Текст книги "Curriculum vitae (СИ)"
Автор книги: Сергей Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6. Необъявленная война
2020. Гюмри.
– Тащ полковник, через десять минут приземляемся в Шираке! – вырвал Распутина из воспоминаний настойчивый голос техника АН-26М.
– А почему не в Эребуни? – встрепенулся Григорий.
Техник пожал плечами, мол, “не могу знать”, и быстрым шагом поспешил обратно на свое рабочее место.
– Твою ж маму… – прошипел под нос Распутин, откидывая голову на дрожащую обшивку, – и как теперь прикажете туда добираться?
На взлетном поле, среди медицинского транспорта Гюмрийского гарнизонного госпиталя, встречающего санитарный борт, инородным телом выделялся снежно-белый “Mercedes S W222” с армянскими номерами. Как только Распутин спустился на летное поле, из машины резво выскочил и подбежал к полковнику молоденький лейтенант.
– Товарищ полковник! Товарищ генерал приказал встретить и сопроводить до Звартноца! Билет забронирован, рейс через три с половиной часа, успеваем!
– Хм… Хорошо вы тут живете, – Распутин придирчиво осмотрел сверкающее транспортное средство, – “дорохо-бохато”!
– Это не наше, – смутился лейтенант, – утром взял напрокат. Генерал Ежов сказал, чтобы всё было по высшему разряду.
– Что? Неужто и билет забронирован в бизнес-класс?
– А как же!
– Ну тогда – по коням, не будем задерживаться!..
– Не сомневайтесь, товарищ полковник, довезу в лучшем виде! С ветерком!
“А парнишка-то – лихач, – подумал про себя полковник, вжимаясь в мягкое кожаное кресло на очередном повороте, – вон как красуется, кайф ловит от комфортной езды на хорошей машине. Что ж, с ветерком, так с ветерком. Как тогда, в пост-советском Ленинграде… Хотя нет, уже в Санкт-Петербурге…”
Сентябрь 1993.
Разбрасывая по сторонам ошмётки раннего мокрого снега, перемешанного с водой, отчаянно гремя поношенными железками, содрогаясь на ухабах и опасно кренясь на поворотах, по северному осеннему городу, погрузившемуся в вечерний мрак, летел РАФик “Скорой помощи”.
Грязные, давно не помнящие ремонта фасады домов на улицах разбитых фонарей сюрреалистично подсвечивались новомодной рекламой. На фоне “Лебединого озера” красовался придурок с бутылкой водки и репликой «я – белый орел». Выпячивал свой хрустальный бок “Абсолют”. Рекламу алкоголя сменяла порошковая радуга с радостной школотой: Инвайт, Юппи, Зуко. Кока-кола сражалась с Пепси. Исторические этюды банка Империал «До первой звезды…» сменяла навязчивая попугайная реклама приставки: «Денди, Денди, мы все любим Денди, в Денди играют все»…
В тусклом свете, падающем от очередного плаката с подмигивающим бородатым Распутиным и бутылкой одноименной водки в руке, расположился стихийный рынок – фирменный лейбл погрузившейся в хаос России, отстойник для огромного количества людей, не сумевших своевременно перестроиться и адаптироваться. На фанерках, фибровых чемоданчиках, клеёнках – домашняя утварь, книги, инструменты, новая и поношенная одежда, всякое барахло, вытащенное хозяевами из шкафов и с антресолей в надежде продать или хотя бы поменять на продукты…
Заработная плата научных сотрудников – 12 долларов при прожиточном минимуме 50, пенсии по старости и инвалидности – еще ниже. Среди молодых, работящих – лютая, бешеная безработица. Предприятия стоят. Если работают, то неполный рабочий день. В производственных кассах скребутся мыши. Оригинальное «ноу-хау» – выдача заработной платы производимым товаром. Он тоже идет на стихийные рынки за полцены, треть цены и ниже… Населению тупо нечего есть! Сосиски с макаронами – праздник. По сравнению со скудным 1991 годом, в 1992 потребление мяса, молока, рыбы сократилось в разы. Среди буйства “новых русских” периода первичного накопления капитала – голодные обмороки и самоубийства не вписавшихся. Безысходность..
“Скорая помощь”, не снижая скорости, пролетела мимо шеренги вынужденных коммерсантов. Талая вода и мокрый снег из-под колёс с шипением окатили людей и разложенное на земле барахло. Никто не успел ни отвернуться, ни даже возмутиться. С покорностью обреченных вчерашние “строители коммунизма” стряхивали с себя грязь, обтирали рукавом товар и снова застывали чёрными изваяниями на фоне алкогольной рекламы.
Ближе к станции метро – россыпь ларьков, дальних родственников коммерческих магазинов. Зародились на заре кооперации в виде дешёвых раскладушек и палаток. Ассортимент – водка, сигареты, накаченные стероидами “окорочка Буша”, спирт“ Роял”, презервативы, жвачка, марс-сникерс… Многие тысячи хаотичных и незаконных торговых точек, похожих на бронированные доты с бойницами. Центры городов усеяны ими, как осиными гнездами.
– Шеф, 15 секунд, только сигареты куплю. Опять курево кончилось, зараза.
Юрка, водитель, невысокий парнишка, только после армии, с круто зачесанной назад пышной шевелюрой, посмотрел на старшего бригады жалобными глазами северного оленя и, не дожидаясь ответа, свернул на обочину. Никакого порядка, никакой разметки не существовало и в помине. Каждый парковался, как Бог на душу положит. “Скорая” встала во втором ряду, намертво блокировав две тонированные девятки. Григорий поморщился от такого обращения, но ничего не сказал, коротко кивнул и, пользуясь случаем, торопливо заполнял карточку вызова, десятую за дежурство.
Через открытую водительскую дверь в салон ворвалась вечерняя жизнь города с модной песней "Агаты Кристи" про наркоту «Давай вечером… Будем та-та-та курить». Курили и “гасились” прямо тут, в междуларёчном пространстве. Наркоманов, токсикоманов и алкоголиков в СССР хватало, но пик вакханалии пришелся на 90-е, когда на борьбу фактически положили болт, и появились торчки всех возрастов – от малолеток до мужиков.
– Григорий Иванович, жуть-то какая, – студентка второго курса, папина и мамина любимица Алиночка, санитарила третью неделю и ещё не привыкла к сумеркам городской жизни, – а ребята из нашей общаги говорят, что у них каждую неделю увозят передозный труп. И это медики!
– Это только половина жути, – вздохнул Распутин и показал авторучкой за спину, – вон там – вторая….
Вдоль тыльной части ларьков расположилась целая колония бомжей. В девяностых, казалось, они возникали ниоткуда. Это были вовсе не актеры и актрисы, решившие таким нехитрым способом срубить бабла, а нищие, оставшиеся без своего жилья люди. Квартиры лишиться было куда вероятнее, чем ее получить: черные риэлторы и просто бандиты внимательно отслеживали потенциальных “клиентов”. Пополняющие отряд бомжей хотя бы оставались живы. Иным обладателям завидной жилплощади везло меньше. Старики скоропостижно кончались, пьянчужки превращались в законченных алкоголиков и исчезали, инвалиды и серьезно заболевшие люди – пропадали…. Сколько безымянных могил без опознавательных знаков появилось вокруг городов…
– Ну ты, урод! – от удара по крылу РАФик весь содрогнулся и чем-то жалобно звякнул внутри своего металлического чрева, – ты какого хрена сюда свой гроб поставил, мудила?!
У открытой водительской двери “девятки”, заблокированной РАФиком, стоял пышущий гневом “хозяин земли”, правильно упакованный в турецкий спортивный костюм “с блеском”, косуху и модельные туфли, представитель самого заметного в девяностые гопнического сословия.
“Ну вот, б***, покурили”, – зло выругался про себя Григорий, поднимаясь со своего места и ища глазами предмет поухватистее.
– Нн-на-а-а-а! – набегающий от ларьков Юрка двумя ногами прыгнул на открытую дверь “девятки”, от чего стоящего за ней гопника кинуло на сиденье, приложило затылком о крышу и до кучи ударило в лобешник ребром двери.
– Валим! Ва-а-алим! – в радостном возбуждении Юрка ввинтился в свое кресло, с полоборота завел машину и рванул с места в галоп.
– Ты же его чуть не убил! Надо помощь оказать! – пискнула вжавшаяся в кресло Алина.
– Чтобы его убить, нужно из пушки стрелять! – огрызнулся водитель. Их там целая кодла, они нам такую “помощь” устроят!
– Неоказание помощи – преступление! В милицию позвонят. Номера запомнят! Найдут! – испуганно, но упрямо чирикала санитарка.
– Девочка-Алиночка! – расплылся в улыбке Юрка, ни на минуту не отводя глаза от дороги, – ты номера наши когда последний раз видела? Лично я – весной, когда машину мыл… Э-э-эх, залётные!
Юрка крутанул баранку, включая сирену и сворачивая в какую-то одному ему известную подворотню. Во все стороны от “Скорой помощи” разлетелись “ночные бабочки”, выстроившиеся перед машиной своего сутенера.
– Протухла нА небе вечерняя заря. Заглох в лесу стук дятла-долбо@ба. Уходит время в сумрак нахрен зря. И дни летят как шлюхи с небоскрёба! – громко декламировал Юрка, ожесточенно работая рулём, педалями и ручкой переключения скоростей.
– Ты не опрокинь нас, поэт-цветик, – прикрикнул на водителя Григорий, – разухарился тут.
* * *
К нужному дому подъехали только через двадцать минут, вдоволь попетляв по дворам-переулкам, убедившись, что никто не догоняет. Возле подъезда Григорий осведомился:
– Зонд и воронка есть в сумке?
– Конечно, – кивнула Алина, – а что?
– Ничего. Проверил, ты со мной или еще там, у ларьков. Идём “на отравление”.
В квартире на кухне сидел упитанный 18-летний парень. В сознании. Глаза на мокром месте, во взгляде отчаяние, безнадёга, тоска и "предчувствие близкой мучительной смерти".
Вокруг него крутилась мама.
– Сыночка, ну зачем же ты так? Ну будет у тебя ещё любовь. Не стоит она того, чтоб вот так вот поступать! А обо мне ты подумал?
– Здравствуйте. Скорая помощь. Вызывали?
– Да-да, здравствуйте, – засуетилась женщина, – вызывали. Проходите, пожалуйста. Вот видите – наглотался какой-то гадости, а всё из-за этой стервы!
– Ма-а-м, ну не начина-а-ай!
– Будем промывать желудок, – нехорошо улыбнулся парню Распутин. – Так! Мама! Приготовьте нам ведро теплой воды и пустой тазик.
Увидев в руках Алины желудочный зонд, к которому она прикрепляла воронку, и садистско-флегматичную физиономию фельдшера, парень изменился в лице. Появилась тревога за своё здоровье и жизнь в целом. Про несчастную любовь он, видимо, если и не забыл, то мысли о ней явно отошли на задний план.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он тревожно.
Распутин повернулся к нему. В одной руке – зонд, в другой – спрей с лидокаином.
– Вот этот шланг надо проглотить. Ты ещё не знаешь, как ты это будешь делать, но я тебе помогу. Открывай рот! Та-а-ак… Сидеть!!!..
После промывания парень сидел грустный-грустный, но держался. Нюни не разводил. Алина, собирая вещи и сочувствуя, решила поговорить с ним.
– Ну вот и нафиг тебе такое счастье, чувак?
– Да дурак, блин! Она мне "кровь свернула", у меня "флягу закусило". Ну я на эмоциях горстью таблеток и закинулся.
– Стоп! – вскинул глаза Григорий, молча заполнявший карту вызова. – А что за таблетки-то?
– Я не знаю, – ответил “Ромео”. – Вон там от них баночка осталась…
В шкафчике на полке стояла пластмассовая упаковка из-под таблеток. На ней красовалась надпись "СТОП-ИНТИМ" и нарисована кошечка в розовых перьях….
По лестнице спускались молча, пока Алина не изрекла задумчиво:
– Даже если и вернётся к нему его девушка, есть ли теперь в этом смысл?
Ответить Григорий не успел. Все слова застряли в горле. Около их машины стояли две знакомые тонированные девятки и четверо “братков”, вид которых не предвещал ничего хорошего. «Быстрая походка, глаза безумные» – это про них. Общая черта настоящих отморозков – взгляд, наполненный злой, радостной энергией и хорошее настроение. Во времена, когда можно всё, люди быстро сбиваются в размножающиеся стаи. В таких группах низменные качества характера развиваются быстрее и проявляются сильнее. Ищут любую возможность с кем-нибудь "бескорыстно" разобраться. Самый желанный результат разборки – силами двух-трёх человек накинуться на одного с криками «вали его!!!» и высший изыск для правильного отморозка – попрыгать по голове лежачего, стараясь нанести сильный удар каблуком, чтобы череп треснул. Такая перспектива явно грозила Юрке. Хоть он и забаррикадировался в РАФике, эта “крепость” могла пасть в любую секунду, как только бандота начнет бить стекла. Те, однако, не торопились переходить к силовой части, ржали, наслаждались моментом, наблюдая за растерянной Юркиной физиономией, и сально шутили на счет его будущего.
– А ну-ка, Алиночка, давай мне сумку, а сама быстро к лифту, закрой глаза, зажми руками уши и открой рот…
– Но Григорий Иванович…
– Выполнять, дура! – шикнул на растерянную девчонку Распутин, доставая из сумки своё НЗ – две гранаты “Заря-2” и перцовый баллончик.
Гопники на шлепок гранаты об асфальт отреагировали, как и положено откосившим от армии, уставились на лежащую на земле чёрно-белую хреновину и даже нагнулись, чтобы лучше её рассмотреть, поэтому последующие самые интересные минуты своей жизни они пропустили. На свежем воздухе грохнуло неожиданно тихо, но вспышка была настолько сильной, что у некоторых, особо впечатлительных граждан, произошла непроизвольная дефекация. В числе “некоторых” оказался и Юрка, не ожидавший такой “подлянки” от “шефа”.
Этих минут Распутину хватило, чтобы помочь впасть в забытьё самым устойчивым, проколоть шины на девятках, затолкать в РАФик визжащую Алину, сдернуть с водительского кресла плохо пахнущего Юрку, объехать продриставшуюся кучу-малу любителей турецкого пошива и свалить, наконец, из гостеприимного двора, предаваясь мрачным размышлениям по поводу происшествия.
“Теперь, суки, точно найдут!”– колотилась в голове тоскливая мысль. На милицию надежды – ноль. Она сама боялась или была в доле. Значит надо скрывать следы. Первым делом – спрятать машину, а потом думать, как жить дальше.
– Юра! Ты говорил, у тебя есть жестянщик от Бога!
– Ну да, говорил, – Юркин голос из салона звучал с изрядной долей удивления, – а что?
– В официальном сервисе или сам по себе?
– Да куда ему в официальные с его запоями! В гараже ваяет.
– Ну тогда я ему подгоню работенку, – усмехнулся Распутин и направил РАФик к ближайшему посту милиции, перегородившему дорогу бетонными блоками, – завтра съездишь на автобазу, скажешь, что поцарапал, побожишься, что всё восстановишь за свой счёт. И прекрати там сопеть. Лучше быть засранцем, чем покойником.
* * *
– Да-а-а-а, неаккуратно получилось, – протянул сильно помятый гаишник, разглядывая рваный шрам на железном теле “Скорой помощи”, протянувшийся вдоль всего борта. Оформлять-то будем?
– Да кому нужны эти бумажки? Всё равно за свой счёт ремонтировать, – вздохнул Распутин, укрывая курткой хлюпающую Алину. – Слышь, командир, медсестричку нашу до дома добросьте, а то ночь уже…
– Сделаем, док, – кивнул командир экипажа, – мы что-ж, без понятия разве? Сами такие…
– Всё, Алина, дуй в машину к стражам закона. Приедешь домой – чаю с малиной, аспирин и в постель. А завтра – заявление “по собственному” и в стационар, если сердце просит практики.
– Григорий Иванович, – всхлипнула начинающий медик, – да что ж это творится? Будто война какая..
– А это и есть война, без всяких дураков, – зло сплюнул Григорий, – только необъявленная…
* * *
Историческая справка:
Смешно сегодня читать умиляющиеся рассуждения о том, какой доброй была советская молодёжь. «Я очень хорошо знаю нашу молодёжь. Я регулярно смотрю телевизор» – как гордо заявила Агнесса Ивановна из фильма «Курьер». Юмор этой сцены сегодня не ясен. А тогда он был понятен любому. Советское телевидение и реальная молодёжь существовали в параллельных вселенных.
«Братки 90-х» появились не на пустом месте. Питательная среда для них была сформирована ещё в 70-х. Официальная власть, недалекая и косноязычная, своей фальшивой приторной и притворной говорильней про добро и человеколюбие, своей ложью про коммунизм уже вот завтра, сформировала поколение тех, кто ненавидел само слово «гуманизм». Дело оставалось только за малым – дать этим молодёжным группам идею, что бить морды друг другу не просто так, а за бабло. И понеслось….
В конце 80-ых и начале 90-ых ТВ пропагандировало всё. Появились сериалы, якобы повествующие о проблемах молодежи, а на самом деле разъясняющие что такое наркотики, как находить и употреблять. Особенно врезался в память эфир «До 16 и старше» и аналогичной программы для тинейджеров, где показывали: вот это – баян и ложка над огнем, его колоть сюда, но это очень плохо, это “фу”, ребята, так никогда не делайте. А это травка, ее раскуривают вот так вот, но это ай-яй-яй, негодяи наркоманы, «фу» на них. Драгдилер обычно выглядит вот так – но вы к нему никогда не подходите. Надо ли говорить, что после таких передач маховик наркоторговли и наркомании так закрутился, что затормозить его смогли в лучшем случае к середине нулевых.
Глава 7. Январь 1994. Взгляд в бездну
Что такое три месяца для истории? Сполох звёзд на небе, миг, рябь на воде мироздания. И как многое может поменяться! Новый, 1994 год Россия встретила совсем другой страной. Октябрь 1993-го кровью смыл последние иллюзии августа 1991-го.
Всё непотребство после распада СССР воспринималось населением, как временные трудности. Лишь самые проницательные мрачнели и уходили в себя, обсуждая перспективы шестой части света. Прозреть помогли танки в центре Москвы, ведущие огонь по Белому дому. Шок от расстрела собственного парламента вылился в чёткое понимание – букетно-конфетный период между новой властью и старым народом закончился, и в этом “дивном мире неограниченных возможностей” никто никого жалеть не собирается. Будет выгодно – переедут гусеницами под улюлюканье и аплодисменты карманных средств массовой дезинформации, под похлопывание “западных партнеров” по плечу “гут-гут, карашо!”. Октябрь 1993 вернул граждан РФ к привычному советскому состоянию: власть и её подданные существуют отдельно, каждый сам по себе. Тихий саботаж и эмиграция – внутренняя и внешняя – росли стахановскими темпами. Свежие анекдоты про “всю королевскую рать” становились чёрными и злыми. В коридорах власти, её прихожих и туалетах, их не слышали и не понимали. Вождям было недосуг. Они хмуро пилили… Эта едкая реплика в ходу с того давнего времени.
Высмеивалось всё новое, “буржуинское”, включая кулинарные изыски:
– Скажите, у вас есть Дор Блю?
– А что это?
– Это сыр с плесенью.
– Сыра нет. Есть сосиски дор блю и картошка дор блю. Брать будете?
Но больше было законченной чернухи:
Зима 1994 года…
Вопрос Армянскому радио:
«Что будет, когда зима кончится?»
Ответ:
«Президент обещал сфотографироваться… с оставшимися в живых»…
1994 – пик смертности и яма рождаемости. Апофеоз геноцида населения СССР невоенными средствами. 1 февраля началась продажа акций финансовой пирамиды Сергея Мавроди. В первую половину года в стране из любого утюга можно было услышать рекламу АО МММ. Главный герой рекламных роликов Лёня Голубков стал Человеком года, опередив в этом рейтинге на целых десять баллов президента России Бориса Ельцина. В конце июля наступил крах. Миллионы "не халявщиков, а партнёров" остались с носом. Кто-то без квартир. Большинство – с долгами. Депрессии, разрушенные семьи, самоубийства…. “Гут-гут, карашо!” – аплодировал коллективный Запад.
В 1994-м окончательно сформировалось понятие «новых русских», полукриминальных нуворишей в малиновых пиджаках. Именно у них у самых первых появились мобильные телефоны и крутейшие, похожие на мавзолеи, памятники. Жили новые хозяева России хорошо, но быстро. Это про них зло шутили непричастные к раздербану страны граждане:
– А нам кажется, что это всё вы купили на народные деньги!
– Да ты гонишь! Откуда такие деньги у народа!
“Йа-йа! – подтверждали “наши западные партнеры”, – натюрлих!”
Народ к тому времени уже ощипали двумя денежными реформами! А к закромам Родины, чавкая и давясь, припала партийная и хозяйственная номенклатура! Партаппарат, бортанув пролетариат раскормленным задом, при попытке приватизировать “нажитое непосильным трудом” был очень быстро оттёрт на обочину жизни более физиологичным и бесцеремонным криминалом. Совпартдеятели позже, обнаружив в кармане кукиш, опомнятся, начнут причитать про славное Советское время, которое “мы потеряли”, размазывая сопли по лицу. В 1994-м никаких причитаний не было. Секретари горкомов наперегонки с “красными директорами” и министрами делили наследие “проклятого совка”, вырывали друг у друга куски пожирнее, осваивая тюремные навыки “развода” и “кидка”. Временщики и мародёры планомерно добивали остатки страны, сдавая дорогим "западным партнёрам" национальные позиции по любому вопросу. Российский министр иностранных дел за свою сговорчивость получил на Западе прозвище "Мистер Йес", в противоположность его советскому предшественнику "Мистеру Ноу".
Вместо разогнанного и расстрелянного Верховного Совета в 1994-м в Москве начала заседать бесправная ГосДума и послушный Совет Федерации. Зато творческая интеллигенция наслаждалась небывалой свободой! Своеобразным "сертификатом" того, что наконец "демократия восторжествовала", явилось возвращение в Россию "живого классика". В мае 1994 года посредственный писатель и талантливый лжец Александр Солженицын с супругой Натальей Светловой спустились по трапу самолета в аэропорту Магадана после 20-летнего проживания за границей. Этот хрен с бугра написал графоманское эссе “Как нам обустроить Россию?”, читая которое морщились даже самые преданные фанаты и сочувствующие.
В “черный четверг” 11 октября 1994 года рухнет в преисподнюю курс рубля к доллару, 18 ноября Верховная Рада Украины отменит декларацию о суверенитете Крыма, и в конце года весь пафос бестолковой, но хотя бы формально мирной жизни "новой, демократической России" разобьется о начавшуюся Первую Чеченскую войну.
* * *
Историческая справка:
За 1994 г. общий коэффициент смертности увеличился на 8 %, достигнув уровня 15.6 в расчете на 1000 жителей. До 1989 г. он снижался, достигнув своего минимума (10.7). Но уже в 1990 г. он составил – 11.2, 1991 г. – 11.4, 1992 г. – 12.2, и 1993 г. – 14.4. В 1994 г. естественная убыль составила 920.2 тыс. чел., средняя продолжительность жизни равнялась 64.07 лет. Причем 2/3 естественной убыли населения приходится на центральные районы, половина – на Москву и Московскую область и Санкт-Петербург и Ленинградскую область. Наиболее стремительно смертность росла среди мужчин самого экономически активного возраста – 39–50 лет.
Эмиграция из России в страны дальнего зарубежья продолжалась с неизменной интенсивностью после либерализации процедуры выезда в 1986 г. Но если за 1993 г. покинуло страну 116 тыс. чел., то уже в I полугодии 1994 г. этот показатель был удвоен.
9,4 млн человек – это те прямые потери населения, которые понесла Россия в 1992–2001 гг., не считая дальнейших обусловленных этим потерь в будущем, вызванных ухудшением структуры населения. То есть либеральные реформы стоили России почти 10 млн жизней.
* * *
В январе 1994-го студенту последнего курса Военно-медицинской академии Григорию Распутину все это было неведомо. Он спешил по скрипучему зимнему снежку на дежурство в госпиталь ветеранов, радостно вдыхая полной грудью колючий морозный воздух. Приключения на “Скорой помощи” и конфликт с криминалом уже забылись, хотя пришлось срочно увольняться и менять квартиру. Но нет худа без добра. В госпитале Григорий получил возможность самой широкой медицинской практики и среди всей безнадёги девяностых нашёл дополнительную опору, чтобы не “съехать с катушек”.
Оглядываясь назад, полковник Распутин мог уверенно сказать, что пинок под зад и вкус к жизни, несмотря ни на что, он получил именно в этой "юдоли скорби и печали", во время тотальной разрухи и развала всего, до чего смогли дотянуться шаловливые ручки новодемократов. Потухшим, разуверившимся, потерявшим надежду, Григорий помнил себя в 1992-м году, когда проблемы и беды валились на него одна за другой, и он, мрачно раскуривая сигарету, стоял в загаженном ленинградском дворике, размышляя об уходе из профессии туда, где есть хоть какая-то перспектива – в рэкетиры, в банкиры или еще куда-нибудь, где можно заработать на хлеб с маслом. Вдруг сзади раздался пронзительный звук песни “Идёт солдат по городу”. Мимо проехал… Нет! Промчался инвалид-колясочник. На коленях он держал орущий магнитофон и букет цветов. «А солдат попьёт кваску, купит эскимо…». Коляска, лихо затормозив и сделав почти полицейский разворот, проскользнула в арку.
⁃ Это Максим бабушку свою поехал поздравлять с Днём Победы!
Поглощённый происходящим, Григорий не сразу заметил пожилую соседку.
– Она войну медсестрой прошла, потом его растила, пока мать неизвестно где пропадала. А сейчас он о ней заботится. Хотя после Афгана и нелегко ему, но оптимизма не теряет.
Распутин стоял поражённый увиденным и услышанным. В голове не укладывалось, как инвалид может ещё о ком-то заботиться вместо того, чтобы ждать помощи от других.
А из парадного доносилось «Не обижайтесь девушки, но для солдата главное, Чтобы его далекая любимая ждала…».
Эта случайная встреча уничтожила все коммерческие планы Григория, развернув его самого на 180 градусов в направлении госпиталя для ветеранов войн, с твердым намерением помогать таким пацанам, как Максим, а может и самому подпитаться у них непреодолимой жаждой жизни. В лихую годину потрясающих людей родит земля русская, в назидание живущим и для укрепления духа приунывших.
И вот он, параллельно с учебой, два года практикует на Народной улице, не переставая удивляться, сколько “лётчиков маресьевых”, “талалихиных”, “гастелло” скромно и незаметно живут среди простых смертных! Впрочем, незаметно – до поры до времени, пока не придет та самая минута…
Вчера, в ходе подготовки к операции, Григорий увлеченно слушал байку военного моряка. “Капраз”, как он сам называл своё звание, про небывалый и, наверно, единственный случай атаки гражданским судном боевого корабля в мирное время.
В конце восьмидесятых, когда правящая ещё советская, но уже горбачёвская элита демонстративно забила болт на военных, пошли они на новейшем атомном подводном ракетоносце в испытательный поход. Случился с ними по военно-морским и всем прочим понятиям неслыханный конфуз – затухли оба реактора, и АПЛ с позором потеряла ход. Они продуваются, всплывают и встают в дрейф. Как говорится – все, приплыли тапки к берегу…
Случаев подышать воздухом у подводников очень мало, потому что АПЛ никогда не должна быть обнаружена вероятным противником ввиду особой секретности, ну и вообще…
Первыми пришли корейцы, за ними – японцы. Американцы тоже не заставили себя долго ждать. Сначала прискакал эсминец, затем крейсер, а под занавес – целый линкор.
Наши совсем приуныли, позор на всё НАТО и на всех супостатов! А наш надводный флот сопровождения где-то шляется. Тут американский линкорийный кэп, воодушевленный горбачевскими прогибами под Запад, делает контрольный в голову. Он, гад, взял и вывесил сигнальными флагами: ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬСЯ. Прикололся над капитаном-подводником и всем советским флотом. Капитан бросился в рубку к радио. “Где, где, я вас спрашиваю, наше уважаемое командование, вся наша поддержка в конце концов??? SOS, всем, кто рядом! Берут в полон, ироды!”
Ближайшим кораблем оказался рыболовецкий сейнер, такая малюсенькая посудинка, не в обиду рыбакам будь сказано, по сравнению с линкором – блоха. И это “насекомое” решительно направилось к кодле НАТОвских кораблей всем своим шестнадцатиузловым ходом.
Первыми, обладая хорошей исторической памятью, стали сваливать корейцы и японцы. Они всё правильно поняли, потому что у русского сейнера висели сигнальные флаги ИДУ НА ТАРАН. И этот маленький кораблик, с пятнадцатью русскими мужиками и капитаном во главе, попёр на линкор, на бандуру, о которую разбился бы, как яйцо. Только погромче. Линкор начал манёвр уклонения. Разошлись чудом. Сейнер ещё и погнался за ним. А не надо прикалываться над нашими!
“Злые языки потом говорили, – вздыхал капраз, – что линкор и “сопровождающие его лица” свалили вовсе не из-за крохотного судёнышка. Вражеские радары побледнели от количества поднятой по тревоге советской морской авиации. Но подводники видели то, что видели. Поэтому, когда сейнер, отогнав Седьмой флот США и его союзников от советской АПЛ, гордо шествовал мимо подводного крейсера, вся команда во главе с капитаном подлодки выстроилась на палубе, отдавая воинскую честь гражданскому кораблику.”
Вот эти духоподъемные истории живых людей и были тем спасательным кругом, удержавшим Распутина на плаву среди безнадёги и безвременья, давая силы не спиться, не скурвиться, не сорваться в бездну и не только жить самому, но и помогать выживать другим.
* * *
Помочь выжить – оптимистичные слова. Жаль, не всегда получалось. Распутин хорошо помнил самый драматический день своей госпитальной службы, начавшийся, впрочем, вполне безмятежно и обыденно… Лекций в то утро не было и сразу после тренировки, не успев даже позавтракать, курсант схватил сменку, скатился по лестнице и порысил к подземке.
Рядом с метро гуляла бабушка – божий одуванчик. Хорошо, если ростом по плечо, дорожки песком посыпала. Вдруг к ней подошла девица и что-то спросила. Бабуля энергично ответила, размахивая своей тростью. “Убить такой клюкой – раз плюнуть,” – подумал тогда Григорий. Девица, просветлев лицом, что-то передала старушке и радостно убежала в указанном направлении. Пожилая женщина, довольная, повернулась к курсанту лицом, а у неё на груди плакатик: "Справки по городу. 100 рублей". “Вот так частное предпринимательство проникло в среду строителей коммунизма,” – усмехнулся про себя Распутин, спускаясь по бесконечному эскалатору.
Неправда, что русским ненавистен дух предпринимательства и индивидуализм. С этим в России как раз всё в порядке! Таких высоких качественных заборов больше нет нигде в мире, даже на погостах, где делить уже и нечего. На ста квадратных метрах покоится с десяток центнеров самых причудливых оградок. Желание обнести забором свой личный мир, спрятать его от окружающих – обратная сторона вынужденного коллективизма, без которого на суровых бескрайних отечественных просторах не выжить. «Один в поле не воин», «Одна рука и в ладоши не бьет», «Даже лес шумит дружнее, когда деревьев много». Это тоже всё наше. Мудрость, сформированная агрессивной внешней средой, выносящей безжалостные приговоры одиночкам. Нет, не мы такие, осознанно коллективные. Жизнь такая. Если где-то в Европе остановиться около сломавшейся машины заставляют привитые нормы вежливости, то в Сибири – обязательный к исполнению суровый закон выживания, уменьшающий количество безвременно почивших. Но как только необходимая и достаточная дань общинности привнесена на алтарь Отечества, русские, в свободное от коллективной работы время, строят свой уголок, воздвигая вокруг него “китайские стены”, отдыхая за ними от социума, навязчивого своим вниманием, как стая диких обезьян.
