Текст книги "Хроники кладоискателей (СИ)"

Автор книги: Сергей Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

  – Ты это в яме нашёл?

  – А то! И лежал он ближе к поверхности, у края, а дно я ещё не успел пройти, эти самые дятлы помешали.

  – Это ж серебряный рубль, Серёга! Обалдеть! Сколько ему лет-то?

  – Не знаю, года не видно. Надо отмывать от грязи.

  – Офигеть! Так, где ты аппарат-то дел, разбойник?

  – В траве лежит твой аппарат, не переживай. Выбросил, чтобы эти не видели.

  – Так чего ж мы тут до сих пор сидим? Хватай лопату и погнали!

  В этот раз Вовка убедил меня начинать со дна, и не ошибся. Сигналы шли один за другим, и практически все были цветными. Чего мы только не выкапывали! Через полтора часа карманы моего друга были плотно набиты водочными пробками, пивными и консервными банками, гильзами, времён отечественной войны, а фольги собрали просто невероятное количество! Клондайк! По всей видимости, сюда сбрасывалось всё, что оставалось от пикников. На мои уговоры подняться по склону и поискать повыше, упрямый Вовчик реагировал весьма скептически. Он настойчиво убеждал меня в том, что все клады лежат в самом глубоком месте самого глубокого оврага. Я сильно не сопротивлялся. К тому же копал, всё равно, он. А я, особо не напрягаясь, размахивал детектором как косой и наслаждался видом усердно работающего человека. Когда стало вечереть, у Вовки появились первые признаки экскаваторной болезни – ломка в пояснице и большое нежелание приседать к выкопанным ямкам. После очередной водочной пробки мой запыхавшийся друг-копарь тихонько пробормотал:

  – Гори они синим пламенем эти соболя, вместе с гривнами... Я спать! – и отбросив в сторону лопату, побрёл в лагерь. Руки безвольно свисали плетьми вдоль массивного корпуса, а ноги заплетались при ходьбе. Я оглядел место раскопок – весь овраг был перерыт, как после весенней вспашки.

  – Вовка! – окликнул я друга. Он медленно обернулся и вопросительно уставился на меня.

  – Слушай, я тут подумал... Просто на майские праздники родители меня приглашали к себе огород копать... А ты этот... Ну, теперь профессионал, типа...

  Вовка скорчил жалкое лицо и очень медленно поднял руку с выставленным средним пальцем.

  Ничего ценного мы в той яме больше не нашли, а отмыв позже серебряный рубль от грязи, смогли наконец рассмотреть год чеканки – одна тысяча восемьсот сорок второй, а значит монета была значительно моложе того клада, который мы искали, и не имела к нему абсолютно никакого отношения.

  Заночевать решили там же. Тем более, что Вовчик рухнул бревном в палатку и уже через пару минут оттуда доносился солидный храп.

  С самого рассвета мимо нашего лагеря, то и дело, стали проезжать машины с шумящими в них людьми, своими песнями и криками, вводящими нас в ступор. Осознать причину этого беспредела получилось только после проезда третьего автомобиля, из заднего окна которого развивалось красное знамя, а из открытого люка, визжа и неистово размахивая руками торчали две блондинки, одетые только в купальники и пионерские пилотки. Первомай!

  – Да уж... При таких раскладах придётся выходной устраивать. – Я задумчиво провожал взглядом веселящуюся компанию. – Не дадут нам сегодня покопать, Вова.

  – Ты ещё учти, что завтра будет продолжение! Народ с ночёвкой на 'майские' приехал. Так что смело умножай на два.

  Мы сидели на старом сухом бревне, слегка приунывшие и поглощённые думами о...

  Как оказалось, думы наши носили кардинально различный характер. Я размышлял о героическом трудовом народе, о его подвиге, пронесённом в годах, о великой советской державе, которую одни своим потом и кровью возвели, а другие разрушили... Думы же моего друга были о бабах. Он так и сказал, после недолгого молчания:

  – Бабу бы сейчас!

  Вначале я даже не понял о чём это он – уж слишком беспощадным был контраст, и сразу перестроиться на новую тему не получилось.

  – Чего? – спрашиваю.

  – Бабу бы, говорю! Видел, какие молочные железы из люков торчали? Ух! Огонь!

  – Начинается... – выдохнув, констатировал я, понимая, что Вовка и впрямь решил устроить нам выходные.

  – Да ладно тебе! Праздник же! Торопись жить, дружище! – с этими словами Вовка лихо вскочил и, потягиваясь, с улыбкой добавил: – Жизнь-то одна, Серый. А она такая короткая, уж я-то знаю, поверь... Давай-ка – в воду, мой юный друг! Купальный сезон объявляется открытым!

  И он рванул в сторону реки, крича во всё горло 'Врагу не сдаётся наш гордый 'Варяг', по пути разбрасывая в разные стороны снятую одежду.

  – Твою мать! Чёрт балахманный! – запричитал я, как будто меня кто-то заставлял лезть в воду, но в следующее мгновение побежал следом за другом.

  Глава 13. Машенька

  В далёком нашем детстве, в соседнем подъезде жила-была девочка со сказочным именем Машенька. Девочкой она была порядочной, а потому матом не ругалась, с мальчиками в подворотнях не курила и яблоки на садовых участках с нами не воровала. Однако полное отсутствие общих интересов с дворовыми мальчишками не делало её менее привлекательной в глазах последних, чем она была на самом деле. Короче говоря, влюблены в Машеньку были все ребята без исключения, а мы с Вовкой, казалось, нашли в её лице любовь на всю оставшуюся жизнь.

  Вечерами она выходила во двор в каком-нибудь чистеньком розовом или голубеньком платьице, выгуливала своего нелепого пекинеса по кличке Чуча, и, дефилируя мимо футбольной площадки или мимо школьных турников, на которых мы с Вовкой постоянно болтались, просто сводила нас с ума! В такие моменты, как-то сразу становилось стыдно за свои протёртые в двух местах старые кеды. Ну, или за когда-то бывшие модными джинсы, из которых уже давно вырос, и из-за этого можно было даже рассмотреть какие носки я сегодня утром надел. Подростковые комплексы давили колоссальным прессом на нашу с Вовчиком неокрепшую психику, создавая страдальческие настроения и порождая регулярное взаимное нытьё о переполнявших нас чувствах к прекраснейшему созданию господню.

  Так бы, наверное, всё и шло, по накатанной, если бы в один прекрасный день не случился перелом! Причём, перелом, как в прямом, так и в переносном смысле.

  Мы любили играть в 'казаки-разбойники', бегая по заброшенной стройке, по пути, развлекаясь боязнью призрачного маньяка, живущего в подвале этой стройки и нападающего на ребят, играющих за разбойников. Казаков маньяк, как ни странно, никогда не трогал, потому что быть казаками было более почётно. Никто никогда не слышал о конкретных жертвах жуткого убийцы, но в его существовании были уверенны все ребята без исключения. И все без исключения его видели! Не видел маньяка, казалось, только я один. Но я, чтобы не выглядеть дураком, тоже говорил, что видел его много раз и, даже, один разок от него убегал.

  В связи с этим, те мальчишки, которые играли за казаков, основной своей массой, устраивали засады в подвале, поджидая, когда кто-нибудь из противников осмелится спуститься к ним. А те, кто был в команде разбойников, соответственно, бегали, шарахаясь от каждого шороха, на верхних этажах стройки. Когда бегать и пугаться без толку надоедало, самые смелые спускались на первый этаж. Всячески пытаясь обратить на себя внимание казаков, разбойники опускали в отверстия, между бетонными перекрытиями первого этажа, свои конечности и выкрикивали обидные глупости о маньяке и его друзьях казаках. Вовка, безусловно, всегда был самым смелым разбойником! В этих отверстиях много раз побывали каждая из его конечностей, а несметное количество выкрикиваемых им глупостей всегда поражало своим разнообразием и красноречием, вдохновляя остальных на совершение подобных подвигов.

  Однажды, в момент очередного яростного противостояния добра и зла, отважный разбойник Вовка сунул в лифтовую шахту свою пятую конечность, растущую между плеч. Не рассчитав угла наклона корпуса, мой дружок с криком: 'Казаки – вонючки, у маньяка попа с ручкой!', спикировал вниз головой на земляной пол подвала. Воодушевлённые героизмом своего лидера, разбойники ринулись толпой следом за ним, но только уже не головой, а ногами вперёд. Как потом рассказывал Вовка, он и сам толком не понял, когда хрустнула его ключица: то ли в момент соприкосновения с полом, то ли во время верховых скачек трёх пар ног однополчан на его спине. Как бы то ни было, кость была сломана, больничный на целый месяц обеспечен, а авторитет бесстрашного воина прикипел к моему другу на всю оставшуюся дворовую жизнь!

  Вовка был героем! И даже старшие ребята, встречая во дворе поломанного разбойника, здоровались с ним за руку. Это был успех!

  Но дружба со старшеклассниками была не единственным и не главным преимуществом полученной травмы. Я уже писал, что ребятами мы были смышлёными, а значит, умели извлекать пользу из, казалось бы, самых нелепых жизненных ситуаций. Так вышло и в тот раз.

  Как-то после уроков я сосиской болтался на перекладине, а травмированный Вовчик рассказывал мне об ужасах советской медицины, использующей кощунственные методы вправления сломанных костей.

  – Прикинь, подходит ко мне этот амбал и говорит: 'Ты, Вова, легко отделался! Мог бы и шею свернуть'. А потом ласково так, гад: 'Сиди, дружочек, ровно. Сейчас будет немножечко больно'. Ну, я, как порядочный, сделал, что мне дядя доктор говорит, расслабился и жду, когда немножечко больно станет. А он, изверг, как рванёт за плечо! Я даже сознание потерял. Открываю глаза, а они мне ватку с нашатырным спиртом к носу суют.

  – А это ещё зачем?

  – Ну, это, чтобы в сознание вернулся.

  – А...

  – Так ты угадай, что этот врач у меня после спросил? Спокойно так, как будто он вообще не при делах: 'Ну, что, говорит, дружище, не больно было?'. Если бы не перелом, Серый, точно вмазал бы гаду!

  Рассказывая, Вовка отчаянно жестикулировал здоровой рукой, но, вдруг в один момент сделал невозмутимое лицо, притих и уселся спиной к тротуару на вкопанную в землю тракторную покрышку. Я спрыгнул с перекладины и вопросительно уставился на друга. Тот слегка качнул головой себе за спину. Мимо проходила она! У меня перехватило дыхание. Яркие солнечные лучи вплетались в её развивающиеся на весеннем ветру длинные золотистые волосы, походка лёгкая и непринуждённая, огромные голубые глаза... Нокдаун! Вовчик заметно нервничал, барабаня пальцами здоровой руки по колену и часто топая ногой. Я стоял как парализованный, глядя на Машу, не в силах оторваться от такой неземной красоты.

  Вдруг Вовка соскочил с колеса, бодрым шагом подошёл ко мне и неестественно громко заявил:

  – Ну-ка, Серый, помоги на турник запрыгнуть! Буду 'солнышко' на одной руке крутить!

  Я оторопел от таких слов и, округлив глаза, тупо смотрел на друга, не зная, что на это отвечать.

  – Ну, давай! Подсади меня! – продолжал бодро настаивать Вовчик.

  – Ты что, – говорю ему тихо, – совсем того? Как ты собираешься на одной руке? Ты и на двух-то всего один раз крутился. Или забыл как потом в кусты улетел!

  – Братан, я похож на идиота? – не шевеля губами, сквозь зубы прошептал в ответ Вовчик тихим, дрожащим от волнения голосом.

  – Ну, вообще-то сейчас немного похож, – еле сдерживая смех, также тихо ответил я.

  Но он снова громко продекламировал неестественно низким голосом:

  – Да не парься, братан, я уже раньше пробовал, ещё до того, как мне эти волчары плечо прострелили. Нас же в армии всех этому учили, ничего особенного. Размяться надо, а то так совсем деградирую.

  Я давился собственным истерическим смехом, делая вид, что просто закашлялся, и не представлял, что же делать дальше. Затем, взглянув в сторону Машеньки я с ужасом обнаружил, что она остановилась и с явным интересом смотрит в нашу сторону. Боже мой, какие глаза! Нокаут! Ну, Вовчик, теперь держись – сам напросился! Я развёл в стороны руки и пожал плечами, мол: 'сам виноват!', подошёл сзади к другу, уже стоящему под перекладиной, схватил его за пояс и громко скомандовал:

  – Готовсь! Раз! Два! Три!

  На счёт 'три' я резко рванул вверх тяжеленного Вовку, а тот, взвыв от боли, вместо того, чтобы цепляться здоровой рукой за турник, ударился об него темечком и спрыгнул на землю.

  Теперь я уже не мог сдерживать смех и вовсю хохотал от души, и только немного успокоившись и утерев слёзы, смог шёпотом спросить:

  – Вован, что за цирк? Ты что творишь?

  Но, на моё удивление, друг продолжал действовать по заранее утверждённому им самим сценарию и, сдерживая слёзы боли, громко прохрипел:

  – Врачи, подонки, вторую пулю, видать, не вытащили! В плече осталась! Я-то был уверен, что они обе вырезали! Я им устрою горячую точку, блин! Мясники!

  Понимая, на какие жертвы идёт мой лучший друг ради покорения сердца возлюбленной принцессы, я уже просто не мог ему не подыграть:

  – Хватит с тебя горячих точек, дружище. Ты своё отвоевал... – и для убедительности положил ладонь на его здоровое плечо.

  В ответ, Вовка нахмурил лоб, сощурил глаза и утвердительно кивнул:

  – Эх, Серый... Если бы не ты, горел бы я тогда в том танке... Идём, что ли, выпьем за наших.

  И мы заковыляли, понурив головы, в сторону нашего дома, как старые боевые товарищи. На следующий день Машенька, снова проходя мимо, первая с нами поздоровалась!

  Глава 14. Дед

  Следующая точка нашего увлекательного маршрута кардинально отличалась от двух предыдущих, и находилась на краю небольшой деревушки. Мало того, что в населённом пункте, так ещё и во дворе старого дома с покосившимся деревянным забором. Дом этот был крайним на улице и граничил с сосновым лесом, который заполонил всё тот же отдыхающий народ. Из лесу доносились запахи шашлыка, музыка, восторженные детские крики и не менее восторженные женские повизгивания.

  Забор был невысоким, поэтому двор можно было прекрасно рассмотреть с улицы. Казалось, дома не было никого, однако чуть приоткрытая входная дверь подсказывала, что хозяева, всё-таки, находились где-то неподалёку. Обойдя участок с противоположной стороны, мы обнаружили нужный овраг. Он располагался аккурат посреди заросшего прошлогодними сорняками огорода и имел продолговатую, изогнутую форму, точно соответствующую изображению на старинных картах. Положение осложнял забор из ржавой колючей проволоки, которым был обнесён весь огород по периметру.

  – Что делать-то будем, Сергей Владимирович? – почему-то перейдя на официальный тон, поинтересовался у меня Вовка.

  – Как что? Будем брать! – заключил я и двинулся обратно к старой калитке.

  Подойдя к ней, я принялся заколотить по сухим доскам кулаком, а затем и носком ботинка разок приложился. Собачьего лая слышно не было, а значит одной потенциальной неприятностью меньше. На стук долго никто не выходил, но, вдруг, дверь дома резко распахнулась и с порога на нас выплеснулась тирада гневной речи:

  – А ну стоять, тудыть вашу налево! Постреляю, басурмане!

  Такого сочетания ужаса и удивления я ещё никогда в жизни не испытывал! Уверен, встреть я в чистом поле курящую корову на велосипеде в сопровождении группы инопланетян в бежевых купальниках, всё равно не испытал бы столь сильных эмоций. Мозг категорически отказывался верить в происходящее и, потому, на Вовкины крики 'Ложись!' никак не реагировал. Я, молча, глядел, с придурковатой улыбкой на лице, на дверной проём, из которого на меня глядело дуло настоящего пулемёта 'Максим'. Из-за щитка, шепеляво матерясь и брызгая слюной, торчала абсолютно седая, нечёсаная голова старика с блестящей проплешиной на макушке.

  Из состояния ступора вывел тяжёлый удар в правое плечо, поваливший меня на землю. Это Вовка, после нескольких бесполезных попыток заставить меня лечь, решил спасти друга от неминуемой гибели, просто сбив с ног. Только рухнув на траву у забора, я осознал всю абсурдность ситуации и истерически засмеялся. Вовке, видимо, было не до смеха, так как сквозь выступившие слёзы, я заметил в его руке пистолет. Тут уже и моё веселье как рукой сняло:

  – Вован, ты чего? Не дури, друг, это ж дед старый! Маразматик какой-нибудь! У него, скорее всего, и патронов-то нет для такого антиквариата. Спрячь пукалку, пока кто-нибудь не увидел. Или тебе приключений мало?

  – Приключений? Серёжа, этот дедушка сейчас тебя одной очередью скосит и фамилии не спросит!

  Друг явно был настроен решительно, и нужно было что-то срочно предпринимать.

  – Отец! Послушай... – начал было я переговоры, но дед меня перебил.

  – Сынок?

  Мы с другом невольно притихли. Было в его интонации столько надежды, тепла и радости, что мы в очередной раз обалдели.

  – Отец, мы не хотели помешать, честное слово! – продолжил я, – Мы просто спросить хотели! Спрячь пулемёт, пока...

  – Сынок! – уже дрожащим голосом воскликнул старик, а уже через мгновение за забором послышались торопливые шаркающие шаги, приближающиеся к калитке.

  – Ну вот... – облегчённо вздохнул я и посмотрел на Вовку, который теперь был шокирован не меньше, чем я вначале. Он спрятал пистолет, и мы медленно поднялись с земли. В этот момент калитка отворилась, и перед нами предстал маленький, худющий, бородатый и очень старый дед, с мутными и мокрыми от слёз глазами. Он стоял босиком, а одет был в старую, выгоревшую от времени байковую рубашку и ещё более старые, заношенные брюки. На крыльце больше никого не было, кроме уже упомянутого старинного пулемёта. Дед возбуждённо дышал и, щурясь, всматривался в наши лица.

  – Здравствуйте, – промямлил я, всё ещё пребывая в лёгком шоке.

  – Сынок! – ещё громче воскликнул дед и, отбросив в сторону свою клюку, бросился меня обнимать. Вовка смотрел то на деда, то на меня. Я всем своим видом показывал другу, что не имею никаких родственных связей с этим человеком, а тот в ответ только сдерживал смех и, скрестив руки на груди, ждал развития сюжета.

  – Это уже 'Санта Барбара' какая-то, – пробормотал Вовка, а потом, как будто вспомнив что-то, встрепенулся и, выпучив глаза, начал интенсивно размахивать руками и утвердительно качать головой. Тут и до меня дошло, и я тоже обнял старика.

  – Бать, ну что ты, прекрати. Нормально всё. Не дури, бать! – дед продолжал всхлипывать, тычась мне в грудь. – Ты нас во двор пустишь? Или мы так и будем тут стоять? – весёлым голосом начал я спектакль.

  Тот, наконец, разжал свои отеческие объятия и смущённо засуетился:

  – Так это... Ох! Так вы проходьте, детки... Что ж это... Э-хэ-хэ! – старик прищурил глаз, заулыбался, обнажив беззубые дёсны, и погрозил мне кривым пальцем: – Ох, и Вовка! Ох, и жук!

  Вовчик нахмурил брови и, с ещё большим удивлением, уставился на меня.

  Слово 'жук' у него получалось как 'зук', а букву 'р' дед выговаривал с помощью одних только губ, потому, слово 'проходьте' выходило, как 'пброхотте'. Всё это каким-то чудесным образом сочеталось с комичной внешностью и вызывало настоящее умиление, а вот настороженность и раздражение, минуту назад разбуженные видом пулемёта, моментально куда-то испарились.

  – А ты чего стоишь, ирод? – старик грозно топнул ногой и замахнулся на Вовку своей клюкой. – Где жбан мой заховав? А? Ух, басурманин!

  Вовка не растерялся:

  – Так, в яру заховав, отец! На огороде! Сейчас всё организуем! Ну-ка, дай пройти...

  Он многозначительно мне подмигнул и, лёгким движением руки отодвинув старика, проследовал во двор. Мы поспешили за ним. Повсюду валялись пустые старые бутылки, вросшие от времени в землю. Деревянные ступени, ведущие в дом, давно прогнили в нескольких местах, из-за чего ходить по ним представлялось делом весьма опасным, а завалившийся и поросший травой погреб довершал картину полной разрухи и старческой немощи. Похоже, старик жил здесь совсем один.

   – А чаво ж ты, басурманин такой, на огороде яё захавав, когда баба яё на горище всегда прятала? А? – не унимался дед, торопливо шаркая за нами. – Шибко умный думал, да?

   – Не ругайся, отец, будет тебе твоя бутылка, – вступился я за друга, – Сейчас поищем на огороде, а если не найдём, то мы с Вовкой в магазин мотнёмся, обеспечим тебя алкоголем до второго пришествия. Ты пока в дом пойди, отдохни, мы тут быстро...

   Но дед сощурил глаза и, склонив голову на бок, настороженно посмотрел на меня:

   – Это с каким таким Вовкой?

   – Ну, с этим вот... – я растерянно посмотрел на друга, но тот крутил пальцем у виска, пытаясь мне что-то сказать. Я совсем забыл, что Вовка – это я, а значит настоящий Вовка совсем не Вовка!

   – С Мартыновым, что ли? – продолжая насторожено щуриться, расспрашивал дед.

   – С ним! – облегчённо выпалил я.

   – Ну-ну... – не меняя тона, загадочно пробормотал тот в ответ.

   – Здравствуйте! – раздался у нас за спинами приятный женский голос.

  Глава 15. Ольга

   Нет, это было уже слишком! Переживать столько потрясений за такой короткий промежуток времени – опасно для здоровья! На вид ей было лет 20-25, не больше. Ничего выдающегося – хорошенькая рыжеволосая студентка, коих в нашем городе пруд пруди, но что-то заставило меня забыть поздороваться в ответ и 'зависнуть' на несколько секунд. К щекам предательски прилила кровь.

  – Добрый день! – услышал я заискивающий голос друга, который уже бодро шагал ей навстречу и протягивал клешню для приветствия.

   – О! Ёшкина фуражка! Ольга! А ты чаво сюды приехала? Токмо тутычки была, два дни как въехала и на тебе! – старик, видимо, не ожидал гостей.

  – Привет, дедуля! Выходной у меня сегодня. Буду тебе борщи варить.

  Улыбнувшись, она поздоровалась за руку с Вовкой, и эта улыбка вызвала очередной незапланированный всплеск трепетных импульсов в моей сердечной мышце. Чёрт! Этого ещё не хватало! Приплыли, блин!

   – Владимир! – широко скалясь, отчеканил мой решительный друг, по-гусарски ударив друг о друга каблуками и вытянувшись по стойке 'смирно'. Девушку это явно развеселило.

   – Оля, – весело ответила ему рыжеволосая и переключила внимание на меня.

   – Сергей, – дико смущаясь и не узнавая самого себя, промямлил я.

  – Очень приятно! Рада, что вы, наконец, приехали. Дедуль, ставь чайник, я тебе пончиков привезла!

  Только сейчас я заметил огромный пакет с продуктами, который Оля принесла с собой и поставила прямо на траву рядом с калиткой. Я, было, дёрнулся, чтобы помочь занести его в дом, как то же самое сделал Вовка, находившийся значительно ближе, и успевший меня опередить.

  – Мадам! Позвольте вам помочь! – он с невероятной лёгкостью подхватил сумку, как будто она была наполнена не продуктами, а соломой.

  – Спасибо, Володя! Я думала, что у меня руки оторвутся, пока от автобусной остановки тащила. Занесите в летнюю кухню, пожалуйста.

  – Есть, мэм! – снова отчеканил гусар, и побрёл вглубь двора, осматриваясь в поисках кухни.

  – Стоять! – вдруг закричал хозяин дома. Я посмотрел на деда и увидел, что у того на глаза снова навернулись слёзы. – Постреляю, басурмане бесстыжие!

  Он торопливо зашаркал в сторону крыльца, явно намереваясь взяться за старое, а именно – за пулемёт!

  – Дедуль, ну чего ты? – запричитала Оля и остановила его, обняв одной рукой за плечи. – Идём в дом, полежишь, отдохнёшь, я тебе чаю с пончиками принесу. Идём? – она говорила с ним, как с маленьким ребёнком, но это возымело эффект, и старик, с укором посмотрев на меня, тяжело вздохнул и медленно поплёлся к крыльцу. Оля сопровождала его до ступеней, а когда дед скрылся внутри, извинилась за такое поведение. Вовка только тогда решился продолжить свой тернистый путь на кухню.

   – Совсем плохой стал, боюсь теперь его надолго одного оставлять. В детстве он меня нянчил, а теперь, вот, моя очередь. До города далеко – в универ каждый день ездить сложно, приходится в городе жить, а он тут без меня всю неделю. Ему девяносто месяц назад стукнуло...

   – Да, старость – не радость, – выпалил я дурацкую стандартную фразу, за которую тут же стало стыдно. Да, что же это делается-то? На меня это совершенно не похоже! Что за робость подростковая?

   В ответ она только развела руками. Возникла неловкая пауза, которую прервала Оля:

   – А вы...

   – Мы археологи! – перебил её я.

  Блин! Какие археологи!? Что я несу?! Зачем?! Оля удивлённо уставилась на меня.

   – Я, была уверена, что вы из сельсовета. Они нам ещё год назад обещали погреб починить. Наконец-то, думаю, дождались... И что же у нас делают археологи?

   Мне на подмогу подоспел Вовка, который, казалось, отсутствовал целую вечность:

   – Из национального университета, истфак, кафедра археологии. Проводим исследования дославянских культур, а именно – быт и обычаи скифских кочевых племён.

   – Ну, да, – только и оставалось добавить мне, разводя руками.

   – Здорово! Так вы аспиранты, что ли? – Оля, казалось, была приятно удивлена.

   – Научные сотрудники, – ответил Вовчик.

   – Младшие, – вставил я свои 'пять копеек'.

   – Ну, да. Он младший, я старший, – раздражённо взглянув на меня, уточнил тот.

   – По возрасту да, но на кафедре я старший – гордо подняв голову, поставил я жирную точку в нашем горячем споре. Вовка побагровел от ярости, но тут же самым коварным образом нанёс болезненный укол:

   – Оленька, позвольте, я помогу вам с чаем. Кстати, чайник я поставил, когда сумку относил и он уже, должно быть, закипает. А наш старший научный сотрудник принесёт оборудование из машины и приготовится к исследованиям. Вы не против, Сергей Владимирович?

   'Вот гад!' – подумал я, но улыбнулся и самым вежливым тоном ответил:

   – О чём речь, Владимир Козюликович? Конечно же, принесу! Разве можно вам такое дорогостоящее оборудование доверять? Вы-то в прошлый раз всю экспедицию запороли! Целый экскаватор умудрились сломать! Лучше уж я сам. Варите, как говорится, чай!

   – Ну, вот и славненько, – оживился Вовка и, легко приобняв Олю за плечи, повёл в сторону летней кухни.

   – Простите. Володя, я не расслышала вашего отчества...

   – А? Да, не обращайте внимания. У папы было польское аристократическое имя, а некоторые невежды просто не в состоянии его правильно произнести, – с этими словами он обернулся в мою сторону и скорчил грозную гримасу. – А за экскаватор вы не переживайте, я просто ковш на спор руками согнул – ничего особенного.

   'Вот так! Получай, паршивец!' – подумал я и поплёлся к машине.

   Джип стоял у самого леса и от улицы был скрыт дворовым забором. Мне пришлось обойти половину участка, чтобы добраться до него и взять аппарат с лопатой. На обратном пути я, боковым зрением, заметил медленно катящийся по улице 'УАЗ'. Невольно возникло неприятное тревожное чувство, которое я сразу же постарался отогнать – это становилось похожим на паранойю. В конце концов, мало ли таких машин в деревне?

   Я вернулся во двор и, собрав прибор, настроил его на поиск цветных металлов. Из кухни вышла Оля с чашкой чая в руках. За ней, смешно семеня, спешил здоровенный детина Вовчик, несущий тарелку с пончиками, щедро сдобренных сахарной пудрой. Пробегая мимо, он широко улыбался и, подмигивая мне на ходу, указывал свободной рукой на прелести девушки. 'Клоун, блин!', – процедил я сквозь зубы.

   – Серёжа, вы не стесняйтесь, располагайтесь за тем столом, под яблоней. Я сейчас накрою. Чай будем пить.

   – Может вам помочь?

   – Ну, что вы, мне и от одного помощника отделаться не удаётся. – Оля ослепительно улыбнулась и обернулась к Вовке. Тот, тут же скорчил серьёзную мину и, посмотрев на меня, снисходительно улыбнулся. Они прошли в дом, а уже через мгновение из-за дверного косяка выглядывали его круглые глаза:

  – Серый, прикинь! У него тут целая лента боевых патронов заряжена! В масле, блин! Как новые!

   – Весёлый дедушка, однако.

   Чаепитие плавно переросло в душевные разговоры о нелёгкой судьбе нашей собеседницы, которая осиротела ещё в дошкольном возрасте. Отец был пожарным офицером, в 1986-м его отправили ликвидатором в Чернобыль. Через год после возвращения оттуда, умер от рака. Мама, похоронив мужа, впала в сильную депрессию, в результате не выдержало слабое сердце. Опекунами стали папины родители: бабушка Соня и дедушка – Прохор Матвеевич. Им уже тогда было за семьдесят. Поступив в университет, Ольга сняла квартиру в городе. А недавно не стало и бабушки. Старик остался совсем один в заваливающемся доме. Вот она и ездит к нему на выходные: кормит, моет, убирает.

   – Жалко его так, ребята. Он крепким был, на пенсию отказывался уходить, жить не мог без работы, вечно что-то делал, плотничал. Вот этот самый дом своими руками построил, когда с войны вернулся. А в последние годы сдал сильно. Как ребёнок стал... Вот, бабушек, как-то, не так жалко, они более бедовые, что ли, – Оля грустно улыбнулась. – В автобус всегда первыми умудряются запрыгнуть, растолкав всех по пути. Одинокие дедушки не такие, они беспомощными становятся, когда свою бабушку теряют. За ними уход нужен, забота... Дом, вон, скоро от старости рухнет, а починить не кому – сил, говорит, нету, и плачет тихонько. Да и разум, конечно, уже подводит – маразм старческий с каждым днём всё заметнее становится. Да вы и сами видели...

  Стоял чудесный майский полдень. Спину грело весеннее солнце, запах цветущей яблони приятно щекотал нос и привлекал мохнатых пчёл со шмелями. Я пил ароматный крепкий чай и размышлял над нелёгкой судьбой девушки, невольными свидетелями которой стали мы с Вовкой. Мы молчали и, казалось, абсолютно всё окружающее пространство заполнили щебечущие птицы, лишь на короткие мгновения смолкающие, чтобы собраться с силами для новой своей песни.

  – Ой, ребят, простите, что загрузила вас своими проблемами. Расскажите лучше, что вас к нам привело? Неужели у нас здесь скифы жили? Курганы, вроде, недалеко есть, мне ещё мама о них рассказывала. Но она говорила, что их разворовали ещё при царе.

  – Ну, если курганы есть, значит и скифы были, – начал я. – Курганы – это у них могилы такие. А жили они, где придётся. Кочевали с места на место. И есть у нас подозрения, что именно на вашем участке, вон в том овраге, эти самые скифы, много веков назад, свалку устроили. Ну, мусор выбрасывали – посуду битую, орудия труда старые и всё такое. Вот и хотим у вас спросить разрешение на проведение раскопок на этом месте. Вдруг что-нибудь найдём?

  – Боже! Как интересно! Конечно, разрешаю! Настоящие раскопки прямо у нас на огороде! Подумать только! А мне можно присутствовать?

  – Нет! – отрезал вдруг Вовка.

  – Да! – одновременно с другом ответил я.

  Оля, засмущавшись и покраснев, подняла руки:

  – Поняла, не буду мешать. Всё понимаю...

  – Оля, вы мешать не будете, – настаивал я на своём решении, – Владимир просто хотел сказать, что вам, возможно, будет не интересно. Он боится, что вы разочаруетесь в археологии, так и не успев её полюбить! Правильно, Володя? – тот с недовольным лицом утвердительно качнул головой, – Это не такой уж и увлекательный процесс, как на первый взгляд кажется. Монотонные взмахи лопатой и пиликание металлоискателя. Скукотища! Честное слово!