Текст книги "Юдоль"
Автор книги: Сергей Малицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Откуда ты знаешь о моих родителях? – спросил Кай.
– Я знаю очень многое, – ответил незнакомец. – Хочешь знать многое – иди за мной.
– Не дорога ли будет плата за многое? – прищурился Кай.
– Не дороже, чем платит гирька, ложась на чашу весов, – ответил незнакомец.
– Гирька принадлежит торговцу, – заметил Кай.
– Все мы кому-то принадлежим, – со смешком вздохнул незнакомец. – И даже тот, кто считает, что не принадлежит никому, послушно отправляется к хозяину в миг собственной смерти.
– Тогда ответь мне, что стоит на кону? – продолжал спрашивать Кай.
– Сила, богатство, мощь, власть, – перечислил незнакомец. – Да и та же смерть, чего уж скрывать.
Он был опасен, опасен с первой секунды, опасен даже во сне, Кай почувствовал это немедленно, но продолжал разговаривать с незнакомцем, словно должен был или что-то выведать у него, или просто тянуть время.
– Ты можешь доказать мне свою силу? – спросил он после минутного раздумья. – Показать мне то, что ты можешь? Откуда мне знать, вдруг ты обманываешь меня или, хуже того, твои сила, богатство, мощь и власть не подходят для меня?
– Мои сила, богатство, мощь и власть и в самом деле не подходят для тебя, – ответил незнакомец. – У тебя будут свои – сила, богатство, мощь и власть. Почти безграничная сила и такая же мощь, которые позволят тебе умножать твое богатство и твою власть настолько, насколько ты этого захочешь. Ты будешь настолько выше всех тех, кто сейчас смотрит на тебя как на равного или даже как на чернь, насколько твой конь сильнее обычных кляч.
– Так ты приделываешь? – понял Кай.
– Я призываю, – ответил незнакомец. – Приделанные – это звери. А я призываю не к дикости, а к порядку. К службе!
– Я не служу никому, – твердо сказал Кай. – Чуть больше трех лет назад полсотни моих соплеменников служили ише Текана, и все они были убиты в спину.
– Они не были твоими соплеменниками, – рассмеялся незнакомец. – Твое племя выше этой черни. Ты представить не можешь, насколько выше. Но даже отпрыскам твоего подлинного племени сложно избежать службы. Что же говорить, если они не смогли избежать Пагубы? Так ты идешь за мной или нет?
– Нет, – твердо сказал Кай.
– Я могу призвать тебя и против твоей воли, – услышал он шепот. – Правда, не обещаю, что ты не станешь приделанным, но всякий сам тянет свой жребий.
– Покажи лицо, – потребовал Кай.
– Зачем? – удивился незнакомец.
– Чтобы запомнить его, – сказал Кай. – Запомнить и убить тебя, где бы я тебя ни встретил.
– Смотри, – коротко ответил тот.
Он шагнул вперед и сбросил капюшон плаща. Клочья тумана продолжали застилать двор крепости, но лицо незнакомца вдруг оказалось близким. Таким близким, словно Кай лежал, опрокинувшись навзничь, а незнакомец склонился над ним.
Лица у того не было. Под капюшоном зияла черная пропасть, на дне которой красными щелями светились глаза.
– Пошли за мной, – зашумело в ушах Кая, и вдруг неведомая сила поволокла его к арке ворот. Вот он сделал один шаг, другой, опустился на колени, пытаясь остановиться, упал ничком, замедлился, но что-то, что было сильнее его в несколько раз, продолжало тянуть его вперед. Что-то затрещало под грудью. Задыхаясь, Кай бросил взгляд на едва начинающее заживать плечо и с удивлением увидел, что опутывающая его торс кружевная рубашка словно напиталась соками. Зеленые нитки обратились зелеными ветвями, которые цеплялись за камень, вонзались корнями в швы в мостовой, задерживали Кая.
– Мечи, – шепнул голос Варсы ему в самое ухо.
– Что? – почти теряя сознание от скручивающей тело боли, просипел Кай.
– Мечи! – повторился шепот.
Он приподнялся над камнем и вонзил между серыми брусками черный меч, но стоявший все там же в арке незнакомец вскинул руки, и Кая начало разворачивать, загибать вокруг клинка.
– Второй меч, – отозвалось в ухе.
– У него нет клинка, – процедил, простонал сквозь стиснутые зубы Кай.
– Накорми его, – был ответ.
– Иди за мной, – продолжал тянуть холодом из прохода незнакомец.
Кай смотрел на странный меч одну секунду. Черный обрубок вместо клинка, странная рукоять, навершие в виде опрокинутого сердца с жадным отверстием-устьем. Решение пришло мгновенно. Он согнул правую ногу и вонзил навершие в бедро. Страшная боль едва не заставила выпустить и второй меч, но сквозь муку он уже знал, что и в его левой руке тоже есть меч, и тут же вонзил неведомо откуда взявшееся лезвие в камень.
– Я не прощаюсь, – донесся откуда-то издалека голос, в котором было больше досады, чем злобы, а Кай поплыл, полетел в черную пропасть.
Он выбрался из нее только под утро. Опасность, страшная опасность заставила его открыть глаза, поднять ставшие каменными веки. Над двором крепости начинался рассвет. Все спали. Спала Васа, согнувшись у потухшего костра. Спал Мити. Посапывала, уткнувшись носом в спину Каю, Каттими. Спали дозорные и сторожевые. Не спал только конь Кая. Фыркая и порыкивая, он перетирал зубами разодранную тушку хорька. Путника Аиша у костра не было. Лошади Каттими не было. Только исходил удушливым сонным дурманным дымком оставленный в углях котелок. Кай поднял ружье и разрядил его в голову собственного коня.
Глава 9
Двенадцать престолов
Нога онемела. Боль ощущалась едва-едва, словно ожог покрывала корка льда, но нога охотника почти не слушалась. В заледенелости ожили и старые шрамы, заломили все давно зажившие и забытые отметины. Негромко запела рана в другой ноге, заломило в боку, запылала рука, даже шрам на лбу словно пролился кипятком, но онемела только одна нога. Открытой раны не было, в том месте, куда Кай в собственном сне ударил рукоятью меча, расползался голубоватыми сгустками синяк. Кай сам распустил шов портов на бедре, ожидая увидеть именно рану, но плоть была не повреждена, хотя все ощущения говорили о том, что мышца была пробита почти до кости. Да и голова кружилась так, словно он истекал кровью, хотя куда-то кровь все-таки делась – о ее недостаче говорило и отсутствие сил и, что в первую очередь испугало Каттими, бледность охотника. Первые полчаса, которые прошли в утренней суматохе, порожденной выстрелом и открывшимся перед путниками зрелищем, Каттими не отходила от Кая, отпаивая его легким вином и пытаясь массировать поврежденную ногу. Потом отправилась к оплывающей туше Молодца, чтобы снять с нее упряжь.
Васа не находила себе места. Кай, который с трудом справлялся со вновь накатывающей на него лихорадкой, попытался успокоить кессарку:
– Всякий бы уснул. Этот Аиш оказался просто мастером зелья. Да и зелье хитрое. Пока он тут под вечер окуривал стоянку, все привыкли к запаху. А уж среди ночи, да с холодом и сыростью, оно и подействовало.
– Он тебя ударил? – повела подбородком Васа на перехваченную тряпками ногу. – Или ворожбу какую навел?
– Нет. – Кай с трудом удерживал веки, которые становились тяжелее с каждой минутой. Теперь пришедшее к нему во сне видение казалось чем-то призрачным. – Кажется, что нет. Наверное, я неловко повернулся и наткнулся на рукоять вот этого меча. Ушибся. Просто болезнь… вернулась.
Васа недоверчиво покачала головой. Объяснение и в самом деле выглядело неправдоподобным.
– Что пропало? – спросила она у Каттими, которая как раз тащила на себе седельные сумки.
– Почти ничего. – Каттими тоже была удручена. – Рог пропал. И браслет. Ну и моя лошадь. Хорошо хоть оружие было при мне.
– Значит, этот Аиш и был тем самым колдуном? – спросила Васа.
– Или его посыльным, – пробормотал Кай, ежась от утренней сырости и пытаясь сесть поудобнее.
– Тогда почему он приделал Молодца? – спросила Васа. – Если все спали так крепко, он ведь мог просто уйти? Или даже перерезать во сне всем глотки?
– Это как раз просто, – с тревогой зачастила Каттими, доставая из сумки узелок со снадобьями. – Если бы он взялся резать глотки, кто-то мог и проснуться. А с Молодцом все иначе – только на нем и можно было догнать колдуна. К тому же если бы Кай не пристрелил коня, тот бы наделал таких бед, что о колдуне не сразу бы и вспомнили. Жаль, что этот Аиш мою лошадку забрал, она, конечно, не так что слишком была резва, но могла бы держать на себе хотя бы Кая. Взял ту, что была ближе.
– Не совсем так. – Кай с трудом подтянул колено к груди, вторая нога вовсе обратилась тяжелым безжизненным грузом. – Я не про твою лошадь, Каттими. Я про Молодца. Никогда не поверю, Васа, что ты не поняла очевидного – мой конь приделанный. Да, не отпущенный, но приделанный. Колдун просто отпустил его. Убил хорька и мазанул кровью по морде коня. Или брызнул издали. И знаешь почему? По-другому к нему было не подойти.
– Значит, ему был нужен рог, – процедила сквозь зубы Васа, – и твоя нога – результат колдовства… Наверное, так. Он приделал тебя? Ты сможешь это остановить?
– Увидим, – постарался улыбнуться Кай. – Если уж кто-то и пытался меня приделать, то Анниджази руками своих воинов. Этот колдун явно хотел меня призвать.
– Что собираешься делать? – спросила Васа.
– Попрошусь к кому-то на подводу, – прошептал Кай.
– Не придется, – раздался твердый голос часовщика. – Вот лошади. Я вчера выкупил их у Туззи.
Кай с трудом повернул голову. Фигура мастера колыхалась перед глазами, расплывалась вместе с силуэтами коней.
– Сколько ты заплатил за них Туззи? – с трудом вытолкнул слова из непослушного рта Кай.
– Есть разница? – усмехнулся Истарк. – Я не продаю лошадей. Одалживаю. Так что забудь о Туззи. В Ламене вернешь лошадей, на том и разойдемся. Хочешь, сговоримся и на больший путь, у меня в каждом городе есть знакомые купцы. Но после Ламена это уже будет стоить денег.
– А не боишься доверять мне? – с усилием вымолвил Кай. Жар охватывал его все сильнее.
– Куда ты денешься? – протянул поводья лошадей кессарке Истарк. – Текан не так уж велик. Да и Салпа имеет предел. Ты – талисман, охотник. С самим тобой может случиться что угодно, но те, кто рядом с тобой, они в безопасности. Есть такая примета, я слышал.
– Не всегда так было, – через силу выговорил Кай.
– Цени собственную удачу в конце жизни, а не в ее паузах, – развернулся мастер.
– Что ты делаешь? – спросил Кай Каттими, которая расстелила на траве платок, подхватила мешок охотника и стала вываливать на платок баночки со снадобьями и узелки с травами и быстро, что только пальцы мелькали, распускать шнуровки, срывать пробки и нюхать, щупать и даже лизать их содержимое.
– Вытаскивать тебя буду, – раздраженно, с долей беспокойства, бросила охотнику Каттими и посмотрела на Васу, которая с интересом поглядывала на новоиспеченную целительницу. – Будь добра, дочь Кессара, оседлай лошадок нам да веревки приготовь. К седлу придется привязывать седока.
– Это почему же? – закашлялся Кай.
– Ты эту дрянь на ногу во сне получил? – спросила Каттими. – Так и избавляться от нее во сне будешь. Так что мне нужно успеть пару снадобий состряпать. Одно – чтобы спал крепко, второе – чтобы проснуться сумел. Понятно?
– А ты разбираешься в снадобьях-то? – попытался задать вопрос Кай, но уже провалился в мутную пропасть и полетел куда-то вниз, успев услышать только одно:
– Я как собака. Если припечет, на вкус нужную травку всегда найду…
«Собака-то себя лечит, – успел подумать Кай. – Себя, а не другую собаку…»
Что она намешала? Сначала втерла ему в виски, в лоб, в кожу за ушами едкую мазь. Да, запах был знакомый. Точнее, запахов было несколько, тут тебе и пыльца полынника, и что-то то ли грибное, то ли плесневелое, и мед, и мята, и живица, и толика вовсе непонятных добавок. Точно включила какие-то неведомые травки или порошки в снадобье. Пробивались сквозь духоту полынника незнакомые ароматы. Где взяла только? А ведь перетирала какие-то камни в пути да на стоянках все под ноги смотрела. Может быть, удача послала Каю девчонку, как она же послала ему когда-то в древнем лесу напоенный колдовством каменный нож. Только вот хоть и спас тот нож самого Кая, а спутницу его не уберег…
А ведь удержала его мазь на краю, удержала. Из пропасти не вынула, но и далеко отлететь не дала. Жгла, пекла кожу так, словно клеила его этой кожей к поверхности Текана. Клеила да клейкие ленты накрепко переплетала.
Клеила, скрепляла, а выдернуло из пропасти другое снадобье. Тут уж Кай вовсе ничего разобрать не смог. Понял, что горло обожгла та самая кетская настойка, запах чеснока почувствовал, соль, а вот что за крупинки раскаленными ядрышками прокатились по горлу, так и не понял. Зато выпил, открыл глаза и разглядел все сразу. Или почти все. Он ехал на коне. Ехал и продолжал спать.
Ламенские пустоши расстилались вокруг него. Где-то сзади скрипел тележными осями обоз, впереди маячили спины Васы и Мити, рядом и за плечом пофыркивала лошадка под Каттими. В лощинах вдоль дороги стоял утренний туман, и из него поднимались отвалы породы, коньки крыш брошенных разоренных изб, журавли колодцев и столбы с останками истерзанных или разбойников, или просто попавших не в ту лакуну судьбы людей. Они шевелились.
Сначала Кай не поверил своим глазам, решил, что ветер теребит иссохшие останки, но тут же прищурился, как будто приблизился к столбам и почувствовал, как сквозь тянущую тело ломоту ухватил его за горло ледяной ужас. На столбах висели живые люди. Нет, они были мертвыми, он явственно различал сгнившую, высохшую, тронутую или разоренную тленом плоть, но при этом видел и искаженные мукой лица. Ему даже показалось, что если он прислушается, то услышит их крики. Крики, зовущие его. Не на эти столбы, а куда-то в пропасть, расщелинами в которой являлись их истерзанные глазницы.
«Брежу», – подумал Кай и тут же услышал далеко-далеко, где-то у горизонта, за пустопородными отвалами и чахлыми перелесками гудение рога. И этот звук тоже звал его, звал так отчетливо, что руки едва не потянули уздцы в сторону. Кай опустил взгляд и увидел, что его ноги накрепко прихвачены к седлу и руки привязаны к упряжи, но он легко может ускользнуть из пут, оставив безвольное, израненное тело продолжать движение к Ламену. Оставив и боль, и холод, и ужас, и оплетающие его тело невидимые зеленоватые побеги-кружева, и укутывающую его, напоминающую призрачные крылья пелену и расползающиеся от ноги в глубь плоти ледяные завитки, и черные крапины, которые все еще жрут его кровь, бегут по жилам, вспыхивая искрами близ сердца, но клубясь непроглядной чернотой в пораненной руке.
На груди тяжким грузом обозначилась глинка, засаднил давний ожог. Несколько мгновений или несколько часов, время как будто остановилось или, наоборот, полетело, обтекая его справа и слева, Кай еще ехал, прислушиваясь, как непосильная тяжесть бьется о ребра, и даже как будто удивлялся – отчего же не лопнет удерживающая ее тонкая бечева? Или почему она не трет шею? Потом он поднял голову и посмотрел на всадников впереди. На Васу и Мити. «Кровь на них», – пришло в голову немедленно. «И что же? – тут же спросил Кай сам себя. – А на мне разве нет крови?», но в висках продолжало стучать: «Кровь на них. И там кровь». Он посмотрел влево, на восток, откуда продолжал доноситься едва заметный звук рога. Звук, который продолжал его звать. И там была кровь. И черная, поганая, как крапины в его жилах, и красная. Все еще красная. Как небо над головой.
«Легко оступиться, когда над головой нет ни одной звезды», – вспомнил Кай странные слова Истарка и попробовал потянуться к голове. Всего лишь на мгновение он забыл, что его руки схвачены на уздцах, и тут же начал ощупывать колпак. Не было на ней никакой звезды. Нет, иногда носили семиконечные звезды выходцы из клана Неку на колпаках и шлемах, но разве на шапке и над головой это одно и то же? Кай вновь посмотрел вниз и вновь увидел свои руки связанными. Как же так, попыталась забраться в голову тягучая мысль, ведь он только что ощупывал шапку? Зачем он ощупывал шапку? Чтобы нащупать звезду. Но откуда у него может оказаться звезда на шапке? Разве он какой-нибудь выходец из клана Неку? У этих Неку все было как-то странно. И город у них был странный – не богатый, не бедный, но построенный из черного, дорогого и очень твердого камня. И жители его чудились скрытными. И щит у клана Неку – клана Тьмы – был черным. Приемный отец Кая еще потешался, что достаточно сунуть в дымоход крышку от какой-нибудь кастрюли, и вот тебе уже щит клана Неку – клана Тьмы. Впрочем, он же как-то говорил Каю, давно говорил, что раньше, в прежние времена, щит клана Неку был усыпан звездами. Крошечными разноцветными точками. И был таким только один щит, щит самого урая Ака, а все прочие просто черными. Но прошли столетия – и звезды со щита Ака постепенно осыпались. Остались только дырки от выпавших драгоценных камней. Словно оспины. Но зачем же Кай ощупывал шапку, у него-то ведь точно не могло быть звезды на голове. И уж тем более над головой. Все-таки глупость сказал Истарк, что «легко оступиться, когда над головой нет ни одной звезды». Глупость. Откуда над головой какие-то звезды? Над головой может быть только кирпичное небо или пламенеющее небо. Или тьма.
Кай поднял голову и увидел звезды. Они проступали незаметно. Сначала ему показалось, что на мерцающем кровавыми сполохами небе появились черные точки, затем точки превратились в крохотные отверстия, а потом уже сами сполохи почернели, обратили все небо от горизонта до горизонта черным куполом, поднялись, расширились и уже там, в вышине, в неимоверной дали рассыпались звездным полем. Звезд, тех самых, утраченных со щита клана Тьмы, было столько, что никто увидевший это изобилие даже и не попытался бы счесть его. Небо захватывало, кружило, тянуло в себя, но звезды, которые теперь напоминали Каю те же самые оживающие, проступающие сквозь прах лица мертвецов, не внушали ему ужас, а восхищали его.
Он вновь опустил взгляд, оглянулся, попытался разглядеть Истарка, который сказал ему о звездах, но не увидел ничего. Со все тем же скрипом за ним тянулось белесое месиво. Посмотрел вперед, вновь увидел спины Васы и Мити, которые теперь вместе с крупами лошадей едва-едва возвышались над заполняющим ламенские пустоши туманом, снова подумал, что на них кровь, и вдруг понял, что бояться пока нечего. Где-то в отдалении продолжал гудеть рог, но теперь Кай был уверен – его не тронут. И обоз не тронут. И Каттими, которая рядом, но к которой он все не мог обернуться, пока не тронут. Если он призовется, не тронут. Он уже на крючке, как прибрежный хапский сом-переросток. Его будут выводить медленно и аккуратно, стараясь взять под жабры, опасаясь, как бы он не порвал снасти. Но зачем он им нужен? Кому – им? Аиш ли звал его к себе в проеме ворот? Он, кто же еще. Но уж больно не сходился образ незнакомца и образ сутулого колдуна. Хотя кто может знать, как разнится его образ под небом Салпы и под небом глубокого сна… Но почему его не зовут больше? Или зовут? И что же все-таки стало с его ногой? Что он сделал со своей ногой? Что этот меч сделал с его ногой?
Кай снова посмотрел вниз. Оба меча его висели на поясе. Покачивались в такт движению лошади. На левом бедре черный меч работы хиланского мастера Палтанаса, меч, который не раз выручал его в самых разных переделках. На правом бедре обрубок, спрятанный в немудрящие ножны. В полой рукояти его что-то темнело.
Кай потянул руки на себя, намереваясь стряхнуть с них путы, но руки неожиданно вновь подчинились ему, словно пут на них и не было. Мгновение ему казалось, что вот они, его руки, по-прежнему покоятся на крепкой шее гиенской лошадки, но он стиснул кулаки, разжал, поднес ладони к лицу и долго рассматривал их, как будто пытался запомнить каждую линию, каждый шрам, каждую мозоль, полученную от многодневных упражнений с оружием и превратившуюся с годами в толстую, непробиваемую кожу. Левая ладонь поймала рукоять черного меча. Выхватывать его из ножен всегда должна была правая, но теперь Кай просто опустил левую руку и нащупал шар противовеса, скользнул ладонью к гарде. Ладонь наполнилась холодом и уверенностью. Он опустил правую руку, осторожно нащупал металл оголовка, провел пальцами по стальным сплетениям и замер. Металл был теплым. Еще медленней Кай обхватил рукоять обрубка всеми пальцами и замер во второй раз. Рукоять пульсировала. И это не было биением его собственной руки. И не было дрожанием металла. Что-то живое вздрагивало внутри оружия, отзываясь в ладони. Он стиснул рукоять и потянул меч на себя. В глазах вспыхнуло…
Вспыхнул вдруг такой яркий дневной свет, что Каю пришлось зажмуриться. Когда же он открыл глаза, то понял, что стоит на каменной площадке. Вокруг не было ни тумана, ни молочного месива, ни ползущего обоза, ни силуэтов Васы и Мити впереди. До него не доносилось ни сопения Каттими за правым плечом, ни скрипа тележных осей позади. Звуков не было вовсе, но теплый летний ветер гладил щеку. Кай проморгался и разглядел.
Он стоял почти в центре правильного круга, расчерченного линиями и кругами точно так, как это делали ловчие Пустоты, которые пытались до него добраться три года назад. Только теперь эти линии были вычерчены в камне. Они соединялись тонкими желобами в центре площадки, образовывая углубление, в котором мог бы поместиться человек среднего роста, но начинались не от двенадцати кругов, а спускаясь с двенадцати стоявших в этих кругах каменных престолов. Все они были заняты. Кай медленно поднял глаза.
Напротив него сидела его мать. Он понял это мгновенно, едва разглядел изгиб бровей, точеную линию прямого носа, чуть полноватые губы, пристальный, холодный взгляд. В одном лице слились сразу несколько образов, или само лицо было их будущим источником. Сначала он разглядел черты внимательной и чуть отстраненной Атимен, родной матери, которую он помнил еще малышом. Атимен, которая никогда не баловала, никогда не прижимала к себе своего сына – маленького Кира Харти, но всегда была рядом. И когда он учился ходить и бегать по коридорам дома урая и улочкам Харкиса. И когда он впервые взял в руки маленький меч. И когда впервые сел на лошадь. До тех самых пор, пока ей не пришлось принять смерть, защищая собственного ребенка. В ней, в его настоящей матери, в ослепительно прекрасной женщине была нежность и слабость Аси, жены предпоследнего иши, и, наверное, черты сотен других женщин, в которых пришлось или придется воплощаться ей. Но теперь она была сама собой. Ее волосы спускались на плечи тяжелой волной. Ее кожа была бела. Ее одежда была голубого цвета, с пурпурными оторочками в цвет щита клана Крови, и за ее спиной стоял или клубился черной-багровой тенью сиун. Она смотрела сквозь Кая и не видела его.
– Мама, – прошептал он чуть слышно и тут же поправился: – Эшар.
Правее ее сидел старик. Лицо его покрывали морщины, но каждая из них только подчеркивала силу и власть незнакомца. Глаза были спокойны, как будто пусты, но в самой их глубине светилась бездна то ли мудрости, то ли коварства. Блестящую лысину старика обрамляли седые волосы, которые вместе с усами и бородой ложились серебряными кольцами на черную, переливающуюся волнами бархата одежду. За спиной старика клубился какой-то ужасный, в цвет его волос, зверь. Он был зубаст подобно волку, но развевающаяся грива не оставляла сомнений. Лошадь. «Асва, – понял Кай. – Клан Лошади. Гиена».
Следующей сидела женщина, которую Кай помнил под именем Хуш. Только то, что он сумел однажды разглядеть через пелену старости, теперь сияло нежностью и красотой. От одного созерцания удивительного лица заходилось дыхание. Идеальным, чарующим в ней было все – и тонкая фигура, укутанная темно-синим платьем, и темные, с медным оттенком волосы, обрамляющие правильный овал лица, и раскосые глаза, и тонкий нос, и высокий лоб, и губы. Одно чуть выбивалось из этого великолепия – глаза. В них, сквозь осознание собственной красоты, плескалась смертная скука. За спиной красавицы искрился льдинками водяной поток. Платье на ее животе удерживал ремень с пряжкой в виде двух серебряных кистей.
– Кессар, – выговорил Кай.
Рядом с красавицей сидел Пата. Паттар. Кай узнал его мгновенно. Он был почти таким же, как и в миг своей недавней смерти. Усики и бородка торчали стрелками. Седые, почти белые волосы тщательно приглажены. Глаза прищурены, да так, что ни цвета их, ни выражения рассмотреть было нельзя. На губах застыла ухмылка, способная оказаться как и доброй улыбкой, так и злой усмешкой. Одежда Паттара сияла всеми оттенками голубого. За его спиной колыхались и блестели серебром крылья сиуна.
Круг продолжала Кикла. Ошибиться было невозможно. Над ее головой, поблескивая искрами росы, шевелило листьями, то и дело расплывалось зеленым маревом, причудливое дерево, вместо ковра или шкуры престол устилала мягкая зеленая трава, ветви плюща оплетали его спинку и основание. Одежда Киклы тоже переливалась всеми оттенками зелени. Вот только лицом она почти ничем не напоминала Уппи, которую Кай встретил в Кете. Перед Каем сидела обычная черноволосая и черноглазая девчонка младше его лет на пять, судя по взгляду которой не ждущая ни от компании, ни от неба над головой ничего хорошего и желающая только одного: как можно скорее расстаться со всеми и скрыться в какой-нибудь чаще.
Следующим был Агнис. Кай, который не видел его никогда, сразу же стиснул кулаки, лишь только узрел ослепительную улыбку на широком веснушчатом лице, копну ярко-рыжих волос и глаза, брызжущие отчаянным весельем, от которого холод леденит кожу и внутренности. Он был одет в красное, и за его спиной колыхалось пламя, отчего казалось, что Агнис горит и сам, и, судя по всему, горит с удовольствием. Горит, не сгорая.
Соседка Агниса источала презрение ко всем, кто образовывал круг, ко всему миру и даже к Каю, которого она не видела. Она не была красавицей, казалось, что создатель собирался слепить красавицу, но остановился в середине работы. Лоб ее был слишком выпуклым, скулы слишком велики, хотя подбородок и нос удались вполне, хотя губы могли быть и не такими тонкими. Судя по всему, обладательница столь заурядной внешности и сама не придавала ей слишком уж большого значения. Ее соломенно-желтые волосы были коротко, по-мальчишески, пострижены, из-под желтоватого руна, прикрывающего плечи, виднелись обычные шерстяные порты и сапоги из свиной кожи. Зато у ее ног лежал гепард, а за спиной маячил желтоватый столб с завитками белых рогов.
«Сурна», – кивнул Кай.
Кай слегка переступил и уставился на следующего человека. Разглядеть его оказалось непросто. Мало того что темная фигура за его спиной окутывала незнакомца языками мглы, обдавая холодом и рассыпая иглы инея вокруг его престола, сливаясь с черной одеждой, черные кудри почти закрывали его лицо. Да и выдающийся вперед лоб не позволял рассмотреть глаз на лице с тонкими чертами. Незнакомец сидел неподвижно, и единственный сидел так, как будто никого не было рядом.
«Неку, – решил Кай. – Неку из города Ак».
Почти развернувшись, Кай внезапно не сдержал улыбки. Рыжеволосая веснушчатая женщина с зеленым венком на голове, одетая в желтое платье, подсвеченная плывущим за ее спиной солнечным лучом, растопырив пальцы, смотрела на ползающих по ее ладоням бабочек. Кай поднял взгляд к ее лицу и стер улыбку. Глаза незнакомки были полны слез.
«Хисса», – отметил он про себя и перевел взгляд на последнего в этом ряду.
Следующим был худощавый скуластый мужчина в белой одежде. Он сидел, положив руки на каменные подлокотники. И за его спиной поднимался вихрем воздушный поток, сквозь который проглядывала каменная колонна. Низкий лоб, слегка крючковатый нос и скошенный назад подбородок делали незнакомца непривлекательным, но твердый взгляд серых глаз не оставлял сомнений – ему совершенно все равно, как он выглядит. От незнакомца исходило ощущение холода и ужаса.
«Паркуи», – догадался Кай.
Очередным сидельцем престола был плотный старик с широкими плечами и чистым лбом. Он смотрел прямо на Кая. И даже как будто видел его. И в тот момент, когда холод пополз по спине охотника, когда вдруг разом напомнили о себе все старые шрамы, и сломанное ребро, и вспоротая нога, рука, и пуще всего та самая рана, которую Кай сам причинил себе странным обрубком меча, имя незнакомца само всплыло в голове. «Хара», – подумал Кай и поспешил перевести взгляд на последнего в круге.
Им был отец. Кай узнал его в высоком худом человеке только по цвету глаз, которые блестели ярко-зеленым из-под полуприкрытых век. Сакува – единственный из всех – смотрел не вперед, не закрывал глаза, а уставился вниз, на уходящий из-под его престола желоб в камне. Белая с золотой оторочкой одежда его не казалась роскошной, и сиун за его спиной – мутный клок тумана – был едва различим. Ничем он не напоминал знакомого Каю Хараву-Хаштая, и все-таки это был он. Тот же самый, как знакомая мелодия, внезапно исполненная не на пастушьем рожке, а на трубе хиланской гвардии.
Кай снова посмотрел на Хару. Тот вдруг скривил тонкие губы в усмешке и едва заметно помотал головой. И стоявший за его спиной полуразложившийся мертвец тоже едва заметно помотал головой. А потом Хара отвернул полу бордового камзола и взялся за рукоять меча. Того самого меча, который теперь висел же на поясе Кая! Обрубка! Только у Хары это был не обрубок! Кай не мог рассмотреть, что было внутри рукояти, но сам клинок напоминал застывший язык пламени, словно был выточен из заледеневшей крови. Хара снова покачал головой, снова посмотрел, как показалось Каю, прямо на него и провел этим самым лезвием по собственной ладони. Капли крови упали в каменный желоб и тонкой струйкой побежали к центру рисунка.
И такие же струйки побежали от каждого сидящего. Двенадцать алых лучей. Кай еще успел рассмотреть легкую, едва различимую усмешку на губах матери и вдруг увидел еще одного человека. Он прошел мимо Кая вплотную, неощутимо мазнул по лицу охотника каким-то тряпьем и остановился в центре круга. На нем была ветхая, распадающаяся на пряди одежда, из-под которой торчали босые, но странно чистые ноги. И его огромная шляпа тоже была ветхой, но широкой. Она скрывала и лицо незнакомца, и длинные волосы, и лишь только странный черный блеск в ее расшатавшемся плетении подсказывал, что глаза у незнакомца все-таки есть. Но все это Кай рассмотрел в секунду, и уже смотрел на другое. В руках незнакомец держал девочку лет десяти. Девочку, которую Кай уже где-то видел. Точно видел! И эти светлые локоны, и белесые ресницы и брови, и тонкие, бледные губы, и даже легкое платье, по виду которого никак нельзя было понять – оно обветшало до прозрачности или лишилось плотности ткани от времени?
«Ишхамай», – узнал Кай.
Птичка. Колокольчик. Поющее дитя. Загадка Текана. Страшная загадка. Вестница ужаса и Пагубы. Она спала.
Он поднял глаза на босяка и тут же прошептал и его имя:
