Текст книги "Трансгресиия/2025 (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Глава 11
Воздух в криогенном блоке был разрежённым и холодным. Он пах гарью сгоревших микросхем и химической чистотой – запах, который, казалось, вымораживал сами воспоминания. Хавьер тяжело дышал, прислонившись к ребристой стальной стене. Перед глазами плыли чёрные точки, а холодный пот заливал лицо. Каждое движение отдавалось в боку вспышкой раскалённого железа.
Он зажимал рану ладонью. Липкая, тёплая кровь уже пропитала ткань куртки.
Вокруг них застыли в неестественных позах бойцы Хелен. Их оружие было опущено, глаза смотрели в пустоту. Марионетки, у которых только что оборвали нити. Хавьер шагнул к одному из них и осторожно забрал у него из рук Люсию. Руки ликвидатора были твёрдыми, как стальные захваты, но не сопротивлялись. Хавьер боялся смотреть на лицо сестры, боялся увидеть там что-то, что разрушит хрупкую, выстраданную победу.
Его взгляд был прикован к Лене.
Она стояла перед двумя саркофагами из дымчатого стекла и стали, игнорируя спасённого брата. Её внимание было целиком поглощено второй, более старой капсулой. Той, на которой тускло светилась надпись: «Рихтер, Гюнтер». Лена не видела в этом семейной трагедии. Она смотрела на маленький тактический дисплей, и её губы беззвучно шевелились, проговаривая строчки данных.
«Стазис прекращён: 18 лет, 4 месяца, 12 дней назад».
«Биологическая активность: нулевая».
«Состояние контура: номинальное. Расход энергии: 0.17%».
Хавьеру эти слова ничего не говорили, но он видел её лицо. Не скорбь, не сочувствие. Так смотрит инженер, обнаруживший грубую системную ошибку. В её глазах читался холодный, почти брезгливый анализ. Оставить труп в криокамере. Занимать рабочий слот. Тратить энергию. Всё ради ритуала. Это и был главный сбой Хелен. Её фатальная уязвимость. Непростительная сентиментальность.
– Что это? – хрипло спросил Хавьер. Его голос был чужим, как скрежет металла.
Лена не обернулась.
– История, – сказала она, глядя на капсулу Гюнтера Рихтера. – Неэффективная.
Она наконец отвернулась от мертвеца, но посмотрела не на Хавьера, а на капсулу Михаила.
– Забираем только этот актив, – приказала она ровным голосом. – Остальное – балласт.
Она произнесла слово «балласт» так, как говорят о ненужном куске кода. Без злости, без презрения. Просто констатация факта. Хавьер смотрел на неё, и что-то ледяное сжалось у него в солнечном сплетении. Этот холод не имел ничего общего с температурой в криоблоке. Он видел не женщину, спасшую брата. Он видел ликвидатора, который проводит инвентаризацию на захваченном объекте.
Гул двигателей медицинского VTOL-транспортника был монотонным и убаюкивающим. Хавьер сидел на холодном металлическом полу, прислонившись спиной к переборке. За иллюминатором проплывало бесконечное, серое небо. Они покинули бетонную гробницу, но ощущение замкнутого пространства не исчезло. Оно просто расширилось до размеров этого стерильного грузового отсека.
Криокапсула Михаила, закреплённая у стены, тихо шипела. Это был звук жизни, поддерживаемой машиной. Или звук отложенной смерти. Хавьер уже не был уверен.
Он неумело пытался перевязать рану. Медицинский пакет содержал бинты, антисептик и автоматический инъектор с обезболивающим. Хавьер отшвырнул инъектор в дальний угол отсека. С такой силой, будто пытался вырвать из рук врага взведённую гранату. Он предпочёл бы потерять сознание от боли, чем снова почувствовать этот холодный укус иглы.
Лена его не замечала. Она сидела перед полевым терминалом, подключённым к капсуле брата. Её пальцы летали над сенсорной клавиатурой, на лице застыла маска абсолютной концентрации. Она не спасала человека. Она работала с системой.
Хавьер оставил свою рану в покое и посмотрел на Люсию.
Она спала на медицинских носилках, укрытая серебристым термоодеялом. Впервые за долгие недели её лицо было абсолютно расслабленным. Никаких подёргиваний век, никакого бессвязного бормотания. Просто тишина.
Полная, оглушающая тишина.
Он оставил за спиной гору трупов ради этой тишины. Он убивал, калечил, помогал одному монстру, чтобы победить другого. И вот она, его победа. Тихая, как морг. Он должен был чувствовать облегчение. Радость. Триумф. Но вместо этого внутри разрасталась пустота. Огромная, гулкая дыра на месте той цели, что вела его вперёд. Теперь он не знал, что делать с этой тишиной. Она давила сильнее, чем рёв шторма.
Тишину разорвал резкий, пронзительный визг сирены.
Хавьер дёрнулся, инстинктивно потянувшись к пистолету. На криокапсуле Михаила бешено замигал красный индикатор. Весь отсек залило тревожным алым светом.
Лена не вздрогнула. Она просто подалась вперёд, и скорость её пальцев на клавиатуре удвоилась.
– Что за херня?! – Хавьер попытался подняться, но острая боль в боку заставила его рухнуть обратно.
– Каскадный сбой в контуре охлаждения, – бросила она, не отрывая взгляда от экрана. Голос – холодный и ровный, как у автоответчика. – Последствие твоей стрельбы. Ты зацепил силовой кабель, и теперь мы имеем отложенный результат. Система нестабильна.
– Что делать? – в его голосе прорвалось отчаяние.
Лена на секунду замерла. Затем медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни страха, ни паники. Только ледяное раздражение.
– Молчать. Не мешать.
Это был приказ оператора тупому юзеру. Хавьер замолчал, чувствуя себя беспомощным статистом. Он был нужен как таран, как кулак. Теперь, когда его функция была выполнена, он стал помехой.
Он смотрел, как она работает. Это был танец абсолютной эффективности. Она не спасала брата. Она спасала ценный, незаменимый компонент. Она вводила длинные строки команд, обходя повреждённые секторы, перенаправляя потоки энергии.
Прошла минута, показавшаяся вечностью. Затем визг сирены оборвался. Красный свет сменился ровным, белым. Капсула снова тихо зашипела.
Лена откинулась на спинку кресла и медленно выдохнула. Первый признак того, что она живой человек.
– Стабилизировала, – сказала она, снова глядя на монитор. – Но это временное решение. Нам нужна полноценная лаборатория. Немедленно.
Она не смотрела на него, но Хавьер понял. Это не было вопросом. Это был ультиматум. Любой его протест, любое сомнение теперь разбивались об этот простой факт: без неё её брат – а значит, и вся их миссия – был обречён.
Напряжение спало, но воздух в отсеке остался плотным. Хавьер, превозмогая боль, подсел ближе к Лене. Ему нужно было услышать что-то, что могло бы заполнить гулкую дыру внутри.
– Куда мы летим? – спросил он.
Лена несколько секунд смотрела на ровные зелёные линии на мониторе.
– Туда, где я смогу закончить начатое, – наконец ответила она. – Заброшенная геотермальная станция в Исландии. Принадлежала дочернему предприятию Консорциума. Лет десять назад проект заморозили. Но инфраструктура осталась. Автономное питание. И главное – она полностью вне всех сетей. Мёртвая зона.
Она говорила о станции как об идеальном убежище. Хавьеру же это место представилось ледяной тюрьмой на краю света.
Он заставил себя посмотреть на Люсию. На её мирно спящее лицо.
– И ты… – он прочистил горло. – Ты сможешь ей помочь? Там?
Лена перевела взгляд на Люсию. На долю секунды её ледяная маска треснула, и в глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
– Да, – её голос стал тише, почти тёплым. – Сначала её. Протокол нужно стереть. Полностью. Аккуратно. – Она сделала едва заметный акцент на последнем слове. – А потом… потом я займусь братом.
Она снова смотрела на него. Хавьеру хотелось спросить о многом. О том, что она сделала с Хелен. О том, кем она стала. Но все слова казались мелкими и ненужными. Он задал лишь один вопрос, самый главный и самый глупый.
– Мы… мы победили, Лена?
Она долго смотрела ему прямо в глаза. В её зрачках он видел лишь собственное усталое, измученное отражение.
– Мы выжили, Хавьер, – ответила она. – Это более точный термин.
Хавьер медленно кивнул, отводя взгляд. Это обещание было крошечной, отравленной дозой надежды, и он цеплялся за неё, потому что больше цепляться было не за что.
VTOL приземлился на бетонную площадку с мягким шипением гидравлики. Когда рампа опустилась, в отсек ворвался ледяной, режущий ветер. За ним открывался пейзаж из другого мира. Чёрная вулканическая пустыня, покрытая пятнами грязного снега, тянулась до самого горизонта. Над ней висело низкое, свинцовое небо. И посреди этой пустоты стояла станция – сплетение тёмного стекла, ржавеющей стали и бетона. Она была похожа на скелет доисторического чудовища, вмёрзшего в лёд.
Внутри было холодно, гулко, и пахло пылью. Лена, игнорируя всё вокруг, сразу же повела их в центральный зал. Это было огромное круглое помещение с купольным потолком, когда-то служившее центром управления. Теперь оно напоминало заброшенную операционную. Лена с деловитым видом начала распаковывать и подключать своё оборудование.
Хавьер осторожно опустил Люсию на длинный металлический стол, который наспех протёр рукавом. Она всё ещё спала, её дыхание было ровным. Он укрыл её своим тактическим жилетом, не зная, что ещё может сделать. Руки, которые только что ломали кости, теперь казались чужими и бесполезными.
Лена закончила подключения. Сложная сеть кабелей и интерфейсов змеилась от её терминала к столу.
– Пора, – сказала она, не глядя на него. Голос её снова стал абсолютно безжизненным.
– Пора что? – спросил Хавьер, хотя ответ уже зарождался в его сознании ледяным комком страха.
Лена повернулась. В руках она держала нейроинтерфейс, похожий на терновый венец из тонких проводов и блестящих электродов.
– Начнём процедуру стирания.
Она посмотрела на спящую Люсию, и Хавьер застыл, увидев её взгляд.
Это не был взгляд спасителя.
Это был холодный, отстранённый, оценивающий взгляд хирурга перед сложной, но необходимой ампутацией. Взгляд человека, который собирается выжечь поражённую ткань, не заботясь о том, сколько здоровой плоти уйдёт вместе с ней.
Он видел не надежду. Он видел расчётливую решимость.
И в этом взгляде не было ни капли сочувствия. Только пугающая, нечеловеческая функциональность.
Глава 12: Последний крик Пастыря
Гудение станции было низким, утробным. Оно шло не из стен, а вибрировало из-под пола, словно там, в ледяных недрах, работал гигантский, нечеловеческий механизм. Воздух в центральном зале оседал на коже тонкой, липкой плёнкой, пах серы и металла.
С потолка, с толстых, покрытых инеем балок свисали петли кабелей, похожие на вскрытые артерии мёртвого гиганта. Свет был тусклым, техническим, исходящим от десятков мониторов и диодных индикаторов на серверных стойках.
Лена двигалась в этом полумраке с отточенной грацией хирурга. Ни одного лишнего движения. Она закрепляла на голове Люсии сетку из тонких оптоволоконных датчиков. Каждый её жест был точным, выверенным, безжалостно функциональным.
Люсия сидела на медицинском кресле, которое Лена притащила из заброшенного лазарета. Она не сопротивлялась. Просто дрожала, и эта дрожь была мелкой, постоянной, как вибрация перегруженного механизма. Её глаза, огромные на осунувшемся лице, следили за каждым движением Лены с застывшим ужасом жертвы, уже знающей свой приговор.
Хавьер стоял рядом, за её правым плечом. Кулаки сжаты до побелевших костяшек. Он видел не спасение. Он видел очередную высокотехнологичную пытку, просто с другим оператором. Этот холодный, стерильный ад был ничем не лучше бетонного бункера Рихтер. Сменились лишь декорации.
– Лена, – его голос был хриплым, надтреснутым. – Ты уверена?
Она не повернулась. Взгляд был прикован к главному монитору, где зелёные строки кода бежали по экрану.
– Уверенность – это роскошь. Я оперирую вероятностями.
– К чёрту вероятности. Что это с ней сделает?
– Процедура «стирания» – это, по сути, направленный информационный ожог. Мы выжигаем паразитическую структуру из её коры. Возможны побочные эффекты. Кратковременная амнезия, моторные нарушения… эмоциональная лабильность.
Хавьер смотрел на дрожащие плечи Люсии.
– Это ты называешь «побочными эффектами»?
Лена наконец оторвалась от экрана. Её взгляд был холодным и острым, как кончик скальпеля.
– Вероятность необратимого повреждения коры – четыре целых и две десятых процента. Вероятность её смерти от протокола «Пастырь» в течение месяца – девяносто восемь процентов. – Она сделала паузу, давая цифрам впиться в него. – Четыре против девяноста восьми, Хавьер. Это арифметика выживания.
– Приемлемо? – его голос сорвался на шёпот. – Это… это не цифра на экране, блять! Посмотри на неё! Это моя сестра!
Он стиснул зубы, ожидая потока ледяной логики. Вместо этого Лена молча обошла кресло, присела на корточки перед Люсией и очень осторожно, почти нежно, поправила на её лбу сбившийся датчик.
– Я смотрю, Хавьер, – её голос стал тише, но не теплее. – И я вижу единственный шанс. Или ты хочешь, чтобы она снова кричала, как в том подвале? Чтобы лампы снова мигали от того, что творится в её голове? Хочешь снова бить кулаки о стену от бессилия?
Она выпрямилась.
– Я делаю то, что должна. А ты – делай то, что должен ты. Или отойди и не мешай.
Он замолчал. Аргументы кончились. Осталась только её жестокая правота. Ярость внутри него не ушла, она просто свернулась в тугой, холодный узел. Он обошёл кресло, опустился на одно колено рядом с сестрой и взял её руку в свою. Её ладонь в его руке была ледяной и влажной.
– Я здесь, Лу, – прошептал он ей на ухо. – Я здесь. Слышишь? Я никуда не уйду.
Её пальцы слабо сжались на его ладони. Единственный ответ.
Хавьер поднял взгляд на Лену. Она уже вернулась к своему алтарю из мониторов. На её лице не было ни сочувствия, ни сомнения. Только абсолютная, пугающая концентрация.
Она ввела последнюю команду и нажала клавишу «Enter».
Из динамиков оборудования раздался звук.
Не гул или писк. Тихий, но физически омерзительный скрежет. Звук, который, казалось, рождался где-то в основании черепа. Словно кто-то медленно, с усилием ломал под огромным давлением толстый пласт льда. Или стирал наждачной бумагой старую магнитную плёнку, сдирая с неё чужие голоса.
Люсия выгнулась на кресле дугой. Спина стала твёрдой, как доска. Рот открылся в беззвучном крике, но потом звук всё же прорвался – высокий, тонкий, полный животной боли. Это был уже не нечеловеческий шум «Пастыря». Это был её собственный, настоящий крик.
Хавьер вцепился в её руку, пытаясь удержать, заземлить. Он чувствовал, как её ногти впиваются в его кожу. Бесполезно. Её тело билось в конвульсиях, подчиняясь невидимым разрядам. По лицу катились слёзы, смешиваясь с потом.
– Лена! – крикнул он, перекрывая скрежет и стоны. – Сделай что-нибудь!
– Я делаю! – её голос был напряжённым, резким. – Идёт первая фаза. Дефрагментация остаточного кода. Самая болезненная. Она должна это выдержать!
Он смотрел на искажённое мукой лицо сестры и ненавидел Лену. Ненавидел всем своим существом. За её спокойствие. За её цифры и проценты. За то, что она превратила его клятву в молчаливое соучастие в пытке. Он чувствовал себя надзирателем, держащим жертву, пока палач делает свою работу.
И в этот момент на периферии его зрения что-то изменилось.
На соседнем мониторе, том, что был подключён к криокапсуле Михаила Орлова, зелёные индикаторы стабильности разом полыхнули красным. Показатели жизнеобеспечения начали падать. Медленно, но неотвратимо.
Ад, который Лена устроила для Люсии, начал переливаться через край.
Хавьер увидел это. И Лена тоже.
На долю секунды она замерла. Пальцы застыли над клавиатурой. Хавьер увидел, как её взгляд метнулся от кричащей, бьющейся в кресле Люсии к красным, мигающим цифрам на мониторе брата. В этом движении глаз, в мгновенной смене фокуса не было и тени сомнения. Только холодный, мгновенный расчёт.
Она отвернулась от Люсии.
Её пальцы запорхали по клавиатуре, вводя длинные строки команд, стабилизируя систему брата, отсекая помехи. Она полностью проигнорировала агонию Люсии. Словно той просто не существовало. Словно её крики были не более чем фоновым шумом, мешающим работе.
Эти несколько секунд для Хавьера растянулись в вечность.
Мир потерял звук. Скрежет, гул станции, крики Люсии – всё утонуло в вате. Он смотрел на спину Лены, на её сосредоточенное лицо, и понимал.
Если бы пришлось выбирать, она бы без малейших колебаний пожертвовала его сестрой. Хрупкое, вымученное доверие, возникшее между ними, рассыпалось в прах. Он увидел её истинное лицо. Не спасительницы. Не союзницы. А другого, более эффективного монстра, который просто оказался с ним по одну сторону баррикад. Пока.
Ледяной холод заполнил его изнутри, вытесняя ярость. Холод понимания. Он был не партнёром в этой сделке. Он был инструментом. И его сестра – всего лишь расходным материалом.
Лена стабилизировала капсулу. Зелёные индикаторы вернулись на место. Она снова повернулась к главному монитору.
– Второй этап, – сказала она ровным голосом, словно ничего не произошло. – Изоляция ядра.
Но пик агонии Люсии, казалось, был пройден. Её крики перешли в тихие, сдавленные стоны. Тело обмякло в кресле. Хавьер подумал, что она потеряла сознание. Он хотел ослабить хватку, но её пальцы вдруг сжались на его руке с нечеловеческой силой. С силой тисков.
Он посмотрел на неё.
Глаза Люсии были открыты. Пустые, расфокусированные, они смотрели прямо на него. Или сквозь него.
А потом мир для Хавьера исчез.
Звук, свет, запах серы – всё схлопнулось в одну точку и пропало. Его словно втянуло в воронку, в чёрную дыру, которой стали глаза его сестры. Он больше не был в ледяном зале станции. Он был внутри неё. Внутри её кошмара.
Это был концентрированный сенсорный ужас. Он чувствовал холод бетонного пола своей спиной. Ощущал фантомную, острую боль от иглы, входящей в вену. Снова. И снова. Бесконечно. Скрежет стираемой плёнки он слышал не снаружи, а внутри своей черепной коробки. Он вибрировал в зубах, в костях.
И он видел. Лабиринт из белых, стерильных коридоров, уходящих в бесконечность. В конце каждого коридора стоял он. Его собственная копия. Она смотрела на него с холодным безразличием, потом молча разворачивалась и уходила, оставляя его одного в этом белом, вибрирующем аду. Бросая её. Снова и снова.
Это не было воспоминанием. Это была пытка, отлитая в форму вечности.
Он вернулся в реальность с криком, отшатнувшись от кресла. Упал на одно колено, хватая ртом воздух. Сердце ломало рёбра изнутри. Три секунды. Пять. Для него – вечность в персональном аду, из которого нет выхода. Он впервые в жизни чувствовал не страх смерти, а нечто худшее – ужас распада личности.
Теперь он знал.
Не в теории. Не по рассказам. Он побывал в её аду. И теперь частица её ада навсегда останется с ним. Выжечь её будет невозможно.
Он поднял взгляд на Лену. Она смотрела на свои мониторы. Она ничего не заметила.
Москва. Кабинет в комплексе Службы Внешней Разведки на Ясенево.
Кабинет был огромным и почти пустым. Массивный стол из чёрного дерева и два кресла. В одном, спиной к панорамному окну, сидел человек. Его лицо оставалось в тени.
Кирилл стоял перед столом по стойке «смирно». На полированной поверхности лежал тонкий планшет. Экран светился. На нём было одно короткое сообщение: «Актив сменил оператора».
– Она взяла контроль над Рихтер и ушла с братом, – голос из тени был спокойным. – Консорциум в хаосе. Очень элегантно. Где она сейчас?
– Предположительно, Исландия, – ответил Кирилл. – Заброшенная геотермальная станция «Геката». Её старый научный проект.
– Воронов был прав насчёт неё, – в голосе из тени не было ни удивления, ни восхищения. Только констатация. – Она не инструмент. Она – преемник. Такие люди опасны. Или бесценны.
Наступила долгая пауза.
– Найти её. Группу захвата – лучших. Без шума. Она нужна нам живой. Брат её – тоже. Он теперь ключ к её системе.
– А третий? Бывший оперативник «Аквилы»? Рейес?
Человек в тени задумался.
– Он её скальпель. И её слабость. Пока не трогать. Возьмите в плотную разработку. Если не получится завербовать – использовать как приманку. Если станет помехой – устранить. Но не раньше.
– Вас понял.
Кирилл коротко кивнул, резко развернулся и вышел. Кольцо вокруг них начало сжиматься.
Хавьер пришёл в себя. Его всё ещё трясло, но разум медленно возвращался. Он посмотрел на Люсию. Она дышала ровно, глубоко. Кажется, спала. Её лицо разгладилось. Впервые за многие недели она выглядела умиротворённой.
Он поднялся на ноги. Внутри – звенящее опустошение.
Лена, не заметившая ничего, кроме короткого скачка его сердечного ритма, сказала ровным голосом:
– Почти всё. Ядро протокола изолировано. Сейчас будет финальный импульс на стирание.
Она посмотрела на него, ожидая одобрения. Но Хавьер молчал. Он просто смотрел на неё. В его взгляде она, должно быть, увидела что-то новое. Что-то, чего раньше не было. Она нахмурилась и отвернулась к монитору.
– Заканчиваю.
Она нажала последнюю клавишу.
Скрежет в динамиках достиг оглушительного пика и резко оборвался.
Наступила абсолютная, давящая тишина. Даже гул станции, казалось, замер.
Всё. Кончено.
Но в эту же секунду Хавьер почувствовал это. Словно по комнате прошла слабая, но отчётливая волна невидимого давления. Волна чистой, концентрированной боли.
Лена тоже вздрогнула и инстинктивно обхватила себя руками. Её взгляд метнулся к монитору, где отображалась глобальная карта сети Консорциума.
Карта вспыхнула.
Сотни, может быть, тысячи красных точек загорелись одновременно. Нью-Йорк, Лондон, Токио, Берлин. Везде, где были «агнцы», носители имплантов.
Лена вывела на главный экран видеопоток из медицинского центра в Северном море.
Камера показывала стерильную палату. На кровати, глядя в стену пустыми глазами, сидела Хелен Рихтер.
Внезапно она запрокинула голову. Её рот открылся в беззвучном, искажённом мукой крике. Тело выгнулось, руки скрючились, вцепившись в простыню. Её лицо, всегда бывшее ледяной маской контроля, превратилось в гримасу предсмертной, нечеловеческой агонии.
Протокол «Пастырь», умирая, не просто исчез.
Он послал свой последний, прощальный импульс. Предсмертный крик. Волну чистого, дистиллированного ужаса всем, кого он когда-либо контролировал.
Глава заканчивалась на этом образе. На образе тихого, глобального, беззвучного крика, который слышали только те, кто был его частью. И те двое, что стояли в ледяном сердце Исландии и только что выпустили его на волю.
