в ботинке. Без всякой уверенности я взялся за ручку.

И замер.

Что вы почувствуете, взявшись за металлическую ручку на двери заброшенного строения под холодным осенним дождем?

Ну да. Влажная ржавчина, стылый металл, общая грязь и неуютность. Я тоже это почувствовал.

Но одновременно…

Такое чувство, словно, придя с промозглой улицы, я переоделся в домашнее – старую заношенную рубашку и брюки, которые не наденешь на люди, но в которых уютно и комфортно; налил в большую кружку крепкого горячего чая и открыл новую книжку любимого писателя. Прочитал несколько страниц и удовлетворенно посмотрел, как много еще страниц впереди…

Теплота, спокойствие и ожидание чего-то хорошего…

Я оторвал руку от дверной ручки. Пальцы были в мокрой рыжей грязи.

Ощущение тепла не проходило.

Предвкушение праздника – тоже.

Я потянул дверь на себя, она открылась мягко, будто петли недавно смазывали. Я шагнул в темноту. Помедлил секунду.

Тут никого не было. Я это знал так четко, будто тщательно осмотрел все помещение.

Совершенно привычным движением, будто войдя в свой дом, я пошарил левой рукой по стене, наткнулся на выключатель и вдавил клавишу. Загорелся свет.

Просторная пятиугольная комната. Двери, оказывается, были в каждой стене. Очень чисто, никаких следов ночевок бомжей или подростковых гульбищ. Кирпичные неоштукатуренные стены, ровный бетонный пол, с низкого потолка свисает на проводах несколько лампочек без абажуров. Посередине – вертикальная металлическая лестница, уходящая в открытый на потолке люк.

Явно не жилое помещение.

Похоже на ангар или гараж.

Никак не на водонапорную башню.

Бессмыслица какая-то…

Я прикрыл за собой дверь. Обнаружил и задвинул засов. Прошел вдоль стен, дергая остальные двери. Все они были закрыты – на засов изнутри и, видимо, снаружи.

В возрасте лет десяти такие помещения вызывают восторг. Не зря дети обожают играть на стройках, к ужасу родителей и справедливому возмущению рабочих. Для взрослого человека ничего хорошего тут не было.

Но ощущение уюта, правильности этого места – не проходило. Я поймал себя на том, что по-хозяйски неодобрительно смотрю на грязные следы своих ног.

Ладно, оглядим второй этаж.

Я вскарабкался по лестнице – подошвы скользили на неудобных, сваренных из трубок ступеньках. На втором этаже лестница не кончалась, но люк на третий этаж был закрыт и не поддавался моим усилиям. Второй этаж оказался чуть уменьшенной копией первого – только вместо дверей здесь были наглухо закрытые железными ставнями окна. А когда я нашел выключатель и зажег свет, то обнаружил и мебель – два стула, стол, деревянную койку с матрасом, подушкой и одеялом, но без постельного белья. Все чистое, новое, будто только что из магазина. Мебель самая простая, словно кустарная. Гладко оструганные доски, крепко завинченные шурупы. Глаз не радует, но не развалится…