Текст книги "Страж/2025 (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Глава 5: Ложный свет
Холод в нефе заброшенной церкви Сан-Дженнаро-алле-Катакомбе был не похож на сырую промозглость Гамбурга или влажный портовый сквозняк Марселя. Он был древним, въевшимся в камень – сухим, плотным, неподвижным, как воздух в гробнице.
Пахло пылью, многовековой пылью, и ещё чем-то неуловимо-сладковатым. Истлевшим деревом и призрачным, давно выветрившимся ладаном.
Лучи света резали сумрак косыми, тяжёлыми столпами. Они пробивались сквозь уцелевшие фрагменты высоких витражных окон, и в них лениво роились пылинки.
Хавьер стоял, прислонившись к массивной каменной колонне. Слился с ней, будто сам был из того же серого, холодного камня. Его рука не отрывалась от рукояти «Глока» под потёртой курткой.
Он не доверял этому месту. Этой тишине. И меньше всего – этой женщине, склонившейся над алтарём, который давно не видел ни священника, ни молитвы.
Лена Орлова работала с сосредоточенностью хирурга. Движения точные, выверенные, без малейшей суеты. Она разложила на грубой каменной плите алтаря мягкую ткань, а на неё – компоненты. Ноутбук, моток проводов, датчики. И в центре, словно реликвия, – матовый титановый кейс от «Аптекаря».
Она открыла его. Тихое, удовлетворенное шипение – сработал клапан выравнивания давления. Внутри, на чёрном ложе из пористого полимера, лежал нейропроцессор «Цикада-7». Он не был похож на деталь компьютера. Скорее, на ювелирное изделие из будущего: сложная паутина из золотых дорожек и кристаллов, заключённая в гладкий керамический корпус.
Хавьер смотрел на Люсию. Она сидела на старой, растрескавшейся церковной скамье, прямая, как струна. Такая же безучастная, как резные фигуры святых в нишах стен. Её глаза были открыты, но не видели ничего. Просто оболочка. Тело, в котором тикала бомба.
– Ну что? – голос Хавьера прозвучал хрипло, неуместно в гулкой акустике. Он откашлялся. – Работает эта твоя штуковина?
Лена не обернулась. Её пальцы бегали по клавишам, подключая «Цикаду». – Тихо. Идёт инициализация. Это не тостер, Рейес. Нужна идеальная калибровка. Малейший скачок напряжения – и он превратится в бесполезный кусок керамики.
– Времени на калибровку нет. – Он шагнул к ней, его голос был низким, сдавленным. – Есть время, чтобы забрать это дерьмо и свалить. Мне не нравится это место. Слишком тихо.
– Тишина – это хорошо. Значит, нас не засекли. Хотя подключение «Цикады» – это риск. Мы усилим сигнал. Если поблизости есть другие носители, они могут нас засечь. Но у нас нет выбора.
Или уже засекли и просто ждут, – подумал Хавьер, но промолчал. Что-то внутри скреблось, выло. Инстинкт, отточенный годами в грязи и крови.
Лена взяла два тонких провода с гелевыми датчиками. Подошла к Люсии. Её движения были осторожными, почти нежными, когда она крепила датчики к вискам сестры. Люсия не отреагировала. Хавьер сжал кулаки так, что костяшки побелели. Видеть, как чужие руки касаются её, было физически больно. Он заставил себя стоять на месте. Он доверился. Блядь, он снова доверился.
– Ещё пять минут, – сказала Лена, возвращаясь к ноутбуку. – Мне нужно получить базовый сигнал. Без него мы слепы. Пять минут.
Он отошёл обратно к своей колонне. Пять минут. В его мире за это время могла начаться и закончиться война. Он смотрел, как Лена вглядывается в экран. Её лицо, обычно непроницаемое, сейчас было полностью поглощено процессом. Впервые он видел на нём не холодный анализ, а что-то другое. Надежду.
И это пугало его больше всего. Надежда была роскошью. Слабостью. Тем, что заставляло игнорировать инстинкты.
Сердце Лены пропустило удар, когда на экране ноутбука, после серии бессмысленных символов, наконец проступила волна. Сигнал был грязным, зашумлённым. Она почувствовала холодное удовлетворение аналитика, решившего задачу. Но за ним поднималось нечто иное. Тёплое, иррациональное, опасное. Надежда. Если она сможет расшифровать это, она сможет создать протокол отката. Сможет войти в тишину, где десять лет был заперт её брат, и вытащить его.
Она заставила себя дышать ровно, подавляя бешеный стук сердца. Эмоции – это шум. Шум мешает анализу. Она повернулась к Хавьеру.
– Сигнал грязный, зашумлённый. Мне нужно время, чтобы очистить его. Несколько часов, может, больше. Только тогда я смогу начать работу над алгоритмом подавления, – сказала она, не отрываясь от экрана.
Хавьер всмотрелся в её лицо. Потом перевёл взгляд на сестру. На экран с неровной, гипнотизирующей волной. Он не верил. Но отчаянно хотел поверить. Этот тонкий зелёный луч на чёрном экране был единственным светом в его беспросветном мире. Пусть даже ложным.
Он коротко кивнул. – Я снаружи. Никого не впускать. Никого не выпускать.
Он развернулся и пошёл к выходу. Он не видел, как Лена, оставшись одна, на секунду прикрыла глаза и позволила себе одну-единственную, слабую, дрожащую улыбку.
В квартале от церкви, в маленькой, душной квартирке на третьем этаже обшарпанного дома, Джанни стоял на своей крошечной кухне. Пахло томатным соусом и кошачьей мочой. Его руки, обычно уверенно отмерявшие дозы, слегка дрожали.
Он тщательно, почти нежно, крошил ножом варёную куриную грудку. Рядом с ним, на потёртом стуле, сидел старый, тощий кот с помутневшими от катаракты глазами. Он дышал тяжело, со свистом.
На кухонном столе, придавленный солонкой, лежал счёт из ветеринарной клиники. Сумма в нём была огромной. Непосильной.
Джанни сгрёб нарезанную курицу в миску и поставил её перед котом. – Ешь, старик… – прошептал он, гладя кота по голове. Кот заурчал, слабо и дребезжаще. – Всё будет хорошо. Я всё устроил.
Он продал человека, который ему доверял. Он сел за стол, обхватил голову руками и стал слушать тишину, ожидая звуков, которые скоро должны были её разорвать.
Хавьер стоял в глубокой тени массивных церковных дверей. Выглядывал наружу через узкую щель. Улица была неестественно, стерильно пуста. Тишина, которая ещё пять минут назад казалась подозрительной, теперь стала зловещей.
Он выругался про себя. Надежда. Слепая, сука, надежда. Он позволил ей заткнуть его инстинкты.
И тут он заметил движение.
На противоположной стороне улицы, метрах в пятидесяти, из-за угла вышел мужчина в синем рабочем комбинезоне. Он остановился и уставился на фасад церкви. Через полминуты из переулка правее появилась женщина с продуктовой сумкой. Она сделала то же самое. Остановилась. Повернула голову к церкви и замерла.
Они не прятались. Они просто стояли. Как мотыльки, слетевшиеся на свет.
Холод, не имеющий ничего общего с церковной стужей, ударил под лопатки. Он понял. Паства. Оборудование Лены. Оно работало в обе стороны. Усиливало сигнал. Превращало их убежище в маяк.
Он медленно поднял взгляд. Туда, куда должен был посмотреть с самого начала. На крышу дома напротив. Секунда. Две. И вот он. Короткий, хищный, безжалостный блик. Линза оптического прицела поймала солнце.
Ловушка захлопнулась.
Ярость прошла, сменившись холодным, кристально чистым расчётом. Он развернулся и бросился вглубь церкви. – Лена! – его крик эхом ударился о своды. – Это ловушка! Бросай всё! Уходим!
Крик Хавьера ворвался в сосредоточенный мир Лены, как удар тарана. Она вздрогнула, оторвавшись от экрана. Она была так близко.
В этот момент «Цикада-7» издала звук.
Не сигнал тревоги. Тонкий, пронзительный визг, который ввинтился прямо в мозг. Он длился всего секунду.
Зелёная синусоида на экране ноутбука исчезла. Её сменили большие, пульсирующие красные буквы.
ПЕРЕДАЧА КООРДИНАТ ЗАВЕРШЕНА. ПРОТОКОЛ «МАЯК» АКТИВИРОВАН.
Лена успела только выдохнуть одно слово. – Нет…
И в тот же миг тишина взорвалась.
Древние витражи разлетелись внутрь тысячами острых осколков. Цветное стекло – синее, красное, золотое – дождём посыпалось на каменный пол. Грохот шквального огня был оглушительным, физически ощутимым. Он бил по ушам, выбивая воздух из лёгких.
Пули калибра 5.56 с треском впивались в каменные колонны, выбивая из них облачка серой крошки. Они прошивали насквозь старые церковные скамьи, превращая сухое дерево в щепки. Воздух мгновенно наполнился запахом пороха и горячего камня.
Хавьер действовал на чистых рефлексах. Он рванул к Люсии, с силой дёрнул её вниз, на пол, за массивное основание алтаря. Накрыл её собой, одновременно выхватывая «Глок».
Лена закричала – короткий, сдавленный вскрик, когда один из осколков полоснул её по щеке. Она рухнула на пол рядом с алтарём, инстинктивно закрывая голову руками. Её ноутбук со звоном упал на каменные плиты, экран погас.
Хавьер приподнялся на локте, выглядывая из-за укрытия. Он ничего не видел, кроме вспышек выстрелов в тёмных проёмах разбитых окон. Они били прицельно. Профессионально.
Он выстрелил дважды в сторону ближайшего окна. Не чтобы попасть. Чтобы выиграть мгновение. Грохот его пистолета в замкнутом пространстве оглушал, но тонул в яростном треске винтовок.
Он снова упал за алтарь. Лена смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами. По её щеке текла тонкая струйка крови. – Они знали! – крикнула она, перекрывая грохот. – Это оборудование… это был маяк!
– Знаю! – рявкнул Хавьер. Он перезарядил магазин, его пальцы двигались с механической точностью. – Гениально, блядь!
Он снова выглянул. Огонь на мгновение стих. Перезарядка. – Сколько их? – спросила Лена, голос дрожал. – Достаточно, – бросил он. – Слушай меня. Нам нужно двигаться. Под алтарём. Вход в катакомбы. Джанни говорил о нём.
Надежда, такая яркая всего минуту назад, превратилась в горький пепел во рту. Они были в ловушке. В огромной каменной гробнице, где их методично собирались похоронить. И свет, который вёл их сюда, оказался всего лишь отблеском снайперского прицела.
Глава 6: Падение
Порох пахнет неправильно в церкви.
Это была первая мысль Хавьера. Не боль, не страх. Просто мысль, чистая и посторонняя. Воздух, пропитанный камнем, ладаном и пылью, прорезал едкий запах современного, бездушного насилия. Запах святотатства.
Стекло из витража над алтарём взорвалось внутрь. Рубиновые и сапфировые осколки пронеслись над головой. Красиво. И смертельно.
В тот же миг Хавьер рухнул на пол, увлекая за собой Лену и волоча за руку безвольное тело Люсии. Он накрыл их собой. Каменная крошка от пули, ударившей в колонну, осыпалась ему на спину.
Хаос.
Деревянные скамьи, пережившие сотни лет молитв, разлетались в щепки. Грохот выстрелов в замкнутом пространстве нефа был физическим. Он бил по ушам, по внутренностям, вибрировал в каменном полу.
Тело хотело одного. Разум – другого. Встать, подавить огнём, убить. Нет. Укрыться, оценить, выжить.
– Лена! – его голос был рыком, перекрывающим грохот. Он навалился на скамью всем телом, рывком опрокидывая её на бок. Дерево протестующе заскрипело, но поддалось. Массивное дерево с глухим стуком встало на бок, создавая хлипкое, но единственное укрытие. – Ноутбук! Уничтожь! Сейчас!
Он схватил Люсию, почти невесомую, и затащил её за скамью. Голова сестры безвольно мотнулась, глаза были закрыты. Она не здесь. Она в безопасности, там, где пули не могут достать сознание.
Лена, бледная, с широко раскрытыми от ужаса глазами, на мгновение замерла. Паника схлынула, уступая место холодному расчёту. Она рванулась к открытому кейсу. Маяк. Их проклятие. Её пальцы метнулись к клавиатуре, но очередь пуль, прошившая крышку ноутбука, оборвала эту мысль.
Времени не было.
Тогда она с треском вырвала жёсткий диск из корпуса и, не разгибаясь, со всей силы начала бить им о каменные плиты. Снова и снова. Чёрная коробочка треснула, обнажая серебристый диск внутри.
В этот момент шальная пуля, срикошетив от стены, ударила в кейс. Нейропроцессор «Цикада-7», ключ к её надежде, разлетелся на куски чёрного кремния и тонких золотых проводков. Лена смотрела на обломки своей мечты, и на её лице на долю секунды проступила всепоглощающая пустота. Затем она отползла назад, в тень скамьи.
Хавьер уже вёл ответный огонь. Его пистолет в руке был продолжением воли. Каждый выстрел – выверен. Он видел движение в разбитых дверных проёмах, тени, мелькавшие за колоннами. Двое. Нет, трое. Профессионалы. Люди Хелен.
Он заметил движение справа. Один из ликвидаторов обходил их с фланга. Его ствол был направлен прямо на Лену, которая пыталась перезарядить свой маленький «Глок», уронив магазин на пол.
Времени на крик не было. Хавьер бросился наперерез.
Боль взорвалась в левом плече – ослепительная, чистая. Раскалённый гвоздь, прошивший тело насквозь. Рык вырвался из его горла – не крик боли, а животный звук ярости. Он не упал. Развернулся на пятке, игнорируя огонь в плече, и дважды выстрелил. Тень за колонной дёрнулась и исчезла.
Он прижался спиной к скамье, тяжело дыша. Левая рука повисла плетью. Кровь текла быстро, пропитывая одежду, капая на древние каменные плиты.
Они не продержатся. Ещё минута, две, и их прижмут перекрёстным огнём. Выхода не было. Кроме одного.
– Катакомбы! – прохрипел он, кивнув в сторону тёмного провала под алтарём. – Иди! Я прикрою!
Лена смотрела на него, на его серое лицо, на тёмное пятно на плече. Затем схватила Люсию под мышки и потащила её к алтарю.
Хавьер выпустил последние три патрона и, не оглядываясь, нырнул в спасительную темноту вслед за ними.
Спуск в темноту был падением в другой мир. Грохот выстрелов наверху становился всё глуше, пока не превратился в далёкие, утробные удары. Здесь царила тишина. Тяжёлая, давящая, нарушаемая только их сбивчивым дыханием и звуком капающей воды.
Луч фонарика на телефоне Лены выхватывал из мрака узкий, клаустрофобный туннель. Воздух был густым и холодным, пах сырой землёй и забвением. Запах могилы.
Хавьер шёл позади, прижимая правую руку к раненому плечу. Каждый шаг отдавался тупой, пульсирующей болью. Он чувствовал, как слабеет.
Через пятьдесят метров ноги подкосились. Он сполз по влажной, склизкой стене, оставляя на ней тёмный след. Голова закружилась.
– Хавьер? – голос Лены в тишине прозвучал неестественно громко. Она подбежала, направив луч фонаря ему в лицо. Он зажмурился.
– Нужно остановиться, – сказала она. – Ты потерял много крови. Если не обработать рану, ты далеко не уйдёшь.
Она уложила Люсию в одну из погребальных ниш, а сама опустилась на колени перед Хавьером, достав тактическую аптечку. Её руки двигались быстро, точно. Гемостатический порошок, салфетки, бинт. Всё правильно. Всё необходимо. Его разум солдата это понимал.
А потом она достала шприц.
Маленький, пластиковый, с тонкой стальной иглой, блеснувшей в свете фонаря.
Всё исчезло. Грохот, боль в плече, церковь. Осталась только она. Тонкая стальная игла в свете фонаря.
К горлу подкатила ледяная тошнота. Кожу стянул холодный пот. Дыхание застряло в груди. Перед ним было не спасение. Перед ним была главная угроза.
– Сиди смирно. – Лена вскрыла ампулу и набрала прозрачную жидкость в шприц. Обезболивающее и антибиотик. – Пуля, кажется, навылет, но рану нужно обработать. Иначе будет заражение.
Он молча смотрел на шприц. Его правая рука сжалась в кулак так, что побелели костяшки.
– Нет, – прохрипел он. Голос был чужим.
Лена подняла на него глаза.
– Что «нет»? Хавьер, это не просьба.
– Убери… – он сглотнул, пытаясь протолкнуть слова через спазм в горле. – Эту… дрянь.
Она замерла, шприц застыл на полпути. В её глазах промелькнуло недоумение.
– Не веди себя как ребёнок! – рявкнула она. Аналитик, работающий с данными, а не с фобиями, исчез. Осталась злая, уставшая женщина. – Это простая инъекция! Ты умирать собрался из-за…
– Я сказал, – его голос упал до ледяного шёпота, от которого по спине шёл мороз. – Убери. Эту. Х*йню.
Лена смотрела на него. На его серое, потное лицо. На безумие в его глазах. Она увидела не солдата. Она увидела сломленного, паникующего зверя, загнанного в угол не врагами, а маленьким куском пластика и стали.
Он был ненадёжен. Сломан.
С выражением брезгливого отвращения она бросила шприц обратно в аптечку. Затем взяла гемостатический порошок и грубо сыпанула его прямо в рану.
Хавьер зарычал сквозь стиснутые зубы. Боль была такой, будто в плечо вылили жидкий огонь. Но это была честная, понятная боль. Боль, которую он мог вытерпеть.
Лена работала молча, быстро и жёстко. Она туго перевязала рану, не заботясь о его комфорте. Её прикосновения были лишены сочувствия, функциональны, как у ветеринара, штопающего подстреленную собаку.
Когда она закончила, между ними повисло тяжёлое, враждебное молчание.
В пятистах метрах от церкви, в салоне бронированного фургона, было тепло и тихо. Хелен Рихтер сидела перед стеной мониторов. Сигнал от «Маяка» пропал. Цель ушла. В наушнике звучал сухой отчёт о провале.
Хелен слушала с каменным лицом.
Она перевела глаза на личный планшет. Шла последняя минута торгов за объект №734: «Музыкальная шкатулка, L’Épée, Швейцария, ок. 1880 г.». Её «святой Грааль».
– …потеряли двоих, трое раненых, – бубнил голос в наушнике. – Запрашиваю разрешение на использование сканеров…
Хелен проигнорировала его. Текущая ставка: 18 500 евро. Осталось 30 секунд. Она спокойно ввела новую цифру: 25 000. Это было утверждение порядка в мире, где её безупречные планы рушились.
Осталось 10 секунд. Кто-то перебил её ставку. 26 000 евро.
На её лице впервые появилось подобие эмоции. Лёгкое подрагивание уголка губ. Раздражение. Она решительно набрала: 30 000.
Таймер дошёл до нуля. «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВАША СТАВКА ВЫИГРАЛА».
Тень довольной улыбки коснулась её губ. Она победила. Она восстановила контроль.
Хелен подняла глаза на тактический монитор, и улыбка мгновенно исчезла.
– Разрешение отклонено, – сказала она в микрофон ледяным голосом. – Перекройте все известные выходы. Активируйте агентурную сеть. Мне нужен результат. Провести полный анализ провала. Каждый актив, продемонстрировавший неэффективность, будет переоценён.
Она отключила связь, откинулась на спинку кресла и на мгновение закрыла глаза, представляя, как тонкая, точная мелодия наполняет тишину её комнаты.
Они нашли убежище через час. Небольшая, сухая погребальная камера в стороне от основного туннеля.
Хавьер сидел, прислонившись к стене. Боль в плече превратилась в тупой, непрерывный гул. Лена сидела напротив, проверяя заряд на телефоне. 34 процента. Она больше не смотрела на Хавьера. Она смотрела сквозь него.
Люсия лежала на холодном полу между ними.
И в этой тишине Люсия села.
Движение было резким, механическим. Её глаза были открыты, но зрачки пусты. Она не видела их. Хавьер дёрнулся, но Лена остановила его резким жестом.
Девушка медленно повернула голову к Лене. Её губы шевельнулись. Голос не принадлежал ей. Он был ровным, без интонаций.
– Протокол… Эхо.
Одно слово. Второе.
– Кассиан.
Сказав это, Люсия обмякла так же внезапно, как и села.
Хавьер бросился к ней, проверил пульс. Ровный, слабый. Он поднял глаза на Лену. Он ожидал увидеть страх, шок. Но увидел совсем другое.
Она смотрела на Люсию с лихорадочным, голодным блеском в глазах. Так смотрит учёный, который вдруг увидел ответ. «Протокол Эхо». Это было новое. Это была конкретная, осязаемая зацепка.
Она посмотрела на Хавьера, и в её взгляде не было ни сочувствия, ни презрения. Только холодный, лихорадочный огонь цели.
– Нам нужно выбраться отсюда, – сказала она. – И нам нужно найти, что такое «Эхо».
Глава 7: Личная вендетта
Кабинет Дмитрия Воронова был островом абсолютной тишины посреди ревущей Москвы. За пятисантиметровым бронестеклом ноябрьский дождь беззвучно хлестал по городу, превращая мир в немое кино.
Внутри пахло тяжёлой кожей кресел, пылью редких книг и тем стерильным, почти озоновым воздухом от мощной вентиляции, который и был настоящим запахом власти.
Воронов стоял у стола из тёмного, почти чёрного палисандра. Стол был пуст, если не считать медной турки на индукционной подставке и двух маленьких фарфоровых чашек. Он не доверял автоматическим кофемашинам. Они были бездушны, давали усреднённый результат.
Кофе, как и любая операция, требовал личного участия. Интуиции. Контроля.
Он медленно, почти ритуально, насыпал в турку порошок из герметичного пакета. Арабика из Йемена, доставленная диппочтой. Вдохнул аромат – горький, с нотами шоколада и земли. Запах контроля.
Его мысли текли так же неспешно, как вода, которую он наливал в турку. Хелен Рихтер и её корпоративные мясники. Дилетанты. Действовали как хирургическая пила – грубо, шумно, оставляя кровавые ошмётки. Они видели в «Пастыре» лишь ошибку в отчёте, которую нужно вычеркнуть. Не понимали красоты экземпляра. Хотели уничтожить шедевр, потому что не умели на нём играть.
Он поставил турку на подставку. Тихий гул наполнил кабинет.
Он думал о Лене. Орлова. Его лучший аналитик. Его скальпель. Холодная, точная, лишённая эмоций. Идеальный инструмент. Он сам отобрал её, вытащил из пыльного НИИ. Дал ей цель, ресурсы, доступ к тайнам. Он вырастил её. И был уверен, что она это ценит. Верность из благодарности – самая крепкая.
Дверь бесшумно открылась. Воронов не обернулся. Тихий щелчок электронного замка безошибочно выдал Сыча.
– Дмитрий Сергеевич, – голос Антона был напряжён, лишён обычной молодой наглости.
Воронов медленно повернулся. Сыч стоял в двух метрах от стола, бледный, с тенями под глазами. Мятый свитер, запах бессонной ночи и энергетиков.
– Говори, Антон, – голос Воронова был мягким, почти отеческим. Но Сыч знал эту мягкость. Она была обманчива.
– Информация из Неаполя. Операция Aethelred провалилась. Но…
– «Но»? – Воронов чуть склонил голову. – Любопытное начало.
– Они попали в ловушку. В церкви. Команда Рихтер их ждала. Была перестрелка. Мы… мы потеряли Орлову и объект.
Кофе в турке начал медленно подниматься. Воронов не сводил с него глаз, словно самое важное в мире происходило сейчас в этом маленьком медном сосуде.
– Потеряли? – повторил он, не повышая голоса. – Антон, теряют перчатки. Ключи. Надежду. Оперативных сотрудников не теряют. Они либо мертвы, либо предатели. Так что выбирай слова.
Сыч сглотнул. Воздух в кабинете казался вязким. – Сигнал с её оборудования пропал. Одновременно с маяком цели. Похоже… их нейтрализовали. Всех.
– «Похоже»? – Воронов резко поднял взгляд. Его глаза за стёклами очков были холодными, как у энтомолога, разглядывающего насекомое. – Ты пришёл ко мне с предположениями, мальчик мой? Мне нужны факты, а не догадки. Где она? Где последний пеленг?
Сыч нервно провёл рукой по волосам. – Последний пеленг… уходит под землю. Через катакомбы. Сигналы Рейеса и Орловой двигались вместе. Добровольно.
Кофе вскипел. Пена коснулась края. Воронов должен был снять турку секунду назад. Но он замер. Медленно, словно во сне, протянул руку и выключил плиту. Слишком поздно.
Резкий, горький запах жжёного кофе ударил в нос. Запах провала.
Он молчал. Десять секунд. Двадцать. Сыч перестал дышать.
В этот момент в голове Воронова что-то сместилось. Профессиональное разочарование сменилось чем-то иным. Личным. Едким. Это была пощёчина. Его лучший инструмент, его скальпель, который он так долго затачивал, не просто сломался. Он сам выбрал другую руку. Руку грубого солдата.
И на долю секунды он снова оказался там. В сыром подвале в девяносто втором. Запах плесени и страха. Голоса, которые не кричали, а убеждали. Тихо, методично. Они не ломали его тело. Они вскрывали его душу, показывая, что он один. Брошен. И он сломался. Заговорил.
Он моргнул. Запах горелого кофе вернул его в идеальный кабинет. То же самое чувство. Потеря контроля.
Охота на «Пастыря» внезапно показалась скучной. Найти протокол? Занятно. Но сломать того, кто посмел возомнить себя игроком, – вот это было искусство.
– Уходи, – сказал Воронов тихо. – Дмитрий Сергеевич, я… – Уходи, – повторил он. – Принеси мне чай. Жасминовый. И вернись через десять минут.
Сыч почти выбежал. Воронов подошёл к окну. Внизу, в сорока двух этажах под ним, город жил своей жизнью. Он смотрел на мокрую Москву, но видел только лицо Лены Орловой. Холодное, отстранённое. И поклялся, что сотрёт с этого лица всякое подобие мысли. Он не просто вернёт её. Он разберёт её на части.
Десять минут спустя Сыч вернулся с подносом. Запах жасмина робко пытался перебить гарь. Воронов сидел за безупречно чистым столом. Турка исчезла.
– Садись, – Воронов указал на стул напротив. Это было нарушением протокола. Сыч сел на краешек. – Забудь о солдате, – сказал Воронов, наливая чай. – Он предсказуем. Простой механизм. Скучно.
Он протянул чашку Сычу. Тот удивлённо принял её. – Сосредоточься на ней, – продолжил Воронов. Голос его снова стал спокойным. – Полный доступ. Вскрой её. Мне нужно всё. Каждый файл, каждый контакт. Её личные серверы, облака, переписка за пять лет. Я хочу знать, о чём она думает, когда чистит зубы. Понял?
Сыч кивнул. – Шифрование… оно сильное. Многоуровневое. Потребуется время. – Четыре часа, – сказал Воронов. Тон не предполагал обсуждения. – Работай. Здесь.
Следующие три часа кабинет превратился в машинное отделение призрачного корабля. Сыч сидел за ноутбуком. На больших экранах бежали строки кода. В комнате стоял только тихий гул кулеров и стук клавиш. Воронов не двигался, наблюдая за цифровым вскрытием.
Сыч работал с лихорадочной концентрацией. Его пальцы летали над клавиатурой. На мгновение, пока алгоритм перебирал ключи, у него появилась пауза. Он рефлекторно нажал комбинацию клавиш. На экране появилось окно защищённого мессенджера. Одно сообщение. От «Зайки».
«Ты опять до утра? Привези хоть кефира, если не забудешь :) <3»
Пальцы Сыча замерли. На долю секунды мир Воронова отступил. Появился другой мир – тёплой квартиры, девушки, которая ждёт, и простого кефира. Он начал печатать: «Постараюсь. Сложная ночь». Посмотрел на неподвижную фигуру Воронова, потом снова на экран. Удалил написанное.
И напечатал два слова: «Не жди».
Закрыл окно за секунду до того, как алгоритм потребовал его внимания.
– Есть, – сказал Сыч через три часа сорок минут. Голос охрип. – Первый уровень пройден. Это её личный архив.
На центральном экране появилась структура папок. «Отчёты». «Аналитика». И одна папка с бессмысленным набором символов в названии.
– Открывай, – приказал Воронов.
Папка открылась. Внутри были сотни файлов. Медицинские карты. Графики активности мозга. Протоколы жизнеобеспечения. И один зашифрованный файл «Журнал».
– Ломай, – прошептал Воронов.
Ещё двадцать минут. Шифр поддался. На экране появился текст. Воронов встал за спиной Сыча. Это был не журнал. Это был крик. Отчёты о состоянии некоего «Пациента 4Б». Упоминания доктора Семёнова. Ведомственный санаторий №7.
«14.08. Реакции нет. Семёнов говорит, динамика стабильная. Стабильно нулевая». «03.09. Снова просила Воронова о доступе к «Эху». Отказал. Сказал, госактив. А Миша тогда кто?» «22.10. Увидела данные по «Пастырю». Сигнатура похожа. Это шанс. Я должна получить носителя».
Воронов читал, и разрозненные факты сложились в единую, жестокую картину. Пациент 4Б. Санаторий. Миша. Брат. Вот оно.
Он увидел всю архитектуру её души. Её мотивация была не в карьере, не в лояльности. Она была в её брате. Она работала на него, потому что он держал в руках и яд, и противоядие. Она не просто предала. Она пошла ва-банк.
Воронов почувствовал укол восхищения. Это было красиво в своём трагизме. И это давало ему в руки абсолютное оружие. Он нашёл выключатель её души.
– Антон, – сказал он спокойно. – Найди мне прямой номер доктора Семёнова из седьмого санатория. И можешь быть свободен. Возьми выходной. Купи своей девушке цветов. И кефира.
Сыч удивлённо поднял на него глаза, но кивнул, сохранил номер и вышел, оставив Воронова одного в его тихом, всевидящем святилище.
Раннее утро окрасило небо над Москвой в серые тона. Воронов сварил себе новую чашку кофе. Идеальную. Затем взял со стола один из своих защищённых телефонов. Тот, с которого он отдавал приказы, не оставляющие следов.
Он набрал номер. Гудки. Длинные, тягучие. Наконец, сонный, испуганный голос на том конце: – Семёнов. – Доктор. Это Воронов. На том конце провода послышалось испуганное сопение. – Дмитрий Сергеевич… Доброе утро. Я… слушаю. – У меня для вас распоряжение, доктор, – продолжил Воронов, глядя на рассвет. – В связи с оптимизацией расходов, я приказываю перевести Пациента 4Б на протокол «минимальной поддержки». Немедленно. Выполняйте.
В трубке повисла тишина. Было слышно только прерывистое дыхание. – Но… Дмитрий Сергеевич… – пролепетал наконец доктор. – Это же… – Это выполнение прямого приказа, доктор, – прервал его Воронов. – И ещё. Настоятельно рекомендую уведомить ближайших родственников об изменении состояния пациента. По вашему защищённому каналу. Немедленно. Это всё.
Он нажал отбой, не дожидаясь ответа.
Положил телефон на стол. Он знал, что произойдёт дальше. Перепуганный Семёнов отправит зашифрованное сообщение Лене. Сообщение, которое будет означать одно: таймер запущен.
Воронов не угрожал ей. Не ставил ультиматумов. Он просто завёл механизм на бомбе, привязанной к сердцу её мира, и теперь будет молча ждать. Ждать, когда она сама приползёт к нему.
Он сделал ещё один глоток кофе. Напиток был идеален. Шахматная доска снова была чиста и полностью под его контролем. Он расставил фигуры для новой, куда более интересной партии. И он знал, что победит.
