Текст книги "Прыжок в прошлое"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава пятая

На следующий день многое, если не все, решилось, правда, без моего активного участия. Проснулся я поздно, с сильной головной болью и совсем не выспавшимся. Говорят, такое состояние бывает после употребления сильного снотворного. Хозяйки в усадьбе не было. Я поискал ее на подворье, не нашел и отправился купаться. Вернулась она только к обеду. Ничего не объяснила и сразу приступила к инструктажу.

Многое из того, что она сказала, мне не понравилось, но я решил для чистоты эксперимента неукоснительно следовать ее указаниям.

Наш последний вечер прошел вполне идиллично, в полном душевном контакте.

Марфа Оковна наготовила много всяких разностей и на стол, и мне в дорогу. Мои очередные попытки выведать что-нибудь интересное натыкались на обычные односложные, ничего не говорящие ответы. Зато душевности и благодарностей было в переизбытке. Спать мы легли рано, так как встать мне предстояло еще затемно.

Рассветным утром я стоял перед остатками моста. Марфа Оковна проводила меня только до ворот своего подворья, сославшись на нежелательность в этот день покидать дом.

Летнее раннее солнце еще не выползло из-за горизонта, но, как сказали бы в старину: «Длань и десница его уже расцветили белые караваны облаков киноварью зари». Плотная туманная дымка висела над рекой, скрывая и воду, и противоположный берег. Две корявые дюймовые доски кривой тропинкой уползали в туман вместо сгнившего, давно исчезнувшего настила.

Я подкинул за спиной тяжеленный рюкзак и в очередной раз почувствовал себя полным идиотом. Брести на ту сторону по ненадежному мостку, имея приличный шанс свалиться в воду, было глупо. Бормотать при этом дурацкие заклинания на каком-то птичьем языке – еще глупее. По словам Марфы Оковны, заставившей меня выучить эту тарабарщину, любая ошибка отсрочит мое путешествие до следующего дня. Вставать же снова в такую рань и бродить по мокрой, росистой траве я не хотел.

Так что мне пришлось играть по предложенным правилам. Сонливость и странность действий как бы раздваивали мое сознание. Нелепость ситуации, когда взрослый и относительно образованный человек играет в какие-то колдовские игры, совмещалась с ощутимым присутствием чего-то явно потустороннего, вселяющего необъяснимую тревогу.

По инструкции идти нужно было, не останавливаясь и не оглядываясь, причем не только по мосту, но и дальше, до поляны с каким-то старичком. Я в очередной раз скорбно вздохнул и, произнеся первое слово заклинания, вступил на хлипкое сооружение, закачавшееся под моей тяжестью.

Пройдя половину моста, пошел увереннее. Было похоже, что на этот раз он еще не развалится. Не торопясь и не оборачиваясь, чему, кстати, помогали дурацкие заклинания, я перешел мост. Доски настила немного не доходили до противоположного берега. Я спрыгнул на песчаный пляж, чтобы не промочить ноги, и двинулся вперед по едва видимой тропинке.

На следующем этапе у меня должна была состояться встреча с неким таинственным старичком. Он должен был сидеть на какой-то поляне. С ним мне предписывалось завести вежливый разговор и попытаться расположить его к себе. Если он что-нибудь попросит, дать не скупясь. Теоретически, по мнению Марфы Оковны, он захочет денег.

Она ими меня наделила. Я совсем не разбираюсь в нумизматике, но то, что это очень старые деньги, догадаться было несложно. Я таких еще никогда не видел: овальные серебряные монетки, на одной стороне которых был отчеканен всадник, на другой – цветок в виде стилизованной розы.

Хозяйка несколько раз подчеркивала, что покровительство старичка очень важно, и чтобы попасть «туда», и чтобы вернуться «сюда». Причем если с «сюда» было более или менее ясно, то что меня ожидает «там», я так и не узнал. Похоже, она и сама этого толком не знала. Из ее слов можно было почерпнуть только тактику поведения, все остальное я должен был выяснить самостоятельно, сориентировавшись на месте, после чего действовать сообразно обстоятельствам.

Я, кстати, так и не присутствовал на вторичном явлении черного ворона народу, и его «резюме» узнал через хозяйку. Этот пернатый приятель загрузил информацией и мистическими действиями весь вчерашний вечер.

Кроме заучивания мистических слов, вчера мне еще пришлось топить баню, три раза париться и три раза студиться в реке. Хозяйка в «помывке» не участвовала. Она трудилась в прямом смысле в поте лица, обихаживая баню. Каждый раз, когда я после омовения в реке возвращался в парную, там был другой аромат. Вся процедура мытья была строго регламентирована, до самых мелочей: сколько минут мне находиться в парной, сколько в реке, с какой ноги начинать движение. После такой психологической подготовки нарушать «регламент» действа я не решался и, как было предписано, не глядя по сторонам, брел по мокрой росистой траве прочь от реки. Что-то на этом берегу было отличным от того, оставленного мною. На этой стороне было значительно прохладнее, чем на той.

Солнце только взошло и до конца не рассеяло предрассветный утренний сумрак. Вскоре я взобрался на косогор и подошел к опушке старого неухоженного леса. Продравшись через плотный колючий кустарник, я оказался под кронами огромных деревьев, закрывающих небо. Тропинка, едва обозначенная в начале пути, исчезла, и я пошел вдоль опушки разыскивать ее. Понемногу светлело. Наконец я разглядел ее, почти неразличимую, в буйном разнотравье.

Идти по проторенной дорожке было комфортнее, чем по бездорожью. Я сориентировался по солнцу и двинулся в юго-западном направлении. Мне нужно было четко представлять азимут движения, чтобы не возникло проблем при возвращении. Марфа Оковна не оговаривала расстояние до полянки со старичком, но мне казалось, что он должен был находиться поблизости от реки. Однако полянок я уже прошел предостаточно, но никаких старичков там не было. Тяжеленный рюкзак давил лямками плечи, и гулять с ним просто так мне не очень хотелось.

Меня всегда раздражает бесцельное времяпровождение вроде прогулок. У любого действия должна быть цель, это примиряет со многими неудобствами.

Наконец, я такую цель нашел, начав собирать грибы. Белые попадались прямо у тропинки, и я увлекся. Сбор грибов – затягивающее и азартное занятие. Теперь я имел вполне конкретную цель. Старик и тяжелый рюкзак отошли на второй план, и, когда в нескольких шагах от меня прозвучал надтреснутый тенорок, я вздрогнул и удивленно взглянул на сидящего на заросшем мхом пне колоритного дедка.

Только увидев старика, я вспомнил, зачем я здесь. Дед выглядел сногсшибательно, таких особей я еще не встречал. Он напоминал не то колхозника времен коллективизации, не то статиста из оперы «Иван Сусанин». На старичке была совершенно ветхая рубаха до колен, вся в заплатах, коротенькие штаны системы «портки», абсолютно не по летнему сезону, теплая войлочная островерхая шляпа, напоминающая кулек, и, самое умилительное, настоящие лапти с онучами.

От такого зрелища я чуть не рассмеялся.

– Здравствуй, дедушка, мой свет, вам от Оковны привет, – срифмовал я приветствие в старорусском стиле.

Дед приветствие пропустил мимо ушей и строго спросил:

– Куда путь держишь, барин?

Обращение «барин» меня немного удивило, однако я не стал цепляться к старику и почтительно ответил, отвешивая поклон:

– К вам, с просьбой.

– Это что у тебя за срам? – перебил он меня, указывая пальцем на полиэтиленовый пакет, в который я собирал грибы.

Я сам с интересом посмотрел на пакет. На нем была изображена красотка, рекламирующая колготки. Мы уже так привыкли к голым девам в рекламе и на газетных разворотах, что перестали обращать на них внимание.

– Реклама, – неопределенно ответил я, не намереваясь вступать в детальные объяснения..

– Подай! – повелительно приказал старик и протянул сухонькую коричневую руку к пакету.

Я подал. Дед безжалостно вытряхнул из пакета грибы, разгладил его и начал любоваться полуголой моделью. Девка и вправду была отменная. Пока старик осматривал и обнюхивал красотку, я успел присмотреться к нему. Был он маленький, щупленький, но с густой клочковатой нечесаной бородой, до глаз закрывавшей лицо. Из-под нее виднелся только нос картошкой, почему-то морщинистый, и выцветшие, белесые глазки, наглые и цепкие. В старике было что-то от врубелевского лешего.

Насладившись лицезрением женских прелестей, он свернул пакет трубочкой и опустил в мешок, который достал из-за пня.

– Мне пригодится, – объявил он.

Я кивнул. Старик с простоватой улыбкой взглянул на меня в упор. Выглядел он божьим одуванчиком, однако холодные, настороженные глаза не вписывались в благостный образ.

– Деньги давай, – неожиданно, без преамбулы, потребовал он.

Предупрежденный, я не удивился и вытащил заранее приготовленную горсть современных монет. Старик протянул руку, и я ссыпал их ему в ладонь.

Может быть, это и мелкое жульничество, но я решил попробовать впарить деду вместо нумизматических редкостей российскую мелочь. Он с интересом рассмотрел монетки, ничего не сказал и спрятал за пазуху.

– Табачок есть? – опять без рассусоливаний спросил дед.

Я вытащил из кармана початую пачку «Золотой Явы» и дал ему сигарету.

– Табачок? – удивился старик, с интересом рассматривая ее.

Я достал вторую сигарету, показал, каким концом она берется в рот и, щелкнув зажигалкой, прикурил. От вспыхнувшего огонька старик шарахнулся, но тут же, как только зажигалка погасла, потребовал подарок. Я показал, где нажимать клавишу, и отдал огниво ему в руки. Дед долго не решался ее зажечь, придирчиво рассматривал и шептал что-то вроде заклинаний. Видимо, не усмотрев никакой опасности, несколько раз зажег огонек. Каждый раз это приводило его в буйный восторг, и он принимался издавать какие-то булькающие звуки. Наконец, запах дыма отвлек его, и он, присмотревшись ко мне, довольно ловко зажег сигарету, а зажигалку отправил к себе за пазуху. Я не стал протестовать, тем более что у меня их с собой была целая упаковка, взятая на случай мелких презентов селянам.

Сигарета деду не понравилась. Он, недовольно ворча, выкурил ее в несколько затяжек и пренебрежительно отбросил окурок. После этого с гордым видом вытащил из-за пазухи пеньковую почерневшую трубочку и кисет с какими-то корешками.

Большей пакости, чем его самосад, трудно себе представить, но старому хрену едкая вонь доставила большое удовольствие. Щурясь и ухмыляясь, он выпускал в мою сторону клубы ядовитого дыма, демонстрируя, каким должен быть качественный табак.

Я же с интересом рассматривал его одежду. Уже упомянутая латаная рубаха была пошита из льняной холстины. Ткань эта очень напоминает мешковину, только что нити были чуть тоньше и набиты плотнее. Качество пошива тоже было не самое высокое. Не знаю, сам ли он портняжил или у них в деревне был специальный умелец-оригинал, но все было сварганено криво-косо, через край и неровными стежками.

Кончив курить, старик опять заставил меня вздрогнуть внезапным вопросом:

– Водка есть?

Понятное дело, водка у меня была. Куда же в России денешься без водки?

– Есть, – так же кратко, как дед, ответил я и вытащил из бокового кармана рюкзака бутылку темного происхождения, купленную в приснопамятном «сельпо».

Бутылка старика заинтересовала почти так же, как зажигалка. Он прямо-таки вырвал ее у меня из рук и начал придирчиво рассматривать.

Водка называлась «Столичная». На этикетке, если кто помнит, изображена какая-то высотка. Однако картинка его внимания не привлекла, деда заинтриговала пробка эпохи победившего социализма. Была она сделана из фольги без хвостика. Развитой социализм на хвостиках экономил, чем создавал большие неудобства жителям страны, и, в конце концов, на этом прогорел.

Как откупорить бутылку, старик не догадался и, вернув мне емкость, приказал:

– Открой!

Я срезал ножом регрессивную пробку. Простота операции потрясла дремучего соотечественника. Он отобрал у меня и пробку, и бутылку. Первую он отложил для изучения за пазуху, а вторую тут же употребил прямо из горла. Причем, не сделав даже попытки поделиться напитком со мной. Это было совсем уже не по-русски.

Продукт деду очень понравился, он подержал пустую бутылку над языком, ловя последние капли, облизал горлышко и, с сожалением убедившись, что она пуста, притырил ее в мешок.

Я молча ждал, чем все это кончится, и что еще придумает стребовать с меня старикан. После бутылки из горла, причем без закуски, его должно потянуть на общение.

– Ладно, иди, – опять взял быка за рога дед, – назад пойдешь, золотеньких денежек принеси.

– Ага, – обрадовался я запросу, – как только, так сразу.

Докончить с темпераментом начатую фразу я не успел.

Старик исчез.

Не знаю, какое впечатление производит на публику Давид Копперфилд, исчезая со сцены, думаю, не меньшее, чем дедок произвел на меня. Сработал эффект внезапности. Чего-чего, но фокуса я от него не ждал. Я начал оглядываться по сторонам. Осмотрел пень, на котором сидел лесовик. Обошел полянку. Я был совершенно один с повелением идти «туда, не знаю куда».

Меня начала злить афера, в которую я вляпался. Раздражать собственная дурость и легкомыслие. Тяжелый рюкзак. Голодный желудок. Последний, как оказалось, больше всего. Я только теперь обратил внимание на время. Было ни много, ни мало пятнадцать минут двенадцатого. От Оковны я вышел в начале четвертого, и во рту у меня не было ни макового зерна. Я пошерудил в рюкзаке, просмотрел провиант, собранный мне в дорогу хозяйкой, и остановился на пироге с капустой и банке пива. Я откусил от пирога и запил пивком.

– Ишь, сам пьет, а мне не дает! – раздался со стороны пня знакомый голос.

Старик опять сидел на своем старом месте и алчно принюхивался к пиву.

– Дай! – потребовал он, не балуя меня разнообразием своих желаний.

Я со вздохом отдал ему банку, она была первая, последняя и единственная. Дед высосал все до капли и спрятал тару в мешок.

– Куда мне идти, дедушка? – торопливо спросил я, опасаясь, что он снова исчезнет.

– Туда! – махнул рукой старик.

Я машинально повернулся в указываемую сторону, не забыв скосить глаз и на таинственного деда. Хотите – верьте, хотите – нет, но старик растаял в воздухе.

Никакой иллюзионистской техники в глухом лесу не было, я был в здравом уме и твердой памяти, так что отказываться верить собственным глазам больше не мог.

Оставалось порадоваться тому, что судьба втянула меня в очень романтическое приключение с совершенно непрогнозируемым концом.

Глава шестая

Похоже, от всех странностей происходящего у меня слегка сдвинулась крыша. Я прислушивался к своим ощущениям и не мог в них разобраться. С одной стороны, мне было обидно, что меня используют, не посвящая в правила игры, с другой – меня начал подгонять азарт первооткрывателя. Предложи мне кто-нибудь сейчас прервать приключение, я бы категорически отказался. Если карты уже легли на стол – нужно играть. По идее, у меня должен был случиться шок, как при всякой перестройке сознания. Все происшедшее должно было сделать меня идеалистом, заставить поверить в существование потусторонних сил. Однако ничего подобного со мной не происходило. Я ощущал любопытство, интерес, но не страх перед этими неведомым знанием. Тем более, что все окружающее и происходящее, даже исчезновение дедка, было совершенно буднично и реально. Никакого ощущения, что я нахожусь «в зазеркалье».

В конце концов, в обычном компьютере виртуальности больше, чем в десятке общающихся с человеком лосей. Не было и ощущения опасности. Тем более что стоял обычный жаркий летний день, злые комары, и мне предстояла дорога, неизвестно насколько дальняя. На краю поляны я нашел густую тень, намазался средством от комаров, улегся на зеленую травку и попытался съесть пирог с капустой. Марфа Оковна тут немного перемудрила. Я уже упоминал, что самым большим дефицитом в ее хозяйстве была пшеница и, соответственно, мука. Она же ради меня пошла на неоправданную жертву, соорудив из муки своего помола этот самый пирог. Съесть его, конечно, было можно, но домашняя ветчина меня порадовала бы значительно больше. В конце концов, я пошел на компромисс: капустную начинку съел с ветчиной, а «крупнозернистое» тесто покрошил птичкам. Оно было не для зубов, почищенных пастой «Блендамет».

Сытый желудок и летняя дрема настроили меня на философский лад, и я начал размышлять о человеческом равнодушии и инертности. Кого из широкой публики интересует, к примеру, лунный грунт или фотографии Марса? Да прилети к нам инопланетяне с официальной миссией, ну и что? Народ посмотрит по телевизору трехминутный сюжет, поахают, обсуждая события, бабульки в подъезде, перепутав, кто к кому прилетел, и через неделю все забудется. В лучшем случае, пара прохиндеев организуют малочисленные народные движения за или против присутствия на нашей планете «чужезвездников» и поведут за собой на митинги ищущих общения и родства душ неполноценных подростков.

Я думал о том, что в конце нашего века удивить и заинтересовать людей почти невозможно. Как бы необычна ни была действительность, художественный вымысел, которым нас пичкает кино и телевиденье, будет ярче и круче. В конце концов, лесной дедок исчез на глазах одного зрителя, а у того же Копперфилда исчезла статуя Свободы на глазах у десятков тысяч. Так что я, по собственному мнению, могу считать себя совершенно подготовленным к любой «виртуальности».

С тем я и заснул, добирая утренний недосып.

Проснулся я от писка комаров, начавших преодолевать химический барьер защитной мази. Солнце заметно сдвинулось на запад, но было все таким же палящим, как и все предшествующие дни. Я закурил и решил послушать новости. В моем необъятном рюкзаке был аудиоплеер с двумя радиодиапазонами. FM здесь ловиться не должен, а на средних волнах что-нибудь попадется. Увы, факир оказался не пьяным, а невменяемым. Сколько я ни гонял настройку, ни одного звука ко мне из эфира не пробилось. В теории такого быть не могло, но на практике бывает все, вплоть до поломки японского плеера. Был, конечно, вариант, что я уже не в своей реальности, но мне не хотелось его пока рассматривать. На этом послеобеденное отдохновение кончилось, и осталось одно – двигаться вперед.

На азимуте, указанном стариком, я обнаружил заросшую жесткой травой тропинку. Как часто ею пользуются люди, я не знал. Мой опыт лесной жизни ограничивался редкими походами за грибами в людные подмосковные леса.

Вероятно, внутренняя тревога, как я ни старался ее успокоить, у меня все-таки присутствовала, и я вглядывался в обочины, надеясь увидеть обычный бытовой мусор: сигаретную пачку, пустую бутылку, полиэтиленовый пакет. Пока ничего похожего мне не попадалось. И вообще не попалось ничего, как будто здесь не ступала нога современника.

К вечеру я прошел довольно много, учитывая характер местности. Ноги с непривычки гудели, плечи натерло лямками рюкзака. Пора было устраиваться на ночевку, но долго не попадалось подходящее место. Наконец, я добрел до тихой маленькой речушки с чистой водой. Ничего лучшего нельзя было пожелать. Я облюбовал сухое место под огромной елью. Приготовил себе постель, выкупался и разогрел на спиртовке ужин. Все было чудесно. Я лег на упругий наст из еловых иголок и погрузился в сон.

Проснулся на рассвете от оглушительного птичьего гомона. С полчаса я сопротивлялся лихорадке деятельности, пытаясь доспать самые сладкие утренние минуты. Было прохладно, и густая седая роса покрыла растения. Идти по мокрой траве мне не хотелось, и я, не торопясь, занялся своим туалетом, завтраком и ревизией запасов пищи. По расчету, еды, без экономии, мне должно было хватить дней на пять-шесть. Из этого я и строил планы похода. Поворачивать назад, если, конечно, ничего не случится и не встретится жилье, я решил тогда, когда съем половину припасов.

Когда немного подсохло, я тронулся в путь. Вокруг был все тот же бесконечный лес и незамусоренная тропинка с жесткой травой. Кое-где она была завалена упавшими деревьями, и свежими, и уже успевшими обрасти мхом. Я внимательно осматривал замшелые стволы, рассчитывая найти следы прошедших здесь людей. Однако все было первозданно чисто. Иногда у меня даже появлялось чувство, что я совсем остался один на земле. Ни самолета в небе, ни гуденья трактора или машины, один бесконечный, пустой лес.

Приемник, как и вчера, ничего не ловил. Мне удалось проверить его исправность во время далекой грозы. Он добросовестно трещал при разрядах молний, но упорно не хотел найти хоть один радиосигнал.

Как и вчера, в самое жаркое время дня я устроил себе «сиесту». После давешней речки мне не встретилось ни одного водоема, а воды у меня было совсем немного.

Поэтому, когда часам к шести я вышел на берег довольно широкой реки, я обрадовался. Вода – всегда жизнь, и в прямом, и переносном смысле. Если в этой местности есть люди, то искать их следует на берегу. Устраивать ночевку было рано, переправляться не на чем. Перебираться вплавь мне не хотелось из опасения подмочить припасы – потому я двинулся вниз по течению.

Идти без тропинки, даже почти условной, было неудобно. Приходилось постоянно обходить заболоченные места, прыгать по кочкам и путаться в высокой траве и кустарнике. Места здесь были явно необжитые. Мне все уже порядком прискучило, когда я неожиданно обнаружил «след человека» на этой земле. В воде у самого берега лежал полузатонувший «убогий челн». Как назвать по-другому странную лодчонку, неизвестно когда сделанную и брошенную за ненадобностью, я не придумал. Таких лодок я отродясь не видел, разве в каком-то историческом музее. Из того немногого, что от нее осталось, можно было уразуметь, что ее вырубили из цельного ствола дерева, а внутри выжгли. Я спустился к воде и выволок ее на берег. Умелец, создававший эту пирогу, ничего не знал о киле, плавать на таком суденышке смог бы разве что спортсмен-байдарочник.

Оставив в покое исторический экспонат, я пошел дальше, надеясь на новые, более перспективные встречи. Однако до вечера мне больше ничего примечательного не встретилось.

Ночь я скоротал в спальном мешке на лугу. Мои «биологические часы» перестроились с городского режима на даже не знаю какой – старозаветный сельский. Я без всякого напряга вставал с солнышком и не тянулся первым делом к сигаретной пачке. На этой реке я впервые в жизни пожалел, что не рыбак, – так смачно и часто в реке плескалась рыба. Экономя сухое топливо, я набрал на берегу сушняка и разжег костер. Спешить мне было некуда, и я, кроме горячего завтрака, согрел лишний котелок воды, чтобы комфортабельно помыться и побриться.