355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Шхиян » Прыжок в прошлое » Текст книги (страница 12)
Прыжок в прошлое
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:06

Текст книги "Прыжок в прошлое"


Автор книги: Сергей Шхиян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Понятно, – убитым голосом ответил хозяин.

– Так что с этим Семеном?

– А что с ним, с ним ничего. Пустой малый и лодырь. Напился надысь пьяный, буянить начал, я и велел его в шею… Видать, ваша правда, барин, как я его прогнал, Дуня-то и занедужила. Вернуть-то можно, токмо зачем мне такой зять?

– А вы по-умному сделайте, все, может, и обойдется. Главное – девочку спасти. Это в натуре человеческой: чем больше препятствия, тем сильнее хочется. Так зачем препятствовать? Дуня у вас девушка разумная?

– Зело разумна, даже грамоту знает, Писание читать может!

– Вот и хорошо, приблизьте этого парня, приласкайте, пусть себя покажет. Если случайно споткнулся, а парень неплохой, Бог им в помощь, и любовь. А если дурак и пьяница – выставляйте его так, чтобы она поняла. Только не давите, помните, что Дуня – ваша дочь, и характер у нее может быть тоже ваш.

– Как мой? Она же девка и должна в послушании…

– Это все ерунда: девка, парень… От пола характер не зависит. Помните, в Писании сказано: «Запретный плод сладок»?

– Так-то оно так, только боязно…

– Фрол Исаевич, Дуня ваша дочь, и вам решать. Я вам чуда не обещал. Все зависит от вас. Попробуйте не по-домостроевски рассуждать. Дуня Семена хорошо знает?

– Откудова?! Видятся по воскресеньям за столом, ну, еще когда в церковь ходят.

– Видите, она его толком не знает, а влюбилась, потому что пора пришла. Кто чуть боле понравился, в того и влюбилась. Так пусть узнает, еще сто раз разлюбит, если вы конечно, ее не раззадорите.

Фрол Исаевич накрепко задумался. Потом махнул рукой:

– Видать, твоя правда, ваше благородие, сделаю, как велишь.

– А пока, – продолжил я наставления, – прикажи сварить курицу, для бульона.

– Для чего?

– Что для чего?

– Курицу, ты сказал, для чего-то сварить.

– Для бу… ну, для навара. Вина красного сладкого велите купить. Сахар, мед у вас есть?

– Мед есть.

– Меду с водой и витамины.

– Чего?

– Сока из ягод надавить надо много, и пусть еду и питье ей Семен подаст. Вы любите чудеса, вот вам чудо и будет.

Дальнейшие события проходили по моему сценарию. Пока готовили рекомендованную мной диету, пришел Семен, скуластый улыбчивый парень. Красавцем я бы его не назвал. Был он довольно низкоросл, с кривоватыми ногами, но кудряв, в нем чувствовался шарм артистической натуры, и женщинам он должен был нравиться.

Больная довольно быстро ожила, поела и заснула. Мы оставили с ней мать и, поужинав, отправились спать.

Поселили нас порознь, меня в гостевой комнате, а Алю на хозяйской половине.

Я уже как-то стал привыкать чувствовать ее под боком, но протестовать не стал, подчиняясь крестьянским приличиям. За то и был награжден: впервые как следует выспался.

Проснулся я рано, от беготни чьих-то босых ног по скрипучим полам. Дуня хорошо проспала ночь, плотно позавтракала и потребовала принести ей зеркальце.

Лечить мне ее было уже не от чего, и я попросил прислать ко мне Алю. Вместе с ней пришла хозяйка с рукомойником и мальчик с деревянной помойной лоханью.

Таких рукомойников я никогда не видел. Выполнен он был в виде стилизованного керамического барана на коротких ножках-подставках. Вода в него наливалась через дыру в спине, а выливалась через рот. Пользоваться им можно было и без посторонней помощи.

После туалета сюда же, в комнату, принесли завтрак. Еда в доме Котомкина выгодно отличалась от «барской», приготовленной ленивой дворней.

День был постный, поэтому мяса и молока на столе не было. Нам принесли блюдо с жареной рыбой, щуку холодного копчения, рыбный пирог и пирог с малиной. Из напитков хлебный квас, малиновый морс с медом и кислую клюквенную воду. Да, забыл еще сказать про прекрасный подовый хлеб. Такого обилия еды хватило бы на хороший обед. Не осилив и четвертой части из того, что было предложено, мы помыли жирные руки щелоковой водой, так как вилок и салфеток у хозяев в заводе не было. Пищу приходилось брать руками.

Делать было решительно нечего, и мы навестили больную. Дуне оказалось значительно лучше. Пульс наполнился, и на щеках появился легкий румянец.

Выяснив у хозяйки, какими продуктами они располагают, я прописал девушке наваристую уху из севрюги, черную икру и, невзирая на постный день, куриный «отвар» и мясо.

Поблизости от девичьей светелки ошивался ее возлюбленный, как мне показалось, не очень понимающий, что, собственно, происходит, и почему хозяин внезапно сменил гнев на милость. Свиданий наедине домостроевский родитель не допускал, поэтому молодые не имели возможности объясниться.

По-моему, Фома Исаевич был немного разочарован прозаичностью лечения.

Как истинно народный человек, он предпочел бы загадочный антураж, в крайнем случае, чудо. Однако в этом помочь я ничем ему не мог.

– Ну, значит, ваше благородие, спасибо тебе, – между тем говорил он, – утешил старика. Я отслужу, благодетель ты наш…

Отслуживать он начал сразу же, «не отходя от кассы». Нас с Алей (ее новую одежду мы обговорили еще по пути из имения) обмерили и начали морочить голову портняжными вопросами.

Я сразу же отказался от решения нерешаемых проблем, повторив, что полностью доверяю хозяйскому вкусу, зато Алевтина (откуда что взялось) с огромным энтузиазмом включилась в нудный процесс. Я сидел поблизости, не вникая в суть разговора, и алкал, можно сказать, плоти. Аля вполне оправилась, порозовела и похорошела, я был отдохнувший и, как солдат из анекдота, думал только об одном.

Когда наконец переговоры окончились, и мы остались вдвоем, я тут же начал приставать к девушке. Аля, смущаясь незнакомой обстановкой, отбивалась. Впрочем, только-только наши игрища начали делаться интересными и захватывающими, как возникла хозяйка узнать, чего мы хотим на обед.

Меня уже начинали доставать препятствия, все время возникающие в развитии наших с Алей отношениях. Сначала болезнь, потом чужой дом и то, что все время кто-то не вовремя приходит.

Избавившись от хозяйки, я сел на лавку у окна, с грустью размышляя о превратностях судьбы, всегда мешающих влюбленным побыть вдвоем. Аля, добрая душа, уловив мое настроение, подошла и прижала мою голову к груди.

Я обнял ее и притянул к себе. От ее сарафана пахло летом и сеном. Под тканью ощущалась нежная женская плоть. Меня начало засасывать…

Естественно, что тут же постучались в дверь. Аля, расцепив мои объятия, отпрянула.

– Войдите! – сказал я с досадой в голосе. Вошел очередной Ванька Жуков с обливным горшком.

– Хозяйка прислала, – сообщил он, с любопытством тараща на меня глаза.

– Поставь на стол.

Мальчишка поставил горшок и удалился. Мы с Алей посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Ты сегодня спишь здесь, – решительно сказал я.

Девушка посмотрела на меня полночными глазами и загадочно улыбнулась.

– Послушай, – сказал я, – давай займемся чем-нибудь полезным, а то я чувствую, что от безделья у меня крыша поедет. Ты хочешь, чтобы у меня поехала крыша?

– А какая у тебя крыша, Алешенька?

– Крыша у меня с чердаком, где много всякого хлама.

Аля, конечно, ничего не поняла, но расспрашивать постеснялась.

– Почитать бы чего, – с тоской сказал я, – только где здесь книг найдешь… Ты читать, кстати, умеешь?

– Не умею, – без смущения ответила Аля, – читать Писание только попы умеют.

– Хочешь, научу? – предложил я.

– С тобой я все хочу, Алешенька.

Ответ получился очень двусмысленный и многозначительный, но я предпочел не заводиться. А то непременно кто-нибудь постучит в дверь.

– Если раздобуду бумагу и чернила, прямо сейчас и начнем, – обрадовался я хоть какому-нибудь занятию.

Я напялил на себя знаменитый парчовый халат и пошел разыскивать Котомкина. В доме мне никто не встретился, и я вышел во двор.

Перед крыльцом бродили куры.

В глубину подворья с ведрами на коромысле шла белобрысая девка.

Я окликнул ее и спросил, где мне найти хозяина. Она поклонилась и, с любопытством поглядывая на меня, пошла показывать мастерскую.

У меня начало возникать чувство, что я здесь делаюсь нежелательно популярной личностью. Что-то все, кого я ни встречу, глядят на меня во все глаза.

Мастерская находилась в довольно большом бревенчатом строении. Девка, опустив на землю свои ведра, побежала звать хозяина, а я остался ждать снаружи. Через минуту из мастерской поспешно вышел Фрол Исаевич, надевая на ходу сюртук.

– Не изволите ли зайти, ваше благородие, – предложил он.

– Охотно, – ответил я.

Мы вместе вошли в мастерскую. В большой комнате с низким потолком за одним очень длинным столом сидели люди перед кучками материй и работали, не поднимая голов. Воздух был тяжеловат от запаха красок и плохого проветривания.

– Изволите любопытствовать, – поинтересовался Котомкин, – или по делу во мне нужда?

– Вообще-то, по делу, но сначала, если вы не против, осмотрюсь.

– Как прикажете, – сказал портной.

Он отошел от меня, чтобы не мешать, снял сюртук и, взяв в руку большие ножницы, направился к отдельному закройному столу с лежащей на ней материей.

Мне было интересно, как он кроит без лекал и выкроек. В детстве я часто наблюдал, как шьет моя бабушка, и помнил, что у нее были целые рулоны выкроек, вырезанных из старых газет.

Она прикалывала их булавками к материи, а потом обводила мелками линии раскроя. Котомкин кроил почти на глаз. Он сверялся с записью сделанной на дощечке и наносил мелом точки на материал. Окончив разметку, он пощелкал ножницами и лихо раскромсал материю на детали.

– Где вы так научились кроить? – спросил я его, когда он освободился.

– У мастера Федора Федоровича Коха. Был отдан ему в ученики управляющим имением и пятнадцать лет был у него подмастерьем. А как имение пожаловали вашему родичу, так я упросил отпустить меня на оброк и открыл свое дело.

– Кох немец? – поинтересовался я.

– Так точно-с, из немцев. Первейший был мастер, мне еще далеко до него.

Похоже, что из неметчины приезжали к нам не только шарлатаны вроде вчерашнего эскулапа. Фрол Исаевич, вспомнив учителя, едва не прослезился и принялся превозносить его замечательные таланты и душевные качества.

Выслушав несколько историй о Кохе, я изложил причину, по которой, собственно, и побеспокоил хозяина. Оказалось, что в доме бумага есть, но только гербовая, на которой пишут прошения. А грифельной, или как ее называл Котомкин «аспидной» доски, на которой пишут школяры, за ненадобностью не имеют.

Однако, меня уже обуял зуд учительства, я не захотел ждать пока найдут писчую бумагу или грифельную доску, и придумал, как обойтись имеющимися средствами. По моей просьбе, подмастерья отыскали гладкую доску. Я позаимствовал в мастерской кусок мела и отправился к Але, на ходу изобретая методику, по которой буду обучать ее грамоте.

Как меня учили читать, я, за давностью лет, позабыл. Из букваря помнилась одна ключевая фраза «Маша мыла раму». Как называли буквы в старину, я помнил, правда, не все, а штук пять-шесть. Пришлось придумывать предметы, начинающиеся с нужных букв. Навскидку у меня ничего не получилось. Вряд ли Аля имела представление, что такое апельсин, абрикос или арбуз, как и я не представлял, чем армяк отличается от поддевки. В конце концов, подбирая слова на букву «А» я остановился на «амбаре», хотя чем амбар отличается от риги или сарая, я решил предоставить разбираться самой ученице. Дальше пошло чуть легче «Б» – баран, «В» – ворота, «Г» – грабли.

Алевтина с нетерпением ждала начала урока. Я не стал испытывать ее терпение и набивать себе цену, сразу же приступил к обучению.

Теоретическую часть о том, что слова состоят из звуков, звуки складываются в слоги, она прослушала, вытаращив глаза и от усердия мысли прикусывая губу. Дальше началось непосредственное изучение и запоминание букв.

Я написал их мелом на доске, снабдил примитивными рисунками, объяснил, чем буквы отличаются в начертании и как произносятся, после чего велел их запомнить. Аля с полчаса рассматривала доску, но при проверке оказалось, что ничего не усвоила. Я заподозрил, что или она тупая ученица, или я фиговый учитель.

– Алечка, – сказал я спокойным голосом, – грамота очень простая и нужная вещь. Ее свободно осваивают совсем маленькие дети. Если ты постараешься, то научишься быстро читать и писать. Представляешь, ты сама сможешь читать Писание, житие Святых. – «А если повезет, то и Александру Маринину», – добавил я про себя. – Ты будешь не хуже дворян и уж точно лучше неграмотного отца Евлампия.

От ахинеи, что я нес, меня поташнивало, но Аля прониклась и начала смотреть на учебу как на труд, а не развлечение.

Я начал все сначала, и дело чуть стронулось с мертвой точки. В разгар занятия в комнату вошла хозяйка накрывать стол к обеду и застала Алю в тот момент, когда она пыталась перерисовать букву «А». На хозяйку Алина образованность произвела такое сильное впечатление, что она с минуту стояла с открытым ртом, а потом начала перед ней жутко заискивать. У бедной девушки тут же началась мания величия и произошла переоценка ценностей. Ведь благодаря грамоте богатая горожанка стала смотреть на нее, нищую сироту, снизу вверх!

– Буду учиться, пока не научусь, – нагло заявила новоявленная «барышня-крестьянка», как только хозяйка вышла из комнаты.

– Будешь, – согласился я, – как только пообедаем.

Удивительное дело, непомерно обильный завтрак уже рассосался в желудке без следа. Мне было любопытно, чем нас порадует обед. Радость, конечно, случилась, но не чрезмерная. Все-таки людям еще предстояло трудиться до вечера, потому обед оказался до обидного скромным. Нам подали постные щи, пирог с красной рыбой, назывался он «с визигой», налимью уху с грибным пирогом и на сладкое «пирог с вареньем». Из каких ягод это варенье, и как оно делается, я так и не узнал, на это резервов моего желудка не хватило.

Напитки были представлены водкой, домашним пивом, посредственного качества полусладким вином «романея» и неизменным квасом.

Было понятно, что хозяева не хотят ударить в грязь лицом перед «знатным» гостем и шикуют на грани возможного. Я решил при первой возможности тактично умерить их хлебосольство, а пока предался греху чревоугодия. Вся еда была совершенно экзотична для меня и необыкновенно вкусна.

У Али после выздоровления взыграл молодой, волчий аппетит, да и, правду говоря, большинства блюд она никогда не пробовала ни в доме приемных родителей, ни в людской.

С трудом дождавшись, когда уберут со стола, я прилег на полати вздремнуть после обеда. В голове все плыло, веки сами собой смыкались, самое время было нагулять во сне немного «осанистости». Однако уснуть мне не удалось.

– Гриб – «ги»? Дым – «ды»? – каждые полминуты выпытывала у меня честолюбивая подруга.

– Амбар – «о»?

– А.

– А?

– Да, «а». Ты отдохнуть не хочешь? – с надеждой спрашивал я.

– Ворота – «вэ»?..

В конце концов, я не выдержал и сбежал из комнаты под предлогом, что мне нужно переговорить с Котомкиным. Он, счастливец, спокойно отдыхал после обеда.

Я встретил его жену, носившуюся из конца в конец дома по каким-то своим делам.

Не отчетливо помня ее имя, я пробормотал что-то невразумительное вроде «Маривана»:

– Нельзя ли вечером где-нибудь помыться? – полюбопытствовал я.

– Можно, – с непонятной для меня гордостью ответила она, – мы не нищие какие, в свою баню ходим, а не в общую. К вечеру истопят.

– Спасибо, – поблагодарил я ее, – еще нельзя ли, чтобы к ужину подали просто хлеба и чая.

– Можно, – легко согласилась хозяйка и убежала по своим делам, оставив меня в сомнении, правильно ли она поняла мою просьбу. Или ужин будет само собой, а хлеб с чаем отдельно.

Весь дом, кроме хозяйки, отдыхал, и, чтобы никого ни беспокоить, я вынужден был вернуться к себе.

– Проверяй! – распорядилась Аля, едва завидев меня.

Я отобрал у нее доску, стер с нее тряпкой рисунки, а буквы поменял местами.

Она немного затруднилась, но потом собралась и правильно назвала аж восемь букв.

– Молодец, – совершенно искренне похвалил я.

Аля от удовольствия просияла.

– Только не пойму, – задумчиво сказала она, – зачем мне все время читать про амбар и ворота.

Я вздохнул и начал все с начала. В конце концов, я догадался научить Алю тянуть звуки, и мы прочитали несколько слогов. Дело пошло на лад. Продолбив два часа одно и то же, я опять сбежал от прилежной ученицы и сходил навестить Дуню. Без медицинской помощи она быстро поправлялась. Возможно, большой терапевтический эффект оказали любовь и усиленное питание. Со слов матери я узнал об одной довольно забавной закономерности. После моих посещений девушка начинала чувствовать себя гораздо бодрее. Я сначала не обратил на рассказы хозяйки внимания, воспринимая их как обычный комплимент, но потом и сам заметил, что в моем присутствии у Дуни на щеках появлялся румянец, и глаза начинали блестеть.

Считать, что я ей понравился, и ее волнует мое присутствие, у меня не было никаких причин: ее роман с Семеном был в начальной стадии, и другие мужчины для нее не существовали. Оставалось одно – я сам оказываю на нее «оздоровительное» воздействие. «Может быть, у меня прорезался талант экстрасенса», – подумал я и тут же забыл об этом.

…Дуня застеснялась моего появления без сопровождения матушки и до глаз натянула на себя одеяло. Я не стал ее смущать и, справившись о самочувствии, пошел бродить по усадьбе.

Дом у портного был одноэтажный, но на высоком цоколе, называемом «подклеть». В подклети располагались службы и кладовые. Фасадом он выходил во внутренний двор и был закрыт со стороны улицы высоким глухим забором.

В этом прослеживалась средневековая традиция, когда заборы и стены служили защитой от нападения врагов. Огороженный участок был размером более гектара. Служб и строений было довольно много. Все здесь напоминало миниатюрную помещичью усадьбу. Котомкины жили еще крестьянским полунатуральным хозяйством, со своей скотиной и птицей, садом и огородом. Судя по количеству работающих у них людей, они были не бедны. Никаких архитектурных излишеств, конечно, не было, все просто, рационально и неинтересно. Единственным украшением можно было посчитать крыльцо дома. Оно оказалось велико, монументально и отделано примитивной резьбой.

Осмотрев все, что можно, я все-таки вернулся к своей прилежной ученице. Теперь, по моему предложению, она сама рисовала буквы и называла их.

Я прилег на полати и подглядывал за ней. По моей просьбе, Аля не заплела косы, и волосы пепельным ручьем стекали у нее по спине. У моей ненаглядной была высокая загорелая шея, длинные ресницы и очень женственная линия подбородка.

То, что девушка не нравилась селянам, было понятно. Ее гибкая грация была лишена крестьянской рациональности и детородной мощи. Свободный сарафан напрочь скрывал все некрупные прелести тела. У нее были не круглые румяные щеки, столь ценимые в деревне, а нежные ланиты городских барышень, пивших для томности и бледности уксус. Она у меня получалась какая-то нечетко социально выраженная.

– Ты мне мешаешь! – возмутилась Аля моим исподтишковым разглядыванием. – И так все перепутывается!..

Пришлось подойти и разобраться в ее сложностях. Заодно, как водится, поправить волосы, погладить шею, поцеловать за ухом, проверить, все ли на месте под сарафаном. Аля уже устала от науки и занималась на одном упорстве. Мое нежное вмешательство в учебу ее не очень расстроило, и она довольно активно включилась в игру, выпихивая мои руки из закоулков своей одежды и уворачиваясь от поцелуев.

Как уже стало доброй традицией, в самый неподходящий момент раздался стук в дверь. Аля метнулась от меня поправлять одежду и стыдиться, я же, пригладив волосы, отворил дверь…

Глава пятнадцатая

– Барин, вас Фома Исаевич кличет, – сообщил мне стоящий за дверью мальчишка-ученик.

– Что случилось? – сердито спросил я.

– Там чужой барин приехал.

Пришлось облачаться в халат и феску. Никаких знакомых бар у меня, понятное дело, в городе пока не было. Я вышел на крыльцо. Хозяин стоял в открытой створке ворот и низко кланялся кому-то, мне не видимому. За ним, прячась за спиной, толпились жена и несколько подмастерьев. Было ясно, что к нам пожаловала какая-то важная персона. Я немного обеспокоился возможным любопытством ко мне властей, быстро спустился с крыльца, подошел к воротам и выглянул наружу. Посредине улицы стояла красивая лакированная коляска, запряженная парой дорогих лошадей, на высоких козлах сидел статный кучер в ярко-красной рубахе и черной треуголке.

Седок, начальственного вида тучный мужчина лет пятидесяти, развалился на подушках, широко расставив ноги. Меня всегда раздражают люди, стремящиеся занять как можно больше места, и поэтому я хмуро воззрился на тучного господина.

– …Как прикажете, ваше высокопревосходительство! – лепетал сладким голосом портной, не переставая кланяться.

Почувствовав меня за спиной, он юркнул за сворку ворот, скрывшись от начальственных очей. Генерал вперил в меня свои светлые, с кровавыми прожилками глаза и спросил грубым, высокомерным голосом:

– Это ты будешь лекарь?

– Предположим, – ответил я не менее высокомерно, чем он, начиная злиться от явной агрессии и хамского напора, исходивших от толстяка.

Генералу, судя по тому, как скривились губы, мой ответ не понравился, но он продолжил в том же духе:

– Ты кто таков?!

– А ты кто таков? – ответил я вопросом на вопрос, с театральным презрением оглядывая собеседника.

У генерала от возмущения вылезли из орбит и так выпуклые глаза. Он начал набирать воздух в легкие, чтобы заорать. Я, между тем, спокойно подошел вплотную к коляске и в упор уставился на него, вопрошающе подняв брови.

Его превосходительство пошевелило усами, немного смутилось, выпустило из легких лишний воздух и отрекомендовалось:

– Князь Присыпко, генерал-майор от инфантерии.

Я никак не прореагировал, продолжая внимательно его рассматривать.

– Нахожусь в отставке… – помедлив, добавил он. – Командовал дивизией.

– Хвалю! – окончательно наглея, снисходительно процедил я.

На это старый дурак не нашел ничего лучшего, как гаркнуть:

– Рад стараться!

– Вы по делу или так, с визитом вежливости? – продолжал любопытствовать я, не давая ему времени опомниться.

– Имею просьбу, ваше… – замялся он, не зная как меня именовать.

– Алексей Григорьев Крылов, вольный стрелок, – назвался я с максимальной многозначительностью.

Такого звания в табели о рангах не было, и Присыпко совсем растерялся.

– Как же-с, как же-с… Имею почтительную просьбу, поспособствовать… Занемогшая супруга-с. Как много наслышан-с о талантах вашего… Покорнейше прошу…

Генерал совсем зарапортовался и замолчал.

– Помочь, конечно, можно… – раздумчиво сказал я, – только дорого беру…

– Это ничего-с, – обрадовался толстяк тому, что разговор принимает понятный оборот, – в средствах не стеснен-с. Имею окромя родовых, пожалованное от Ея императорского величества государыни Екатерины Алексеевны недурное имение в Малороссии…

– Ну, ежели так, то едем. Передайте Алевтине Леопольдовне, что я уехал с визитом, – велел я выглядывающему из-за ворот портному.

Почему я назвал Алю «Леопольдовной» – не знаю до сих пор, как-то так получилось.

Я влез в коляску, сильно потеснив князя.

Ему даже пришлось свести расставленные колени.

– Погоняй, каналья! – тут же гаркнул генерал на кучера и ткнул его кулаком в спину.

Парень в красной рубахе дернулся, испугано посмотрел через плечо на хозяина и свирепо щелкнул кнутом над крупами лошадей.

Все выпустили пар и успокоились. Экипаж тронулся с места. Жил Присыпко в двух минутах езды от Коромкина в большом двухэтажном доме. Сооружение было вполне генеральское, с пилястрами, портиком и прочими атрибутами классицизма. Единственное, что его портило, – это кое-где осыпавшаяся штукатурка, под которой были видны обитые дранью бревна. Одна ко эти огрехи я заметил позже, а пока мы въехали в широко открытые ворота и остановились у высокого каменного крыльца.

Кучер кубарем скатился с облучка и кинулся помогать хозяину спуститься с коляски. Я сошел сам на другую ее сторону.

– Прошу-с, – сказал князь и уступил мне дорогу. Я поднялся на роскошное крыльцо и, не задерживаясь, вошел через распахнувшиеся двери в дом. Генерал, пыхтя, следовал за мной.

В просторных сенях он обогнал меня и бросился вперед, указывая дорогу. Судя по всему, когда он хотел, то мог быть любезным.

Мы вошли в высокую двухсветную залу с вощеным паркетным полом. На стенах висели довольно недурные итальянские пейзажи, а под потолком – огромная хрустальная люстра. Стены были декорированы шелковыми обоями, лепнина сияла свежим покрытием. Похоже было на то, что хозяин действительно не нуждается в средствах.

Из залы мы прошли в гостиную с витиеватыми, вычурными «мебелями», обитыми золотистым атласом. Обстановка была новой и, несомненно, привезена из Европы.

– Не изволите ли присесть, – предложил хозяин светским голосом.

Я изволил и сел на красивое канапе.

– Моя супруга… Анна Сергеевна… – генерал тяжело вздохнул и откашлялся. – Она… да вот сами изволите слышать…

Действительно, из глубины дома слышались какие-то странные крики, перемежающиеся смехом. Потом послышались истерические рыдания.

– Это плачет ваша жена? – уточнил я.

– Точно так-с.

– Проводите.

Генерал торопливо пересек гостиную и повел меня в глубь дома.

Чем ближе мы подходили, тем явственнее было слышно, что у генеральши сильнейшая истерика. У двери, за которой все и происходило, генерал остановился, постоял несколько секунд, переминаясь с ноги на нory, перекрестился и робко вошел в комнату. Я последовал за ним. Мы попали в спальню, выполненную в розовых тонах.

По огромной резного дерева кровати с альковом из розового тюля каталась молодая женщина. Две девушки в ярких сарафанах стояли у стен с испуганными лицами.

– Душенька, – осипшим, подхалимским голосом сказал князь, – я привез к тебе доктора.

– Вон! – визгливым голосом закричала «душенька» и спряталась в подушки, откуда послышались приглушенные рыдания и угрозы убить «проклятого Винера».

Относительно моего конкурента Винера я был с ней полностью согласен. Генерал начал трусливо оглядываться, по-моему, мечтая только об одном: оказаться где-нибудь подальше.

– Душенька, – опять заюлил он, – послушай меня…

Княгиня пронзительно завизжала на одной ноте и села в кровати. Я стоял прямо перед ней в своем парчовом наряде и турецкой феске. От удивления женщина сбилась с крика и задала мужу вопрос:

– А где Винер?

– Нет Винера, – поспешил успокоить ее муж, – я пригласил тебе другого доктора из Петербурга.

Насчет Петербурга князь хватил лишку, но я не стал его поправлять, с любопытством разглядывая зареванное существо. Наши взоры встретились, в глазах молодой особы мелькнула паника, и она опять зарыдала, упав лицом в подушки.

– Не хочу, не хочу, не хочу, – кричала она сквозь слезы.

Мне впервые в жизни приходилось наблюдать настоящую истерику. Даже драгоценная мамочка Лады не позволяла себе такого взрыва чувств. Судя по разнице в возрасте супругов и манерам мужа, третьим в их альянсе был дедушка Зигмунд Фрейд.

– Вам придется оставить нас одних, и прошу без моего разрешения сюда не входить, – сухо распорядился я.

Генерал закивал и попятился из комнаты, с облегчением оставляя любимую супругу. За ним выскочили служанки. Я прошелся по комнате, разглядывая будущую «антикварную» обстановку, пока она еще не постарела на двести лет. Очень интересен был туалетный столик. Такого витиеватого барокко (или рококо?) мне не доводилось видеть даже в музеях. Столик оказался заставлен скляночками и флакончиками экзотичной формы. Я открыл один из них и понюхал посредственные духи. Видимо, революция во Франции ударила не только по своей аристократии…

Между тем рыдания не прекращались, но становились менее выразительными.

Я еще подождал, не приставая к генеральше с уговорами успокоиться, и они перешли во всхлипывания. Юная дама лежала ничком, уткнувшись лицом в подушки. Она была в неглиже, то бишь одета в одно белье: длинные шелковые панталончики, отделанные кружевами, и кружевную короткую рубашку из тонкого непрозрачного полотна, так что голыми оставались только руки и пятки. У княгини были русые растрепанные волосы и очень симпатичная фигурка с пухлой попкой.

Когда наконец прекратились всхлипывания, я поинтересовался:

– Хотите воды?

– А вы, правда, приехали из Петербурга? – спросила она и повернулась на спину

– Скорее, из Москвы.

– У нас здесь такая скука, – жалобно сказала княгиня и снова собралась заплакать.

У нее было миловидное простенькое личико с пухлыми губами и голубенькими глазками. Княгиню не портил даже зареванный фейс.

– Знаете что, – предложил я, с театральным восхищением глядя на нее, – давайте умоемся, приведем себя в порядок, а потом поболтаем, а то распухший носик нам не идет.

– Так вы, что, лечить меня не будете? – поинтересовалась княгиня, раздумав плакать.

– Если вы захотите, то я вас с удовольствием осмотрю и обследую, – сказал я весьма игривым, многообещающим тоном и выразительно на нее посмотрел.

Княгиня хихикнула и кокетливо посмотрела на меня. Я позвал ее камеристок и велел помочь барыне умыться. Пока генеральшу приводили в порядок, я присоединился к ожидающему за порогом мужу.

– Ну, что, доктор? – с тревогой спросил генерал,

– Еще не знаю, требуется тщательный осмотр. Надеюсь, что смогу помочь.

– Ох, дай-то Бог. Я уже не знаю, что делать. С ней почти каждый день такие припадки.

– После осмотра мы все обсудим, – бодрым тоном пообещал я.

Мы довольно долго проговорили с князем, пока дворовые девушки возились с хозяйкой, пожелавшей предстать передо мной во всем своем блеске.

Бедный старый муж, без памяти влюбленный в юную жену, не знал, что ему делать с ее расстроенными нервами. Ему не нравилось жить в столице, а жена совершенно не выносила провинциальной жизни. Редкие истерики, которые она закатывала в Петербурге, стали регулярными и многочасовыми, как только они приехали в Троицк. Обстоятельства не позволяли генералу вернуться в столицу (я заподозрил, что немилость императора), и жизнь для него превратилась в сущий ад.

Наконец камеристки довели госпожу до соответствующей кондиции, и я вернулся в спальню. Умытая, причесанная и заинтригованная княгиня ждала меня, лежа в эффектной позе, слегка прикрыв ноги покрывалом. Мне показалось, что она изображает Венеру, рожденную из пены.

– Ну, что же, приступим, – сказал я, садясь рядом с ней на постель. – Позвольте ручку, сударыня.

Она томно улыбнулась и поднесла руку к моим губам. Я поцеловал ее, и заодно прослушал пульс. С сердцем у княгини было все в порядке.

– Извольте снять рубашку, – попросил я.

– Доктор, это моветон, – игриво сказала юная дама, отталкивая мою руку. – Мне конфузно…

– Ну, что же, если это вас смущает, разденьтесь под покрывалом, – предложил я.

– А если войдет муж? – предусмотрительно спросила генеральша.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю