355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Шхиян » Прыжок в прошлое » Текст книги (страница 17)
Прыжок в прошлое
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:06

Текст книги "Прыжок в прошлое"


Автор книги: Сергей Шхиян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Помещение осветили несколько факелов. В амбар вошли четверо стражников и направились прямо ко мне. Двое остались у входа, а двое других грубо схватили меня за руки. Я испугался, что они сейчас возьмутся за замок и обнаружат, что он не заперт. Однако они не собирались снимать с меня обруч, а отомкнули цепь от скобы костыля, вбитого в стену.

Меня потащили наружу, только теперь на голове не было мешка, и я мог смотреть себе под ноги. Я опять оказался в доме, в той же самой большой комнате, в которой я был пленен.

Теперь она освещалась двойным количеством факелов и после темного амбара показалась очень светлой. За длинным столом на скамьях сидели люди, одетые в серые островерхие балахоны, скрывающие лица. Запахло средневековьем и инквизицией.

Один только упитанный «племянник Вия» сидел все в том же платье и в той же позе, что и прежде, во главе стола. Единственным новшеством в его туалете была надетая на голову черная корона.

Распятие, проколотое кинжалом, подняли на стену и осветили двумя факелами.

Из раны в деревянной груди сочилось что-то темное, по-видимому, имитирующее кровь. Стол был сервирован в весьма мрачном, загробном духе. Перед членами собрания стояли серебряные тарелки и подносы в виде гробов разного калибра, а кубки и чаши заменяли черепа. Все это выглядело пошло, глупо, с претензией на чернушную романтику. Ребята оттягивались по полной программе.

…Меня подтащили к стене, и поясную цепь привязали к кольцу под оскаленной головой вепря. Видимо, провинциальный режиссер видел в этом какую-то мистическую аналогию.

Я представил на своем месте какого-нибудь суеверного аборигена. Если бы он не умер на месте от ужаса, то потом всю оставшуюся жизнь считал бы, что побывал на пиру у дьявола.

Надо сказать, что мне и самому было не до веселья. Рядом со мной оказался прикован еще один человек – монах с худым аскетичным лицом.

Он стоял на коленях и молился, отвешивая земные поклоны. За гулом голосов, я сначала не расслышал слов молитвы, но постепенно сумел разобрать, что чернец молил Господа спасти заблудшие души присутствующих.

Я не был преисполнен такого христианского всепрощения и примерялся к облюбованной сабельке, висевшей всего в трех шагах от меня. Пока реальная опасность мне не грозила, я решил не предпринимать никаких действий, оставив на своей стороне фактор неожиданности.

Адреналина в моей крови было предостаточно, и главное было не упустить нужное мгновение.

Пока на нас никто не обращал внимания. Отошли даже стражники с бердышами. Монах продолжал молиться, я – наблюдать за развитием событий.

Между тем председательствующий поднял лицо и красивым, хорошо поставленным голосом приказал:

– Введите челобитчиков.

Меня удивил его звуковой диапазон. Днем он говорил высоким тенором, вечером – драматическим баритоном. Ночью от него, по-видимому, следовало ожидать шаляпинского баса…

В зал на коленях вползли несколько человек с опущенными головами. В одном из них я узнал старого знакомого: небезызвестного доктора Винера. Теперь стало понятно, откуда дует ветер.

Одеты «челобитчики» были в холщовые рясы, вроде монашеских, и все время символично посыпали головы пеплом.

– Реки, раб! – приказал председательствующий. Первым выполз вперед какой-то мужик с длинными волосами и всклоченной бородой.

Он начал жаловаться, как я догадался, на моего товарища по несчастью – монаха. Суть его жалобы я не улавливал. Кудлатый говорил на каком-то архаичном языке с вкраплениями старославянских и латинских слов.

Мой сосед тут же начал молиться за спасение его заблудшей души.

В конце концов, я начал догадываться, что челобитчик обвиняет монаха в идейном противоборстве собравшейся компании. Племянник Вия слушал весь этот бред совершенно индифферентно, а двенадцать его сотрапезников (я успел их пересчитать) начали волноваться и перебрасываться тихими репликами. Когда доносчик закончил, воцарилось долгое молчание. Все балахонщики повернулись к председателю, ожидая его веского слова.

– Жертва! – пророкотал теперь уже басом толстяк.

– Жертва! – повторили за ним по очередности члены собрания.

Мне понравилось их сплоченность вокруг лидера. Никаких фракционных шатаний.

– Реки, раб! – снова приказал племянник Вия баритоном.

Вперед выполз мой немец. Я догадался, что теперь будут судить меня.

– Бью тебе челом Великий Магистр и бью челом на обидчика и татя! – заверещал Винер.

Звание толстяка меня заинтересовало. Не тот ли это «Маистр» о котором толковали разбойники? Если все они из одной компании, то становилась ясна моя роль в давешнем событии и участие немца в этом действе.

К моему удивлению, лекарь совсем чисто говорил по-русски, и только интонации выдавали в нем иностранца.

– Суть реки, раб! – прервал его председатель.

– Кознями своими лишил сей тать жертвы господина нашего, Великого Повелителя Тьмы! Подлостью своею он охулил раба вашего верного и лишил корма и славы.

Это речение я понял вполне «чисто конкретно». Шарлатан жаловался, что я не дал ему загубить невинную дунину душу во славу дьявола и лишил его гонорара. Однако на этом обвинения в мой адрес не кончились. Следующим челобитчиком оказался приказчик из «Галантереи», в которой я покупал Але подарки. У него были причины жаловаться на меня за рукоприкладство, но он предпочел уголовному духовный донос и обвинил меня в хуле на идеалы, о которых я не имел ни малейшего представления.

Суд, судя по всему, был если не правый, то скорый, вроде «тройки» сталинских времен. Доносчик бездоказательно обвинял, и ему верили без вопросов.

Ничего необычного в этом не было. Меня удивляло другое: почему толстяка называли «Великим Магистром». Весь антураж сборища был подчеркнуто русским, без элементов «варваризма», то бишь европейского влияния. Единственным «импортным» предметом из всего, что я видел, оказалась облюбованная мною сабля. И то она была явно не европейского, а восточного происхождения. Сколько я помнил, магистрами назывались главы религиозных западноевропейских орденов, и как это соотносилось с отечественным сатанизмом, мне было непонятно.

Когда Магистр отпустил приказчика, повторилась сцена предыдущего суда.

Разница была только в том, что моя судьба не вызвала интереса у двенадцати «апостолов», и они во время обвинений в мой адрес, не слушая истцов, переговаривались между собой.

Приговор, правда, от этого не поменялся и оказался так же краток и непонятен. После председателя все члены произнесли слово: «Жертва».

На этом торжественная часть была закончена, и поступило предложение помолиться. Все присутствующие, включая толстяка, встали со своих мест и опустились на колени то ли лицом к дверям, то ли спиной к перевернутому распятию.

Когда все, включая стражников, встали на колени, раздался звук бубенчиков, и мои знакомые карлики, сменившие свои шутовские тряпки на стандартные балахоны, ввели в помещение самого обыкновенного козла. Раздалось дружное песнопение, и все молящиеся начали отвешивать поклоны мирно стоящему животному.

Козел никак не реагировал на происходящее. Он был крупнее обычных особей своей породы, откормлен и ухожен. Его рога оказались вызолочены и украшены разноцветными лентами.

На нас с монахом никто не обращал внимания. Стараясь не звякать цепью, я осторожно снял свой пояс смирения и бочком, по стеночке двинулся к месту, где находилась заветная сабелька. Она просто висела на костыле, вбитом в стену, на перевязи ножен. Изменив первоначальному плану взять лишь один клинок, я снял оружие вместе с ножнами и так же тихо вернулся на место. Похоже, что поглощенные своим нелепым ритуалом молящиеся не заметили моих рискованных манипуляций. Я попробовал, легко ли клинок выходит из ножен, и спрятал оружие под халат. Слишком опасно было вешать саблю на перевязь: для этого мне бы пришлось скинуть свою парчовую хламиду, – поэтому я просто засунул ножны за брючный ремень. После этого вернуть на место обруч оказалось довольно трудно. Втянув, насколько возможно, живот, я все-таки свел вместе железные концы и закрепил их замочной дужкой. Внешне все выглядело в точности, как прежде, но теперь сабля больно врезалась в бок, а обруч – в поясницу.

Монах, казалось, не обращал на мои действия никакого внимания, он по-прежнему истово молился и осенял крестным знамением заблудших и отступивших от заповедей Всевышнего.

– Эй, батюшка, – окликнул я его, – тебе помочь освободиться?

Чернец посмотрел на меня сияющими восторгом огненными глазами и перекрестил.

– Пусть кровь невинных агнцев очистит грешные души! – сообщил он мне.

«Ну, это дело на любителя», – подумал я и оставил мученика в покое.

Гуманизм гуманизмом, а возиться с его оковами на глазах у толпы сумасшедших фанатов мне не очень хотелось.

Козлиные фэны продолжали горланить песни, а факелы, которые никто не менял, догорали. Наступал момент «икс», я приготовился снять свой обруч и по-английски, без прощания, покинуть почтенное собрание, но тут новое происшествие спутало мои планы.

Из сеней раздалось женское пение, и медленно, парами в горницу вступили представительницы слабого пола.

Их было столько же, сколько и балахонных гостей, то есть двенадцать. Одеты они были в рубахи выше колен – неприлично короткие для своего времени. Обходя козла с двух сторон, женщины выстроились вокруг него двумя полукружьями и встали на колени.

У дверей теперь собралось слишком много народа, чтобы можно было незаметно выйти даже в наступившей полутьме.

Песнопения теперь уже смешанного хора продолжались еще минут десять.

Наконец догорел последний факел, и где-то часы начали бить полночь. С последним ударом раздался петушиный крик, и в комнату вошли слуги с горящими факелами.

Пение смолкло. Молящиеся встали с колен и уселись за стол, с одной стороны – мужчины, с другой – женщины. Дамы сидели ко мне спиной, и я не мог видеть их прекрасных ликов.

Лица мужчин, как я уже говорил, были скрыты капюшонами.

Слуги разлили в чаши-черепа какое-то хмельное пойло, и, по знаку председателя, компания осушила их. После этого началась обжираловка. Особенно неприятно было наблюдать за этой чавкающей, гомонящей кодлой на голодный желудок.

Ни еды, ни вина хозяин не жалел. Слуги сновали с переменами блюд и винными кувшинами, гости все больше раскрепощались и начинали вести себя уж совсем непотребно. Около часа продолжалась эта оргия чревоугодия, пока хозяин не дал знак убирать со стола.

Пока одни слуги уносили объедки и «гробовую» посуду, другие втащили в комнату какое-то странное приспособление совершенно непонятного назначения.

Оно отдаленно напоминало физкультурного «козла» для опорного прыжка, только с какими-то стременами и загогулинами. Сооружение установили перед живым козлом, и гости опять затянули песню. Потом они вышли из-за стола и начали ходить вокруг рогатого кумира хороводом. Единственным, кто остался сидеть и не участвовал в примитивном танце, был толстяк-магистр. Казалось, что он задремал на своем командном месте.

Мне вся это самодеятельность осточертела до тошноты. В принципе, я был не против поглазеть на фольклорные действа, – но только не будучи прикованным к стене, не с занемевшей поясницей, и не на голодный желудок.

Я, видимо, пропустил момент, когда шеф отдал приказ. Внезапно пение и танцы прекратились, и пары разбились на две команды по половому признаку.

Двое слуг подошли к женской группе и взяли первую в цепочке даму под руки. Они подвели ее к таинственному предмету и, приподняв, раскорячили на «козле», разведя ей ноги стременами. После этого прибежали карлик и карлица и с криком и визгом стащили с женщины рубашку, выдернув шнурок, скрепляющий наряд на спине.

Теперь мне было ясно, для чего предназначалось странное сооружение.

Я отнюдь не пуританин и ничего не имею против лицезрения красивой женской плоти, но распяленная голая баба была просто отвратительна.

Между тем мужская команда выстроилась в очередь, и началось мерзкое ритуальное соитие. Для этой цели у мужчин оказались предусмотрены прорези в балахонах, и они остались анонимны.

«Жриц» меняли после каждого цикличного прохода мужчин.

Я после второго круга даже смотреть перестал в том направлении. То, что происходило на моих глазах, скорее всего было посвящением в ведьмы и ничего общего не имело с обычным сексом.

Мой монах совсем зашелся в молитве. Я, заметив, что цепь, которой он был опутан, просто намотана на железный костыль, опять предложил помочь ему освободиться, но он, как и в прошлый раз, отказался.

Наконец последняя женщина получила посвящение, и присутствующие вновь уселись за стол. Дамы так и остались обнаженными.

Опять, по команде председателя, хор завел торжественную песнь, а слуги подняли на руки козла и взгромоздили на стол. Животное, видимо, привыкло к такому обращению и никак не протестовало.

Между тем песня делалась все торжественней, и я бы даже сказал, суровее.

У меня побежали мурашки по коже, хотя я не понимал ни слова в протяжном ритмичном речитативе. Особенно страшно звучали мужские голоса. Когда хор достиг пика эмоционального напряжения, его заглушил мощный голос председателя:

– Жертвы! – потребовал он.

– Жертвы! – потребовал хор, сумрачно и грозно.

Все почтенное собрание повернулось в нашу сторону. Мне стало очень не по себе. Жертвой я себя не представлял ни в каком виде. Что лукавить, сердце забилось учащенно. Адреналина выработалось столько, что я мог сокрушить любую темную орду, – если только она сама не сокрушит меня раньше.

Мой сосед монах запел какой-то псалом и начал осенять сатанистов и ведьм крестными знамениями. Я взялся на пояс, чтобы успеть освободиться и попытаться оказать сопротивление. Ничего патетического в голову не шло, была небольшая растерянность и недовольство собой за медлительность и нерешительность.

Нужно было все-таки попробовать прорваться к выходу, когда потухли почти все факелы…

В это время шестеро стражников направились в нашу сторону. Судили нас по очереди, и монах был первым, но как эти уроды вершат свои жертвоприношения, я не представлял.

Я отошел от монаха, сколько позволяла цепь, чтобы у меня был резерв времени хотя бы в пару секунд, за которые нужно было успеть снять обруч, сбросить халат и обнажить оружие. Что будет дальше, я не хотел даже загадывать. Представлять, как мне в спину бросают бердыш, в такой напряженный момент не стоило. Страх лишает инициативы, делает человека покорным и превращает в жертву.

В это время стражники подошли к монаху и подняли его на руки. Цепь, намотанная на костыль в стене, сорвалась и теперь со звоном тащилась за процессией по полу. Понесли чернеца не сразу к Великому Магистру, а вокруг зала, останавливаясь у каждой звериной головы. Хор одетых мальчиков и голых девочек продолжал свои ритуальные песнопения.

После обхода всех лесных покровителей бедного малого поднесли к началу стола, где сидел толстяк. Два стражника спустили канат, пропущенный через потолочный блок. Щиколотки монаха просунули в петлю и под скандирование: «Жертву!», «Жертву!», медленно подтянули к потолку. Ряса бедняги задралась и обнажила худые ноги и съежившееся причинное место. Бабы завизжали, начали сдирать с монаха одежду и полосовать ногтями тело. Через минуту монах голым висел над столом, извиваясь от боли.

Он еще пробовал петь псалом, но, когда одна особенно ретивая ведьма вцепилась ему в мошонку и начала ее отрывать, не выдержал боли и тоскливо, протяжно закричал. Мужчины в это время, мешая обезумевшим бабам, подставили монаху под голову деревянный сосуд в виде долбленого гроба и расставили вокруг него черепа-чаши.

Что собираются дальше делать с бедным чернецом, несложно было догадаться. Все внимание присутствующих было сосредоточено на жертве, и я наконец решился отстегнуть свой пояс. Тело покрылось липким, противным потом, сердце бухало у самого горла. Смотреть на то, что собрались делать дальше эти мракобесы, я не мог. Одно дело – трупы в анатомическом театре, и совсем другое – живой, страдающий человек…

Стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь к себе внимания, я снял с себя халат и остался в джинсах и футболке. Потом вытащил из-за пояса саблю и медленно обнажил клинок. Я вполне отчетливо понимал, что реальность – не американский боевик, где шансы есть только у хороших парней. У меня их практически не было. Пока я пробьюсь к дверям, меня десять раз успеют заколоть или изрубить в капусту.

Чтобы сориентироваться, пришлось все-таки взглянуть на страшное действо, происходящее в десяти шагах от меня. Монаху уже перерезали горло, и теперь Bинер, как анатом, вскрывал ему грудную клетку. Тело убитого все еще конвульсивно дергалось. На меня никто не обращал внимания. Я пошел к дверям, по пути туша факелы. Они крепились в скобах, под которыми стояли керамические сосуды, наполненные водой, – в них капала горящая смола. Я вытаскивал факелы и гасил их в воде. Сборище было так увлечено кровавой оргией, что никто даже не обернулся. Меня теперь беспокоили два привратника, не оставившие свой пост и наблюдавшие за происходящим от дверей. Стычка с ними неминуемо задержит меня, и остальные стражники успеют напасть с тыла.

…Винер в этот момент располосовал грудь монаха и вырезал кровавый ком сердца. Он поднял его над головой и, раболепно съежившись, положил перед Великим Магистром. Я уже подобрался к дверям. Стражники напряженно всматривались в происходящее, боясь пропустить кульминацию…

И тут я с отчаяньем обнаружил, что пути к отступлению нет. Все сени были забиты челядью, не допущенной в зал и наблюдающей за происходящим через двери. Мне пришлось быстро отступить. Непривычная одежда сделала меня в их глазах как бы участником ритуала. Никто не удивился моему появлению. Я пошел по другой стороне зала, продолжая тушить факелы. Оставалось надеяться, что рядовые участники не знают досконально «протокола» и воспримут мои действия как его часть.

Я старался вести себя так же, как это делали служители. Зал, моими стараниями, погружался во тьму. Основные участники этого пока не замечали.

Зрители смотрели на хорошо освещенный «подиум» и не выражали протеста.

Великий Магистр встал и, не оглядываясь, привычным движением протянул руку и вырвал кинжал, торчащий в перевернутом распятии.

«Жертву!» – взвыло собрание, и Великий Магистр, проткнув сердце монаха, поднял его над головой. Все присутствующие взвыли и начали хватать со стола чаши-черепа и, отталкивая друг друга, черпать кровь из жертвенного сосуда. Началась сутолока. Я беспрепятственно прошел по стеночке за кресло председателя и потушил оба оставшихся факела. Наступила полная темнота.

По-моему, только в этот момент до сатанистов дошло, что происходит нечто не запланированное. Крики смолкли, и послышался удивленный ропот.

– Свет! – пророкотал председатель, не забывающий о своих вокальных талантах.

Сразу в нескольких местах послышались удары металлом о камень и полетели искры от кремней. Время мое стремительно истекало. С огнивом предки управлялись довольно ловко…

В это критический момент я совершил первое в своей жизни преступление против личности. Думать уже было некогда, и я ткнул саблей в то место, откуда секундами раньше слышался голос Великого Магистра. Клинок легко вошел во что-то мягкое, и тут же раздался леденящий сердце вопль. Магистр кричал без слов, как животное. Я вырвал клинок из тела и бросился прочь, сбивая с ног встречных сатанистов.

Началась паника. Люди метались в темноте, сбивая друг друга с ног. В меня кто-то вцепился мертвой хваткой, и мне вновь пришлось воспользоваться саблей.

Опять раздался крик. Единственный, кто понимал, что происходит, был я, остальные помимо воли постепенно втягивались в общее побоище, защищаясь от неведомого врага. Стражники начали применять оружие, это я понял из того, что крики боли неожиданно раздались с разных сторон. Слава Богу, меня никто не задел.

Никаких угрызений совести я не испытывал. Каким бы веротерпимым я ни был, как и любой человек с нормальной психикой, не могу испытывать ничего, кроме ненависти и отвращения к проявлениям каннибализма и человеческим жертвоприношениям.

Я постепенно пробился к дверям и протиснулся в сени. Там, как и везде, метались и кричали люди. Оставалось преодолеть несколько шагов, и я бы оказался на улице.

Однако мне не повезло: кто-то слишком умный и быстро соображающий запер входную дверь. Все, кто не успел выскочить из дома, оказались в западне.

Постепенно стражники начали приходить в себя и перекликаться, чтобы не ранить друг друга. До того момента, как кто-нибудь сумеет добыть огонь и осветить поле боя, оставалось немного времени, и я предпочел скрыться от преследователей в глубине дома.

Когда меня вели сюда из амбара, я присматривался к планировке. Из сеней на второй этаж вела узкая крутая лестница. Я примерно помнил, где она находится, и попытался ее отыскать.

Сразу у меня это не получилось. Когда казалось, что я вот-вот ее нащупаю, кто-то сильно ударил меня по спине кулаком. Били, похоже, наугад – на уровне «среднестатистической» головы. Меня спас нестандартный для эпохи рост. Получи я удар такой силы в голову, нокаут мне был бы обеспечен, а так я только отлетел вперед, перестав ориентироваться в пространстве.

Ввязываться в общую драку я не собирался, и потому начал двигаться в одном направлении пока не уперся в стену. Теперь, если бы удалось выяснить, что это за стена, я смог бы найти лестницу наверх. К сожалению, узнать оказалось не у кого.

Нужно было на что-то решаться. Я щелкнул зажигалкой и на миг осветил сени. Лестница была в двух шагах от меня, но там находился стражник в кольчуге и с бердышом. Он увидел меня и среагировал мгновенно. Я еле успел отклониться в сторону, когда мимо щеки пролетело что-то тяжелое.

Скорее инстинктивно, чем намерено, я полоснул клинком по тому месту, где видел противника, казачьим режущим ударом с оттяжкой. На пол со стуком упал металлический предмет, и человек, жутко закричав, шарахнулся в сторону.

Я бросился к лестнице и нашарил перила. Наверх я поднимался, проверяя пространство перед собой концом сабли. На общее счастье на клинок никто не напоролся.

Когда мне не удалось нащупать очередную ступеньку, я опять взял зажигалку.

Передо мной оказался закуток, наподобие крохотной лестничной площадки. На узкий пятачок выходил коридор, ведший в глубь дома, и начиналась крутая лестница на третий этаж.

Идти на самый верх, с риском оказаться в ловушке, я не решился и двинулся в глубь покоев.

Здесь было тихо. Крики и вопли доносились только с первого этажа, где, по-видимому, продолжалась битва в темноте.

Я двигался дальше, шаря свободной левой рукой по стенам узкого коридорчика.

Вскоре я нащупал дверь. Однако войти в комнату мне не удалось: замок оказался заперт.

Разбираться с ним я не стал, и пошел дальше. Коридор оказался очень длинным. Я небезосновательно предположил, что он по кругу опоясывает внутренний периметр здания.

Мне попалось еще несколько запертых дверей. Нетерпение и страх нарастали. Время работало против меня. Чем дольше я нахожусь в доме, тем вероятнее, что противники успеют опомниться и сумеют организовать облаву.

Я решил, что как только мне попадется очередная дверь, пойду на риск и попытаюсь ее открыть. Однако мне встретилось неожиданное препятствие: я споткнулся обо что-то мягкое и чуть не упал.

Препятствие застонало, но не пошевелилось. Я чуть отступил и щелкнул зажигалкой. На полулежал ничком связанный по рукам и ногам человек.

Здесь же нашлась очередная закрытая дверь. Я толкнул ее, и – о чудо! – она со скрипом отворилась. Я заглянул в комнату, – это была какая-то каморка, видимо, подсобного назначения. В ней было светлее, чем в коридоре, и я втащил туда связанного человека.

Спеленали его весьма основательно, тонкими сыромятными ремнями. Я прикрыл за собой дверь, чтобы не нарваться на какие-нибудь неожиданности, и занялся освобождением пленника. В конце концов, враг моего врага – мой друг… Сабля была так остра, что я старался действовать крайне осторожно, чтобы не поранить плененного. Через полминуты путы его были перерезаны, и он со стоном перевернулся на спину. Во рту человека торчал кляп. Конечности его так затекли, что он почти не владел ими. Я с трудом вытащил кляп, и несчастный несколько раз со стоном вдохнул и выдохнул воздух.

– Как отсюда выбраться? – спросил я, пока он пытался восстановить кровообращение в руках.

– С гульбища можно на крышу, а там как Бог даст, – торопливо ответил он.

Я не понял, о чем он говорит, «гульбище» было внизу и продолжало там орать и бесноваться.

– С какого гульбища? – переспросил я.

– Там, через камору, – опять непонятно пояснил он.

Внизу шум уменьшился. Нам нужно было срочно сматываться. Противостоять – с одной только саблей, в низком коридорчике, где невозможно даже замахнуться, – бердышам с пикой на конце, я бы не смог. Нас тут же заколют… хотя это все же предпочтительнее, чем стать жертвой на пиршественном столе безумцев.

Пленник, между тем, все еще не мог восстановить кровообращение и встать на ноги. Бросить его на произвол судьбы мне даже не пришло в голову.

– Здесь есть кто-нибудь из этих? – спросил я.

– Нет, все ушли вниз.

– Надо бежать, – сказал я, – давай я тебе помогу.

Я помог ему подняться. С моей помощью он сумел удержаться на ногах.

Мы медленно вышли в коридор.

– Туда, – указал направление спутник, и мы медленно доковыляли до запертой двери, которую я смог открыть.

Теперь, зная, что на этаже никого нет, я действовал смелее и без боязни посветил зажигалкой. Дверь оказалась закрыта на наружный засов. Я отодвинул его, и мы вошли в каморку с лавками вдоль стен и большим окном. Здесь было совсем светло. Небо уже серело на востоке, и полная луна освещала все вокруг своим призрачным отраженным светом.

Ничего похожего на «гульбище» в каморе не было. Я выглянул в окно. До земли было метров пять-шесть, – достаточно, чтобы переломать ноги.

– Лезь, барин, на гульбище, – сказал спасенный.

– Да где здесь гульбище?

– В окно глянь, вниз.

Я высунулся и увидел узкий балкон без ограждения, тянущийся вдоль стены. Стало понятно, откуда такое название. По нему, вероятно, бывает приятно пройтись утречком для моциона, особенно с бодуна…

Я вылез в окно и, проверив прочность настила, помог перебраться на балкон своему спутнику. Он неловко цеплялся за меня распухшими руками.

Из дома с новой силой послышались до того утихшие было вопли и крики.

– Ишь, как нечистая сила разгулялась! – сказал спутник и перекрестился.

– Иди вперед, – велел я.

Он кивнул и начал медленно двигаться, прижимаясь спиной к бревнам.

Я пошел следом, готовый отбить нападение возможных преследователей. Мы находились с тыльной стороны дома и двигались вдоль глухой теремной стены. Спутник дошел до угла и скрылся за ним.

Я чувствовал себя на «гульбище» достаточно уверенно. Ширина его была около полуметра, или даже чуть больше, так что можно было идти без опаски сорваться вниз.

Пока нас еще никто не заметил. Я зашел за угол и догнал неуверенно двигающегося спутника. Теперь мы оказались над одноэтажным крылом дома. Двускатная крыша в середине стены почти достигала балкона. Перебраться на нее было пустячным делом. А там, в крайнем случае, можно будет просто спрыгнуть на землю.

К сожалению, пристройка оказалась крытой не шершавой дранкой, а гладким тесом. К тому же скат была весьма крутым. Существовал реальный шанс съехать с него и свалиться вниз. При свете дня это было бы не очень опасно, но в темноте падать неизвестно куда чревато повреждением конечностей, что в данной ситуации грозило не только травмой, но и пленением…

Впрочем, выбирать было не из чего, и мы двинулись к кромке. Мой спутник был бос и успешно тормозил голыми ступнями. Я тоже сносно удерживался на скате. Мы уже почти достигли края крыши, когда весь план спутал появившийся на балконе охранник.

– А вы откель? – спроси он безо всякого удивления, как будто постоянно встречал ползающих по крышам людей. – Это еще что за беда?!

Потом до него что-то дошло, или он опознал чужаков. Реакция у него оказалась солдатская, – стражник добежал по гульбищу до гребня крыши и соскочил на него. Потом он уверено двинулся вперед и оказался прямо над нами. Вышло это у воина довольно ловко. Я развернулся и встал к нему лицом. Расстояние между нами было метров шесть, и достать меня бердышом он не мог.

Стражник был крепкий, коренастый малый, одетый в кольчугу странного вида, штаны и сапоги с загнутыми вверх носками. Он пока ничего не предпринимал, видимо, раздумывая, как с нами лучше разделаться.

На его месте я бы спокойно сбил бердышом, как копьем, вооруженного противника, то есть меня, а потом занялся безоружным, в крайнем случае, позвав на помощь товарищей. Никакого сопротивления я бы оказать не сумел, даже не отклонился бы от летящего с близкого расстояния оружия. Ребристые мягкие подошвы кроссовок позволяли мне достаточно уверено стоять, но уж никак не плясать на скользком скате.

Однако стражник рассудил иначе. Он начал спускаться ко мне, и тут же потерял преимущество. Кожаная обувка скользила, стоять ему было неудобно, а драться просто невозможно.

Я ожидал его приближения, наклонясь вперед и держа наготове опущенный клинок. Чувствуя, что может упасть, воин упирался пикой бердыша в крышу и быстро спускался, используя оружие, как посох.

Подойдя ко мне, он поднял древко и с глумливой усмешкой прицелился в грудь. Я взмахнул саблей ему навстречу и ударил по деревянной части оружия под острым углом.

Удар был хороший, режущий и чуть не стоил мне головы. Я только чудом удержался на ногах.

Стражнику повезло меньше. Он инстинктивно откинулся назад, спасаясь от сверкнувшей стали, которая ему ничем не грозила, невольно плюхнулся на задницу и на кольчужных кольцах, как на рольганге, слетел с крыши, не успев даже вскрикнуть или хотя бы выругаться. Через секунду снизу послышался глухой удар, вскрик и хриплые проклятия.

Я устоял на ногах, а мой новый товарищ сумел поймать скользивший мимо него бердыш без нижней половинки древка.

– Ишь ты, – радостно сказал он, используя оружие как опору. – Старинная вещь, стрелецкая. Однако ж, будь древко из дуба, нипочем бы ты его, барин, не пересек. Сплоховал солдат, плохую палку поставил.

Я еще не пришел в себя после рискованного маневра и ничего не ответил.

– А ловко у тебя получилось! Чай, сам-то офицер?

– Нет.

– А рубишься знатно.

Мы начали двигаться значительно быстрее. Напарник помогал себе бердышом, а я уже освоился на скате и не опасался поскользнуться. Мы приблизились к углу пристройки. Что нам это даст, я не очень представлял. Может, там найдется забытая кем-нибудь лестница?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю