Текст книги "Род Волка. Племя Тигра. Прайд Саблезуба"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава 4

Несколько дней подряд стояла настоящая жара. Семен почти блаженствовал: расхаживал голым, стирал и сушил остатки своей одежды – всегда бы так! Рыба и раки ловились исправно, а запасы смородины на террасе казались неисчерпаемыми. Тут, кстати, Семен заметил некоторую странность. В любимой части его родного мира – Северо-Востоке Азии – созревание диких ягод начинается примерно с середины лета. У каждой свой срок – жимолость первая, а брусника последняя. Но уж если настало время, то на кустах остается какой-то процент недозрелых ягод, но он очень невелик. Здесь же на одной террасе практически рядом встречались кусты и с перезрелой, осыпающейся ягодой, и с совсем зеленой. Почему? Это такая разновидность дикой смородины или… Или здесь что-то не так с климатом? Впрочем, отличия должны быть скорее в лучшую сторону, чем в худшую: более длинное лето или не слишком резкая сезонность.

Между делом свершилось вполне судьбоносное событие. Глиняные изделия наконец просохли, и Семен произвел их обжиг в костре. Поразительно, но одна из мисок не раскололась! Даже не треснула! Ее создатель готовился к чему угодно, только не к тому, что это получится с первого раза!

Дрожащими руками зачерпнул он воды и водрузил миску на два камня, между которыми развел огонь. Начались минуты напряженного ожидания. И вот вода закипела, а посудина все равно не треснула!!

Семен смотрел на кипящую воду и разрывался от противоречивых желаний: немедленно что-нибудь себе сварить или кинуться лепить новую посуду. Но человек, как говорится, предполагает, а Господь располагает…

Для геолога-полевика погода – один из решающих факторов жизни. Семен всегда внимательно наблюдал за ее сменой и кое-какие выводы смог сделать еще в молодости. Ну, например, гадать по облакам, характеру восхода или заката, по направлению ветра – дело почти бесполезное. Гораздо вернее другие приметы. Скажем, добротно поставленная палатка, большой запас дров, наличие плаща в рюкзаке способствуют установлению сухой солнечной погоды, и наоборот. Другие закономерности: плохая погода может держаться сколь угодно долго (хоть все лето!), а вот хорошая рано или поздно (обычно – рано) должна смениться плохой.

Именно так случилось и в этот раз. Небо затянуло тучами, время от времени начинал моросить дождь. Слабым утешением было лишь то, что основные неприятности происходили не здесь, а где-то к северо-западу. Оттуда временами доносились раскаты грома, небо там было совсем черным – страшно подумать, что творится в степи.

Семен мок, мерз и матерно ругался. Кроме того, у него возникло ощущение или, точнее, предчувствие каких-то неприятностей. Что-то он сделал или делает не так, какую-то допускает ошибку… Но какую?

Он все понял лишь вечером третьего дня непогоды: вода!

В своих путешествиях Семен обычно имел дело с ручьями и горными реками. Поведение их в условиях субарктики он знал неплохо. Так, например, несколько жарких дней в первой половине лета могут привести к жуткому паводку из-за ускоренного таяния остатков снега в верхнем ярусе рельефа. А однажды он разбил свой лагерь на берегу крохотного ручейка, из которого и полный котелок зачерпнуть не везде можно. Возвращаясь из маршрута, он попал в ливень, который продолжался минут двадцать – тридцать. Когда он добрался до лагеря, ручей почти уже вернулся в прежние берега, но кухню и одну из палаток как корова языком слизнула!

Здесь река равнинная. Чего от нее можно ожидать? Ну, наверное, бывает здесь весенний паводок – вон сколько плавника валяется. Ну, из-за долгих дождей уровень воды может слегка подняться…

«Нет, не так! – стукнул Семен себя кулаком по лбу. – Не так! Долина имеет резко асимметричный профиль – правый борт очень высокий, а левый низинный. И вся эта бескрайняя равнина слева – гигантский водосбор вот этой самой реки. Вся вода пойдет сюда, вот в это русло, на берегу которого я сижу. И деваться ей будет некуда, кроме как…

Семен вспомнил все случаи, когда имел дело с «большой» водой, и… понял, почему здесь не водятся крупные животные, да и мелких не густо. Природа, как известно, пустоты не терпит, и если здесь никого нет, значит, это зона затопления, которое случается вовсе не один раз в год. Семену стало страшно: самое высокое место в округе – это обрывчик, на котором стоит его шалаш. Выше подняться можно, только если залезть на дерево. Или уйти на обрывы правого берега.

Он кинулся к плоту и начал спихивать его с отмели – бревна даже не шевельнулись. Ну, конечно: пока стояла жара, уровень воды понизился на пару сантиметров и плот стал тяжелее… на пару сотен килограммов. Семен оставил свои попытки – бесполезно. Уже темнеет, и даже если удастся отплыть немедленно, он не успеет найти место для высадки.

Спать Семен не ложился: сидел у костра, накрывшись рогожей, и смотрел на воду. Он воткнул в дно у берега палочку с зарубками, чтобы следить за ее уровнем. Пока ничто не менялось…

Тело затекло в неудобной позе, и он проснулся. Прямо перед ним недогоревшие головешки костра тихо покачивались на воде.

«Ну, началось, – вздохнул Семен и отправился ощупью собирать вещи. – Главное – дожить до рассвета».

Рассвет застал его за увлекательным занятием: он сидел возле своего шалаша и удерживал плот от бегства. Это удавалось, впрочем, без особого труда, поскольку течение здесь было слабым. Как и предполагал Семен, основная струя хлестала вдоль правого берега, надежно отрезая путь к спасению. Некоторым утешением могло послужить лишь то, что дождь прекратился, а скорость подъема воды замедлилась. Оставалась надежда, что террасу все-таки не зальет. Правда, более вероятным представлялся другой вариант: ночью подъем воды только НАЧАЛСЯ и будет теперь продолжаться несколько суток. Сколько времени потом она будет спадать (а это всегда медленнее), даже думать не хотелось.

Примерно к полудню в тучах стали появляться просветы, выглянуло солнце. Картину оно высветило совершенно безрадостную. Семен стоял по колено в воде на том месте, где раньше располагался шалаш. Само же жилище, обратившись в груду веток и палок, плавало метрах в четырех, застряв между стволов тонких тополей, росших на краю обрывчика. Семен и сам хотел туда перебраться вместе с плотом, но сообразил, что воды там будет уже по пояс, если не выше.

Свои огромные запасы пищи – трех вяленых карасей, пару ракушек и вареного рака – он распихал по карманам – больше девать их было некуда. Там же поместились нож и зажигалка. Остатки лыка, миску и каменное рубило он пристроил на бревнах – вот и все, что нажито непосильным трудом…

На самом деле нажито было гораздо больше: раколовки, ловушка для рыбы, да и запас самой рыбы, которую Семен хранил в живом виде в отгороженном заливчике, но все это съела большая вода. Трехметровую палку – заготовку для посоха – Семен, конечно, сберег – решил использовать ее вместо шеста, если придется пуститься в плавание.

Мимо тихо дрейфовали коряги, подмытые кусты, бревна плавника, а то и небольшие деревья с корнями и кроной. Под правым берегом весь этот мусор двигался со скоростью километров сорок в час, и Семен старался туда не смотреть, чтобы не расстраиваться еще больше.

Ситуация была, прямо скажем, безрадостной, хотя немедленной гибелью и не грозила. Сколько можно вот так стоять? Вода, судя по всему, не спадет не только к сегодняшнему вечеру, но и к завтрашнему. Наоборот, за последние два-три часа уровень хоть и не поднялся заметно, но размер плывущего мимо мусора увеличился – бревна и деревья стали явно крупнее. Вдали проплыло даже нечто, напоминающее труп оленя. Все это, как известно, является верным признаком того, что напор воды нарастает.

Плыть куда-то на плоту не хотелось отчаянно. Дело в том, что, когда он попытался на него влезть, бревна целиком ушли под воду. Семену пришлось в очередной раз обматерить самого себя: пока стояла жара, вполне мог разобрать плот и выкатить бревна на берег сушиться. Правда, совсем не факт, что в этом случае он успел бы их снова связать… Собственно говоря, как-то передвигаться можно и на притопленном плоту, но это в высшей степени неудобно, да и опасно. Совершенно идиотское положение. Пожалуй, ТАК он еще не попадал…

И от этой неопределенности, от этого бездействия на поверхность сознания всплыло то, что он упорно топил в суете и хлопотах выживания: «А знаешь, Сема, почему ты стоишь тут, как дурак, и не можешь ни на что решиться? Зна-а-ешь! Ты действительно вот ТАК никогда не попадал по очень простой причине. Будучи одиночкой по натуре, ты всегда жил для других. Да-да, как это ни смешно! Когда учился, тренировался, влюблялся, писал статьи и отчеты, ходил в маршруты, даже когда боролся со смертью один на один, ты всегда имел в виду кого-то еще, кроме самого себя. Ты всегда представлял, сколько проблем и неприятностей принесет твоя гибель ближним и дальним. Кому-то ты, наверное, по-настоящему дорог, но гораздо больше людей, для которых ты был неотъемлемой частью их жизненных планов. Кто-то упорно тренировался, чтобы победить тебя на татами, кто-то много лет подряд проводил исследования, чтобы доказать, что ты не прав, а было время, когда с полдюжины девушек в разных концах страны надеялись, что ты на них женишься. А сейчас ты один: ни за тобой, ни перед тобой нет никого, а себя самого ты не настолько уж сильно любишь, чтобы всерьез предпринимать какие-то усилия. Ну, вот скажи…»

Его размышления прервало появление вдали какого-то странного предмета – низко сидящего в воде, но большого. Что бы это могло быть? Несколько сцепившихся друг с другом деревьев? Не похоже… Прямо остров какой-то…

Объект приблизился, и Семен понял: «Плот. Настоящий, большой. Что-то на нем, кажется, лежит, но ни гребцов, ни людей с шестами нет. Ну, прямо летучий голландец… Хотя что, собственно, странного? Кто-то вверху сделал его и бросил. А может быть, смыло паводком. В любом случае он бесхозный, и этим просто грех не воспользоваться». И Семен стал готовиться к отплытию на своем плоту.

Оттолкнуться шестом можно было только один раз – потом начиналась глубина. Собственно говоря, Семен готов был ловить чужой плот и вплавь, но этого не потребовалось: встреча плавсредств состоялась. Семену приходилось смотреть не столько вперед, сколько под ноги, чтобы не свалиться, сделав неверное движение. Как только бревна столкнулись, он перебросил шест и мокрый комок лыка, схватил в руку драгоценную миску и перепрыгнул на чужой корабль. Его собственное, в муках построенное судно от толчка двинулось в другую сторону и начало индивидуальное существование. Жаль…

Впрочем, Семену сразу стало не до него. Оказалось, что у брошенного плота хозяева есть – целых четверо. Вот они лежат.

Без голов.

Крепкие мускулистые мужчины. Одеты примерно так же, как те, кто в него стрелял. Да и плот похожей конструкции. Больше ничего нет, только валяется обломок стрелы со смятыми перышками стабилизатора.

Семену показалось, что плот плывет прямо в заросли, и он некоторое время греб шестом, пытаясь хоть немного изменить курс. Потом сообразил, что на обоих концах плота пучками ремней привязаны не толстые слеги, а весла, точнее, приспособления, их заменяющие. После нескольких гребков таким веслом плот начал вращаться вокруг своей оси, но курса не изменил. К тому времени, когда Семен освоился и смог как-то плотом управлять, выяснилось, что их и так благополучно проносит мимо зарослей.

Что делать с трупами, Семен не знал и был в полной растерянности: «Этих людей убили не сегодня и, судя по запаху, даже не вчера. Блин, если бы я удосужился толком все рассмотреть, совсем не факт, что стал бы сюда пересаживаться. Лучше б остался… Нет, Сема, врешь! – опроверг он сам себя. – Ты очень хотел попасть на этот плот и не желал видеть, не хотел понимать, что на нем лежит. И что теперь делать? Самому в воду прыгать?» В конце концов Семен просто спихнул трупы в воду, и они долго плыли рядом…

Плот двигался невыносимо медленно. Это жутко действовало на нервы, но поделать было ничего нельзя – только держаться открытой воды и ждать, куда вынесет. Пытка скоростью – три, а вероятнее всего, два километра в час – продолжалась долго. Временами ему казалось, что затопленные заросли вокруг вообще перестали двигаться и он стоит на месте. Или плывет в обратную сторону. Или двигается по кругу, потому что мимо вон тех кустов он, кажется, уже проплывал… Несколько раз Семен в отчаянии начинал выгребать в сторону основного русла, но вовремя себя останавливал: оказаться в струе на практически неуправляемом плоту это фактическое самоубийство. Надо терпеть и стараться не думать о том, что будет ночью.

А что, собственно, может быть? Скорее всего, затащит в заросли, и там плот безнадежно застрянет. И придется гадать, что случится раньше – спадет вода или он помрет от голода. Или, может быть, в темноте вынесет в основное русло, и все закончится гораздо быстрее.

Ближе к вечеру характер реки стал меняться: заросли стали гуще, но располагались узкими изогнутыми полосами. Плот между ними стал двигаться немного активнее. По-видимому, основное русло здесь разбивалось на несколько примерно равнозначных рукавов. Такое возможно при смене состава горных пород основания долины или при пересечении зоны тектонических разломов.

Через некоторое время затопленные кусты и деревья оказались далеко слева, а правый берег приобрел форму цокольной террасы, высотой метров пятнадцать – двадцать. Плот двигался по водной глади шириной не менее пятисот – семисот метров. Все это прибавило радости Семену – на просторе он особенно остро почувствовал себя одиноким и голым перед лицом стихии, тем более что встретить тут сушу надежды не было совсем.

От тоски и безысходности Семен стал рассматривать белесый обрыв на правом берегу, к которому он потихоньку приближался. Это был явно скальный выход каких-то других горных пород – не тех, которыми раньше представлен был весь берег. «Интересно, что там такое: известняк, мергель? Впрочем, проверить все равно не удастся, да и зачем…» Занятый своими мыслями, Семен не сразу сообразил, что как раз на траверсе обрыва – метрах в двухстах – из воды выступает то, на что он сначала не обратил внимания. И это не что иное, как… суша!

Да-да, он-то искал глазами заросли, а этот пологий холмик, сливающийся по цвету с водой, совершенно лишен растительности!

«Земля!!» Семен вскочил и принялся орудовать веслом. Правда, он быстро опомнился и сообразил, что его и так несет куда нужно.

Десантирование прошло успешно – плот сел на мель метрах в десяти от кромки воды. Семен слез, развернул судно поперек течения и вновь посадил его на мель. Забрал с него свою драгоценную миску и пошел к берегу.

Тонкая мелкая щебенка хрустнула под подошвами ботинок. «Мергель, – с ходу определил Семен. – А островок-то не так уж и мал: в длину не одну сотню метров будет, а в ширину, наверное, больше пятидесяти. Он низкий, и на нем решительно ничего нет. Впрочем, вон там – в центре – что-то валяется. Надо посмотреть…»

При приближении человека две огромные черные вороны лениво поднялись в воздух и взяли курс к далекому степному берегу. Первое, на что наткнулся Семен, были головы. Три штуки. Длинноволосые и растрепанные, бородатые лица расклеваны птицами. Основания черепов зияют дырами. Семен почему-то сразу понял, для чего эти дыры: чтобы извлечь мозг.

Он заставил себя оторваться от жуткого зрелища, потому что понял: это еще не все. Чуть в стороне располагалось размытое дождем кострище, валялись расколотые кости. Рядом на земле были распластаны два обнаженных человеческих тела. Мускулистые и волосатые, покрытые засохшими ранами, они были распяты одинаковым способом: в предплечья и стопы забиты деревянные колья.

Семен долго стоял над первым трупом, зачем-то пытаясь понять, как мог выглядеть этот человек, когда был жив, и от какой из ран он умер. Было похоже, что глаза ему выклевали совсем недавно, а большинство ран нанесено еще при жизни…

Второй человек выглядел более крупным и мускулистым, его тело было изувечено еще сильнее – так, что и не понять, где кончается одна рана, а где начинается другая. Ночной дождь смыл кровь, и стало видно, что одни раны резаные, с рваными краями, другие колотые, а третьи похожи на следы сильных ожогов. В области левой ключицы огромный синяк, правая голень безобразно распухла. Волосы на голове опалены под корень, а лицо превращено в какой-то фарш. И из этого месива в небо смотрят широко открытые серые глаза. У человека, кажется, не были повреждены только половые органы и вот эти самые глаза.

«Почему же ему их не выклевали?» – удивился Семен.

И вдруг понял почему. И ему стало страшно. Впрочем, это слишком мягко сказано. На самом деле его охватил ужас.

Человек был жив.

Более того, он был в сознании.

Вид изувеченного трупа открывает широкий простор для фантазии. Вид живого не оставляет для фантазии места.

Что делать?!

* * *

В состоянии молчаливой паники Семен пробыл довольно долго – несколько минут, наверное. Потом понемногу начал соображать. Правда, первая мысль была какой-то непотребной: нельзя оставлять жить существо с такими ранами. Это негуманно, недопустимо… Но…

Если смотреть на вещи трезво, то, во-первых, добить человека он все равно не сможет. Во-вторых, этот мужик лежит тут давно. И еще жив. А вдруг оклемается? Предположить такое, конечно, трудно, но если есть хоть малейший шанс… В конце концов, брюшная полость не вскрыта, проникающие ранения грудной клетки, может, есть, а может, и нет. Нога распухла, но на гангрену это не похоже.

Надо оказать первую помощь и вызвать… Нет, вызывать некого. Значит, сам. Медикаментов нет, перевязочных средств тоже нет. Так что? Если он лежит давно, то первое, что у него есть, – это обезвоженность. Значит, напоить и освободить от кольев.

Вода в реке отнюдь не была кристально прозрачной, и по-хорошему ее надо было употреблять кипяченой. Семен хотел было что-то организовать, но быстро сообразил, что это дело безнадежное – дров на острове нет. Можно, конечно, использовать в качестве топлива бревна плота, но для этого их надо расщепить, а как? В общем, Семен решил положиться на Божью волю: зачерпнул миской воды у берега и понес туземцу.

Он приподнял его голову, ткнул в губы край миски, чуть плеснул водой. Тот не реагировал. Тогда Семен пристроил голову на коленях, оттянул вниз нижнюю челюсть и плеснул воду в рот, облив, конечно, и грудь и шею. Туземец глотнул, потом еще и еще. «Та-ак, процесс пошел», – грустно усмехнулся Семен.

Нужно было как-то освободить конечности, и Семен слегка растерялся: человек не истек кровью явно потому, что эти самые колья как бы заткнули раны. Допустим, он выдернет кол у него из руки, начнется сильное кровотечение, он наложит жгут, и… что? Жгут, кажется, можно накладывать на два-три часа. А потом? М-да-а… Опять же, выдернуть палки просто так нельзя – они забиты в грунт, и в раны наверняка попадет инфекция. Не факт, конечно, что туземца прикончит заражение крови, скорее уж болевой шок, но все-таки…

В конце концов Семен решил в своих действиях исходить не из того, что сделать нужно, а из того, что сделать можно. Удалить палки из тела этого человека он может и сделает это.

С руками Семен справился часа за полтора-два. Колья он глубоко надрезал по кругу ножом, обломал их и снял с пеньков предплечья раненого. Дыры выглядели ужасно, но кровь почему-то почти не шла. Локтевые и лучевые кости были раздвинуты и смещены, но не сломаны. Правую ногу Семен освободил таким же способом – кол был загнан между щиколоткой и ахиллесовым сухожилием. С левой дело обстояло хуже – ее прижимало к земле утолщение на палке, размером почти с кулак. Пришлось расшатать кол, выдернуть его из грунта и перерезать с другой стороны. Грязи там хватало, и Семен счистил, что мог, ножом, а перед тем, как выдернуть, промыл обломок палки собственной мочой. Кровотечения и здесь не открылось. Создавалось впечатление, что туземца распинали грамотные специалисты: все сделано так, чтобы не нанести серьезных повреждений, от которых пленник мог быстрее загнуться, – гуманисты, блин!

Во время всей этой длительной процедуры туземец не стонал и не дергался, но боль явно чувствовал, хотя, наверное, не в полной мере.

Когда Семен закончил, уже сгустились сумерки. Вопрос о том, что делать дальше, рассосался сам собой – в темноте он просто ничего сделать не сможет. Осталось положиться на волю… Ну, в общем, на волю того, в чьей власти жизнь и смерть человеческая.

Он разбил раковины беззубок камнем и съел моллюсков сырыми. Потом съел вяленого карася. Собрался так же поступить и с вареным раком, но ему пришла в голову мысль. Он набрал в миску немного воды, стал разжевывать рачье мясо и сплевывать туда белую кашицу. Проглотить самому очень хотелось, и слюна выделялась весьма обильно, но Семен терпел. Потом он отодрал от бревна плота кусок коры и попытался изобразить из него нечто среднее между ложкой и лопаткой. «Будем надеяться, что слюна у меня не ядовитая», – грустно думал Семен, запихивая раненому в рот полужидкую тюрю. Глотать тот не отказывался, но разжимать челюсти добровольно не желал.

Провести ночь Семену пришлось в том, что на нем было, – рогожу он подстелил под туземца, а свободной половинкой накрыл его. Это, собственно, было все, что он мог для него сделать.

Ночь, к счастью, выдалась довольно теплой и почти безветренной. Семен сумел даже покемарить несколько часов. Правда, ближе к утру он все-таки задубел и вынужден был греться движением. Рассвет подарил ему целый букет новостей – плохих и хороших.

За ночь вода поднялась сантиметров на десять – пятнадцать, почти вдвое сократив площадь острова. Но, прижатый к бревнам течением, возле плота плавал труп небольшой антилопы или косули. В иной ситуации Семен немедленно избавился бы от падали, но не в этой. Он надрезал шкуру и понюхал мясо: «В общем, можно считать, что свежее, – а куда деваться?!»

Туземец ночь пережил – когда Семен подошел к нему, тот, похоже, просто спал. Раны на руках и ногах покрылись корочкой засохшей крови. Кроме того, оказалось, что кишечник и мочевой пузырь работают у него исправно. И с этим надо было что-то решать. Попутно у Семена всплыло в памяти слово «пролежни», и он, не без усилия, повернул раненого на бок. Признаков этого бича лежачих больных на спине и ягодицах он не обнаружил, зато, когда вернул тело в исходное положение, обратил внимание на его распухшую голень.

Строение скелета нижних конечностей Семен вспомнил с изрядной натугой, но это ему мало помогло – перед ним был не рентгеновский снимок, а волосатая нога живого человека. Пришлось на ощупь сравнивать положение костей в ней и в собственной ноге. Кое-чем оно отличалось, и Семен решил, что имеет дело, скорее всего, с закрытым переломом. Что положено по инструкции делать в такой ситуации, Семен знал наизусть: зафиксировать конечность и отправить пострадавшего в больницу. Там обломанную кость сомкнут должным образом и в такой позе зафиксируют гипсовой повязкой. Все хорошо, все понятно, но что делать, если больницы нет? Даже не то что поблизости, а нет вообще? Оставить все как есть? Ох-хо-хо-о-о…

Начал Семен с того, что выволок труп косули на берег и освежевал его. Все, что могло сгодиться в пищу, он завернул в шкуру и сложил на плот. От той же шкуры он отделил изрядный кусок и порезал на полосы – собственно, ради них он и затеял это грязное дело. Потом при помощи ножа и рубила стал сдирать остатки коры с бревен, стараясь, чтобы куски получались побольше. Все это добро он перенес к раненому и сказал ему:

– А сейчас, парень, тебе будет очень больно. Я попытаюсь поставить твою кость в правильное положение и зафиксировать ее. Анестезию тебе делать нечем. Если там осколки или мякоть превращена обломками в фарш, я ничего поделать не смогу – значит, не судьба. А теперь терпи.

Пару раз туземец содрогнулся от боли и даже издал слабый стон, но, в общем, процедуру перенес геройски. Семену тоже пришлось несладко: нужно было выпрямить голень, по возможности совместить кости и в таком положении все зафиксировать кусками коры и полосами шкуры. Вроде бы ничего сложного… теоретически. А практически Семену отчаянно не хватало еще одной пары рук. Всю операцию трижды пришлось начинать сначала. Когда наконец он завязал последний узел, то чувствовал себя так, словно пробежал хороший кросс с полной выкладкой.

Между тем, вероятно, приблизился полдень, и погода начала активно портиться. Небо затянуло тучами, поднялся ветер. На голом островке, чуть возвышающемся над водой, лишенный даже своей рогожи, Семен почувствовал себя крайне неуютно. Он вывалил на бревна мясо и кое-как пристроил на спине оставшийся кусок сырой шкуры – это было, конечно, лучше, чем ничего, но комфорта прибавило не сильно. Длительное пребывание поблизости от трупа и отрезанных голов, которые Семен почему-то так и не решился сбросить в воду, сильно притупило остроту восприятия, и теперь он почти жалел, что не снял одежду с хозяев плота.

Семен жевал вяленого карася, выплевывал кости и все больше утверждался во мнении, что нужно все-таки плыть. К тому же вода продолжала подниматься. Надежды встретить сушу было мало, но он придумал выход: если в середине плота насыпать приличную груду щебня и слегка разровнять ее, то на ней можно будет жечь костер. То есть суша будет как бы и не нужна, а нужны будут дрова и что-то, за что можно зацепиться, чтобы не сносило течением. Попросту говоря, можно загнать плот в заросли и там остановиться, поскольку еды хватит на несколько дней. Правда, совершенно не ясно, что делать, когда она кончится, но… Практика уже показала, что строить столь далекие планы в этом мире бессмысленно.

Последнего карася Семен разжевал и скормил по опробованной технологии раненому туземцу. Потом попоил его водичкой и занялся костровой насыпью. Чтобы грунт не просыпался в щели между бревнами, их пришлось затыкать остатками коры и камнями покрупнее, а щебенку носить в куске шкуры, обнажив почти согревшуюся спину. Туземца он решил просто затащить на плот и положить на бревна, постелив на них рогожу, – ему, наверное, будет неудобно и мокро, но ничего иного предложить нельзя.

Плаванье проходило под мелким гнусным дождем и ветром, который налетал порывами. Продрогшему до мозга костей Семену оставалось только материться и грести шестом даже не для скорости, а исключительно сугреву ради. Помогало плохо. Вчерашняя проблема сменилась своей противоположностью: накануне он изо всех сил старался не застрять в кустах, а теперь высматривал их как спасение. И разумеется, ничего подходящего на пути не попадалось – только жалкие верхушки, через которые плот переезжал, даже не сбавляя скорости.

К вечеру рельеф берега изменился: кое-где из воды торчали верхушки деревьев и довольно протяженные вереницы залитых кустов, но Семен уже почти перестал что-либо соображать от переохлаждения. Даже страха перед надвигающейся темнотой он почти не испытывал – и ежику понятно, что в таком состоянии до утра ему все равно не дожить.

В конце концов стемнело. Ни луны, ни звезд. Дождь, правда, кончился, но ветер никуда не делся, и этого было достаточно. С трудом разогнув занемевшие пальцы, Семен бросил шест, сел, привалился боком к куче щебенки, свернулся в позе эмбриона и стал умирать. А плот все плыл и плыл.

Плыл и плыл сквозь непроглядную мглу.

А потом остановился.

Семен это понял далеко не сразу. А когда понял, то обнаружил, что ветра почему-то почти нет. Попытался встать и чуть не лишился глаз – над плотом нависали ветки. Он ломал их, стоя на коленях, а потом во весь рост. Ломал, ломал, сваливал в кучу посреди плота и снова ломал – тонкие и толстые, все подряд. Потом опомнился и долго перебирал их, пытаясь найти хоть один сухой сучок.

Кое-какой опыт выживания в подобных ситуациях у Семена был – в той, предыдущей жизни. Он понимал, что сам факт наличия топлива спасения не гарантирует. Нужно суметь разжечь костер. Нужно суметь не наделать ошибок, не начать паниковать. Это совсем не просто, когда руки отказываются подчиняться, а сознание меркнет. Все нужно делать медленно и тщательно.

Придумать, организовать, оформить место, где первый огонек не задует ветром – даже если для этого придется лечь на бок и прикрывать огонь своим телом. Нужно приготовить растопку – тонкую, мелкую, сухую. Даже если все вокруг пропитано водой. Надежда, что и так, мол, загорится, самоубийственна – не загорится, чудес не бывает. А если и бывает, то не здесь и не сейчас. Нет ни бересты, ни сухой травы, ни мха. Нет клочка газеты или сигаретной пачки. Значит, придется действовать по полной программе.

Нужно найти сук, палку, ветку, которая БЫЛА сухой до того, как намокла под дождем. Хотя бы с палец толщиной. И строгать ее со всех сторон в надежде, что сердцевина окажется сухой. Если не окажется, нужно собрать мокрые стружки (пригодятся!) и искать другую ветку или палку. Надо найти на одежде хоть одно сухое место и тщательно вытереть об него руку. Сухими пальцами надо брать сухие стружки и прятать их куда угодно – хоть в карман, хоть за пазуху, хоть под мышку, лишь бы оставались сухими. Их нужно много. Чем больше, тем лучше. Лишних не будет – совершенно точно. Потом надо найти место, которое можно укрыть от ветра. Это место должно быть сухим. Сначала нужно сухое основание – хотя бы с ладонь размером. Выкапывать ямку нельзя – должен быть подток воздуха снизу. Пучок стружек поджигается на весу, в руке, но, когда он разгорится, его нужно на что-то положить. Если снизу пойдет пар, а микроскопические угольки начнут тухнуть, коснувшись земли, – попытка обречена, можно начинать все сначала.

В «ненаселенке» это одна из многих возможных ситуаций, когда жизнь человека зависит от его воли и выдержки. А еще – от ножа. Те, кто хоть раз побывал в таком переплете, никогда не станут открывать рабочим лезвием консервные банки. Если ножа нет или у него тупое лезвие, человек обречен.

Семен понимал, что любая ошибка сейчас, скорее всего, будет последней в жизни. И все-таки допустил ее. Он сделал вполне обычное, но совершенно недопустимое в такой ситуации движение. Сухие стружки разлетались, и, дорожа каждым тоненьким завитком, он положил нож и стал собирать их двумя руками.

И замер.

Он находится на бревнах, между которыми плещется вода. Любой мелкий предмет, оброненный или соскользнувший с бревна, исчезнет бесследно. Даже если там мелко, в щель не просунуть руку, а если глубоко, то можно, конечно, поднырнуть и поискать на дне на ощупь, но… Но это безнадежно.

Закаменев в неудобной позе, Семен сидел и смотрел, как ветер сдувает стружки. Малейшее движение телом, бревна шевельнутся, и нож уйдет в воду. Или не уйдет? Он даже не знает, как и на что положил его. Он попытался вспомнить и очень медленно повторить свое движение рукой.