Текст книги "Curriculum vitae (СИ)"
Автор книги: Сергей Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Бремя цивилизованного человека иногда требует жертв, мой капитан…
Офицера словно пробило электрическим зарядом. Он вскочил, нервно комкая перчатки, подошёл влотную к Распутину, снизу вверх, насколько хватило роста, заглянул в глаза. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же закрыл его, передумав. Развернулся и медленным шагом вернулся на своё место. Сев боком к подчиненному и глядя на живописный балканский пейзаж за окном палатки, проговорил, взяв в руку карандаш и бесцельно крутя его пальцами:
– Наши американские и английские союзники требуют строго наказать виновных в этом… несчастном случае…
Капитан вдруг резко вскочил на ноги, выпрямился, блеснул глазами, будто приняв какое-то решение. Карандаш полетел на стол, отрикошетировал и упал на утоптанную землю.
– Так вот, хрен им! Пока ты бегал по горам, у нас тут чуть не началась Третья мировая война. Русские захватили аэропорт Слатина в пятнадцати километрах от Приштины. Этот сумасшедший генерал из Пентагона Уэсли Кларк приказал уничтожить их десант. Но, слава всем святым! Даже среди янки не нашлось ни одного придурка, готового выполнять этот идиотский приказ. Завтра начнутся переговоры.
Капитан повернулся к Распутину, одёрнул форму, опустил руки по швам.
– Капрал Буше! Довожу до вашего сведения, что вы отстраняетесь от боевых дежурств и не участвуете в запланированных легионом операциях, вплоть до выводов созданной следственной комиссии. На время служебного расследования командируетесь в специальную контактную группу по организации взаимодействия с русскими, созданную в штабе группировки. Назначение получите в канцелярии батальона. А сейчас сядьте и напишите подробную, максимально достоверную Curriculum Vitae. Только личный совет: не откровенничайте слишком, особенно про свою жизнь до легиона… И еще… Никогда не козыряйте фразой про бремя цивилизованного человека…
* * *
Историческая справка:
Радован Караджич предъявляет мини-версию «сербореза», предназначенного для пыток и умерщвления сербских младенцев.
Глава 19. «И дым Отечества нам сладок и приятен»…
Ночь для Распутина выдалась бессонной, липкой и противной во всех отношениях. Жаркое июньское солнышко плавило асфальт и мозг, а установившийся штиль не позволял прохладе с гор заместить собой горячую воздушную подушку, плотно накрывшую расположение роты разведки. Но пуще летнего зноя голову терзали навязчивые вопросы при одной мысли о скорой встрече с соотечественниками. Вася и добрый взвод бывших граждан СССР, собранных в легионе, не в счёт. Все они, подписавшие в своё время контракт на службу во французской армии, в той или иной мере – изгои. А завтра он своими глазами увидит оставленную собственную несбывшуюся судьбу – служить Отчизне. Вопросов эта встреча порождает больше, чем ответов. Четыре года назад Родина не смогла защитить Распутина от банды уродов, покалечивших Ежова и убивших Потапыча. Григорий честно, как и было написано в присяге, старался “быть храбрым, дисциплинированным, бдительным, стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять воинские уставы и приказы командиров и начальников.” В результате вынужден был бежать за границу, прячась в машине наркоторговцев, как преступник. Кто в этом виноват? Он, Григорий? Или Родина?… Или это стечение обстоятельств, несчастный случай, как модно нынче говорить, “форс-мажор”? Какая демоническая улыбка судьбы – невиновен, но наказан изгнанием… Кто он теперь для вчерашних однополчан? Предатель? Возможно, хотя никого не предавал… Те, кого он пытался разоблачить, на чьих руках кровь сотен и тысяч российских солдат и офицеров, сегодня абсолютно легитимны и правомочны, а он – не более, чем беглый преступник, для которого Родина уместилась в крошечный уголок личной памяти, и её больше нет нигде. Отечество – не поля и березки, а прежде всего люди, считающие тебя своим. Вне такого признания нет никакого Отечества. Есть сумма абсолютно чужих квадратных километров, совсем как в Европе, Америке или на любом другом континенте.
Утро не принесло облегчения. Лениво разжевав безвкусный омлет и нацедив эспрессо, Распутин присел рядом с галдящими парашютистами, прибывшими с Корсики и шумно обсуждавшими события в аэропорту Слатина. Всем было интересно, как долго удастся горстке русских десантников противостоять всей мощи НАТОвской военной машины, собирающейся вокруг аэродрома. Профессиональные военные, они не видели ни единого шанса. Двести человек с лёгким вооружением против тяжелой техники, вертолетов и пехоты, числом более трех тысяч. Самые лихие обещали, что уже этой ночью всё будет кончено и подошедшие танки “Леклерк” без единого выстрела раскатают оборону русских, не имеющих даже лёгкой артиллерии. Более осторожные выделяли на освобождение аэропорта три дня. Дошло до пари. Ставки делались азартно, бесшабашно, как и полагается солдатам удачи. Распутин, ни слова не говоря, вытащил бумажник, аккуратно, одну за другой, выложил перед спорщиками десять купюр с изображением Мари и Пьера Кюри.
– Сто к одному, что и через год никому не удастся вытеснить русских из Косово… – отчеканил Григорий так громко, что на него обернулись все, находившиеся в столовой. Спор моментально затих, а Распутин, нацепив одним движением форменный берет с кокардой в виде стилизованного взрыва и цифрой “2” под ним, вышел не оглядываясь.
* * *
– Таким образом, – закончил свой импровизированный доклад командующий французскими силами в Косово генерал Бернар Куш, – мы договорились разместить российский военный миротворческий контингент в зонах ответственности Германии, Франции и США. Россия оставляет за собой контроль над аэродромом Слатина, но позволяет его использовать силам НАТО, а российские представители вводятся в штаб KFOR. Кроме вооруженных сил, российское командование развертывает в районе аэропорта военный госпиталь и службы обеспечения. Американские, французские и немецкие военнослужащие будут прикомандированы к российским подразделениям для обеспечения связи и взаимодействия. В связи с этим просьба к командирам всех войсковых соединений – представить список своих подчиненных, владеющих русским языком и командировать их в распоряжение штаба для направления в русские подразделения в качестве переводчиков и делегатов связи. Ответственным за эту работу с русской стороны назначен майор Ежов.
* * *
– Чёртушка, воскрес!
Лёха крепко схватил Распутина двумя руками, как будто боялся, что сейчас отпустит его, и однополчанин растает, улетит, исчезнет в балканской буйной зелени.
– Все больницы, все морги обыскали, весь криминал перетрясли – как в воду канул…
Он держал его за плечи, а по щекам текли слёзы. Огромные, скупые, счастливые тем, что их никто не сдерживает, они могут вырваться наружу и бороздить запыленные щёки, скатываясь к жёстким складкам уголков губ.
Григорий, долго репетируя свою речь, примеряя, что и когда скажет Ежову, уже ничего не мог и не хотел, но чувствовал, что и его глаза переполняются влагой, руки предательски дрожат, и бормотал одеревеневшим языком одну и ту же фразу:
– Командир!.. Живой!.. Слава Богу… Командир…
Они увиделись еще на общем собрании и уже не сводили друг с друга глаз, автоматически выполняя протокольные функции, майор – отвечая на задаваемые вопросы, капрал – переводя его ответы штабным офицерам французского контингента. В конце концов, Ежов подхватил папку с французскими инструкциями и циркулярами, предназначенными для ознакомления, безапелляционно заявил, что продолжить диалог сможет только после ознакомления с документами, потребовал переводчика, не дожидаясь решения французского визави, схватил Распутина за руку и утащил в свой штабной кабинет, развернутый в гостинице рядом с аэропортом. Потребовал никого к нему не пускать и не соединять, закрыл дверь на ключ и только тогда позволил себе обнять легионера так крепко, что вытеснил из души Григория все опасения и сомнения прошедшей ночи.
* * *
– Всё, что угодно, мог ожидать, но только не такой финт ушами, – качал головой Ежов, слушая одиссею Распутина. – Теперь я понимаю, почему тебя не смогли достать эти уроды…
– А ты?
– А что я?
– Ты смог их достать?
Ежов опустил голову.
– Да считай, что нет… Оружие по этому каналу больше не поступало. Крыс в нашем штабе в Чечне исчез в ту же ночь. Все ниточки оказались обрублены – никого взять не удалось. Личности работавших в Москве армдилеров до сих пор не установлены.
– Ну, одну личность, положим, я знаю, – ответил Гриша, рассказав про гелендваген и его пассажиров.
– Значит, Бамбуровский, – помрачнел Леха. – Боюсь, что он нам сейчас не по зубам. Аппарат министра обороны. Можно считать, у Христа за пазухой…
– Почему нельзя?
– А что мы ему предъявим? Заявление дезертира-эмигранта, что видел его рядом с домом Потапыча?
– Дезертира-эмигранта, значит? Ну спасибо, командир!
– Айболит, не кипятись! Тебе же не реверансы от меня нужны, а взвешенные продуманные действия, не так ли? А они – результат тщательной и честной рекогносцировки, где жопу принято называть жопой, даже если это звучит неприлично. А то получится, как в анекдоте – “явления такого нет, а слово – есть”!
– Хорошо тебе в твоём статусе так небрежно-назидательно…
– Так ты у нас тоже не раб на галерах. И зарплата у тебя больше отечественной генеральской. А то, что на душе кошки скребут, так не у тебя одного… Ты думаешь, приятно называть своим главнокомандующим пьяное непросыхающее мурло? Морщишься? Вот то-то же… Ну, ничего…
Ежов пружинисто поднялся со стула, покопался в бездонном ящике своего стола, выудил плоскую бутылку коньяка “Мартель”.
– Вот, союзнички одарили. Давай выпьем за моё спасение тобою и твоё неожиданное воскрешение. Подумаем на трезвую голову, что делать дальше…
– Неужто всё так плохо? – напряженно спросил Григорий после ритуала жертвоприношения Бахусу.
– Ещё вчера – да. Всё было бес-про-свет-но, – раздельно проговорил Ежов. – Тошно настолько, что готовы были выйти на Сенатскую площадь и открыто объявить о своем неподчинении этой шайке, по какой-то ошибке называемой правительством России. И пусть расстреливают из пушек, как декабристов… Но сейчас появился свет в конце тоннеля. Пусть не надежда, а скромный её лучик…
– И что же явилось источником оптимизма?
– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы все вместе вдруг избавились от иллюзий и увидели настоящее лицо “наших западных партнёров”. Ведь у нас было столько надежд в отношении “дружеского” Запада. А потом эти бомбардировки…. У многих открылись глаза. Стало понятно, кто будет следующим и что даже в плен брать никто нас не собирается. А вместе с этим пришло понимание, что баксолюбов нужно срочно убирать из власти, чтобы спасти если не себя, то хотя бы своих детей. Сейчас правильные ребята доводят до кое-кого ультиматум: или идешь в тюрьму за разрушение страны, или, передав власть, можешь мирно умереть в своей постели, окруженный родными и почестями. Есть такая песенка: все тебя любят, когда ты мертвый. Нас не любят, потому что мы живые. Пусть и с приставкой “полу”. Разрушив Сербию, НАТО, не желая и не понимая того, как разрядом тока, запустил почти переставшее биться сердце умирающей страны. Разворот самолёта Примакова над Атлантикой закрыл для нас „лихие девяностые“. Начинается что-то новое, а что – зависит в том числе и от нас с тобой.
– А от меня-то что зависит? Как и чем я могу помочь, находясь за тысячи километров на нелегальном положении в рядах как раз того самого НАТО…
– Согласен, – кивнул Ежов, – возвращаться тебе опасно. Во всяком случае под своей фамилией. Придется пока оставить всё, как есть. А насчет того, что ты в НАТО… Так это хорошо, – и майор, подмигнув Распутину, улыбнулся такой знакомой улыбкой Лёхи-взводного.
Они попытались разобраться во французских скрижалях, но настроение было не бумажное. В итоге – плюнули, и Распутин повез друга, на правах старожила, показывать услуги местного общепита. Несмотря на то, что оба любили баранину, единогласно было решено отдать предпочтение сербской кухне. Товарищи заняли один из трех столиков в абсолютно безлюдном крошечном кофане на берегу речки с непроизносимым названием, не переставая обмениваться новостями.
– Да знаю я всё это, – устало отмахнулся Ежов от рассказа Распутина про последнюю разведку. – Сербских женщин от 10 и до 60 насилуют и убивают, мужчин подвергают процедуре осмотра «на предмет обнаружения признаков принадлежности мусульманской вере». Если таковых нет – вырезают половые органы… А сколько посаженных на кол, зажаренных заживо, сброшенных в стволы шахт… Но самое омерзительное во всем этом, что боевиков-садистов подвозят на броне к сербским сёлам англичане и американцы, да еще и следят, чтобы сербы не сопротивлялись. При попытках вооруженного отпора жёсткую зачистку проводят сами НАТОвцы… А потом опять запускают косоваров – завершить начатое.
– Зачем им это? – Григория передёрнуло от омерзения.
– Чисто бизнес, ничего личного. Требуется любыми средствами очистить территорию от нелояльного населения, – тяжело вздохнул Ежов, делая акцент на слове “любыми”. – Вот смотри, какую интересную справочку подготовили для нас учёные, – и Ежов достал элегантную кожаную папку из дипломата, с которым не расставался. – Специалисты по рудам и минералам считают, что резервы свинца на одном местном руднике «Трепча» оцениваются в 425 000 тонн, цинка – 415 000 тонн, серебра – 800 тонн, запасы никеля – 185 000 тонн, кобальта – 6 500 тонн. На руднике «Гребник» к югу от Глины доказаны запасы боксита в 1 700 000 тонн. Четыре тонны боксита содержат две тонны глинозема, из которых получается тонна алюминия. «Гребник», таким образом, может произвести 425 000 тонн алюминия. Установленные запасы ферроникеля в Космете составляют 15 000 000, но, по оценкам специалистов, они значительно больше. Кроме этого, в Косово 17 миллиардов тонн запасов угля… Думаю, тебе не надо рассказывать, кто и на каких условиях получит концессию на эти ископаемые сокровища… Однако это не единственный интерес…
Ежов бережно вернул листок геологоразведки в папку.
– «Армия освобождения Косово» обеспечивает работу наркотрафика по маршруту Афганистан – Ирак – Турция – Косово – Босния – Европа, самого выгодного и безопасного канала для наркодилеров. Объем перевалки оценивается в три миллиарда долларов. За полтора последних года Армия Югославии здорово потеснила “борцов за свободу”, обрушила наркотрафик, крышуемый ЦРУ и МИ-6, барыши от которого идут напрямую в администрацию президента США в Вашингтоне и королевской семье в Лондоне. Это переполнило чашу англосаксонского терпения, после чего на сербов посыпались бомбы…
– А теперь колись, командир, – скользнув взглядом по справке, прищурил глаза Распутин. – С каких это пор на стол майору ВДВ ложатся листочки с такой информацией? Или ты уже не в разведке?
– В разведке, Гриша, в разведке. Только она бывает разная…
– Во как? – вскинул брови Распутин. – Ну тогда слушай, майор. Тебе это может быть интересно….
* * *
– А всё-таки их ракия – барахло, – поморщился Распутин, приглаживая мясное рагу стопкой горячительного напитка, – хотя, конечно, лучше, чем тот шмурдяк, что мы с тобой пили на Кавказе…
– Значит, говоришь, Дальберг, – не реагируя на реплику Григория, задумчиво произнес Ежов, кусая губу.
“Новая привычка, он раньше так не делал”, – отметил про себя Распутин.
– Слушай, Айболит, – медленно проговорил Леха. В его глазах заполыхал так хорошо знакомый Распутину огонь почуявшего дичь волкодава. – Мне придётся слетать по кое-каким делам в Москву, а тебя я прошу о помощи в деле, не терпящем отлагательств… Я получил информацию, что на этой, край следующей неделе из Косово в Албанию будут переправлены 172 девушки разных европейских национальностей для распродажи их на органы. Организаторы – некий доктор Вуле и местный бандит Рамуш Харадинай[24]24
Ныне – премьер-министр Косово.
[Закрыть].
– Ты говоришь о фактах, несовместимых с человеческими нормами.
– Торговля органами тут началась ещё в 1996-м году. Крышуют ее, опять же, МИ-6 и ЦРУ. Организуют какие-то чины из «Врачей без границ» и «Красного креста». Да-да, не вскидывай брови. Я не хочу обвинять огульно всех медиков, но подонков везде хватает. А дальше весь бизнес идет через Турцию…
– Но почему девушки? – ужаснулся Григорий.
– Девушкам легче заморочить голову – их, якобы, везут для работы, они психологически и физически слабее. Женская печень, по мнению живодеров, самая легкая для трансплантации и подходит мужчинам.
Распутин поднялся, подошел к берегу, глядя на бегущую по камням воду, поднял окатыш и с силой запустил его в стремнину.
– Приказывай, командир.
– Минимум – надо узнать хоть что-то про названные мной фамилии. Кто этот загадочный доктор Вуле? Максимум – получить доступ к его тушке и бизнесу, узнать детали, имена бенифициаров, названия клиник, фамилии заказчиков органов. Хотя… Думаю, что эти вопросы уже не на твою и не на мою зарплату…
– В легионе мне точно за это не заплатят, – усмехнулся Распутин, – зато неприятностей за своё любопытство огребу полную чашу…
– Ну, тут мы в одной лодке. За самодеятельность, что я тут с тобой развел, мне тоже, если что – не сдобровать. Кинься ты сейчас с моей информацией куда-нибудь в Женераль Сюрте – не оправдаюсь никакой оперативной необходимостью.
– Лёха, за твои примерчики я тебе точно когда-нибудь морду набью!
– Спокойно, капрал! Не нарушай союзную идиллию! Давай лучше выпьем за единение! Как никак, впервые с 1914 года русские и французские солдаты оказались в одних окопах. А ведь могли и в разных…
* * *
Лёха вернулся из Москвы стремительно, словно съездил в булочную на такси. Не прошло и суток, как он снова принял Григория в своем кабинете с мордой кота, ополовинившего крынку со сметаной.
– Запоминай, Айболит! – горячо зашептал он на ухо Распутину, наклонившись так низко, что со стороны могло показаться, будто русский майор пытается укусить французского капрала за ухо. – Четыре года назад ты, выполняя мой приказ и идя по следу торговцев оружием, вынужденно перешел границу Российской Федерации… Всё что, было дальше, включая поступление в легион, является частью операции по выявлению граждан РФ, скрывающихся от правосудия на территории Европы.
Ежов резко распрямился и лицо его помрачнело.
– Хрен его знает, чем я оправдаю такую самодеятельность, но пока это единственное, что пришло мне в голову и что позволит легализовать твоё нынешнее положение. А теперь главное, – он опять наклонился к легионеру и продолжил горячим шепотом. – Выйди на связь с Дальбергом. Сообщи, что согласен на вербовку и ещё, – последовала театральная пауза. – Намекни этому иезуиту, что у тебя имеется на примете знакомый майор Главного Разведывательного Управления Генерального штаба России, крайне недовольный своим положением, материальным состоянием и вообще – собственным правительством… Поиграем на чужом поле, Айболит. Где наша не пропадала…
Глава 20. Посмотрите, кто пришёл!
Если десант на аэродроме “Слатина” подчеркивал степень российского влияния на Балканах, то русский госпиталь, развёрнутый недалеко от аэропорта, с первых дней олицетворял милосердие. Тут занимались конкретным делом, спасая людей от смертельных ранений и болезней: собственных солдат и офицеров, военнослужащих международных миротворческих сил, чиновников ООН, ОБСЕ и местных жителей – сербов, албанцев, цыган… Лечили всех без разбора, без различия национальностей и вероисповедания, кто нуждался в помощи.
В Косово развернулись три роскошных, современных госпиталя: американский – в Бонстиле, французский – в Митровице и немецкий – в Призрене. Медицинское оборудование – по последнему слову техники, в том числе компьютерный томограф, где все внутренности человека сканировались от макушки до пяток. Но почему-то именно русский госпиталь местные жители стали называть символом добра и надежды.
Один из новейших приборов – офтальмоскоп 1991 года издания. О таких вещах, как одноразовые медицинские инструменты, простыни, белье, русским врачам-миротворцам тогда приходилось только мечтать. Самый ходовой аппарат – сухожаровой шкаф, где после стирки и стерилизации все прожаривалось и шло в работу по новому кругу. Да что там оборудование! Не хватало обычных лекарств – анальгетиков, новокаина, но-шпы… Даже капель в нос.
Зато в русском госпитале работали семь кандидатов медицинских наук и один доктор! Такого не видели нигде и ни у кого. Практически все прошли Чечню, многие – Афганистан, в том числе и медицинские сестры. До командировки в Югославию трудились в Военно-медицинской академии имени Кирова, в крупнейших столичных госпиталях Бурденко и Вишневского, в подмосковном Хлебникове, в Самаре и Воронеже… Руки и головы у них были золотые.
Французский санитарный вертолет приземлился возле госпиталя с триколором под вечер, доставив тяжело раненого легионера. Собственные хирурги в полуполевых условиях делать операцию побоялись, а транспортировку во Францию Вася мог не перенести. Состояние раненого удалось стабилизировать, но прошла уже почти неделя и ждать дальше было нельзя – оперировать нужно было срочно.
Распутин, намереваясь сопровождать напарника вплоть до дверей операционной, в самый последний момент чуть не опоздал к вылету из-за абсолютно неплановой встречи.
– Жорж, тебя хочет видеть какой-то местный абориген, – вызвал его дежурный с КПП.
Напротив въезда в расположение французской части, на кипе готовой к укладке тротуарной плитки примостился старик… Хотя назвать его так было бы неправильно. Есть люди старые, а есть очень пожилые. Он относился как раз ко второй категории. Это было заметно по фигуре. Никакой сутулости, никакой согбенной спины и впалой груди. Широкие плечи поданы назад, правая рука опирается на элегантную трость, будто взявшуюся из прошлого столетия, левая приложена к козырьку летней бейсболки. В тон легкомысленному головному убору – легкие льняные штаны и такая же рубаха на выпуск. По тому, как старик вытягивал шею и высматривал внутренний двор, было понятно, что он кого-то ждет, поэтому Распутин, не мешкая, направился к этому абсолютно незнакомому посетителю.
– Добрый день, – Григорий решил сразу начать разговор по-русски, предполагая, что этот язык будет более понятен, чем все остальные.
– Здраво! – поприветствовал старик легионера по-сербски и сразу же перешел на приличный русский язык. – Стало быть, ты тот самый неправильный француз, что нашу Душенку у шептаров отбил? Хвала вама пуно!
Серб снял бейсболку и в Григория уперся живой взгляд прозрачных глаз, будто чистая река текла в его глазницах, играя на Солнце, отсвечивая голубыми и зелеными сполохами, как северное сияние.
– А её зовут Душенка? – улыбнулся Григорий, – буду знать. Ну и как она?
В воздухе повисла пауза. Взгляд старика водяным потоком вливался в глаза Распутина, и капрал почувствовал, что голова загудела, как трансформатор высокого напряжения. Даже волосы начали потрескивать, будто наэлектризованные.
– Да вот я как раз и хотел это узнать, – проговорил старик, не опуская глаз.
– Простите, отец, но причем тут я?
Старик, наконец, отвел свой взгляд.
– Да я вижу, что ни причем, – вздохнул и тихо, беспомощно добавил, – её перед допросом осматривал немецкий врач, предложил работу – она же у нас медсестра. Душенка так обрадовалась… Надеялась, что тебя так легче найти будет… А ты, значит, её тут не встречал?
Сердце кольнуло Распутина неприятным предчувствием.
– Прости отец, но нет. А как звали врача? Давай у него спросим.
– Душенка назвала его герр Вуле. Из немецкого госпиталя. Может знаешь такого?
Григорий почувствовал, как его глаза сами расширяются, а руки холодеют. Заметил это и старик.
– Стварно лоше?[25]25
Так плохо?
[Закрыть] – перешел он автоматически на сербский.
– Знаешь, отец, – голова Распутина моментально переключилась в режим “турбо”, – давай сделаем так… Ты пока иди домой и жди известий, а я узнаю всё, что смогу…
Вернувшись обратно, быстро позвонил Ежову. Как же! Лешкин номер был или занят, или недоступен. Второй звонок – оперативному дежурному: “Добрый день! Французские коллеги беспокоят! Передайте майору Ежову, что интересующие его медикаменты прибыли, и Жорж Буше с ними будет через час в госпитале. Ждать не смогу, поэтому пусть поторопится, мне нужно обязательно перевести ему инструкцию, чтобы избежать осложнений!”
* * *
– Ну просто какой-то праздник души, – балагурил Ежов, залезая в БТР, – а у меня как раз согласована с союзниками плановая инспекция нашей десантуры в немецком и американском секторе. Даже ничего изобретать не придётся – наше появление ни у кого вопросов не вызовет. Осталось придумать, с какого-такого перепугу русская делегация попрётся в немецкий госпиталь.
– Я ничего сложного не вижу, – пожал плечами Григорий, – приехали попрошайничать медикаменты. Но в данном случае лучше пойду я, у меня уважительная причина – ищу спасенную, обещавшую мне свидание. Кровь бурлит, тестостерон зашкаливает, а она тут с немецким доктором вась-вась. Могу даже Отелло изобразить.
– Самое то, – согласился Ежов. – Ну, ямщик, трогай!
– Поехали…
* * *
– Герр Вуле! Вас ждут около поста!
– Кого там черти носят?
– Француз. Капрал Буше. По личному делу.
– По личному? Да-да, уже иду! И кому я тут понадобился? О Боже!..
– Посмотрите, кто пришёл! – удивился Распутин по-русски, проглотив свою ранее заготовленную речь, – никак не ожидал… И почему тебя зовут Вуле?
У высоченного, под самую притолоку блондина в светло-зеленом халате с бейджиком “Доктор Август Вуле”, поползли вверх белёсые брови. И без того светлая кожа потеряла остатки пигмента, рот приоткрылся, а светло-серые глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. Вопрос Распутина основательно выбил доктора из колеи, и он воровато оглянулся по сторонам. Увидев, что никто их разговор не слушает, потряс головой, будто прогоняя видение, и расплылся в такой знакомой Распутину, застенчивой улыбке.
– Наверно, по той же причине, по которой тебя теперь зовут Буше! – ответил он тоже по-русски, но с заметным акцентом. – Фамилию обычно меняют в двух случаях – удачный брак или неудачный гешефт. И что-то мне подсказывает, что в твоём случае амурные дела ни при чем.
– А в твоём?
– Ты специально нашел меня, чтобы исповедовать?
– Нет, конечно! – Григорий тоже полностью пришел в себя, распахнул объятия и схватил блондина в охапку, – ну привет, чертяка! Как я рад тебя видеть живым и здоровым!
Доктор, еще не зная, как себя вести, потрепыхался в ручищах Распутина, и поняв, что просто так не вырваться, изобразил нечто похожее на встречные объятия.
– Гриша, ты же знаешь, что у меня никогда не было от тебя секретов. Просто тут… э-э-э… не совсем удачное место для дружеской беседы. А ты так стремительно навалился со своим вопросом про мою жизнь, что я растерялся…
– О нет! Можешь не отвечать. Просто я ищу одну симпатичную девочку, которая задолжала мне свидание. А ты, оказывается, лично осматривал ее перед допросом неделю назад. Сербка. Попала в переделку недалеко от Митровицы. Не подскажешь, где её найти? Родственники сказали, что ты её устроил на работу…
Собеседник Распутина опять побледнел и замялся, опустив глаза в пол.
– А ты тот самый Одиссей, перестрелявший всех женихов Пенелопы, – пробормотал он. – Знаешь что, давай не здесь и не сейчас. Я заканчиваю буквально через час. Подожди меня, сдам смену и махнем в одно уютное местечко. Там готовят потрясающее жаркое. Приглашаю на ужин и по такому случаю я угощаю! Обещаю удовлетворить твое любопытство в обмен на подробный рассказ о себе, как ты дошёл до жизни такой. ОК?
– Договорились, Айвар. Прости, Август…
* * *
– Давай, прекращай мандражировать! – успокаивал Ежов нервничавшего Распутина, прибежавшего за инструкциями к командиру. Говорил с ним, как с маленьким, а у самого глаза полыхали газовыми факелами над нефтяными вышками. – Всё к лучшему… Состояние влюблённого пингвина выигрышное, допускает любые глупости. Эксплуатируй его по полной. Соберись и отправляйся на встречу с однокурсником. Отметьте, выпейте, закусите… Постарайся создать у него впечатление циничного “солдата удачи”, намекни, что денег постоянно не хватает, готов подзаработать. Короче, сам сориентируешься. Наш человек из местных должен подъехать с минуты на минуту – присмотрит за тобой. Мы тоже будем рядом. Пошел!
* * *
В небольшом, но уютном кофане у подножия горы Шар-Планина, примостившемся на самой окраине Призрена, Айвара явно знали, поэтому стоящий у дверей то ли служка, то ли официант учтиво поклонился, пропуская гостей, и коротко крикнул что-то на албанском. Из-за резной ширмы, скрывающей вход в служебные помещения, резво выскочило местное начальство, маленькое, круглое и волосатое, похожее на Винни-пуха из одноименного советского мультфильма. Увидев Айвара, мужчина расплылся на все тридцать два и торопливо застрекотал, как газонокосилка, на таком бесподобном немецком, что Григорий уловил только начало и конец фразы, поняв, что им рады, и “они всегда”. Айвар, небрежно кивая филологическим изыскам, сразу двинулся на веранду, бросив через плечо Григорию:
– Могу поклясться, что такого тушеного мяса ты еще нигде никогда не пробовал, – и уже обращаясь к ресторатору, коротко скомандовал, – таве козе, спеца ми джиз, шендетли… и, – Айвар поднял палец, – не беспокоить!
“Винни-пух” испарился, будто его и не было, а на крошечном столике для двух персон стали появляться столовые приборы, пышные лепешки, источающие потрясающий запах, и конечно же, виноградное бренди – ракия.
– У меня создалось впечатление, что ты сейчас говорил по-грузински, – улыбнулся Распутин.
– А? Нет, это местные блюда. Уверен, тебе понравится. Давай, за встречу и за удачу, которая позволила нам до сих пор оставаться на плаву, независимо от суровой окружающей действительности.
– Ты мне обещал сообщить, где сербская девчонка, – напомнил Распутин, развалившись на стуле, как только действительно потрясающая, тающая во рту баранина была безжалостно поглощена.
– М-м-м, забудь, – небрежно махнул вилкой расправляющийся со своей порцией фальшивый герр Вуле. – Она мечтала сбежать из этого ада и уже, наверно, в Италии. Позвонил моему хорошему знакомому из частной клиники. Её пообещали устроить, доучить, помочь получить европейский сертификат. Отправил с попутным транспортом. Теперь у нее будет новая жизнь и вряд ли она захочет возвращаться в этот дурдом…
– Жаль, – вздохнул Распутин, разливая по тяжелым, толстокожим рюмкам жёлтую ракию, – мне она приглянулась, хотел продолжить отношения…
– Какие твои годы! – хохотнул Айвар, – тут таких красавиц на любой вкус – немерено! И все хотят как можно скорее свалить. У тебя, как у почти француза, выбор более чем приличный…
