Текст книги "Страж/2025 (СИ)"

Глава 1: Агнец

Туман не просто висел в воздухе – он проникал повсюду. Въедался в одежду, оседал на коже липкой сыростью, глушил звуки Гамбурга до утробного, низкого гула.

Здесь, на седьмом этаже безликой бетонной коробки, он превращал мир за окном в молочную пустоту. В ней тонули силуэты кранов и контейнерных терминалов.

Внутри квартиры пахло сыростью, застарелой пылью и страхом. Этот запах был для Хавьера синонимом провала.

Он сидел в полумраке единственной комнаты, спиной к стене, дающей обзор на дверь и окно. На коленях, на промасленной тряпке, лежали разобранные части его «Глока». Пальцы двигались сами, вбивая в тишину ритм: сухой щелчок входящей пружины, лязг возвращённого на место затвора, глухой стук соединения с рамкой. Он не смотрел на них. Он смотрел на сестру.

Люсия сидела на шатком деревянном стуле посреди комнаты, прямая, как струна. Её тёмные волосы, обычно непослушные и живые, висели безжизненными прядями. Взгляд был устремлён на облупившуюся стену напротив, но Хавьер знал, что она её не видит. Она не видела ничего. Её глаза, когда-то цвета тёплого шоколада, теперь стали похожи на объективы камер, направленные в никуда.

Щелчок вставленного магазина прозвучал в тишине непозволительно громко. Хавьер отложил пистолет, поднялся. Пол под его весом скрипнул. Он подошёл к Люсии, обойдя её сбоку – старался не попадать в поле зрения, хотя сомневался, что это имеет значение. Он опустился на одно колено и осторожно, двумя пальцами, коснулся её шеи.

Пульс.

Ровный, спокойный, около семидесяти ударов в минуту. Как у спящего человека. От этого спокойствия у него свело желудок. Её тело функционировало идеально. Оно просто… пустовало. Словно кто-то выключил свет, оставив все приборы работать.

Он убрал руку, но ещё несколько секунд продолжал ощущать под пальцами тепло её кожи и мерное биение жизни, запертой внутри этой оболочки.

Он встал и отошёл к окну. Прижался лбом к холодному, влажному стеклу. Внизу, в разрывах тумана, мелькнул свет автомобильных фар и снова утонул в серой мгле. Они сидели здесь уже три дня. Три дня тишины, прерываемой лишь его собственным дыханием и гудками судов из невидимого порта. На столе, рядом с остатками вчерашней пиццы, лежал почти пустой пакет с водой. Ресурсы заканчивались. Три дня он пытался понять, что, блядь, происходит.

Похищение с целью выкупа? Месть за его прошлое? Но похитители не оставляют жертву. Они не превращают её в живую статую.

В его голове билась одна мысль, простое солдатское уравнение: есть угроза, есть объект защиты. Всё остальное – лирика. Но угроза была невидимой. Она сидела не снаружи, а внутри его сестры.

Он замер.

Что-то было не так. Звук. Вернее, его отсутствие. Шаги на лестничной клетке прекратились. Хавьер всегда слушал. Его уши были таким же инструментом, как нож или пистолет. Соседи – семья турок снизу, старик-алкоголик сверху – их ритмы он выучил за первые сутки. Но эти шаги были другими. Лёгкими. И они замерли прямо за их дверью.

Он бесшумно скользнул к столу, взял пистолет. Холодная сталь рукояти привычно легла в ладонь. Он не стал целиться в проём. Слишком очевидно. Он встал сбоку, прижавшись к стене, превратившись в тень.

Тишина. Десять секунд. Пятнадцать.

Сердце колотилось о рёбра, но дыхание оставалось ровным. Он ждал выстрела сквозь тонкое дерево, грохота выбиваемого замка, крика.

Ничего из этого не произошло.

Вместо этого раздался тихий, почти нежный щелчок. Словно кто-то повернул ключ в замочной скважине. Его ключ.

Хавьер похолодел. Он проверял замок трижды. Двойной оборот, цепочка. Цепочка с тихим звоном упала внутрь. Дверь медленно, без скрипа, начала открываться.

В проёме показался человек. Один. Невысокий, в простом тёмном свитере и джинсах. Никакого спецназовского обмундирования, никакого оружия наизготовку. Он шагнул внутрь и закрыл за собой дверь так же тихо, как и открыл. Его движения были плавными, экономичными, с какой-то балетной, неестественной грацией. Он не посмотрел на Хавьера, хотя не мог не знать, что тот здесь. Его взгляд, пустой и сфокусированный одновременно, был прикован к Люсии.

Как будто она была магнитом, а он – металлической стружкой.

Агнец, – пронеслось в голове Хавьера. Так пастырь зовёт своих овец.

Человек сделал шаг к Люсии. Потом ещё один.

Хавьер выдохнул. Вся философия мира сузилась до трёх метров между ним и угрозой. Он рванулся вперёд, не издавая ни звука.

Хавьер бил на поражение. Короткий удар в горло. Резкий тычок в солнечное сплетение. Но противник не блокировал. Он просто… уходил с линии удара. Его тело изгибалось, уворачивалось с какой-то жуткой эффективностью, словно он видел траекторию мышц Хавьера за мгновение до самого движения.

Хавьер сменил тактику. Он пошёл на сближение, входя в клинч. Никаких красивых приёмов, только грязная работа. Локоть под рёбра, колено в бедро. Он почувствовал, как его удар достиг цели. Человек качнулся, его дыхание на миг сбилось, но лицо не дрогнуло. Он не почувствовал боли, только зафиксировал повреждение. Он развернулся на месте, и из рукава его свитера, неуловимым движением, выскользнул тонкий, как стилет, нож.

Блядь.

Хавьер выставил блок левой рукой, но лезвие всё равно чиркнуло по предплечью. Он отпрыгнул, опрокидывая стул. Грохот разорвал тишину. Он выставил пистолет.

– Брось, – голос Хавьера был тихим и ровным. Голос, которым отдают приказы, не терпящие возражений.

Человек с ножом снова проигнорировал его. Он медленно двинулся в обход, к Люсии. Его цель не изменилась. Хавьер был лишь препятствием.

Времени на раздумья не было. Выстрел привлечёт внимание всего квартала. Хавьер сделал то, чему его учили: если не можешь устранить угрозу, устрани её мобильность. Он выстрелил в пол, целясь рядом с ногой нападавшего. Щепки брызнули в сторону, заставив того инстинктивно дёрнуться. Этого хватило. Хавьер бросился вперёд, ударил ногой по руке с ножом. Клинок со звоном отлетел в угол. Второй удар, ногой, пришёлся точно в коленную чашечку.

Раздался отвратительный, влажный хруст.

Противник без единого стона рухнул на пол. Его нога была вывернута под неестественным углом. Но даже лёжа на полу, корчась от боли, которую он никак не проявлял, он продолжал смотреть на Люсию. Его тело было повержено, но его воля, или что там было вместо неё, осталась несломленной.

Хавьер тяжело дышал. Он не стал добивать. Живой, но обездвиженный, тот представлял меньшую угрозу и давал несколько драгоценных минут.

Он подскочил к Люсии. Она сидела всё так же неподвижно. Даже выстрел и грохот борьбы не вывели её из ступора. Он схватил её руку. Пульс был всё таким же ровным.

– Уходим, – прошептал он, скорее себе, чем ей.

Он метнулся по комнате. Сумка с припасами. Небольшая аптечка. Запасные магазины. Он накинул на Люсию свою куртку, вздёрнул её на ноги. Её тело было безвольным, как у большой тряпичной куклы. Он перекинул её руку через своё плечо, обхватил за талию.

Уже у двери он бросил последний взгляд на поверженного врага. Тот лежал на полу, но его голова была повёрнута к ним. В его глазах не было ни ненависти, ни боли. Только холодное, пустое ожидание.

Хавьер распахнул дверь и шагнул на лестничную клетку. А потом – наружу, в объятия холодного, слепого тумана. Воздух был густым и мокрым, он мгновенно проглотил их, отрезав от дома, который больше не был безопасным. Мир сузился до скрипа ступенек под ногами, тяжести сестры на плече и отчаянного, животного инстинкта: бежать.

Они нашли убежище в клоповнике для дальнобойщиков на выезде из города, там, где автобан перетекал в бесконечные промышленные зоны. Номер на втором этаже вонял несвежим пивом, дешёвым дезинфицирующим средством и безнадёжностью. Сквозь грязное окно в комнату проникал больной, пульсирующий свет от неоновой вывески «HOTEL ZUR POST». Красные и синие отблески плясали на стенах, превращая убогую обстановку в декорации к кошмару.

Хавьер опустил Люсию на продавленную кровать. Пружины скрипнули. Она осталась сидеть в той же позе, в какой он её оставил – прямая спина, руки на коленях, пустой взгляд в стену. Он стянул с себя куртку и бросил её на пол. Рукав рубашки пропитался кровью. Неглубокий, но длинный порез на предплечье.

Он подошёл к раковине, покрытой ржавыми потёками, и включил воду. Она потекла тонкой, бурой струйкой, потом стала прозрачнее. Хавьер смыл кровь, морщась от ледяного холода. Рана была рваной, её нужно было зашить.

Он достал из сумки свою полевую аптечку. Разложил на грязном столе содержимое: антисептик, бинт, и самое страшное – стерильный пакет с хирургической иглой и нитью. Он вскрыл пакет. Тонкая, изогнутая игла блеснула в мигающем свете неона.

И мир качнулся.

К горлу подкатила тошнота. Ладони мгновенно стали влажными. Дыхание сбилось. Он видел эту иглу, и его мозг отказывался воспринимать её как инструмент спасения. Он видел только острое, безжалостное жало, которое сейчас проткнёт его плоть. Он мог выдержать пулевое ранение, мог смотреть на смерть, не моргнув, но вид простого шприца или иглы превращал его в беспомощного ребёнка.

Соберись, тварь, – прорычал он про себя. – Ты же солдат, блядь.

Но тело не слушалось разума. Руки мелко дрожали. Он заставил себя взять иглу. Холодный металл обжигал пальцы. Он поднёс её к ране, но рука замерла в воздухе, отказываясь подчиняться. В голове всплыла картинка из прошлого: полевой госпиталь в Мали, он держит за руку молодого парня, которому осколком разворотило живот. Врач пытается сделать ему укол морфия, и парень, глядя на шприц, шепчет: «Не надо, док, я игл боюсь…». Он умер через пять минут.

Хавьер с силой сжал зубы так, что заскрипела эмаль. Он не будет тем парнем. Он не позволит этой слабости управлять им.

Он зажмурился и резко, с животным рыком, вонзил иглу в кожу.

Боль была острой, но очищающей. Она вытеснила тошноту, вернула контроль. Он открыл глаза. Руки всё ещё дрожали, но теперь он мог ими управлять. Стежок за стежком, грубо, криво, он стягивал края раны. Кровь смешивалась с потом, капающим с его лба. Каждое движение было пыткой, но он продолжал, подстёгиваемый злостью на самого себя.

Закончив, он туго забинтовал руку и рухнул на стул, тяжело дыша. Во рту был привкус металла. Он потратил больше сил на борьбу с собой, чем на бой с врагом.

Он поднял голову и посмотрел на Люсию.

И замер.

Она больше не сидела на кровати. Она стояла у окна, спиной к нему. В комнате было холодно, но она дышала на стекло, оставляя на нём небольшое, расплывчатое облачко пара. А потом её указательный палец медленно, с какой-то нечеловеческой точностью, начал выводить на запотевшей поверхности линии.

Хавьер встал, подошёл ближе. Это были не бессмысленные каракули. Это была диаграмма. Сложная, симметричная, похожая на паутину или схему нейронной сети. Линии пересекались под идеальными углами, расходились от центральных узлов, образовывали новые кластеры. Её палец двигался уверенно, без пауз, словно она не рисовала, а переносила на стекло уже готовую, существующую в её голове карту.

Что это? – пронеслось у него в голове. – Что это такое?

Это не было похоже на помутнение рассудка. В этом хаосе была ледяная, пугающая логика. Словно внутри его сестры, в пустоте её сознания, что-то жило. Что-то разумное. Что-то, что сейчас выводило на стекле свои чертежи.

Палец Люсии замер в центре диаграммы. На мгновение. А потом медленно нарисовал последний символ.

Стилизованный скорпион с задранным хвостом-жалом.

У Хавьера перехватило дыхание. Он знал этот символ. Он носил его нашивку на своём рукаве четыре года. Эмблема его бывшей частной военной компании. «Аквила». Той самой, на чьи кровавые деньги Люсия и начала своё журналистское расследование. Расследование, которое привело её в этот ад.

Осознание ударило, вышибая воздух из лёгких.

Это не была случайная атака. Это не были конкуренты по её расследованию.

Они пришли по его следу. Его прошлое, которое он так отчаянно пытался похоронить в песках Африки, нашло его. И теперь оно держало в заложниках самое дорогое, что у него было. Оно смотрело на него из пустых глаз его сестры и рисовало на стекле его собственное клеймо.

Он медленно протянул руку и стёр ладонью диаграмму. На стекле остались лишь мутные разводы. Но образ выжженной в его мозгу схемы уже ничем было не стереть.

В отличие от Хавьера, Хелен Рихтер любила, когда всё можно было стереть и исправить. Она любила порядок.

Её кабинет на шестьдесят третьем этаже стеклянной башни, пронзающей небо над Франкфуртом, был воплощением этого порядка. Стол из полированной стали и дымчатого стекла. Кресло из чёрной кожи. Ни единой бумажки, ни единой лишней вещи. Только ноутбук и панорамное окно, за которым расстилался город – гигантская, упорядоченная сеть из света и бетона.

На столе, на специальной бархатной подложке, лежало то, что нарушало эту идеальную гармонию. Детали старинной музыкальной шкатулки фирмы «L’Épée», которую она нашла у антиквара в Женеве. Механизм был повреждён. Вместо чистой, гармоничной мелодии он издавал диссонирующий скрежет.

Хелен взяла в руки пинцет с хирургической точностью. Её ногти были покрыты прозрачным лаком, манжеты белоснежной рубашки выглядывали из-под рукавов идеально скроенного пиджака ровно на полтора сантиметра. Она подцепила крошечную латунную шестерёнку, зубцы которой были едва заметно погнуты.

В её наушнике раздался тихий сигнал. Она не вздрогнула.

– Говорите, – произнесла она, не отрывая взгляда от механизма. Её голос был ровным и холодным, как стекло её стола.

– Объект «Агнец-7» выведен из строя, – доложил безликий голос оперативника. – Цель скрылась. Потеряли в портовой зоне. Туман.

Хелен на мгновение замерла. Пинцет в её руке не дрогнул ни на микрон. Провал. Негативная итерация сценария.

– Объект «Страж» оказал сопротивление. Жёстче, чем мы ждали, – продолжал голос. – Рекомендую задействовать группу «Зачистки».

Хелен молчала. Она рассматривала погнутую шестерёнку. Небольшой, почти незаметный дефект приводил к полному отказу всей системы. К хаосу. Хаос был неэффективен. Хаос нужно было устранять.

– Нет, – наконец сказала она. – Группа «Зачистки» – это слишком грубый инструмент. Это признание неудачи. Мы не терпим неудач.

Она аккуратно положила пинцет и взяла другой инструмент – миниатюрные плоскогубцы.

– У нас есть его психологический профиль. Его сестра – его единственная уязвимость. Он загнан в угол. Без ресурсов. Без поддержки. Он начнёт делать ошибки. Он сам выведет нас на цель.

Она осторожно, с выверенным давлением, выпрямила погнутые зубцы шестерёнки.

– Продолжайте пассивное наблюдение. Активируйте все наши источники в криминальной среде. Рано или поздно ему понадобится помощь. И мы будем ждать.

Она отключила связь.

Снова взяла пинцет и с ювелирной точностью установила исправленную деталь на место. Затем аккуратно завела механизм.

Из шкатулки полилась чистая, хрустальная мелодия. Идеальная гармония, рождённая из хаоса.

Хелен позволила себе едва заметную, холодную улыбку. Порядок будет восстановлен. Всегда.

Хавьер сидел на краю кровати, напротив Люсии. Он стёр диаграмму, но она всё ещё стояла перед его глазами. Он чувствовал себя так, словно его выпотрошили. Вся его тактика, весь его опыт, все его навыки оказались бесполезны. Он мог защитить её тело, но он понятия не имел, как сражаться с тем, что поселилось в её голове.

Он в отчаянии потянулся и осторожно взял её руку. Кожа была прохладной, но не ледяной.

– Люсия… – его голос был хриплым, сорванным. Он не узнавал его. – Что они с тобой сделали, а? Скажи мне.

Она не реагировала.

– Этот скорпион… на стекле… Это из-за меня, да? – он сжал её руку чуть сильнее, пытаясь пробиться сквозь пустоту. – Они пришли за мной. А попали в тебя. Прости меня…

Слова застряли в горле. Он никогда не извинялся. Он не умел.

– Ты меня слышишь? Люсия… сестрёнка… – он перешёл на испанский, язык их детства, язык, на котором они шептались по ночам, строя планы побега из их маленького сонного городка в Андалусии. – Просто… дай мне знак. Что ты ещё там. Что угодно. Пожалуйста…

Его мольба повисла в спёртом воздухе номера, пропитанном запахом безысходности. Её лицо оставалось бесстрастным. Он был готов закричать, разнести эту комнату на куски, но это бы ничего не изменило. Он был в тупике.

В этот момент тишину разорвала резкая, назойливая вибрация.

Хавьер вздрогнул. Звук исходил из его сумки. Он отпустил руку Люсии и, нахмурившись, полез внутрь. На дне, среди запасных обойм и бинтов, вибрировал тонкий, дешёвый телефон. Одноразовый. Зашифрованный. Его «телефон судного дня», контакт, который он не использовал уже два года.

Он достал его. Руки слегка дрожали. Он не ждал звонков. Звонок означал, что случилось что-то непоправимое. На экране светилось уведомление об одном новом сообщении.

Он открыл его.

Короткая строка текста на белом фоне. Без подписи. Без номеров.

Я знаю, что с ней. И знаю, как это остановить. Центральный вокзал, 14:00. Будьте один.

Хавьер прочитал сообщение. Потом ещё раз. И ещё. Пять коротких фраз, которые прозвучали в его голове как приговор.

Каждый инстинкт, отточенный годами выживания в самых грязных дырах мира, кричал ему, что это ловушка. Классическая. Выманить цель на открытое пространство. Навязать свои условия. Лишить преимущества. «Будьте один». Это словосочетание было красным флагом, сигнализацией, воющей в его мозгу. Никогда. Никогда не идти на встречу, условия которой диктует враг. Это была первая заповедь.

Он поднял взгляд на Люсию. Она всё так же сидела на кровати, безмолвная и пустая. В её глазах отражался мигающий неон из окна. Он вспомнил диаграмму на стекле. Сложную, чужую, разумную.

Его правила больше не работали. Его опыт оказался бесполезен против этой новой, непонятной угрозы. Он мог бежать. Прятаться. Меняя города, отели, личности. Но он не мог бежать от того, что было внутри неё. Рано или поздно оно бы его уничтожило. Или её.

Он посмотрел на свои часы. 10:47. У него было чуть больше трёх часов, чтобы принять решение.

Решение, которое он уже принял.

Он встал. Подошёл к столу, где лежал его «Глок». Проверил магазин. Семь патронов. Мало. Слишком мало. Он достал из сумки последнюю обойму, дозарядил. Щелчок патрона, входящего в патронник, был единственным определённым звуком в этом мире, полном тумана и безумия.

Он пойдёт.

Потому что бежать больше было некуда. Потому что бездействие было таким же выбором, как и действие. И оно вело к гарантированной смерти. А эта встреча, эта ловушка, давала хотя бы один шанс из тысячи.

Призрачный. Смертельный.

Но единственный.