Текст книги "Герои Брестской крепости"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Матевосян повел большую группу бойцов к руинам Белого дворца, который когда-то поручил ему оборонять комиссар Фомин. Здесь осталась лежать только высокая груда камней, но вокруг дворца еще кое-где сохранились остатки старой бетонной ограды с толстыми железными прутьями прежней решетки.

Все подошли к углу ограды.

– Тут стоял наш пулемет, – показал Матевосян. – Мы вели отсюда огонь по окнам клуба, где засели фашисты. Я думаю, здесь, в земле, можно найти много патронных гильз.

Кто-то из солдат принес лопату и принялся копать. И в самом деле, с каждым новым взмахом лопата выбрасывала позеленевшие от времени гильзы калибра наших пулеметов. Но здесь оказались не только гильзы.

Что-то смутно забелело в разрытой земле, и Матевосян, быстро нагнувшись, поднял этот предмет. То была часть человеческого черепа. Почти в самой середине кости чернело пулевое отверстие с зазубренными краями. Молча и пристально инженер смотрел на эту находку, и лишь лицо его заметно побледнело да чуть-чуть дрожала ладонь, на которой лежала кость.

– Кто-то из наших, – глухо проговорил он. – Фашисты своих похоронили в городе.

Он поднял голову и обвел столпившихся вокруг него солдат глазами, в которых стояли слезы.

– Их тут, под камнями, много лежит, – дрогнувшим голосом сказал он. – Помните о них, товарищи!

Никто не ответил ему – все почувствовали, что слова сейчас не нужны. Но по лицам молодых солдат, взволнованным и торжественно-строгим, было видно, что все услышанное и увиденное сегодня надолго запало им в душу, и дела безвестных героев 1941 года, павших в бою среди развалин старой крепости, навсегда останутся для них примером доблести и мужества, примером выполнения воинского долга перед Родиной. И каждый из них сейчас чувствовал себя наследником и хранителем боевой славы этих героев.

Когда все вместе тесной толпой направлялись к машинам, ожидавшим солдат, старшина Борис Орлов, сверхсрочник, прослуживший здесь, в Бресте, после войны около десяти лет, рассказал о том, как однажды он встретил тут в крепости одного из ее бывших защитников.

Было это в 1951 или 1952 году летом. Группа солдат под командованием Орлова работала в западной части Центрального острова, когда, проскочив мост через Мухавец, в крепость въехала легковая машина, такси из города. Машина остановилась у Холмских ворот, и из нее вышел офицер. Сняв фуражку, он, озираясь по сторонам, медленно пошел вдоль казарм в сторону Тереспольской башни, неподалеку от которой работали солдаты Орлова.

Офицер остановился у развалин Тереспольской башни. Это был майор лет сорока, с заметной проседью в темных волосах и со строгим, резко очерченным лицом. На груди его тесно, в два ряда, пестрели ордена и медали.

Майор долго стоял с непокрытой головой, пристально глядя на камни развалин и, видимо, не замечая солдат. Те в свою очередь без особенного любопытства поглядывали на незнакомого им командира. Офицеры, ехавшие служить за границу или возвращавшиеся на Родину из оккупационных войск, нередко в ожидании поезда приезжали с вокзала осмотреть крепость, о которой ходили такие удивительные рассказы. Солдаты уже привыкли к подобным посетителям.

Но то, что произошло затем, было совсем необычным и невольно привлекло внимание солдат к приезжему. Незнакомый майор вдруг тихонько опустился на колени и потом приник грудью к пыльным и грязным, буроватосерым камням развалин, закрыв лицо руками. Громкие, неудержимо рвущиеся рыдания донеслись до солдат.

Старшина и два бойца тотчас подошли к офицеру.

– Что с вами, товарищ майор? – участливо спросил Орлов.

Майор, вздрогнув от неожиданности, оглянулся. При виде бойцов он овладел собой и встал с земли. Лицо его было мокро от слез, и глубокая скорбная складка залегла между густыми, строго нахмуренными бровями.

– Мы дрались здесь в сорок первом, – прерывающимся голосом ответил он.

Солдаты с сочувствием и живым любопытством смотрели на майора, как бы ожидая, что он заговорит о тех, памятных ему днях. Но майор больше не сказал ничего. Он постоял еще несколько минут, вытер платком глаза, надел фуражку и, козырнув солдатам и старшине, быстро пошел к машине.

– Хотел я его фамилию спросить, да как-то неудобно было, – сказал Орлов. – Вижу, расстроился человек.

– А ведь, может быть, их немало есть, живых защитников крепости, – задумчиво сказал один из офицеров. – Живут по разным местам и никто о них не знает…

На другой день мы с Матевосяном и Махначем приехали в Южный военный городок Бреста, где когда-то находился гитлеровский лагерь для военнопленных. Сейчас ничто не напоминает о том страшном времени.

Правда, по-прежнему тут высятся те же красные кирпичные казарменные корпуса, вокруг которых густо разрослись большие деревья. Только в одном месте, между домами, стоит за оградой невысокий каменный обелиск, на котором высечено: «Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!»

И вот, когда мы вышли около обелиска из машины, эти два взрослых человека начали рыдать, как дети. И Матевосян, сквозь рыдания, вспоминая тех людей, вместе с которыми ему пришлось быть в гитлеровском лагере, сказал:

– Они уже не могли ходить… Они только ползали и говорили нам: «Товарищи, вырветесь за проволоку, не забывайте о нас, отомстите за нас!»

А Махнач, также сквозь слезы, сказал, показывая на густые зеленые деревья:

– Видите, вот здесь не было ни одного листа – пленные все съели.

Очень много незабываемых, поистине потрясающих впечатлений оставила эта поездка в Брест. Мы ежедневно бывали в крепости с Матевосяном и Махначем, слушая их рассказы. Кроме того, мне удалось разыскать в Бресте семьи командиров, погибших в крепости, – тех самых женщин и детей, которые вместе с нашими воинами пережили все тяготы обороны в памятные дни июня и июля 1941 года.

Мы пробыли в Бресте неделю и вернулись назад. Матевосян, Никонова и я уехали в Москву, а Махнач вернулся к себе в Минск.

В Москве Матевосян еще на некоторое время задержался, используя оставшиеся дни отпуска. Ему нужно было добиться пересмотра вопроса о своей партийности в Центральном Комитете партии. Дело в том, что после войны Матевосян еще не был восстановлен в рядах партии, и он хотел воспользоваться пребыванием в столице, чтобы лично похлопотать об этом. Впрочем, вскоре отпуск его кончился, и он вынужден был уехать, не дождавшись решения. Но спустя несколько месяцев я получил от него из Еревана длинную телеграмму, в которой он восторженно сообщал мне, что снова находится в рядах Коммунистической партии Советского Союза.

История Александра Филя

Когда мы вернулись из Бреста, я снова вспомнил об участнике обороны крепости Александре Филе из Якутии.

Как указывалось выше, из письма Александра Филя в Музей Советской Армии я впервые узнал фамилию Матевосяна. Когда мы встретились с Матевосяном, я стал расспрашивать его о Филе. Матевосян давал ему самую лучшую характеристику. Он рассказывал, что Филь до войны был одним из самых активных комсомольцев, секретарем комсомольской организации штаба полка. Он характеризовал его как настоящего советского патриота, человека, беспредельно преданного Родине и партии, вспоминал, что Филь героически сражался в первые дни обороны крепости, вплоть до того момента, когда Матевосян был ранен и вышел из строя.

Как известно, Филь на протяжении двух с лишним лет не отвечал на запросы из музея, и последние его письма были датированы 1952 годом.

Снова перечитав эти письма Филя, я обратил внимание на то, что они проникнуты каким-то тяжелым настроением. Чувствовалось, что Филь – человек травмированный, переживший какую-то большую личную трагедию. В его письмах встречались такие фразы: «Я не имею права писать о героях потому, что я был в плену». «Я жалею, что не погиб там, в Брестской крепости, вместе со своими товарищами, хотя это от меня не зависело».

В одном из писем он вскользь упоминал о том, что лишь недавно отбыл наказание и получил гражданские права. Что это за наказание и в чем заключалась его вина, он не сообщал.

Возникали две догадки. Либо Филь в 1952 году уехал из Якутии и сейчас живет где-то в другом месте, либо он просто прекратил эту переписку, считая, как он писал, что человек, побывавший в плену, не имеет права говорить о героях. Как бы то ни было, следовало приложить все усилия, чтобы разыскать Филя. Дело в том, что Матевосян и Махнач могли рассказать только о событиях самых первых дней обороны, до того, как они были ранены, а Филь сражался в крепости больше недели и все это время находился рядом с главными руководителями гарнизона центральной крепости – полковым комиссаром Фоминым и капитаном Зубачевым. Его воспоминания должны были пролить свет на многие обстоятельства обороны.

А. М. Филь. 1955 г.

Я начал с того, что дал телеграмму в Алдан управляющему трестом «Якутзолото», в системе которого работал Филь. Уже на другой день я получил телеграмму от управляющего Н. Е. Заикина – он сообщал мне, что Филь живет и работает на прежнем месте.

Тогда я написал Филю большое письмо. В этом письме я доказывал ему, что он не имеет права молчать и обязан поделиться своими воспоминаниями о том, что он видел и пережил в дни героической обороны, хотя бы во имя памяти своих товарищей, павших там, на камнях крепости. Я писал ему, что не знаю, в чем заключается его вина, но если есть в его проступке какие-то смягчающие обстоятельства, то я, в меру своих возможностей, помогу сделать все, чтобы снять это пятно с его биографии. Наконец, я спрашивал Филя, не будет ли он возражать, если я попытаюсь организовать ему командировку из Якутии в Москву для встречи со мной.

Прошло больше месяца – письма из Якутии идут долго, – и я, наконец, получил ответ от Филя. Он извинялся передо мной за долгое молчание, признавал, что мои доводы его переубедили, рассказывал целый ряд подробностей обороны крепости и в заключение писал, что он был бы счастлив приехать в Москву и помочь мне в работе.

После этого я отправился к начальнику «Главзолота» Министерства цветной металлургии К. В. Воробьеву и около часа рассказывал ему об обороне Брестской крепости. Он слушал с большим вниманием, заинтересовался, и тогда я рассказал ему о Филе и попросил помочь вызвать его в Москву. Потребовалось ходатайство Союза советских писателей, потребовалось, чтобы журнал «Новый мир» взял на себя расходы по командировке Фили, но в конце концов все было улажено и К. В. Воробьев отправил вызов в Алдан.

Филь приехал в Москву в феврале 1955 года, и мы встретились с ним в редакции журнала «Новый мир». Сначала он произвел на меня впечатление человека угрюмого, скрытного, недоверчивого и какого-то настороженного, словно он все время боялся, что люди напомнят ему о том пятне, которое легло на его биографию. Когда я прямо спросил, в чем заключается его вина, – этот, на вид здоровый, крепкий человек вдруг разрыдался и долго не мог успокоиться.

История его была такова. В Брестской крепости он попал в плен без сознания, будучи контуженным при взрыве. Гитлеровцы отправили его в далекие северные лагеря в Норвегии, и он пробыл там до конца войны. Когда после освобождения Филь вернулся на Родину, его обвинили в том, что он служил во власовской армии, и отправили в Якутию. Филь категорически отрицал свою вину. Он говорил, что никогда не записывался во власовскую армию, и, по его словам, это несправедливое обвинение было результатом недобросовестности следователя, который вел его дело.

Я обещал в дальнейшем помочь ему, а пока что начал подробно записывать его воспоминания. Он рассказал много интересного об обороне крепости, и во время этих бесед я познакомился также с его личной биографией.

Александр Митрофанович Филь был сыном бедняка-крестьянина из станицы Тимашевской на Кубани. В детстве он бежал из дому, беспризорничал, а потом попал в Ростов в семью старого большевика и одного из героев гражданской войны на Кавказе, воспитывался там, получил специальность бухгалтера, работал, а впоследствии поступил на первый курс в университет. Потом он был призван в армию и оказался в Брестской крепости. Словом, ничто ни в биографии А. М. Филя, ни в его поведении в дни боев не давало права предполагать, что он мог стать предателем Родины. Да и весь склад мышления этого человека, весь его характер, каким он раскрылся передо мной во время наших бесед, подтверждали это. Я пришел к твердому убеждению что Филь – честный и преданный советский человек, и решил добиться пересмотра его дела.

Помню, мы закончили запись его воспоминаний уже на исходе зимнего февральского дня, часов в пять вечера. Я тут же поднял телефонную трубку и позвонил Главному военному прокурору генералу Е. И. Барскому. Коротко объяснив ему суть дела, я просил его помощи.

На другой же день, в десять часов утра, он принял меня и Филя. Внимательно выслушав нас обоих, он немедленно вызвал работников прокуратуры и приказал им срочно начать проверку дела Филя.

Филь вскоре после этого уехал домой, в Якутию, а я время от времени заходил в Военную прокуратуру, поддерживая постоянный контакт со следователями.

Нужно сказать, что работники Главной военной прокуратуры полковник В. П. Маркарянц и подполковник Г. И. Дорофеев проявили глубоко человечное, исключительно внимательное отношение к делу Филя. Были затребованы документы из архивов, из дальних городов, кропотливо проверен весь материал обвинения, и постепенно картина все больше и больше прояснялась.

Словом, после тщательного рассмотрения дела в прокуратуре я в начале января 1956 года смог дать А. М. Филю долгожданную телеграмму. Вот текст этой телеграммы:

«Алдан, Якутзолото, Заикину, для начальника лесоучастка Ленинского приискового управления Александра Митрофановича Филя. Тридцать первого декабря Генеральный прокурор подписал постановление о Вашей полной моральной реабилитации. Постановление выслано в Алдан, днями Военная прокуратура высылает в Ваш адрес официальную бумагу. Поздравляю Вас, героя Брестской крепости, с полным восстановлением Вашего доброго имени».

Вскоре я получил восторженную телеграмму Филя, а затем его письмо, говорившее о том, что этот человек сейчас почувствовал себя возрожденным к жизни и полон радостных надежд на будущее.

Чтобы закончить историю Александра Митрофановича Филя, я могу добавить, что сейчас он стал коммунистом и я с большой готовностью дал ему свою рекомендацию для вступления в ряды партии. Я глубоко убежден в том, что А. М. Филь будет достойным членом партии так же, как он был достойным защитником Родины в дни памятной обороны Брестской крепости.

Дочери капитана Шабловского

Таким образом, рамки моей работы постепенно расширялись, по мере того как я углублялся в изучение истории обороны Брестской крепости. Приходилось писать десятки писем в разные города, разыскивая новых участников обороны, приходилось и помогать некоторым из этих людей в исправлении их судеб. И, конечно, мне одному не по плечу была бы такая работа. Но я был вовсе не один. Повсюду, куда бы я ни обращался – в городах и селах, в колхозах, на заводах, в учреждениях, – я везде находил добровольных помощников, советских людей с широкой душой, с благородным, добрым сердцем, которые всегда были готовы прийти ко мне на помощь в этих делах.

Многих из этих моих добровольных помощников я знаю только по письмам, и мне сейчас хочется еще раз от души их поблагодарить. И, пожалуй, неоценимую помощь этих людей ярче всего можно показать на примере истории дочерей капитана Шабловского.

В первые дни обороны Брестской крепости в гитлеровский плен попал командир батальона капитан Владимир Васильевич Шабловский с несколькими своими бойцами. Большинство их было ранено, а у самого капитана оказалась прострелянной рука. Вместе с ними в плен была захвачена группа женщин и детей, среди которых находилась жена капитана Шабловского Галина Корнеевна и четыре их дочери. Старшей из девочек исполнилось восемь лет, а младшей – восемь месяцев.

Гитлеровцы построили пленных в колонну и под конвоем автоматчиков погнали в тыл, за Буг. На пути колонны был мост. Когда пленные дошли до середины моста, капитан Шабловский, который нёс на здоровой руке свою младшую дочь, поцеловал ее, передал жене и, обернувшись к товарищам, крикнул:

– Кто не хочет оставаться в плену, за мной!

В следующий момент он бросился через перила моста в воду, и за ним бросились его бойцы. Автоматчики тут же перестреляли их в воде. Но они и искали смерти, а не спасения – раненые и измученные люди все равно не смогли бы никуда уйти.

Этот поступок капитана и его бойцов произвел глубокое впечатление даже на врагов. Гитлеровцы сразу повернул колонну назад, а потом отделили женщин и детей и отвели их в Брестскую городскую тюрьму.

Капитан В. В. Шабловский. 1941 г.

Г. К. Шабловская. 1941 г.

В тюрьме Галина Корнеевна Шабловская и четыре ее дочери провели около двух недель, после чего их выпустили. Жена капитана сейчас же уехала в одну из деревень неподалеку от Бреста и вскоре стала связной партизанского отряда. В 1943 году, выполняя задание партизан, она была схвачена гестаповцами. В гестапо ее долго и безуспешно пытали, а потом повесили. Уже впоследствии она была посмертно награждена медалью «Партизану Великой Отечественной войны».

Подруги Шабловской по партизанскому отряду тотчас же отвезли ее дочерей в разные деревни и отдали их на воспитание в крестьянские семьи, опасаясь, чтобы гестапо не узнало про девочек и не расстреляло их. Так дети капитана Шабловского, оставшиеся круглыми сиротами, дожили до освобождения Бреста Советской Армией в 1944 году.

Государство позаботилось о дочерях героя, погибшего в Брестской крепости. Четыре девочки были помещены в детский дом в городе Кобрине и получали пенсию за своего погибшего отца. Сейчас это уже взрослые женщины и девушки, Раиса Шабловская уже замужем, мать двух детей и живет в городе Запорожье. Ее сестра Таня окончила в Бресте фельдшерскую школу и недавно тоже вышла замуж. Третья дочь капитана – Наташа была студенткой Днепропетровского института инженеров транспорта, а младшая из сестер – Светлана, окончив техникум советской торговли, работает продавцом в одном из брестских магазинов.

Старшая дочь капитана Шабловского Раиса. 1949 г.

Девочки были очень малы, когда погибли их родители, и они плохо помнили об отце и матери, кроме их имени и отчества. У них не осталось никаких документов. Даже возраст девочек определяли в детском доме по медицинскому осмотру, и при этом старшая из дочерей – Раиса – утверждала, что возраст двух младших сестер – Светланы и Наташи – был установлен неправильно. Им записали годы рождения 1937 и 1938, тогда как Раиса помнила, что они родились позже.

Это имело для них прямое практическое значение, потому что к тому времени, как я установил связь с дочерьми Шабловского (это было в 1955 году), Наташе уже прекратили выплачивать пенсию за погибшего отца, как совершеннолетней, а Светлане оставалось получать ее всего несколько месяцев.

Надо было помочь дочерям Шабловского. Для этого предстояло разыскать личное дело капитана Шабловского, которое, как и личные дела всех офицеров Советской Армии, хранится в архивах Министерства обороны СССР. Я позвонил в Главное управление кадров министерства к полковнику Ивану Михайловичу Конопихину, который всегда очень много помогал мне в розыске героев Брестской крепости. После долгих поисков Конопихину удалось в одном из военных архивов найти папку с личным делом Шабловского.

Я познакомился с документами, подшитыми в этой папке. Среди них была автобиография, написанная Владимиром Васильевичем Шабловским в 1939 году. Из автобиографии я узнал, что капитан Шабловский был родом из бедной крестьянской семьи на Могилевщине, что в детстве он батрачил у помещика, пас его скот, потом прошел большую трудовую школу, работал на шахте в Донбассе, а затем его призвали в ряды Красной Армии. Ом окончил командирскую школу, стал командиром взвода, потом роты, после этого был назначен военным комиссаром в один из районов Белоруссии, а оттуда уже получил назначение в Брестскую крепость, где занял должность командира стрелкового батальона.

В автобиографии капитан Шабловский перечислял адреса своих сестер и братьев, которые оказались довольно многочисленными. Правда, все эти адреса относились к 1939 году, но, тем не менее, пользуясь ими, вероятно, можно было бы разыскать следы сестер и братьев Шабловского и таким образом найти родственников девушкам, которые сейчас считались совершенно одинокими.

Я написал по всем этим адресам. В одном случае я обратился к секретарю райкома партии того района, где когда-то жил брат Шабловского, в другом случае – к директору совхоза, где когда-то работал его другой брат, и т. д. И вот вскоре я получил ответ на один из моих запросов.

Я привожу здесь это письмо, присланное мне из Могилевской области.

«Уважаемый товарищ Смирнов! Партийная организация Кузьковичской МТС Быховского района получила Ваше письмо и сообщает, что дочери капитана Шабловского, погибшего за нашу прекрасную Родину, не одиноки. В деревне Грудиновке Быховского района проживает семья брата Владимира Васильевича, Авраама, – жена Елена Елисеевна, сыновья Леонид, Аркадий, Владимир, Виктор и Михаил. Леонид, Аркадий и Виктор работают в Кузьковичской МТС, расположенной в деревне Грудиновка, на базе бывшего совхоза. Аркадий и Леонид работают механиками, а Виктор – помощником комбайнера. Владимир и Михаил учатся в школе. Брат героя Авраам в 1953 году умер. Ваше письмо читали жена и дети Авраама Васильевича, и они уже написали письма своим дорогим племянницам и сестрам с тем, чтобы установить родственную связь.

Дочери капитана Шабловского. Слева направо: Таня, Светлана, Наташа. 1949 г.

Секретарь партийной организации Кузьковичской МТС Быховского района Я. Вишневский».

Уже на следующее лето две дочери Шабловского поехали в гости к родственникам в деревню Грудиновку и провели там каникулы вместе со своими двоюродными братьями.

Но личное дело капитана Шабловского помогло не только отыскать его родственников, но и установить возраст двух его младших дочерей – Светланы и Наташи. Просматривая его автобиографию, датированную 6 февраля 1939 года, я заметил, что капитан Шабловский пишет только о двух старших дочерях – Раисе и Тане. О младших же – Наташе и Светлане – никакого упоминания не было. Из этого с очевидной ясностью вытекал логический вывод: следовательно, две младшие дочери родились позже даты заполнения автобиографии и, значит, их годы рождения определяются как 1939 и 1940.

Я обратился в Главное управление кадров с просьбой дать мне, на основании логического вывода из автобиографии Шабловского, справку о действительном возрасте двух младших дочерей погибшего капитана. Там с готовностью согласились, и тогда я послал эту справку вместе с подробным письмом Наташе Шабловской, жившей тогда в Запорожье, а также написал Орджоникидзевскому районному военному комиссару города Запорожья, в райвоенкомате которого Наташа получала раньше пенсию за отца.

Райвоенком подполковник Т. И. Кондратенко подошел исключительно чутко и внимательно к делу дочерей Шабловского и много помог им. Через месяц или полтора я получил от него письмо, в котором он писал:

«Уважаемый Сергей Сергеевич! Прошу принять мое извинение за долгое молчание и хочу доложить Вам, что мною сделано по Вашей просьбе.

Задержался с ответом потому, что пересылал свидетельство о рождении Наташи в Брест для внесения изменения в актовую запись о ее рождении. Год рождения Наташи исправлен на 1939, о чем выдано ей новое свидетельство о рождении. Пенсию ей также восстановили, и она ее уже получает.

Для исправления года рождения Светланы я направил копию Вашего письма и справки Новогрудковскому райвоенкому Барановичской области по месту учебы Светланы, рекомендовал ему, как это сделать, и просил об исполнении поставить Вас в известность».

Спустя некоторое время я получил письмо и от Новогрудковского райвоенкома гвардии подполковника Коротаева. Он сообщил мне, что год рождения Светланы исправлен и она могла бы получать пенсию за погибшего отца, но в связи с тем, что в техникуме, где в то время училась Светлана, она поставлена на полное государственное обеспечение и ни в чем не нуждается, девушка отказалась от получения этой пенсии.

Такова судьба дочерей героя Брестской крепости капитана Шабловского, о которых постоянно заботилось и продолжает заботиться наше Советское государство.

Петя Клыпа

В Брестской крепости женщины и дети были не только в крепостных подвалах. Некоторые из этих женщин и детей-подростков выходили наверх, становились в ряды бойцов и сражались плечом к плечу со своими мужьями и отцами.

Сохранился, например, рассказ о подвиге молодой сельской учительницы Кати Тарасюк, которая в июне 1941 года приехала в гости к мужу-лейтенанту, служившему в крепости, и там ее застигла война. Ее муж погиб, лежа за пулеметом, когда он отбивал атаку гитлеровцев. Узнав об этом, Катя Тарасюк вышла из подвала, легла за этот же пулемет и продолжала косить атакующих фашистов, пока вражеская пуля не сразила ее.

Были и дети, которые дрались в крепости с оружием в руках.

Еще во время первой своей поездки в Брест я слышал от некоторых участников и очевидцев обороны крепости удивительные рассказы о мальчике-бойце. Говорили, что ему было всего лет 12–13, но он дрался в крепости наравне со взрослыми бойцами и командирами, участвовал даже в штыковых атаках и рукопашных схватках и, по словам всех, кто о нем помнил, отличался исключительной смелостью, отвагой, каким-то недетским бесстрашием.

Я очень заинтересовался этим мальчиком-героем и впредь стал расспрашивать о нем всех бывших защитников крепости, которых мне удавалось находить. Многие вспоминали о нем, но, к моему огорчению, никто не знал его фамилии и не мог сказать, что случилось с этим мальчиком в дальнейшем.

Но вот как-то раз один из старожилов Бреста, когда я в разговоре с ним упомянул о мальчике-бойце, сказал мне:

– Я много слышал об этом мальчике, хотя и не видел его никогда. Но тут, в Бресте, есть человек, который может вам о нем рассказать. На Комсомольской улице в городском ресторане «Беларусь» играет по вечерам аккордеонист. Он когда-то дружил со старшим братом этого мальчика и должен помнить его фамилию.

Я отправился в тот вечер ужинать в ресторан «Беларусь». И действительно, в глубине ресторанного зала на маленькой эстраде выступало музыкальное трио – пианист, аккордеонист и скрипач. Я подождал, пока музыканты поиграли и присели за столик, чтобы поужинать. Тогда я подошел к этому аккордеонисту и начал расспрашивать его о мальчике, который меня интересовал.

– Да, – сказал аккордеонист, – я этого мальчика знал до войны. Ему тогда было четырнадцать лет и звали его Петя Клыпа. Он был воспитанником музыкантского взвода 333-го стрелкового полка, носил красноармейскую форму и играл в духовом оркестре на трубе. А его брат в то время имел звание лейтенанта и командовал этим самым музыкантским взводом, был полковым капельмейстером.

К сожалению, аккордеонист не знал, что впоследствии стало с Петей, но вспомнил, что год или два назад кто-то говорил ему, будто старший брат мальчика Николай Клыпа остался жив, после войны продолжает служить в армии и уже носит звание майора. Таким образом, для поисков у меня уже оказалась путеводная нить: майор Николай Клыпа.

Несколько дней спустя после этого разговора в ресторане, я встретился в Бресте с военным музыкантом старшиной сверхсрочной службы Михаилом Игнатьевичем Игнатюком. Старшина Игнатюк служил в 1941 году в том же самом музыкантском взводе 333-го полка, что и Петя Клыпа. Война застигла Игнатюка в крепости, и он участвовал в ее обороне на том же участке, где сражался Петя Клыпа.

Еще позже я попал в районный город Брестской области – Пинск и там нашел дочь погибшего в крепости старшины Зенкина – Валентину Сачковскую. Валя Зенкина была однолеткой Пети Клыпы и перед войной училась вместе с ним в школе. Жила она в самой крепости, и в первый же день войны гитлеровцы захватили ее в плен вместе с матерью и другими женщинами и детьми. Немецкий офицер тут же, несмотря на протесты матери, вытолкнул девочку из рядов пленных и приказал ей идти в центр крепости, к зданию казарм, где оборонялись бойцы и командиры 333-го полка. Он велел Вале передать им ультиматум. Немецкое командование требовало, чтобы защитники крепости немедленно прекратили сопротивление и сдались в плен, или, в противном случае, как сказал офицер, «их смешают с камнями».

Петя Клыпа и его брат лейтенант Н. С. Клыпа. 1941 г.

Валя Зенкина. 1941 г.

В. И. Сачковская (Зенкина). 1956 г.

Валя побежала через крепостной двор к этому зданию, а вокруг нее свистели пули, гремели взрывы, и жизни девочки ежесекундно угрожала опасность. К счастью, бойцы сразу заметили ее и прекратили огонь из окон казарм. Вале помогли влезть в окно подвала и привели ее к старшему лейтенанту Потапову, который возглавлял оборону на этом участке. Девочка передала ему требования врага. Конечно, защитники крепости не собирались сдаваться в плен, и Потапов сказал Вале, чтобы она пошла обратно и передала офицеру отрицательный ответ на ультиматум.

Но Валя отказалась идти. Хотя ее мать осталась там, в фашистском плену, тем не менее девочка не хотела уходить отсюда. Она чувствовала себя смелее и увереннее рядом с бойцами, несмотря на то что здесь, в крепости, рвались бомбы и снаряды, неумолчно трещали пулеметы и людей повсюду подстерегала смерть. Валя спустилась в подвалы казарм 333-го полка и там вместе с женщинами ухаживала за ранеными защитниками крепости, При этом она часто встречалась с Петей Клыпой, который сражался на том же участке, и была свидетельницей его поведения в боях.

Старшина М. И. Игнатюк. 1957 г.

Старшина Игнатюк и Валентина Сачковская рассказали мне много удивительного об этом мальчике.

С первых минут войны Петя Клыпа, по их словам, не потерял присутствия духа и сохранил полное самообладание, хотя сразу же был оглушен и контужен близким взрывом. Среди взрослых бойцов были люди, которые растерялись, поддались в первый момент панике, и командир ставил им в пример этого мальчика – он, едва опомнившись от взрыва, ошеломленный, наполовину глухой, сейчас же схватил оружие и приготовился встретить врага.

В дни обороны Петя Клыпа много раз ходил, выполняя поручения командиров, в разведку по крепости. Для него не было запретных мест, мальчик отважно и ловко пробирался на самые опасные участки, бывал буквально повсюду и приносил в штаб ценнейшие сведения о противнике.