Текст книги "Кодограмма сна"

Автор книги: Сергей Агафонов

18

Софронов уже довольно долго переминался с ноги на ногу у закрытых дверей библиотеки. Он никак не мог решиться постучать специальным бронзовым кольцом по массивным дубовым доскам из которых они были сколочены и к которым было прикручено кольцо. Библиотека была сложена из дикого камня и покрыта потемневшей от времени красной черепицей. Узкие окна были затянуты частой решеткой, грязью и паутиной. Здание было похоже на гигантский гриб, изъеденный червяками. Андрею не хотелось идти внутрь, но книга жгла руки и требовала возвращения на место. Вероятно его чувства были известны тем, кто находился внутри и двери открылись. От неожиданности Софронов сделал шаг назад и выронил книгу. Из земли немедленно вывернулся большой белый глазастый червяк и подхватил «ПРО ПРИКЛЮЧЕНИЯ» беззубым ртом. Нашего парня чуть не вырвало. К нему из недр библиотеки бежал Фима Зильберштейн, чтобы подставить сложенные ковшиком ладони, но все обошлось. На пороге явилась во всей своей затхлости Суламифь Ивановна Айрапетян и приказала червю:

– Лариска, ко мне!

Червь, оказавшийся женского пола, заизвивался к хозяйке. Поднявшись по ее худым в перекрученных жилах ногам, Лариска вместе с книгой скрылась под юбками библиотекарши. На ее бугристом лице заиграла довольная улыбка. Фима, встав на четвереньки, подбежал к старухе и удостоился ласкового почесунчика за ухом. Вокруг сладкой парочки возникло золотистое сияние, запели соловьи, а у Софронова возникло непреодолимое желание поджать под себя правую ногу, согнуть в локте левую руку, правую же руку напротив отвести как можно дальше и склонив голову как можно ниже запрыгать на встречу НЕИЗБЕЖНОМУ.

19

Что-то неможется мне, девушки – тяжело вздохнула Марфа, и накинув на плечи оренбуржский пуховый платок, вышла из комнаты. Ее товарки дружно заголосили ей в след нечто без слов из репертуара тибетских лам, но весьма и весьма жалостливое, так как спавший в платяном шкафу санаторский ханыга Аполлоныч даже прослезился. Ему как раз снились собственные героические подвиги в Гималаях, куда на заре туманной юности он был послан товарищем Берией для подтверждения или опровержения данных экспедиции товарищей Рериха и Блюмкина о наличии где-то под Крышей Мира пещерной страны Шамбала, где мудрые волшебники махатмы не только режутся в нарды и курят гашиш, но и претворяют воду в вино, камни в хлеб, слепленных из грязи уродов в кондукторов трамваев и запросто щелкают задачки из учебника космопатии Гринвича и Радзиховского.

В поисках Шамбалы Аполлононыч заглядывал и на Тибет, поэтому даже сквозь сон знакомые мелодии пробили его на слезу. Товарки Марфы голосили и голосили, а Аполлоныч слезился и слезился, пока из шкафа не потек самый настоящий водопад. Комнату стало подтапливать. А это была хорошая комната. Квадратный стол в центре, покрытый узорчатой скатертью с кистями, украшал ведерный тульский самовар с медалями и тонкостенный чайный сервис. Между чашками с дымящимся ароматным напитком навалом лежали какие хочешь конфеты и свежая выпечка, стояли распечатанные и еще нет банки с разнообразными вареньями. Из нескольких банок варенье было вывалено прямо на стол и медленно стекало на пол. Вдоль стен громоздились панцирные кровати с высокими перинами и пирамидами подушек. Они, и тумбочки, и платяной шкаф, и зеркальный туалет, и компьютер, и телевизор с видео, и музыкальный центр с швейной машинкой были украшены салфетками и полотняными покрывалами, любовно вышитыми узницами совести в ИТУ Љ1521 ГУЛАГа на островах Франца-Иосифа. Со всех вышивок на потоп в комнате взирали озорные древние ацтеки, увековеченные в различные моменты игры отрезанными головами военнопленных.

Первым очнулся промокший до костей Аполлоныч. Он смастерил себе из внутренних деталей шкафа, а так же из чемодана и белья девушек парусную лодочку и, распахнув двери своего убежища одним мощным усилием внутреннего зрения, выкатился на простор водной поверхности. Товарки сразу забыли про тибетских лам и завопили как резаные:

– Мужчина! Мужчина! – и полезли, задирая юбки на уютный зеленый абажур, через который мощная электрическая лампочка наполняла комнату живительным светом.

– От профуры бесстыжие… – ухмыльнулся в пышную седую бороду пожилой виновник потопа. Он, едва справляясь с управлением своего суденышка в бурных водах моря собственных слез, все же не без удовольствия успевал рассматривать нижнее белье юных дев, ловко обтягивающее их аппетитные попки. После некоторого количества маневров ему удалось зацепиться шарфом за ножку чайного стола и, так сказать встать, на якорь. Морячок поневоле вскарабкался все по тому же шарфу на стол и начал бить на радостях чечетку. Видя добродушный настрой нежданного гостя, девушки немного успокоились. Самая смелая из них решила прояснить ситуацию, благо вода прибывать перестала и страх в их крошечных, ну чуть больше наперстка, душах унялся.

– Вы кто, мужчина, – продребезжала Анюта Веселкина, забравшаяся выше всех, и поправила на мокром, от изрядно выпитого чаю, носу большие очки в роговой оправе, – наверное насильник и бандит?

Аполлоныч рванул на груди ветхую рубаху, топнул видавшим виды кирзачом, ударил себя заскорузлыми ладонями по высохшим от алкоголизма ляжкам, скрытым за вытертыми плисовыми штанами, и как рубанет правду матку:

 
Я не насильник и бандит.
Я ветеран ГБ.
Где только не был я убит
И в космосе и на земле!
При исполнении всегда,
А не по пьянке,
Приказов Родины! Да-да,
Чтоб вы, поганки,
Могли спокойно ведрами
Чаи гонять
И кремовыми тортами
Друг другу морды мять…
 

– Ах, вот оно что! – рассмеялась хрипло Веселкина и скомандовала, – А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Давай горохом сыпаться на старика. Ему, козлу, не на что оправиться. Мы засадируем его наверняка…

Девки в количестве шести штук ринулись с абажура на старика и получилась такая куча-мала, что не приведи Господь. Уж и щипали ветерана, и лизали, и коленом в копчик засаживали, и в ухо плевали. В довершении всего уронили Аполллоныча в кучку крысиного кала, что притаилась в юго-восточном углу чайного стола, и сами проказницы здорово вымазались. Хотели уже мочкануть по-быстрому гнусного старикашку, но тут под ручку с Шамилем и по колено в воде вернулась Марфа. Лица у них с Зиятуллиным были серьезные как никогда.

– Гасись, поневы. – строго сказала Марфа и мановением левой руки превратила ветерана в ворбья. Шамиль открыл окно, и воробей улетел. Оставшиеся в комнате сгрудились вокруг стола.

– Заседание тайного общества троечников предлагаю считать открытым – страшным голосом произнес Шамиль заветные слова и все дико заржали, забили копытами, завертели хвостами и комната заполнилась болотными испарениями. Члены тайного общества сцепились рогами в некое подобие индейского вигвама и завыли по-волчьи на зеленый абажур. Абажур немедленно обратился в летающую тарелку и осветил комнату серебряным светом. В летающей тарелке открылась овальная дверца. Оттуда показался маленький зеленый человечек и спросил:

– Добра хотите?

– Натюрлих! – взревело дурными голосами собрание, расцепило рога и завертелось, закружилось в дьявольском хороводе. Летающая тарелка легонько покачивалась в такт, а зеленый человечек хлопал в ладоши и улыбался беззубым ртом.

20

А в это время в задней комнате библиотеки санатория "КРАСНЫЙ КОСМОС, обычно предназначенной для свалки старых газет и журналов, теперь же убранной под уютную детскую спаленку происходило необычное действо. Андрей Николоаевич Софронов, хоть и молодой, но достаточно взрослый человек – все таки за плечами и все ступени общедоступного образования, и косточку рабочую успел нарастить, и поэтическую карьеру пытался сделать, и журфак МГУ превзошел, и работа по специальности была, и какая – никакая личная жизнь случалась, – лежит однако спеленутый в колыбельке, лакричную палочку сосет, глазами зыркает и слушает как Фима, наряженный попугаем на лютне что-то из Боккерини наигрывает. Вокруг них носится феей разодетая в газ, шифон и гипюр старица Айрапетян с распущенными волосами и лепечет, лепечет что-то ласковое и не очень, но до зубной боли в сердце знакомое про карликов, что вылезают из часов и норовят маленькой шаловливой ручонкой остановить часы, а их по рукам то молотом, то зубилом, то молотом, то зубилом мускулистые пацаны и девчонки в кепках набекрень в промасленной прозодежде с веселым матерком на устах. В свою очередь победителей карликов ловят на аркан гибкие козлоокие молодцы в сыромятных сапожках с кинжалами в зубах и тащат болезных на севера гигантские растения выращивать. В свою очередь козлооких подминают под себя орды колобков в кургузых костюмчиках с перхотями и чернильными пятнами. Колобки усиленно потеют, пердят, икают, но стирают козлооких в порошок, заряжают своим энтузиазмом полярных садоводов и те в миг клепают из оцинкованных леек ракеты, которые горят на старте как спички на радость безруким карликам, что тихо – тихо плачут в своих норках, вспоминая о будущем. Наконец наступает черед захавам – бодрым существам с удаленными добрыми самаритянами участками нейросистемы, отвечающими за наслаждение от чего они все похожи на продукцию фирмы «ЗАГРОПАК». Захавы для начала захватывают где силой, где хитростью пункты приема стеклотары, затем начинают петь дифирамбы системе самообслуживания покупателей в розничной торговле, в заключении вызывают огонь на себя со стороны апологетов «Звездных войн». Происходит бум-бум. Какое-то время все идет отлично. Боги жаждут. Земля стонет. Коротенькие тащатся от дихлофоса. Но вот пришел господин Мокрота. Пожонглировал палочкой Коха и бледной спирохетой. Желтую, синдром и Эболу даже не доставал. И вот из железобетонных завалов, заросших чахлой тайгой, из разлившихся океанов газировки пополам с нефтепродуктами, из склеенных вместе баблгамом журналов про Мурзилку и кролика Роджера пошли, поплыли, попрыгали, полетели, взыскуя новой правды пиперкончики.

– Ты не пиперкончик? – вдруг обратилась с вопросом к Софронову старица Айрапетян и раскрылетилась над ним как старая ворона. Андрей спокойно вынул из рта лакричную палочку, облизнулся и… снова принялся ее сосать.

– Не хочешь отвечать? – удивилась Суламифь Ивановна и как даст промеж ушей Фиме острым локтем. Зильберштейн перестал играть на лютне и стал ползать по полу собирать осколки носа. Его попугайский нос был сделан из чешского хрусталя, и он боялся, как бы кто не порезался.

– Дурак! – вызверилась на него библиотекарша, – Хорош шакья – муньей страдать. Я тебе отвечать велю… Не я ли есть свет в окошке у каждого тоскующего шатена.

– Ты, ты! О великая и ужасная… – нехотя пробормотал Зильберштейн и снова стал наигрывать на лютне теперь что-то из Сати.

– Почему же тогда он не хочет открыться – не пиперкончик ли он? – задумалась вслух бабушка.

Зильберштейн тяжело вздохнул и стал играть громче, но реплику подал собеседнице совсем тихо:

– Софронов не шатен…

– Что-о-о-о! – заорала Айрапетян и стала совсем страшной как пугало огородное. Скажи еще, что он и в электричках никогда не ездил и своего сайта в Интернете у него нет!

– Он даже в Дум никогда не играл и не знает кто такой СуперМарио… – продолжал разочаровывать пожилую женщину Фима, играя все громче и громче.

– Только струны не рви, милый мой… – разрыдалась в полный голос Суламифь и сорвала с головы Софронова кружевной чепчик.

Софронов был абсолютно седой. Бабка тут же грохнулась в обморок и из нее потекло. Софронов одним усилием освободился от пеленок и вскочил на ноги. На нем был тренировочный костюм спортивного общества "Динамо". Ударом ноги Андрей отправил в нокаут Зильберштейна, который попытался его клюнуть осколками хрустального клюва и стал вырывать из головы Айрапетян волосы, жечь их на бензиновой зажигалке типа "ЗУАВ" и бросать в зеленоватую лужу, которая очень быстро натекла из обморочной старухи. Лужа, побурлив, начала членораздельно говорить:

– Чего тебе надобно, старче, неужели чуда алчешь?

– Правды хочу, хоть я и не пиперкончик. – серьезно ответил много переживший Софронов.

– Правда даже пиперкончикам не вся открывается… – задумчиво хлюпнула лужа. Ищи КНИГУ МАЛГИЛ.

– Где я ее найду, зеленая? Была у меня одна, и ту… эти вон… отобрали… – и Софронов показал ногой на вырубленных необычайными событиями этого вечера санаторских мистагогов.

– "ПРО ПРИКЛЮЧЕНИЯ", что ли? – поинтересовалась лужа.

– И писать я разучился. – со вздохом сказал Андрей, нарочно пропустив мимо ушей провидческий вопрос.

– Через это и здесь оказался. – откликнулась слабым эхом лужа.

– Мог бы писать – сам бы себе про приключения сочинил…– почти пожаловался пожилой молодой человек.

– Книгу не только написать, ее еще выкопать можно – подсказала парню зеленая.

– МАЛГИЛ! – хлопнул себя ладонью по лбу Софронов.

– Она-а-а-а – вздохнула зеленая лужа и высохла. Разговор был окончен.

Суламифь и Фима из состояния обморока плавно переместились в состояние сна. Во сне Суламифь была учительницей, а Фима учеником. И не мог Зильберштейн ответить заданного урока, потому что весь день накануне запускал во дворе змея и как-то позабыл и про стихи Некрасова "Однажды в студеную, зимнюю пору…" и про реки Америки для расширения кругозора. А Суламифь Ивановна над ним даже не смеялась, а только подбадривала и подсказывала, потому что больше всего на свете любила маленьких, пухленьких, чумазеньких детей в школьной форме на вырост.

Андрей Николаевич Софронов, как это не покажется странным, не спал. Он шел широкими шагами уже не по тропинке на библиотечной скале, не по пляжу, а по главной аллее санаторского парка и силился понять, кто из отдыхающих находиться накануне великих потрясений и тоже нуждается в книге МАЛГИЛ.

21

Марфу и ее шестерых товарок форменным образом трясло. Придурочный Шамиль, вместо того чтобы высыпать принесенный с собою сахарный песок под ноги зеленому беззубому гуманоиду с летающей тарелки, чтобы тот на него помочился и дал добра, взял и помочился на сахарный песок сам, да еще разогретый кипятильник на него положил. Не рвануло только чудом. Чудо сделала Веселкина. Она схватила плавящийся электроприбор и засунула себе между ног. Так как все держались за руки, то всех и затрясло. Один гуманоид только вокруг мотыльком порхал и Зиятуллин-козлина ваймекал-бебекал типа переживал. Обстановку разрядила все та же героическая баба Веселкина. Она просто укусила за щеку Марфу. Девчонки расцепились и принялись старательно выцарапывать друг другу глаза. Но глазки у обеих были маленькие, поросячьи, далеко запрятанные за горами сала и лесами бровей, и лишиться зрения им было трудно. Поэтому все получили возможность как-то оправиться, собраться с мыслями, наконец спокойно посидеть, попить чаю. Даже гуманоид приземлился на чайный стол и не стал, как собирался ранее, менять состояние серого вещества в черепных коробках своих новых друзей. Он, как и все, воздавал должное тонизирующему напитку и разнообразным закускам, даже крысиный кал попробовал – и ничего… В отличии от зеленого Шамиль стакан чаю только пригубил, а баранку с маком только надкусил. Он так не хрена и не понял степень своей ответственности за случившееся. Добро маленькая группа землян, посвященных в процессы будущего, ведь не получила. И сейчас Зиятуллин гонял порожняка вместо аль-джербы и начал анализа:

– Это они, они выдумали чулки со стрелкой, трусы без попки и лобок брить, проклятые гомосеки. А как хороши, как свежи были шерстяные рейтузы, панталоны с оборочками и множество косичек на причинном месте…Бывало приедешь на тракторе в клуб теплым весенним вечером, а на бревенчатой стене глядь – объява топорщится:

«СЕГОДНЯ В НАШЕМ КЛУБЕ ТАНЦЫ, КИНО И МАРМЕЛАД»

Ну и зальешь глаза по самые брови, чтобы душа развернулась и спела гимн большой и чистой любви к простой тихой девушке, у которой четыре класса образования, пышная грудь и антенна дальней межгалактической связи изящно декорирована под костяной нарост на затылке…

Пока Шамиль молол чепуху, остальные девушки-товарки напились чаю, наелись от пуза конфет и стали разнимать Марфу с Анюткой, которые в пылу выяснения отношений забились под ковер. Совершалось это благое дело по новаторски. Новаторство заключалось в том, что девушки: Илона Дапкунайте, Анжелика Бабай-оглы, Серафима Гугнивова, сестры Мара и Клара Сымь – стали дерущихся просто бить ногами и все. Теперь настала очередь гуманоида ваймекать-бебекать. Шамиль, довольный, лыбился.

И все это время в комнате едва слышно журчал сверчок. Если бы ему дали слово в этом безумном собрании, то он бы сказал:

– Илона, ты же знатная минетчица, полковник госбезопасности, летаешь без опаски за здоровье рыбкой с пятого этажа прямо в коляску мотоцикла "УГАР"… Анжелика, из СМИ известно, что никто больше тебя не собрал больше колорадского жука нынешним летом и не зря односельчане выбрали тебя делегатом на всероссийский съезд энтомологов. А как ты быстро седлаешь верблюда! Серафима Минишна – поэтесса, лауреат районных и областных смотров самодеятельных артистов оригинального жанра, собкор Господа Бога на нашей грешной земле… Сестры! Мара и Клара Сымь, простые недалекие учителки черчения в неполной средней школе, вечно в синих гольфах и пролитым кефиром в портфелях, вечно пускающие шептунов на уроках… Как вы, такие душевные, да еще на отдыхе, да еще на несанкционированной встрече с инопланетным разумом, как вы можете себя так прегадко вести. Даже Шамиль себя так не ведет, а ведь он дитя природы, вырос из трухлявого пня под снегом и дождем – ел не до сыта, спал без просыпа, не то что вы – пробирочные…

Тут как свежий ветер перемен в помещение должен был бы ворваться новый человек с патефоном и вязаньем. Герой данного отрезка времени надавал бы взбесившимся девкам пощечин и рассадил бы их по углам с вязанием. Сам крутил ручку патефона и заводил бы пластинки с классическими музыкальными произведениями. Про Шамиля бы никто и не вспомнил. Просто утром его обнаружили бы в своей тумбочке на газоне у административного корпуса, заросшего опятами и с раздавленным муравьем на лбу.

22

– Я вижу этого нового человека! – вскричал вдруг ужасным голосом гуманоид и закрыл большую голову крыльями. Я вижу его так же близко, как и вас! Он силен и жесток! Приносить людям неисчислимые страдания – для него просто хобби… Чем же он занимается на своей основной работе? Горе, горе – нам, сколько нас ни есть во Вселенной разнообразных гуманоидов!

Все оставили свои дурацкие занятия и столпились вокруг новоявленного оракула. Сверчок, и тот, умолк почтительно…

– Что, что ты еще видишь? – разволновалась Марфа.

– Ничего… ничего больше… туман, туман… Нет, не могу… Больно!!!!! – завопил гуманоид, и мелко-мелко семеня, завертелся на одном месте, – Пустите меня! Что я вам сделал?

– Кому это он? – глуповато улыбнувшись, спросил Шамиль.

– Ну не Мовсесяну же! – строго одернули джигита девушки и, сосчитав до трех, разом схватились за гуманоида и остановили его.

Несчастный заговорил снова, но очень тихо:

– Какие ловкие умелые руки! Мнут, мнут загадочную субстанцию вроде нашего ракетного топлива и посыпают белыми кристаллами. Кристаллов много-много, как саранчи в год возвращения Великого КХЕ на просторы гор и равнин Мембы. Их почти столько же, сколько и ракетного топлива в ловких и умелых руках! Не иначе они принадлежат еще более Великому НЕЦЫСИ, что одним взмахом ресниц уничтожает целые миры с богатым и поучительным прошлым…Тот, кто, я полагаю, является Величайшим НЕЦЫСИ, лепит, лепит, лепит, лепит…

– Что лепит? Что лепит? Что лепит? – стали все вопрошать, измученные загадками.

– Еще одного нового человека… У него их там сотни, тысячи, десятки тысяч и все ждут своего часа окреститься огнем и железом… Эта раса всех нас вытеснит! – завизжал гуманоид и распластался на полу. – Лучше убейте меня…

– Зачем? – удивилась вся компания.

– Затем, что сюда уже идут двое под пение воинственной флейты ДАБУГИ.

– Кто их ведет?

– Мистер Всезнайка…

– Прячьтесь по тумбочкам! – воскликнула прозорливая Анютка Веселкина и все бросились в рассыпную курковаться.

Шамиль выпрыгнул в окно. Он считал до пяти, чтобы рвануть кольцо парашюта. Ему не хотелось обнаружить себя утром в собственной или в чужой тумбочке, обросшим опятами…

Но к спальному корпусу Марфы и ее друзей уже подходил Андрей Софронов и два пританцовывающих Голема. Софронов аккомпанировал им на флейте. Големов он изготовил только что на санаторской кухне из муки, соли, воды и запек их в обыкновенной духовке. Шамиль видел их, плавно спускаясь на парашюте и жалея, что не научился в свое время у дядюшки Эраста испепеляющему взгляду. Как бы это сейчас пригодилось. Сжег бы свой заметный парашют и летел бы солдатиком в розовый куст, будто алик…На этом месте размышления политрука космокорабля "НЕОГЕГЕЛЬЯНЕЦ", капитана волейбольной команды "КОСМИЧЕСКИЕ ФАБЗАЙЦЫ", влюбленного джигита преобразовались в энергию преображения человеческой плоти.

Софронов и Големы не избежали столкновения с довольно внушительным сгустком птичьего кала, но это им не помешало войти в подъезд.