Текст книги "Юдоль"
Автор книги: Сергей Малицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Сиват.
Ночной бродяга. Призрак. Гуляка. И тоже вестник ужаса и Пагубы.
Сердце как будто остановилось. Кай посмотрел на свои руки и очень сильно захотел, чтобы они вновь оказались прихваченными шнуром на уздцах полученного у Истарка коня.
Алые струйки добежали до углубления в камне и соединились в его центре. Сиват наступил на кровь и, беззвучно шлепая мокрыми ногами, оставляя алые отпечатки, опустил в углубление в камне девочку. Ее рука откинулась в сторону, веки дрогнули, она шевельнула головой, устраиваясь удобнее, но не открыла глаз. Сиват осторожно провел ладонью по ее щекам, повторил пальцем линию носа, поднялся, выпрямился и закружился в беззвучном танце.
Кай отшатнулся в сторону, едва не наступил на хвост гепарду, лежавшему у ног Сурны, и в секунду окинул взглядом горизонт. Сначала увидел кольцо высоких, сияющих вечными снегами вершин, затем месиво гор пониже, затем холмы, покрытые лесом, поля, дороги, сверкающий белым камнем город, снующих по его улицам людей и небо – синее, ослепительно-синее, глубокое небо. Такое глубокое, что, казалось, опрокинь в секунду весь этот мир, и ты будешь в него падать вечность и никогда не долетишь до дна. Если только испечешься, сгоришь в лучах сияющего, жгущего глаза, горячего солнечного диска, замершего в зените. И тут Сиват выхватил нож.
Кай разглядел его движение краем взгляда. Успел оценить блеск на черном зазубренном лезвии, поймал белую извилистую полосу на ребре каменного клинка, завитки костяной гарды, шнур, повторяющий движение руки Сивата. Медленно повторяющий. И сам Кай вдруг стал медленным, потому что он все тянулся и тянулся за рукоятью привычного ему черного меча, но не успевал, не успевал, не мог успеть.
Сиват ударил девочку ножом в грудь.
Сиват ударил ее ножом в грудь.
Он взметнул нож над головой и, уже почти опустив его, вдруг начал кричать.
Начал кричать в то самое мгновение, когда алые, сверкающие струйки крови в желобах вдруг рассыпались в огненный бисер.
Ишхамай вздрогнула, открыла глаза, рот, подалась вперед, словно хотела обхватить руку Сивата руками, ногами, всем телом, но тут же обмякла, забилась в судорогах, и кровь из ее груди хлынула под нее.
Кай обернулся вокруг себя. Лица двенадцати таяли, но он успел заметить слезы на лице Асвы, ненависть на лице матери, боль на лице отца и ужас на всех прочих лицах. На всех, кроме лица Хары. Хара смеялся.
И стало темно.
Небо помрачнело, покраснело, нависло над головой. Помутнело, размазалось неясным пятном солнце. Опустели все двенадцать престолов, только глинки темными пятнами обозначились на их спинках. Исчезла, утонула в луже крови Ишхамай. Почти уже растворившийся, рассеявшийся в накатившей мгле Сиват шагнул к уже пустому престолу Хары и нарисовал окровавленным ножом крест там, где должна была быть голова старика, а затем размахнулся и метнул нож с такой силой, что тот обратился сверкающей, горящей искрой и огненной стрелой взмыл в близкое небо, чтобы исчезнуть где-то за снежными, посеревшими пиками.
И только тогда Кай сумел дотянуться до рукояти своего черного меча, но он уже сам поднимался в небо, взлетал туда, куда собирался лететь бесконечно и куда теперь уже можно было только лететь, чтобы расшибиться о красноватую небесную твердь. И, уже поднявшись вверх на добрую сотню локтей, разглядев улицы города, на которых стояли изумленные, окаменевшие люди, Кай услышал то, что не слышал уже давно. Детский голосок, который, уподобляясь бубенцу, пел что-то легкое и невыразимо печальное.
И тогда Кай закричал.
И услышал прямо над ухом голос Каттими:
– Тихо, тихо, охотник. Все хорошо. Зачем тебе меч? Никаких мечей. Вот выпей этого отвара. И спи. Не бойся. Больше кошмаров не будет. Это хорошая травка.
Глава 10
Ламен
За узким окном ламенского постоялого двора стояла осень, брызгалась дождем, лепила к стеклу красные и желтые кленовые листья. Из щелей в рассохшейся раме дуло. Кай кутался в одеяло, пил горячий отвар лесных ягод, пытался заглушить странно вернувшуюся жажду, ждал, когда из тела уберутся последние признаки болезни. Или не ждал. Они постепенно уходили, эти признаки, но как будто сменялись немощью и безразличием. Да и затянувшиеся раны не беспокоили его только до тех пор, пока он не прикасался к ним или не пытался по настоянию Каттими подхватить левой рукой меч, согнуться или присесть. Приведенный девчонкой старик-врачеватель ощупал руку, пробормотал что-то про время и здоровую пищу, но, уже уходя, наклонился к самому уху больного и прошептал, тыкая пальцем в сторону Каттими:
– Вот твое лекарство, парень. Лучшее лекарство. Будь я помоложе – лечился бы и лечился.
Кай даже не нашел в себе сил, чтобы кивнуть старому. Или услышал каждое слово из произнесенных, но не понял, о чем идет речь. Он торчал в Ламене уже вторую неделю и вторую неделю раз за разом перебирал в голове увиденный им в пути сон. Не для того, чтобы понять его. Нет, он словно затверживал его наизусть. И горячий напиток, сквозняк и дождь за окном изрядно помогали ему в этом деле.
Кай не любил Ламен. И не потому, что в нем почти не было высоких домов, город большею частью состоял из трущоб, а из-за грязи. Угольная и рудная пыль отыскивалась всюду. В летнюю жару, минуя Ламен, он делал все, чтобы избавиться от нее, даже перекрывал тряпицей лицо, а все одно – сплевывал и видел комок грязи. Даже зимой, когда свежий снег укрывал улицы шахтерского города белой скатертью, чистота держалась не более половины дня. Только осенью в городе иногда гостила свежесть. Те отвалы породы, с которых ветра несли в город пыль, намокали от дождей, а сами улицы и чахлые деревья на них промывались дочиста. Точно как теперь. Хотя теперь с улицы отчетливо тянуло дымом.
Каттими с утра двинулась к восточным воротам – провожать Васу и Мити, которые отправлялись в Хурнай. В конюшне стояли две лошади, относительно которых девчонка сама все уладила с Истарком: заплатила ему за месяц извоза, написала расписку да и узнала имена двух доверенных мастеру людей – одного в Туварсе, другого в Аке. Она все еще не понимала, куда Кай захочет двинуться после выздоровления. И захочет ли двинуться хоть куда-то. Уговаривать же охотника отправляться вслед за Васой в Хурнай не решалась, не нравился ей пронзительный взгляд кессарки, да и взгляд Кая казался девчонке слишком мутным. Истарк же наладил часы на замковой башке Ламена и покинул город в неизвестном направлении еще с неделю назад. Да и сама Каттими, едва раны у Кая закрылись, стала возвращаться в каморку только ночью. Целыми днями пропадала в городе. Так что в крохотной комнатушке на два топчана царила пустота. Только в голове у Кая вертелась какая-то важная фраза, да вставали перед глазами двенадцать каменных престолов с двенадцатью сидельцами на них и огненный росчерк брошенного в небеса каменного ножа. Фраза… Фраза… Ее сказала Варса… Уппи… Кикла? Что он должен сделать? Ведь он что-то должен сделать?
– Нашла.
Каттими открыла дверь, стряхнула с волос капли дождя, стянула с плеч намокшую куртку, поежилась. Подошла к узкой печурке, пошевелила кочергой почти потухшие угли, надергала с полешка завитков коры, бросила их в топку, раздула. Когда пламя затрещало, взбираясь по деревяшкам, поставила на полочку печи жестяной кувшин.
– Нашла.
Повторила это слово тихо, но твердо и внимательно посмотрела на Кая. Он же, продолжая кутаться в одеяло, все еще никак не мог вспомнить нужную фразу. Да и Каттими казалась ему далекой, едва различимой, настолько далекой, что он не мог разобрать ее лица. Так, словно смотрел на нее через широкую реку. Он на одном берегу, она на другом.
– А ну-ка.
Она поднялась на ноги, дотянулась до Кая из своего далека, сдернула с него одеяло, подхватила нож, развела мыльный раствор и мгновенно лишила его подбородок щетины. Затем стала помогать ему одеваться. Сама затянула у него на поясе ремень, повесила на кольца мечи. Подала плащ.
– Ружье? – спросил он негромко, может быть, и не спросил, просто шевельнул губами.
– Надо же, – удивилась Каттими, – ты еще не разучился говорить? Ружье в Ламене не пригодится. Нет, я бы не стала зарекаться, но хлопот не оберешься. Ружье возьмем, когда будем покидать город, в Ламене с ружьями ходить запрещено.
– Я знаю, – кивнул, словно уронил голову, Кай и окинул взглядом комнату.
– Спрятано, – отрезала Каттими и, шагнув к охотнику, прошелестела: – Под половицей. Да еще и заклинанием прихлопнуто.
– Что нашла? – безучастно поинтересовался Кай.
– Не здесь, – потащила она его к выходу. – Позже.
Чуть припадая на одну ногу или на обе, кашляя от ползущего по улицам дыма, Кай, словно в полусне, прошагал за Каттими улочками Ламена не меньше лиги, пока уже почти у пузатых башен ламенской крепости она не затащила его в грязный трактир. Потолок в нем был низким, верно, чтобы дерущиеся ломали лавки не о головы друг друга, а о балки перекрытий, но стены терялись в сумраке и дымке, поднимающейся из сырых печей. У окна было чуть свежее, во всяком случае, дым, что лез в щели с улицы, не был столь удушливым. Каттими усадила Кая спиной к стене, села напротив, щелкнула пальцами, и, словно по волшебству, тут же прибежали служки, принесли деревянную доску, уставленную яствами, на которые Кай посмотрел равнодушно, они казались вырезанными из дерева и раскрашенными, как и сама доска. Но Каттими тут же вскочила на ноги, наполнила кубок желтым напитком из крохотного графинчика, поймала голову охотника под локоть и влила ему напиток в глотку, как вливала уже почти две недели бесчисленные снадобья и отвары. Он безучастно проглотил.
И тут же в нем начался пожар. Странно, но он полыхнул сначала в животе, потом впился в грудь и уже затем ошпарил горло и гортань. Кай зашевелился, полез куда-то вверх, сипя и раздирая горло когтями, думая теперь уже о том, что и боль доносится к нему как-то издали, и не он сам лезет на лавку и по стене, а его вышедшее из подчинения тело, но и Каттими уже была готова. Она снова обхватила охотника на удивление сильными руками, прижала к лавке и начала ему пихать в рот всякие кушанья, заботясь только о том, чтобы он не подавился, да ел чтобы, на самом деле ел. «Ну и пусть, – думал Кай о своем теле. – Пусть оно ест. Пусть вяло шевелит челюстями, тем более что пища была словно и приготовлена для вот такого жевания, все перетерто». Главное, что боль куда-то ушла, точнее, разбежалась по сосудам и сосудикам, поделилась на худое, но, несмотря на полное безволие, сохраняющее в себе остатки силы тело. Разбежалась и уменьшилась. Запеклась, как острая трава на горячей лепешке с сыром. Только и остались – жажда и слабость.
– Ешь, – приговаривала Каттими, перемежая кушанья с напитками. – Ешь, горе мое. Вот ведь угораздило. Нет, парень, за тобой глаз да глаз. Если будет какая пакость на пути, обязательно наступишь. Дальше я первой пойду. А может, и не ходить никуда? Городок-то и в самом деле дымен, грязноват, голоден да небогат, но можно ведь и в Аке осесть? Или в Туварсе? А может, в Хурнай отправимся? Там песок белый-белый, море теплое. Опять же ярмарка веселая, народу много, словно и нет Пагубы.
«Нет Пагубы», – отозвалось в голове у Кая.
– Ну ладно, – смахнула пот с разгоряченного лба Каттими, подмигнула Каю, который с некоторым удивлением начинал чувствовать не только насыщение, но и вспомнил предшествующий ему голод. – Больше нельзя тебе. И так уж перестаралась. Значит, так, как там от смертной тени лечат? Сначала обжечь, потом накормить, потом прочистить, а уж там…
Девчонка снова наполнила кубок, но в этот раз уже из еще меньшей бутылочки, которая появилась у нее в руке, словно неизвестно откуда. Да и не наполнила кубок, а влила в него десяток капель и только потом плеснула сверху воды.
– Пей!
Снова прихватила голову Кая локтем, нажала пальцами куда-то под челюстью, заставляя открыть рот, все-таки сильна оказалась девчонка, сильна, влила новый напиток в глотку. А уж там…
Что-то в голове у Кая лопнуло и разлетелось осколками. Мелкими осколками, как песчинки, но с острыми краями. Полетело в голову, в нос, в глаза, в уши, в рот, расплескалось, разбежалось искрами боли в пальцы рук и ног, пронзило каждую частицу тела. Скрючило и разогнуло, расплющило и расправило. Вырвало из глотки или вой, или рев, но и этот или вой, или рев донесся до Кая из какого-то далека, откуда, впрочем, до него долетел и сквозняк, ветер, ураган. Долетел и остудил его тело в лед.
– И последнее средство, – отчего-то весело проговорила девчонка, хотя глаза ее светились тревогой, и щелкнула пальцами.
Два здоровяка в горняцких балахонах вынырнули из-за спины Каттими, словно выпали из тумана. Обхватили девчонку, облапили. Один принялся шнуровку рвать на портах, а другой сжал лапищами грудь и потянул, потащил с плеч Каттими затрещавшую рубаху.
Издалека потянулся Кай к рукояти меча. От Хурная до Хилана было бы легче добраться за день. Потянулся к рукояти, да выдернуть меч из ножен не смог. Прихвачен он оказался, кожаным шнуром прихвачен и перевязан на гарде к ножнам, не выдернешь. И второй меч – обрубок – тоже привязан. И в жилете ни одного ножа, ничего. И ружье где-то там в каморке под половицей. Что ж теперь делать-то?
Один длинный шаг, второй длинный шаг. Вот уж и кожа смуглая показалась над грудью девчонки, изморозь шрамов, ключицы, округлости, белое и нежное над бечевой портов. Как говорил старый Курант, приемный отец Кая, тогда наука твоей станет, когда ее тело примет. Голова воину ни к чему, в драке или схватке не голова телу приказывает, тело само все вершит.
Левая рука перехватила широкую, мозолистую ладонь рудокопа, вывернула ее наружу к большому пальцу, а правая уже вбивала подбородок снизу вверх. Второй еще только разгибаться начал, а уж и ему досталось коленом в скулу. И тут только Кай услышал и визг Каттими, и грязную ругань и стоны распластавшихся на дощатом полу ламенцев.
– Это ж что такое? – бушевал получивший коленом по морде. – Это вот, ты говорила, дохляк? Да он мне чуть зуб не выбил! Мало того что вмазал по роже, так еще и по голени… Ты посмотри, девка, какая шишка у меня на голове, посмотри, как я приложился! И за все это дело тридцать медяков? Да я…
– Язык прикусил, – стонал, пуская слезу, второй ламенец. – Чуть руку мне не сломал и так вдарил, что я язык прикусил! Доплачивай, девка, не было такого уговору, что он нас калечить станет!
Кай медленно оперся о лавку, сполз на пол. Каттими бросилась к нему, поправляя рубаху, поддергивая порты.
– Ну что, охотник, ты здесь или все еще там?
– Здесь, – прошептал Кай. – Вроде здесь.
Усталость, боль, досада приблизились и накатили на него разом.
– Ты это, рассчитайся с этими молодцами да помоги мне. Да. К столу меня, обратно. Есть я хочу. На самом деле. Слушай, ты сколько монет за этот стол отвалила? У нас же там всего ничего оставалось?
Ламенцы успокоились на удвоении цены. Хотя судя по шрамам на их лицах и недостатку зубов, трактирные драки были им не в новинку. Кай взял у Каттими кошель, звякнул монетами, нахмурился. Серебра осталось немного. Да и второй кошель с медью выглядел тощим.
– Отчитаться надо? – Девчонка смотрела на него, сжав губы, словно не знала, разрыдаться сию минуту или расхохотаться, но в глазах ее стояла усталость, да и слезы готовы были хлынуть в любую минуту. Кай, отправляя в рот что-то мясное, накрыл ее руку ладонью, и она разрыдалась тут же и начала плести слова скороговоркой, одно за другим:
– Пока к тебе в кошель залезла, свои монеты до последней спустила. В городе не слишком легко с едой, а то, что есть, кроме муки да овощей, все задорого. Так что ешь, пока есть, что есть. Что не съешь, с собой унесу. Жалко монету. А уж снадобья так вообще кусаются. Я уж тут всех лекарей обошла. Их не так-то и много. Ходила к гадалкам. Бросала на тебя и камни, и птичьи перья, и палки кедровые, чего только не делала. Потом нашла старую бабку. Древняя, ткни пальцем – развалится на части, и пыль столбом встанет. Говорили, что давно, чуть ли не сразу после Пагубы, да не этой, эта не кончилась еще, а прошлой, считай, что лет сто назад, она сама еще была девчонкой и училась лекарскому делу у старальца одного с зелеными глазами. Никогда, говорит, не слышала про такие глаза, и уж сто лет прошло, а все забыть не может. Но я не говорила ей, что у тебя глаза зеленые, да и когда ты болел, они и не зелеными были. То серыми, то черными, а порой, не поверишь, мне казалось, что зрачки у тебя в глазах схлопываются в щели!
– Бабка-то что? – шепотом напомнил Кай.
– А что бабка, – пожала плечами Каттими, – она уж и не ходит, и слепая. Я оставила ее внучке серебряный, сказала, что, если помогут ее снадобья, еще серебряный принесу, так ее внучка сама уже бабка. Мертвый ты, она сказала.
– Мертвый? – не понял Кай.
– Так бывает, она сказала, – пожала плечами Каттими. – Тело человека еще живет, а он уже мертв. Или умирает. Дух умирает. Отлетает и смотрит издали, что там с его телом происходит. И тут главное – призвать дух обратно.
– И ты его призвала, – вытер губы тряпицей Кай, удивился, взглянув на собственную дрожащую руку.
– Да. – Она хмыкнула. – Придумала вот. Взяла у бабки две настойки, разлила уже тут по склянкам. Еду заказала. Этих вот наняла. Перестарались ведь, сволочи. Рубаху порвали.
– Еще бы, – попробовал улыбнуться Кай. – Такую деваху пощупать, да еще и монету за это получить!
– Ну ладно ты, – надула губы Каттими. – Думаешь, мне понравилось, что ли? Ты о другом думай. Разбудить да вытащить мало. Я за тебя ноги переставлять не стану.
– Я и до побудки своими ногами до трактира шел, – заметил Кай.
– Так бы и топал, пока не угас, – прищурилась она и погрустнела. – А не топал бы, еще раньше скончался.
– Ты говорила, что нашла, – напомнил Кай. – Когда пришла в каморку, говорила, что нашла что-то.
– Так ты соображал? – удивилась девчонка.
– Соображал не соображал, но слышал кое-что. – Кай с трудом поднялся, стал распускать ремешки на гардах мечей. – Ножи мои где?
– Вот. – Она громыхнула сумой, высыпала на стол ножи, расправила холщовые мешочки, стала прибирать со стола еду, обиженно забормотала: – Ты только лоб свой со шрамом не морщи, на себя я монету не тратила. Зато кое-что выяснила, и насчет «нашла» в том числе. Дом Паххаша нашла, про которого Сай рассказывал. Парня, что пытался в Сакхаре того старого воина с крестом на голове убить. Внутрь не заходила, но, судя по всему, мать его и сестра живы. Я с соседкой говорила, что через два дома. Вчера еще. А сегодня, когда провожала Васу и Мити, и рыжего нашла. Веселого и с веснушками. Со стражниками перекинулась, сказала, что хочу жениха рыжего, и чтоб веселый был. И чтоб сам ну как огонь! Имелся такой, сказали, в Ламене. Пахваром его звали. Только его давно в городе никто не видел. Кузнецом он был, кузня его за южными воротами, возле парома стояла. Но продал он ее давно и уехал куда-то. Уже с полгода. Так что расстроилось мое замужество с рыжим.
– Почему решила, что он это? – поинтересовался Кай, вставляя ножи в петли жилета, снаряжая пояс.
– А кто же еще? – удивилась Каттими. – Я так поняла, что не шибко-то он к наковальне и раньше привязан был. Больше по Текану странствовал да всякие шутихи с огнем устраивал.
– А о черных всадниках что говорили? – спросил Кай.
– Ничего. – Она забросила суму на плечо. – Вошли двое в город и как растворились. Я проверяла дом Пахвара, заколоченный стоит. Да, а Туззи со своими последышами вовсе в город не входили, на воротах с Истарком еще распрощались, на восток пошли. Ты чего делать-то собираешься?
– Не все рассказываешь, – вздохнул Кай. – Тебя ж распирает на части, говори!
– Я же не просто так с соседкой того Паххаша говорила, – расплылась в улыбке Каттими. – Ну хотела узнать, что за девка, на которую он запал. Ведь и вправду парень известен был в городе. Чуть ли не лучший воин в дружине ламенского урая, первый во всех состязаниях. А потом как с ума сошел, оставил службу, только и делал, что во дворе своем мечом махал. А потом и вовсе пропал. Они ж до сих пор не знают, что мертв он.
– И что накопала? – прищурился Кай.
– Да накопала уж кое-что, – хмыкнула Каттими. – Хочешь что узнать о сердечных делах – иди к бабкам да теткам. И что было, поведают, и что могло быть, расскажут. К Хурнаю уводят корешки-то.
– К Хурнаю? – не понял Кай.
– Когда все это вышло, хурнайский урай был в Ламене в гостях, – объяснила Каттими. – С семьей, с братом, со свитой. В свите было много женщин. И вот как гость покинул Ламен, так и Паххаш со службы свильнул. Словно ума лишился.
– Ты смотри… – словно окаменел Кай. – А ведь не сдал ее Паххаш сакханским дознавателям. Не сдал. Конечно, если я не ошибаюсь…
– Ты знаешь, о ком идет речь? – расширила глаза Каттими. – Кто она?
– Женщина необыкновенной красоты, у нее голубые глаза, и она хиланка, – пробормотал Кай. – Это ведь все про нее. Точно про нее. Значит, тринадцатый клан? Знаю, Каттими, знаю. Только знание мое ничем нам не поможет. Хотя… Пошли. Надеюсь, что успеем.
– Куда мы? – не поняла девчонка. – Куда теперь? И кто она?
– Начнем с бабки. – Кай остановился, выйдя под дождь, вздрогнул от звона часов на замковой башне, затем поднял лицо к мутному небу, поморщился от дыма. – Не люблю долгов за спиной. С долгами, как с парусами, не поднимая якоря, идти. Потом… потом сходим к дому этого Паххаша, хотя что мы там еще узнаем? Пара часов у нас еще есть, успеем многое.
– Кто она? – повторила вопрос Каттими.
Кай задумался. Не единый раз он видел ту женщину. Поначалу искал встречи, потому как числилась она в то время сестрой его вновь обретенной и вновь потерянной матери. Но встретился потому только, что через несколько месяцев после начала Пагубы старшина проездной башни Хурная Ашу призвал в Хурнай всех, кто готов сражаться с погаными тварями. И в глухую деревеньку, где обосновался тогда лишь набирающий славу охотник, прислал гонца. Прослышал начальник тайной службы Кессара про умение юнца расправляться с пустотными тварями. Тогда и побывал Кай в замке и женщину ту увидел. Издали на нее смотрел. Окаменевал всякий раз. От восхищения окаменевал, но не более того. Нечем ему было тогда влюбляться.
– Думаю, Этри, – сказал Кай. – Она сестра жены последнего иши, она же сестра жены нынешнего урая Хилана, она же жена урая Хурная Кинуна. Красавица, от которой можно сойти с ума. Я видел ее, поверь моим словам.
– И сошел с ума? – напряглась Каттими.
– Нет, – пожал плечами Кай. – Тогда моя голова была занята другим. И сердце было занято другим. А теперь уж что… Это ведь очень интересно, очень. Ты хоть понимаешь, что это значит? Выходит, тринадцатый клан ветвится из Хурная? А Васа и Мити бродят по Текану и приглядываются к его тайнам. Пояса с серебряными пряжками раздаривают, потом их обратно забирают. Интересно, интересно…
– Так ты думаешь, что Сая убил Мити? – прижала ладонь к губам Каттими.
– Потом думать будем, – отрезал Кай. – Веди меня к той бабке. Только не слишком быстро, ноги пока меня слушаются не очень.
– А от меня, – она шагнула вперед, буркнула через плечо, обернувшись, – а от меня можно сойти с ума?
– Можно, – успокоил ее Кай и добавил, стирая с лица капли дождя: – Только не нужно. Что так дымит-то? Никогда так в Ламене не было. Дышать нечем.
– Пласты угля загорелись в старых шахтах, – объяснила Каттими. – Пытались тушить, а они все сильнее. Тут горняки говорят, что не было такого никогда, многие уже отправили семьи кто в Хурнай, кто в Ак, кто в деревни южнее выбрался. Но если хотя бы половина шахт займется, так все из города побегут. Сами о том и говорят. Хотя чудно это все.
– Чего же чудного? – не понял Кай.
– Шахты выработаны, – объяснила Каттими. – Горняки говорят, что и гореть там нечему. И дым какой-то… не угольный. Вдобавок мерзость какая-то кишеть стала под землей. Уже и спускаться боятся. И ей, этой мерзости, словно огонь и дым не вредят. К тому же рог звучит за крепостной стеной, каждую ночь звучит.
Дом старухи-лекарки находился в стороне от реки, ближе к восточным воротам города. Узкая улочка петляла между деревянными, покосившимися домами, и, если бы не башни замка, высившиеся невдалеке, ее можно было бы принять за единственную улочку в нищей ламенской деревне. Но Кай, который останавливался отдышаться каждую сотню шагов, Ламен знал неплохо.
– Вот, – протянула вперед руку Каттими. – Эти кривые ворота.
– Не маши руками и не кричи, – понизил голос Кай. – Иди рядом, пока не скажу – не останавливайся.
– Что так? – тут же понизила голос Каттими.
– Неладное что-то, – буркнул Кай. – Не сбавляй шага.
Из-за покосившихся, потемневших от времени ворот пахло смертью. Краем глаза охотник разглядел в щель между створками блеснувшие шлемы ламенской стражи, проковылял мимо и через пару домов пересек грязную, покрытую лужами площадь и свернул в лавку мясника. Рукастый широкоплечий ламенец радостно поприветствовал нежданных покупателей, затем сокрушенно заохал, открыл ларь и с извинениями, как сам сказал, за непосильную цену отрубил край одинокого копченого окорока. Однако, разглядев Каттими, улыбку на лице изобразил искреннюю.
– Держись этого парня, девка. Вижу его пару раз в год, а то и реже, врет он, наверное, что специально за моими вкусностями едет в Ламен то из Хурная, то из Ака, но ведь приезжает же! Сейчас, правда, время тяжелое. Неладное творится за угольным валом. Страшное. К тому же дым этот поганый. Да и голодно. Не то что крестьяне провизию не везут, а говорят, что и нет их самих уже больше. Наш урай всю гвардию поднял, на стены выставил, ждет чего-то. А вы прошли, выходит? Ну зеленоглазый-то такой, да. Ему что Пагуба, что дружеская пирушка. Я всегда его пытал, когда ж он жену себе отыщет? Так всегда одно мне молвил: не могу, мол, отыскать такую, чтобы на сердце легла. И вот первый раз он у меня не один. Наверное, долго выбирал. И как на мой взгляд, так выбрал лучшую!
– Чем дышит Ламен, приятель? – отвлек внимание мясника Кай.
– Что тебе сказать, – почесал затылок тот. – Понятно, что не дышит, а кашляет, но, надеюсь, дым развеется. Бывали времена и получше, но и похуже случались. Разгребемся постепенно. Пока южные шахты в пустую породу не упрутся, будем жить. Придут караваны хоть с Хурная, хоть с Ака, хоть с Зены. Будет еда. Да и деревни основные не на пустошах, а южнее Ламена по левому берегу. Так что пока и на муке перебьемся. Да и ореховое масло есть. Наш урай с кетским хоть и на ножах, не признает равным себе бывшего изготовителя горящего пойла, а все одно торговлю блюдет – в Кету отправляет уголь да металл, оттуда получает орех, масло, серебро да шерсть. Никуда мы друг от друга не денемся. Давно, правда, вестей нет из Кеты…
– А в городе что? – не отставал от мясника Кай.
– В городе… – Мясник снова потянулся к затылку, помрачнел. – Так вроде ничего. Но вот тут одно дело. Нынче с утра открылось. Тут недалеко старушка одна жила, промышляла знахарством. С дочкой, которая сама уж от времени мхом поросла. Так вот убили их.
– Убили? – сокрушенно покачал головой Кай.
– Убили и покалечили, – кивнул мясник. – Говорят, что лица порезали. Вот так. – Ламенец взял топор и черканул по просыпанной солью колоде. – Крест-накрест.
Каттими ойкнула, Кай стиснул зубы.
– Не, парень, – зло махнул рукой мясник, – это не под твой меч. Ты ж против пакости пустотной промышляешь, а это дело обычной пакости, людской. Одно непонятно – зачем? Не было ничего у этих бабок, ни гроша. Снадобья кое-какие варили, разве этим проживешь? Говорят, что девка какая-то заходила к бабкам на днях. Ищут ее теперь. Вот ведь как бывает. Кому они мешали?
– А кому мешал Текан, что Пагубой его охаживает? – ответил вопросом Кай. – Ладно, приятель. Спасибо за мясо, но время сейчас не для яств. Пойдем мы.
Родственники Паххаша, некогда одного из лучших воинов ламенской дружины, жили не слишком далеко от постоялого двора, где Каттими сняла каморку, но Кай розыск решил остановить, приказал девчонке спрятать волосы под его колпак да утянуть грудь, чтобы не лепились к ней взгляды каждого зеваки. Пока девчонка прятала под тканью в ближайшей подворотне разгоревшийся румянец и пыхтела над умалением девичьих прелестей, Кай расспросил ее, как лучше проникнуть в оставленную каморку да как забрать лошадей.
– Если бы не ружье, и лошадей бы бросил, – с тревогой проговорил он, прикрывая лицо от дыма тряпицей. – Спешить нам надо. Времечко уходит.
– Ничего. – Каттими смущенно вздохнула, запахивая куртку. – Через конюшню и пройдем. Конюх – мальчишка безусый, глаз с меня не сводил, выручит.
– Вот ведь, – покачал головой Кай. – А ведь есть от тебя польза, есть.
– Куда мы теперь? – прошептала Каттими через полчаса уже в каморке, цепляя на пояс меч.
По словам конюха, пяток стражников сидели у входа во двор и смотрели во все глаза. Да и каморка явно была обыскана. К счастью, поднять половицу да заглянуть в конюшню искатели не догадались.
– На тот берег, – буркнул Кай, проверяя ружье и проклиная про себя собственную слабость. – А там посмотрим. Теперь, главное, быстрее город покинуть. Если выберемся к парому, все обойдется. По времени все точно выходит. Только головой зря не крути. Думаю, что и родные Паххаша, да и соседка, у которой ты справлялась, мертвы. Со вчерашнего дня мертвы или с утра – неважно. Что касается Пахвара… Если он и есть тот самый рыжий, что подпалины в лесу устраивал, да воспитанницу Халаны в Кете убил, то мне с ним сейчас не совладать.
– Подожди. – Каттими замерла. – Но если все это… ну то, что с женщинами… если это тот самый тринадцатый клан, то почему я жива? Я же тоже все знаю! Да и ты! Я почти две недели по городу ходила. Одна всюду ходила! Да и Васу с Мити я провожала до ворот… Они были обычными…
– Ты это у меня спрашиваешь? – поинтересовался Кай. – Я бы ответил, если бы знал. Поспеши. Времени у нас мало. Паром отходит нечасто, хотя главное, чтобы он на этом берегу был. Но, на будущее, ходи, да оглядывайся. А лучше вовсе не отходи от меня никуда.
Каттими восприняла слова Кая за чистую монету. Правила лошадь так, что та чуть не тыкалась мордой в круп подружки, а после того как пришлось разминуться с повозкой, которой управлял ветеран ламенской гвардии, побледнела и осунулась. Кай все понял сразу. Из-под холстины торчало лицо горожанки с расчерченным крестом лбом.
– Соседка, – упавшим голосом вымолвила она Каю через пару домов.
– Держись, – оглянулся на девчонку Кай. – Не дергайся, не торопись. Тебя у этой соседки видели?
– Где меня только не видели, – прошептала Каттими. – Народу на площади было много. Да и как ты хотел? Спрашивать, а самой за углом стоять?
