Текст книги "Герои Брестской крепости"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Могут возразить, что ведь погибли не все участники этих боев, и о событиях, происходивших в крепости, можно было узнать у тех, кто остался в живых. Но, во-первых, их осталось очень мало и вряд ли по всему Советскому Союзу найдется более 300–400 уцелевших участников обороны из всего шести-восьмитысячного гарнизона крепости. Эти люди, освобожденные из гитлеровских лагерей или демобилизованные из армии, после войны разъехались по всей нашей необъятной стране, ничем не напоминая о себе.

Есть чудесное свойство, удивительное и неотъемлемое качество характера простых советских людей. Наш человек способен вершить поистине великие героические дела, как обычное будничное дело, и при этом вовсе не считать себя героем. Не считали себя героями и бывшие защитники Брестской крепости. Они рассуждали так: да, я перенес много трудного, тяжелого там, в Брестской крепости, но ведь я просто выполнял свой солдатский долг, делал то, что мне было положено, так же, как все эти четыре года Великой Отечественной войны на других участках фронта честно исполняли этот долг тысячи и миллионы советских воинов.

Необходимо также учесть то обстоятельство, что большинство этих людей прошло через гитлеровский плен. В самом начале схватки они оказались во власти врага и лишились возможности участвовать в дальнейшей борьбе своего народа на фронтах Великой Отечественной войны. Уже один этот факт угнетал их. Кроме того, в гитлеровском плену они пережили столько тяжких, невыносимых испытаний, что многие из них вернулись домой с глубокими и незаживающими душевными ранами.

Надо сказать, что и у нас на местах не всегда правильно подходили к этим людям. Не секрет, что враг народа Берия и его приспешники культивировали неправильное, огульное отношение к бывшим военнопленным, сплошь и рядом совершенно не считаясь с тем, как попал человек в руки врага и как вел он себя в гитлеровском плену все эти годы.

Конечно, все то, что перенесли эти люди в дни обороны Брестской крепости, было для них неизгладимым, священным и страшным воспоминанием. Каждый из них не раз рассказывал о пережитом своим родным, близким, друзьям, но воспоминания их долго не становились достоянием общественности.

Все эти причины и сказались в том, что до недавнего времени мы так мало знали об обороне Брестской крепости, все это и привело к тому, что обстоятельства героической борьбы легендарного гарнизона были до последних лет окутаны тайной.

Совсем недавно герой Брестской крепости Анатолий Виноградов рассказал мне, как в 1945 году, демобилизовавшись из армии, он приехал в Брест, чтобы разузнать о судьбе своей семьи. Он пришел навестить старую крепость и там, на развалинах ее, ему встретилась группа советских офицеров, которые пришли осмотреть эти руины. И когда Виноградов начал рассказывать им о том, что пережил он здесь в 1941 году, офицеры начали смеяться. Один из них сказал ему:

– Не рассказывайте нам сказок! Если бы здесь действительно происходили такие события, то весь наш народ знал бы это. А нам ничего неизвестно об этих боях.

И как ни доказывал Виноградов свою правоту, ему так и не поверили, сочтя его фантазером и лгуном.

Первые известия об обороне Брестской крепости, появившиеся в печати после войны, еще мало приоткрывали тайну, они были основаны, можно сказать, на полулегендарном материале и нередко направляли читателя по ложному пути.

Так, в первых статьях на эту тему, напечатанных в белорусских газетах и журналах в 1948 году, говорилось, например, что обороной Восточного форта крепости командовал какой-то военный врач, который, якобы, потом погиб при бомбежке, и фамилия его так и осталась неизвестной. А в качестве главного руководителя обороны центральной цитадели называли имя некоего полкового комиссара Рублевского.

Сейчас мы уже знаем, что гарнизон Восточного форта возглавил вовсе не военный врач, а командир 44-го стрелкового полка майор Гаврилов. Что же касается полкового комиссара Рублевского, то он оказался никогда не существовавшей мифической личностью и в дальнейшем вместо него появилась исторически достоверная, реальная фамилия полкового комиссара Ефима Фомина.

Как известно, мы узнали впервые фамилию полкового комиссара Е. М. Фомина из найденных под камнями крепости обрывков «Приказа № 1». В этом приказе значились еще три фамилии командиров, руководивших обороной центральной цитадели, – капитана Зубачева, старшего лейтенанта Семененко и лейтенанта Виноградова.

Пока это были только фамилии. Предстояло еще разузнать об этих людях, предстояло выяснить их судьбу.

К счастью, вскоре нашлись семьи Фомина и Зубачева, и мы узнали биографии этих руководителей обороны крепости и даже получили их фотопортреты.

А. С. Ребзуев. 1956 г.

Посмотрите на их фотографии. На одной изображен сорокапятилетний лысоватый человек с открытым, смелым и решительным взглядом. Те, кто знал его, говорят, что такой он был и в жизни – прямодушный, ни перед кем не опускавший глаз капитан Иван Николаевич Зубачев, коммунист с 1918 года, участник гражданской войны и испытанный боевой командир Красной Армии.

На другой – уже начинающий полнеть тридцатидвухлетний черноволосый человек с умными и немного грустными глазами. И эта фотография, говорят, очень похожа на полкового комиссара Ефима Моисеевича Фомина, каким он был в жизни, – опытный партийный работник, кадровый комиссар Красной Армии, умелый, спокойный воспитатель своих бойцов, пользовавшийся большим уважением и любовью подчиненных.

О судьбе Зубачева и Фомина ходили самые разноречивые слухи. Одни говорили, что они оба убиты во время боев в крепости. Другие утверждали, что командир и комиссар попали в плен. Так или иначе, никто не видел своими глазами их гибели, и все эти версии приходилось брать под сомнение.

Судьба Фомина выяснилась только после того, как мне удалось найти в Бельском районе Великолукской области бывшего сержанта 84-го стрелкового полка, а ныне директора сельской школы Александра Сергеевича Ребзуева. Сержант Ребзуев был вместе с полковым комиссаром в одном из помещений казармы, когда гитлеровские диверсанты подорвали взрывчаткой эту часть здания.

Бойцы и командиры, находившиеся здесь, в большинстве своем были уничтожены взрывом, засыпаны и задавлены обломками стен, а тех, кто еще остался жив, автоматчики вытащили из-под развалин и взяли в плен. Среди них оказались комиссар Фомин и сержант Ребзуев. На глазах сержанта предатель выдал гитлеровцам Фомина и фашисты увели его на расстрел.

О судьбе Зубачева мне удалось узнать, когда я встретил одного из командиров, сражавшихся под его командованием. Оказалось, что капитан, раненный и контуженный, тоже попал в гитлеровский плен и находился в лагере Белая Подляска, за Бугом.

А когда впоследствии отыскался майор Гаврилов, заместителем которого перед войной был Зубачев, он рассказал мне, что осенью 1943 года встретился с капитаном в лагере Хаммельсбург в Германии. Гаврилов тогда узнал от пленных, что Зубачев содержится в соседнем отделении лагеря, и попросил подозвать его к проволоке. Зубачев пришел, и эти два человека, коммунисты, участники гражданской войны, советские командиры, измученные, изможденные, оборванные, стояли по обе стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь слезы Гаврилов сказал:

– Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и его заместитель, оба оказались в плену.

В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов видел, что Зубачев идет с трудом, он, видимо, был болен, до крайности истошен и, судя по всему, вскоре после этого погиб там, в гитлеровских лагерях.

Как бы то ни было, нет сомнения, что капитан Зубачев – старый коммунист, боевой командир – встретил свою смерть, глядя ей в глаза так же смело и прямо, как он глядит сейчас со старой сохранившейся у нас фотографии.

Третьего командира, который упоминается в «Приказе № 1», – лейтенанта Анатолия Виноградова – удалось впоследствии найти среди живых. Он провел в плену четыре долгих и тяжких года, пытался бежать из лагеря, но безуспешно, и вернулся на Родину только после войны. Сейчас он живет в городе Вологде и работает там кузнецом на одном из заводов.

Оказался в живых и четвертый командир, фамилия которого упоминалась в «Приказе № 1», – старший лейтенант Александр Иванович Семененко. Вернувшись из плена, он работает шофером в своем родном городе Николаеве на Украине. Кстати, встреча со старшим лейтенантом Семененко помогла мне разрешить одну из загадок Брестской крепости – установить личность одного из замечательных героев обороны.

А. И. Семененко. 1956 г.

Еще задолго до встречи с Семененко я нашел в Краснодаре двух бойцов 44-го стрелкового полка: Анатолия Бессонова, о котором я уже говорил, и его друга Владимира Пузакова, ныне работника одного из домов отдыха в Геленджике. Пузаков и Бессонов однажды рассказали мне удивительную историю. По их словам, на второй день обороны сквозь плотное кольцо гитлеровских войск, окруживших крепость, в осажденную цитадель пробился в одиночку какой-то советский командир. Это был старший лейтенант в полной форме, даже с портупеей через плечо и с орденом Красной Звезды на груди. С одним пистолетом в руке он переплыл под огнем противника Мухавец и вскочил в окно казармы. Говорят, что по всей линии обороны бойцы кричали восторженное «ура», когда этот командир пришел в крепость. Он тотчас же принял на себя командование на этом участке и в дальнейшем мужественно и очень умело руководил боями.

Не сразу удалось установить фамилию этого командира. Анатолий Бессонов считал, что это был старший лейтенант Семененко. Но когда я нашел в Николаеве А. И. Семененко и обратился к нему с вопросом, оказалось, что он вовсе не переплывал Мухавца, а находился с самого начала боев в центре крепости. Кроме того, у Семененко не было ордена Красной Звезды.

Но Семененко тут же помог установить фамилию этого героя Брестской крепости. То был один из его товарищей по службе, бывший начальник школы младших командиров 44-го полка, старший лейтенант Василий Иванович Бытко, уроженец станицы Абинской Краснодарского края. Когда я спросил о судьбе Василия Бытко, Семененко сказал, что, по слухам, он попал в гитлеровский плен, но уже по дороге в лагерь сумел бежать от конвоиров.

Только впоследствии с помощью других участников обороны удалось узнать, как погиб старший лейтенант Бытко. Он бежал из колонны пленных уже на польской территории и сумел пробраться назад к берегу Буга. Но когда он переплывал реку, беглеца настигли гитлеровцы, и вражеский пулемет ударил вслед ему.

Курсанты полковой школы 44-го полка недаром прозвали своего любимого старшего лейтенанта «Чапаем». Волевой, решительный, безудержно смелый боевой командир, славный кубанец Василий Иванович Бытко не только носил то же самое имя и отчество и не только походил характером на своего прославленного тезку. Он и погиб, как Чапаев, настигнутый в реке вражьей пулей.

Небезынтересной была история поисков героини крепости военфельдшера Раисы Абакумовой. Уже в первых статьях, посвященных Брестской обороне, говорилось об этой отважной молодой женшине, о том, как она в первые же минуты войны, схватив санитарную сумку, смело бросилась под огнем врага перевязывать раны бойцов и самоотверженно выполняла свой долг военного медика, пока вражеская пуля не сразила ее, когда она перетаскивала одного из раненых в укрытие. О смелости и мужестве этой женщины рассказывали мне впоследствии многие участники обороны. Но сначала не было даже известно, на каком участке обороны находилась Раиса Абакумова. Только позднее, когда я нашел первых защитников Восточного форта, оказалось, что она была именно там, в отряде майора Гаврилова.

Долгое время я считал Раису Абакумову погибшей, пока однажды не встретился с врачом Михаилом Никифоровичем Гаврилкиным, который сейчас работает в Шатурском районе Московской области. Доктор Гаврилкин перед войной служил в Брестской крепости и был непосредственным начальником Раисы Абакумовой. Он рассказывал много хорошего об этой женшине. По его словам, она была очень опытной и добросовестной медсестрой. Но когда я в разговоре упомянул, что Раиса Абакумова была убита при обороне, Гаврилкин недоуменно пожал плечами.

Р. И. Абакумова. 1956 г.

В. С. Раевская. 1956 г.

– Позвольте, – сказал он, – Раиса Абакумова не погибла в крепости. Моя жена в годы оккупации находилась в Бресте и она часто видела там Раису.

Таким образом, появилась надежда на то, что эта героиня обороны осталась жива. Но пришлось еще вести довольно долгие поиски и в течение полутора лет, как по цепочке, идти от одного человека к другому, прежде чем я нашел ту, которую искал. Сначала медицинская сестра Людмила Михальчук, работающая в Бресте, дала мне адрес врача Ю. В. Петрова в Ленинграде. Доктор Петров сообщил местожительство фельдшера И. Г. Бондаря в Днепропетровской области. Бондарь прислал московский адрес доктора В. С. Занина, а тот в свою очередь помог мне установить связь с подругой Абакумовой медсестрой Валентиной Сергеевной Раевской, которая тоже участвовала в обороне крепости, а сейчас живет в городе Мценске Орловской области. Она-то и сообщила мне, наконец, адрес Раисы Ивановны Абакумовой, уехавшей после войны к себе на родину – в Орловскую область, где она работает медсестрой в районной больнице поселка Кромы.

Когда впоследствии мы увиделись с Раисой Ивановной, я спросил: знает ли она, что во многих статьях и очерках о ней писали, как о погибшей. Оказалось, что однажды ей попался в руки номер «Огонька» с очерком Златогорова, в котором говорилось о ее героической гибели. Но из скромности она и не подумала о том, чтобы опровергнуть этот слух, а просто усмехнулась и сказала про себя: «Ну, и вечная память тебе. Рая».

Так постепенно, месяц за месяцем увеличивалось число найденных героев, и по мере тоге как ширился их круг, я узнавал новые имена и новые подробности подвигов тех защитников крепости, которых уже не было в живых. Каждый из участников обороны прежде всего рассказывал мне о своих погибших боевых товарищах и о их славных делах.

От А. П. Бессонова и В. П. Пузакова я узнал о подвиге их друга, молодого рабочего-краснодарца, бойца Николая Гайворонского. В первые минуты войны он был тяжело ранен – осколок снаряда распорол ему живот. Под рукой не было бинтов, и товарищи Гайворонского перетянули эту страшную рану чьей-то нательной рубашкой. И вот с таким ранением и с такой перевязкой Николай Гайворонский в течение почти трех недель сражался в Брестской крепости, участвовал даже в штыковых атаках и в рукопашных схватках. В конце концов он попал в плен вместе со своими земляками и друзьями Бессоновым и Пузаковым. Но тем посчастливилось вскоре-же бежать из гитлеровского лагеря, а Николай Гайворонский уже не имел сил, чтобы совершить побег, и, видимо, вскоре погиб там, в плену.

С. М. Матевосян и его однополчане рассказали мне о любимце 84-го стрелкового полка старшине Вячеславе Мейере. Он был по национальности немцем из Поволжья и героически дрался там, в крепости, против гитлеровцев. К тому же Вячеслав Мейер был не только храбрецом, но и человеком очень бодрым, жизнерадостным, никогда не унывающим, и даже в той страшной обстановке умел поднять дух своих товарищей какой-нибудь веселой затеей. Однажды немецкий самолет сбросил над центральной крепостью листовки, призывающие наших бойцов сдаваться в плен. Мейер собрал десятка два этих листовок, на каждой из них нарисовал свиное рыло с усиками Гитлера и внизу написал по-немецки: «Не бывать фашистской свинье в нашем советском огороде». Затем он с группой товарищей-комсомольцев отправился «на охоту» и вскоре привел захваченного в плен гитлеровского ефрейтора. Этого фашиста с ног до головы оклеили разрисованными листовками и в таком виде отправили назад к своим. Впоследствии старшина Вячеслав Мейер героически погиб в бою.

Красноармеец Н. Гайворонский. 1941 г.

Старшина В. Мейер. 1941 г.

Я узнал и о подвигах многих других героев, которые, к сожалению, до сих пор остаются безыменными. Может быть, мы так никогда и не узнаем фамилии неизвестного музыканта из оркестра 44-го стрелкового полка. Вместе с группой своих товарищей в первые минуты войны при разрыве тяжелой авиабомбы он был завален в помещении музыкантского взвода. Они оказались заживо похороненными под грудой камней, и спасти их было невозможно, потому что этот участок казарм находился под непрерывным обстрелом и бомбежкой и к развалинам никто не мог подступиться. И тогда люди, находившиеся неподалеку, вдруг услышали, как из-под этих развалин раздались звуки музыки. Неизвестный музыкант играл на трубе «Интернационал». Он как бы прощался этим со своими товарищами и говорил, что умирает как верный сын советской Родины.

Петя Клыпа рассказал мне о подвиге одного политрука, фамилии которого мы также до сих пор не знаем. В первые минуты войны этот политрук собрал под своим командованием бойцов из разных частей и подразделений и вместе с ними дерзко двинулся прямо навстречу гитлеровцам, наступавшим в северной части крепости. Маленький отряд занял каменное здание на берегу Мухавца против Центрального острова и своим огнем преградил дорогу врагу. Тем самым политрук и его бойцы предотвратили возможный прорыв противника в центр крепости с тыла, со стороны главных трехарочных ворот.

Они держались в этом доме почти до самого вечера, пока, наконец, гитлеровцы не подтащили сюда орудия и не начали прямой наводкой обстреливать здание, разрушая его. К концу дня у политрука осталась только небольшая группа бойцов, и, воспользовавшись минутой затишья, он вместе с ними бросился вплавь через Мухавец в центральную цитадель, где в казармах находились наши. Но когда они вышли на берег, на них из засады неожиданно бросился отряд автоматчиков. Тогда политрук приказал своим людям бежать к тем отсекам казарм, которые были заняты нашими бойцами, а сам с пистолетом в одной руке и с гранатой в другой бросился навстречу врагам. Он хотел задержать гитлеровцев и дать возможность своим бойцам спастись.

Его тотчас же окружили и схватили выкручивая руки, стараясь вырвать пистолет и гранату. Но он в этой борьбе сумел дотянуться ртом до гранаты и зубами выхватил кольцо. Произошел взрыв. Петя Клыпа рассказывал, что он видел потом труп этого политрука на берегу Мухавца. Грудь его была разорвана, в неестественно выкрученной руке по-прежнему зажат пистолет, а в зубах стиснуто кольцо гранаты, и вокруг него разбросаны тела врагов, уничтоженных этим взрывом.

Остается пока неизвестным, кто был этот герой, но будем надеяться, что со временем его фамилию удастся установить.

Мы не знаем, кто были последние защитники крепости и где именно они погибли. Мы даже не знаем, когда прозвучал в Брестской крепости последний выстрел и закончилась эта удивительная оборона.

В немецком донесении, которое было захвачено в 1942 году на фронте в районе Орла, говорилось, что крепость сопротивлялась девять дней и пала к 1 июля. Позднее, выяснилось, что борьба продолжалась гораздо дольше, а потом на стене казармы нашли надпись, датированную 20 июля, – доказательство того, что на двадцать девятый день обороны защитники крепости еще вели бой. Впоследствии оказался в живых майор Гаврилов, который был захвачен в плен только 23 июля, то есть на тридцать второй день войны. Но и он не был последним защитником крепости. Борьба продолжалась и после этого.

Несколько лет тому назад мне пришлось случайно встретиться в Москве с научным сотрудником Института психологии Академии педагогических наук Федором Николаевичем Шемякиным. Ф. Н. Шемякин в годы войны работал в политотделе армии генерала Горбатова, Он вспоминает, что в 1943 году, когда эта армия находилась в районе Орла или Брянска, в политотдел как-то принесли пачку документов, захваченных в одном из штабов разгромленной дивизии противника.

Разбирая бумаги, Ф. Н. Шемякин, который хорошо знает немецкий язык, обратил внимание на небольшую папку – в ней были подшиты документы о боях в Брестской крепости в 1941 году. Он совершенно ясно помнит, что в этих документах шла речь о пяти с половиной неделях борьбы. По его словам, в папке были собраны донесения противника, датированные концом июля и началом августа, и в них содержалось много интересных и важных подробностей героической обороны. Затем следовали подробные протоколы допросов наших бойцов и командиров, захваченных в плен в Брестской крепости. И Ф. Н. Шемякин говорит, что тогда, читая эти протоколы, он удивлялся мужеству и достоинству, с каким держались наши люди перед лицом врага на допросах.

Наконец, в этой папке был подшит акт, составленный группой немецких военных врачей, которым командование противника поручило обследовать трупы, найденные в последнем крепостном каземате, продолжавшем сопротивление. Гитлеровские врачи констатировали, что защитники этого каземата последними патронами покончили с собой, не желая сдаваться в плен врагу.

Тогда же я принял меры, чтобы найти эти важные документы, и люди, которые очень много помогают мне в моих изысканиях по Брестской крепости, организовали самые тщательные поиски в наших военных архивах.

К сожалению, до сих пор обнаружить эту папку не удалось. Она, видимо, либо пропала во время войны, либо находится сейчас где-то в неизвестном нам месте. Остается надеяться, что когда-нибудь эти документы или их копии будут все же найдены.

Кстати, срок в пять с половиной недель, о котором, по словам Ф. Н. Шемякина, говорилось в немецких документах, согласуется и с показаниями многих очевидцев обороны – жителей Бреста и окрестных деревень. Они утверждают, что бои в крепости продолжались до самых последних дней июля или до первых чисел августа 1941 года. Есть и другие подтверждения этого.

Сравнительно недавно, в конце ноября 1956 года, я получил письмо из далекой деревни Кожла-Сола Казанского района Марийской автономной республики. Мне писал бывший учитель, а сейчас колхозный пчеловод Игнатий Васильевич Иванов. Он не был защитником Брестской крепости, но в начале июля 1941 года в составе группы раненых красноармейцев попал в гитлеровский плен близ Минска и был отправлен в лагерь Белая Подляска. Там-то и произошла встреча, которая навсегда запомнилась ему. Для большей точности я дословно при вожу здесь часть его письма.

«В конце июля 1941 года, – пишет И. В. Иванов, – я попал в 307-й концлагерь, который находился примерно в 30–50 километрах от города Бреста.

Сюда в последние дни июля – не то 30-го, не то 31-го числа (точно не помню, но в один из этих дней) – привезли четырех человек из Брестской крепости. Привезли их в лагерь после полудня, к вечеру. Поместили их отдельно, в специальный блок, находившийся через один пустой блок от нас. Поэтому разговаривать нам с ними было трудно, так как расстояние превышало 50 метров. Их продержали в этом блоке недолго, всего несколько часов. Но мы успели узнать от них кое-что.

Вот что нам удалось услышать от этих четырех защитников Брестской крепости.

Они сказали нам, что попали в этот лагерь прямо из крепости, где они больше месяца вели бои. Все имели по нескольку ранений. Последняя их попытка вместе с другими уйти к Бугу не удалась. Это было примерно 26–27 июля. После этого они почти двое суток держались и вели бой, пока имелись патроны. Потерявшие возможность сражаться, уже фактически безоружные, они вынуждены были уйти в подземные казематы. Немцы через каждые два часа предлагали им сдаваться, но эти товарищи отвечали пением „Интернационала“. Так продолжалось больше суток.

В тот самый день, когда их привезли в лагерь, гитлеровцы пустили в подземелье Брестской крепости отравляющие вещества – газы. Дышать стало нечем. Тогда защитники крепости решили выйти и принять смерть, стоя под солнцем. С пением „Интернационала“ они вышли из каземата. Их встречала большая вооруженная группа немецких солдат и несколько офицеров. Несмотря на пение „Интернационала“, немцы по нашим воинам не стреляли.

Пораженные мужеством израненных, голодных и еле державшихся на ногах людей, – немцы молчали. Один из офицеров, видимо старший, снял каску перед защитниками крепости, и все солдаты, как по команде, последовали примеру своего начальника – почтили верность воинскому долгу наших воинов снятием каски.

Эти четверо были доставлены в наш лагерь в день их пленения.

Примерно через три часа их увели, но куда, я лично не видел. От себя скажу, что вид их был ужасен. Они все были оборваны, с окровавленными грязными повязками, худые и обросшие щетиной. Все время кашляли и вытирали глаза, – видимо, сказывалось действие газов. Ослабели они настолько, что еле стояли на ногах, придерживая друг друга.

Встреча с этими героями произвела сильное впечатление на нас, пленных, а тем более на меня. Дело в том, что я до войны принимал участие в строительстве дотов около Брестской крепости. Поэтому места эти мне были знакомы, и встреча в немецком плену с людьми, защищавшими больше месяца эту крепость, глубоко взволновала меня.

Больше я их, к сожалению, не встречал и о них ничего не слышал. Наверное, их вскоре перевели в другой лагерь».

Таково свидетельство И. В. Иванова. Должен добавить, что мне и до того приходилось слышать от бывших пленных лагеря 307 о какой-то группе героев крепости, хотя тогда это были лишь смутные и неопределенные слухи.

Но были ли эти четверо бойцов последними защитниками крепости?

А. И. Дурасов. 1956 г.

До сих пор среди жителей Бреста и соседних с крепостью деревень сохранились удивительные рассказы о том, что даже несколько месяцев спустя после того, как гитлеровцы полностью овладели крепостью, отдельные советские бойцы и командиры еще скрывались в крепостных казематах и подземельях и по ночам на развалинах еще иногда раздавались выстрелы. Кое-кто из местного населения вспоминает, что зимой 1941/42 года, когда оккупанты сгоняли людей в крепость разбирать развалины, они порой видели перебегающие из каземата в каземат, от подземелья к подземелью фигуры в изодранной красноармейской одежде. И чья-то рука не раз писала на полуразрушенных крепостных стенах грозные слова:

«Смерть немецким оккупантам!»

Еще более удивительный рассказ передает участник обороны крепости бывший старшина 84-го полка Александр Дурасов, живущий сейчас в городе Могилеве в Белоруссии.

Старшина Дурасов, раненный в боях за крепость, попал в плен и находился несколько месяцев в гитлеровском лагере под Брестом. Весной 1942 года, когда рана его зажила, он был послан в Брест и зачислен в рабочую команду, обслуживавшую немецкий госпиталь.

Вместе с военнопленными в этой команде работала и группа евреев из созданного фашистами в городе гетто. В отличие от пленных, евреи ходили без конвоя, хотя и терпели не меньшие издевательства со стороны оккупантов и их прислужников. В составе группы из гетто был один музыкант-скрипач, игравший до войны в джазе брестского ресторана, человек, которого до сих пор хорошо помнят в городе.

Однажды – это было, как вспоминает Дур асов, в апреле 1942 года – скрипач опоздал вовремя явиться на работу, и когда пришел, с волнением рассказал товарищам о том, что с ним случилось. Он шел по дороге, направляясь к госпиталю, как вдруг его обогнала немецкая военная машина, в которой сидел какой-то офицер. Машина резко затормозила впереди него, и гитлеровец подозвал скрипача.

– Садись! – приказал он, открывая дверцу.

Музыкант сел, и автомобиль помчался в крепость.

Они приехали на Центральный остров и, судя по тому, как объяснил Дурасову скрипач, остановились где-то в расположении 333-го полка.

Там, среди развалин, в земле была пробита широкая дыра, уходившая куда-то глубоко вниз. Вокруг нее с автоматами наготове стояла группа немецких солдат.

– Спускайся туда! – приказал скрипачу офицер. – Там, в подземелье, до сих пор скрывается один русский. Он не хочет сдаваться и отстреливается. Ты должен уговорить его выйти наверх и сложить оружие – мы обещаем сохранить ему жизнь. Если ты не уговоришь его, можешь не возвращаться, – я застрелю тебя.

Музыкант с трудом спустился вниз и попал в неширокий и темный подземный ход. Он двинулся по нему, вытянув вперед руки и, боясь, чтобы неизвестный не застрелил его, все время громко повторял, кто он и зачем идет.

Внезапно гулко ударил выстрел, и перепуганный скрипач упал ничком на сырой пол подземелья. К счастью, пуля не задела его. И тут же он услышал доносившийся откуда-то издали слабый голос.

– Не бойся, иди сюда, – говорил неизвестный. – Я выстрелил просто в воздух. Это был мой последний патрон. Я и сам решил выйти – у меня уже давно кончился запас пищи. Иди и помоги мне.

Скрипач поднялся на ноги и двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на человека, сидевшего у стены. Обхватив руками музыканта, неизвестный с трудом встал, навалился ему на плечо, и оба медленно пошли к выходу.

Когда они кое-как выкарабкались наверх, последние силы оставили незнакомца, и он, закрыв глаза, изнеможенно опустился на камни развалин. Гитлеровцы, стоя полукругом, молча, с любопытством смотрели на него. Перед ними сидел невероятно исхудавший, заросший густой щетиной человек, возраст которого было невозможно определить. Нельзя было также догадаться о том, боец это или командир – вся одежда на нем висела лохмотьями.

Видимо, не желая показать врагам свою слабость, неизвестный сделал усилие, чтобы встать, но тут же упал на камни. Офицер бросил приказание, и солдаты поставили перед ним открытую банку с консервами и печенье, но он не притронулся ни к чему. Тогда офицер спросил его, есть ли еще русские там, в подземелье.

– Нет, – ответил неизвестный. – Я был один, и я вышел только для того, чтобы своими глазами посмотреть на ваше бессилие здесь у нас, в России. Я выпустил свой последний патрон в воздух, но расстрелять меня вы не посмеете.

По приказанию офицера музыкант перевел ему эти слова пленного. И тогда офицер, обращаясь к своим солдатам, сказал:

– Этот человек настоящий герой. Учитесь у него, как нужно защищать свою землю. Его воля победила смерть, голод и все лишения, и это великий подвиг солдата.

После этого офицер приказал одному из солдат вывезти музыканта за пределы крепости, и дальнейшая судьба пленного так и осталась неизвестной.

Кто был этот последний герой, проведший десять месяцев в подземельях Брестской крепости, как жил и боролся он это время и что случилось с ним впоследствии? Быть может, все это навсегда останется тайной. Но тайна эта полна той же величавой трагической героики, что и вся удивительная оборона Брестской крепости, только сейчас открывающая перед нами свои волнующие загадки.