Текст книги "Род Волка. Племя Тигра. Прайд Саблезуба"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– А зачем все? Давай возьмем самое главное и самое сильное. А все остальное я заменю их обозначениями – через заклинания, конечно.

– Достать это мы все равно не сможем, – покачал головой Атту. – Заменить погребальную утварь сможет лишь лопатка только что убитого мамонта – взрослого самца.

«Ох-хо-хо-о…» – подумал Семен и сказал вслух:

– Ничего, как говаривал один мой рабочий: не писай со страху в компот – в нем же повар ноги моет!

– А что такое «компот» и «повар»?

– Неважно – это заклинание, помогающее не бояться трудностей. Что-нибудь придумаем!

* * *

Ситуация складывалась в целом не слишком веселая. Семен с самого начала не сомневался в необходимости контакта с людьми. В принципе, наверное, выжить можно и в одиночку, но… Но человек существо общественное. Длительное пребывание в одиночестве может быть приятным и полезным, а вот изоляция, принудительное исключение контактов – это удар по психике, который не каждый выдержит. Раз люди тут есть, значит, контакт не только возможен, но, пожалуй, и неизбежен. Причем если он окажется неудачным, то назад будет уже не отыграть – в лучшем случае просто убьют. Рассчитывать на опыт Миклухо-Маклая не приходится: за ним все-таки стоял весь цивилизованный мир, а за Семеном что? Институтское образование? Глубокие познания в геологии? Умение работать на компьютере? Нужно все это первобытным, жди! Все, что нужно для выживания в условиях «присваивающего хозяйства», он наверняка умеет делать хуже, чем местные, и никогда с ними не сравняется. Единственная реальная ценность, которой он владеет, – это умение махать «боевым посохом». Этого, конечно, безнадежно мало. Тогда что? Что предъявить туземцам, чтобы не убили сразу, чтобы не устроили на него охоту в случае затяжного конфликта?

Короче говоря, на легкую жизнь Семен изначально не рассчитывал, но общение с туземцем показало, что дело обстоит гораздо хуже. Будь он при первой встрече в набедренной повязке, его сочли бы «нелюдью» и убили. Ну, а каждому из взрослых Людей общество предъявляет определенные и весьма жесткие требования. Иначе ты не человек, а «г» на палочке!

Еще в молодые годы довелось Семену работать в окрестностях небольшой таежной деревушки. Жили там совсем не старообрядцы и не дремучие дикари – у многих в домах даже телевизоры были. Он считал, что умеет находить общий язык с любыми людьми, но в тот раз получился полный «облом». Появляясь в деревне, он оказывался как бы в вакууме – женщины от общения уклонялись, а мужики избегали подавать руку или делали это с таким видом, будто суют ее в дерьмо. Это было непонятно и очень обидно. Все выяснилось перед самым отъездом: оказывается, он, Семен, в одно из первых посещений имел глупость пройтись по улице в шортах! А это, извините, ни в какие рамки! Причем днем позже один из рабочих в пьяном виде вышел из бани освежиться, заблудился и на той же улице выспрашивал у женщин обратную дорогу – и ничего! Бабы потом над ним беззлобно смеялись, а мужики всегда были рады выпить с городским «приколистом». Трезвый же, чисто одетый молодой человек с голыми ногами… В общем, контакт был провален безнадежно. И это в случае с «белыми» и цивилизованными, в общем-то, людьми!

Как ни крути, а получалось, что самому влезть в местное общество не удастся – и не надо строить иллюзий. Единственная надежда – вот этот туземец, который пошел на контакт только потому, что считает себя самого выпавшим из числа Людей. Чтобы он начал активно сотрудничать, надо его «воскресить». А для этого… убить мамонта. Пустячок, а приятно.

Собственно говоря, Семен слышал только об одном «достоверном» способе охоты на слонов без огнестрельного оружия: охотник наносит животному рану копьем в живот, а потом терпеливо ждет, когда тот помрет от перитонита. В выкапывание ям и прочие ловушки Семен не верил. Поэтому он поинтересовался:

– Эти ваши мамонты, они как? Близко подпускают?

– Конечно, подпускают, – улыбнулся Атту. – Только потом мало что остается для похорон. Большие однорукие звери никого не боятся, но они умны и прекрасно понимают, кто и зачем к ним приближается.

Вот с этим Семен готов был согласиться. Слоны считаются чуть ли не самыми умными среди травоядных, а мамонты жили в более сложных условиях, и у них не было никаких причин быть глупее.

– Как же вы охотитесь на них?

– Ты и это забыл, Семхон?!

– Ну… Я же предупреждал тебя!

– Да, конечно… Извини! На мамонтов не охотятся. Кого-то из них можно взять, если другие разрешат это. Но так бывает только во время белой воды.

«Опять лингвистические (или как их назвать?) тонкости, – вздохнул Семен. – „Охотой“ они обозначают убиение животного и первичную разделку туши с целью получения пищи. По отношению к мамонту подразумевается все то же самое, но обозначается это другим термином, ни к кому больше не применимым. В чем тут разница? Может быть, в конечной цели, в „пище“? Они же ее понимают не как мы – набор белков, жиров и углеводов, который дает калории. Они же всегда вкушают конкретное животное, воспринимая его жизненную сущность и свойства. Атту, к примеру, глубоко убежден, что не может пока ходить не потому, что отвык, а потому, что я слишком долго кормил его мясом безногих тварей. С мамонтом, похоже, какой-то нюанс из этой серии. Интересно, что такое „время белой воды“? Зима, что ли? Самое смешное, что это понятие, кажется, у них не расшифровывается».

Из дальнейших расспросов выяснилось много интересного. Например, что мамонты, пасущиеся поблизости от подвергшегося нападению, немедленно кидаются его защищать. А вот полуживой умирающий сородич как бы перестает для них существовать. Наоборот, они стараются держаться от него подальше (что ж, может быть, это и жестоко, но логично). Кроме того, мамонт видит движущийся объект не дальше полета стрелы из большого лука (сколько это – Семен, разумеется, так и не узнал), но обладает прекрасным слухом и обонянием, так что спрятаться или убежать от него практически невозможно.

Тут, правда, вновь возникла ситуация «многовариантности» перевода. Семен совсем не был уверен, что под «иными возможностями» мамонта Атту подразумевал именно слух и обоняние. Физическая «невозможность» спастись по смыслу как-то подозрительно смыкалась с запретом, этаким табу то ли на спасение, то ли на попадание в такое положение вообще. Короче, черт ногу сломит!

– Ты сможешь сделать большой лук, Атту?

– Да ты что?! Я же простой воин! Магией соития кости и дерева владеют лишь…

– Ясно. Может, ты и с магией Камня незнаком?

– Ну-у-у, как же! Низшей магией Камня владеют почти все. Сам подумай: как могли послать сюда тех, кому он не подчиняется?

– Да, действительно, – усмехнулся Семен. – Хоть с наконечниками, надеюсь, проблем не будет. Ну и задачки ты мне задаешь, парень! Получается, что нам нужно мощное оружие дальнего боя. И сделать его должен я.

Бывший воин племени лоуринов пожал плечами:

– Может, все-таки добьешь, а?

* * *

Предстоящая авантюра в воображении Семена пока вырисовывалась очень смутно. Поэтому он решил подстраховаться – исходя из конечной цели. А целью этой было «воскресение», или «оживление», Атту: сделать так, чтобы он и сам поверил в собственное воскресение, и сородичей смог убедить. Ну и, разумеется, в качестве благодарности ввел Семена в их «круг». Переубедить туземца в необходимости накрытия его могилы лопаткой свежеубитого мамонта, наверное, не удастся. Но даже если и удастся, что скажет его народ? Не подумают ли люди, что «царь ненастоящий»? Может возникнуть ситуация весьма и весьма чреватая…

«Черт побери, неужели в голове бывшего почти доктора наук не найдется чего-нибудь полезного?! Чего-нибудь простого и незатейливого из багажа тех богатств, которые выработало человечество?! – Семен трижды хлопнул себя по лбу и приказал: – Думай!!! – Потом улыбнулся и погладил себя по давно немытым волосам: – Молодец, Сема!»

То, что он придумал, теоретически могло заменить даже лопатку мамонта. Правда, только теоретически. Гораздо надежнее было бы использовать это в качестве дополнительного стимулятора, катализатора, инициатора… В общем, решать поставленную задачу он начал не с разработки ракетной системы типа «земля – земля» для убийства мамонтов, а все с той же посуды.

Точнее, даже не с посуды, а с ревизии пищевых запасов. На этом фланге картина выглядела, в общем-то, прилично. Его рыбная ловушка исправно поставляла пару килограммов рыбы в день. Это если без активного вмешательства – подкормки, загона и тому подобного. В окрестных водах проживали как минимум три щуки, каждая имела свое место «засады», которое она менять не желала. Семен окрестил их «Таней», «Маней» и «Галей». Собственно говоря, рыбы в реке водилось довольно много, но эти «девочки» весили килограммов по десять каждая и обещали, в случае удачи, два-три дня сытого существования. Раколовку Семен установил в месте не самом лучшем, зато удобном – прямо напротив костра. Естественно, все объедки отправлялись именно в нее. А она за это выдавала утром и вечером одного-двух раков вполне приличных размеров. Ракушки, не слишком обильные в здешних местах, Семен решил экономить на «черный день». Кроме того, в ближайших старицах росло довольно много сладкой осоки, у которой можно было жевать и «вершки» и «корешки», но Семен решил, что они того не стоят – в зарослях на террасе полно ягод, которые, кажется, кончаться не собираются (да что же здесь такое с сезонностью климата?!). В общем, река хоть и не жирно, но кормила. Атту уже на второй день начал понемногу ходить, и руки у него, несмотря на ужасные шрамы, работали нормально. Помогать «по хозяйству» он пытался почти сразу, и Семен, не без оснований, рассчитывал в ближайшее время свалить все заботы на него. По-видимому, туземец умел многое из того, что Семену было недоступно. Во всяком случае, узнав о местных щуках, он не сразу понял, в чем заключается проблема: «Так их что, поймать нужно? Так бы сразу и сказал – делов-то…» В общем, Семен решил, что вполне может позволить себе заняться решением фундаментальных, а не прикладных повседневных задач.

Возле глиняного «карьера» у него сушилось несколько горшков и мисок. Этого было явно недостаточно, и он посвятил целый день изготовлению этакого котла или бака, емкостью литров восемь-десять. Он, конечно, предпочел бы сделать посудину еще больше, но побоялся, что она не выдержит обжига. Затем он вылепил нечто вроде крышки для нее, только не выпуклой, а вогнутой формы. Оглядев дело рук своих, он остался доволен, но подумал, что даже при удачном обжиге часть изделий неминуемо расколется, и решил не пожалеть сил на изготовление вторых экземпляров. Его произведения выглядели, конечно, ужасно, но Семен махнул рукой на дизайн – не до этого!

В результате его творческих усилий в глиняном пласте образовалась довольно приличная яма. Ее он тоже решил использовать, но уже в качестве готового изделия. Плеснул туда воды, слегка размесил немного глины и обмазал стенки этой «шпаклевкой». Сырая глина, как известно, воду не впитывает и не пропускает, если в ней, конечно, нет песчаных прослоев. В данном случае их не было, и стенки Семен промазывал в основном из эстетических соображений. В результате получилось нечто вроде полусферы глубиной чуть больше метра и шириной по верху метра полтора. Семен расставил свои изделия на просушку и, прихватив мешок из шкуры, отправился на заветную террасу.

«Плантацию» рябины он обнаружил давно, но решил, что интереса она для него не представляет. Дело в том, что по прошлой жизни ему было известно два вида (или подвида?) этого растения. Ботаникой он никогда особо не интересовался и для себя условно называл их рябина «обыкновенная» и «дальневосточная». Та, которая «обыкновенная», очень широко распространена в Средней полосе России и в Сибири. Это древесное растение, которое встречается почти в каждом лесу или парке, в деревнях и городах активно используют как декоративное. В урожайный год гроздья ягод буквально скрывают листву, а потом висят всю осень и зиму, радуя глаз обывателя своим ярким цветом, а птиц источником корма. Недостаток у этого растения только один: ягоды практически несъедобны. Есть, правда, народное поверье, что после первых морозов рябина становится сладкой. В детстве Семен, как и все мальчишки, не раз пытался это проверить и каждый раз убеждался, что… нужно быть очень голодным, чтобы есть эту гадость. Существует, наверное, не один десяток народных рецептов приготовления варенья или рябиновой настойки, но все это очень трудоемко и, скажем так, имеет мало практического значения, а больше напоминает отчаянную попытку хоть как-то использовать даровой продукт.

А вот рябина «дальневосточная» – это совсем другое дело! Это не дерево, а куст, который редко вырастает выше трех-четырех метров. Урожайность у нее будь здоров – на хорошей плантации неподъемный рюкзак можно набить за пару часов, но, в отличие от «обыкновенной» рябины, у этой плоды мясистые и размером с некрупную виноградину. Вкус, даже у самых спелых ягод, конечно, оставляет желать лучшего, но этот продукт вполне съедобен. В сыром виде он не используется в пищу главным образом потому, что созревает рябина поздно, когда в тайге полно других, более вкусных ягод. Зато варенье из нее варить можно и нужно, тем более что ее много и собирать легко. Есть у этой ягоды и еще одно свойство…

То, что алело, точнее, желтело на высокой террасе, оказалось именно «дальневосточной» рябиной, и Семен приступил к сборам. К середине дня он натаскал к своей яме довольно приличную кучу ягод. Для ускорения задуманного процесса ягоды следовало размять, и Семен приспособил для этой цели два плоских камня. Примерно через час, перемяв несколько килограммов, он перемазался «по уши» в рябиновом соке и решил, что, в конце концов, и так сойдет. Весь собранный продукт он загрузил в яму, а потом долго бегал с миской к берегу и обратно, наполняя ее водой. Затем уложил сверху несколько палок и забросал все это дело ветками. Можно было переходить к основной части программы.

* * *

«Итак, – Семен азартно потер руки, – цели ясны, задачи поставлены: за работу, товарищи! С чего начнем? В смысле: сначала будем прыгать, а потом думать, или наоборот? Попробуем думать…

Значит, необходимо метательное оружие дальнего действия. Самое примитивное и простое. Таковых наука знает немного: лук и праща. Праща, пожалуй, отпадает сразу: сделать ее проще всего, но она, кажется, в принципе исключает прицельную „стрельбу“. В древности, наверное, встречались отдельные снайперы, вроде царя Давида, который одним „выстрелом“ сразил Голиафа, но мне таковым стать – жизни не хватит. Ну, и убойность слабенькая: если метать не камень, а, скажем, гранату – тогда другое дело. Значит, остается только…»

Трудно представить себе мужчину, который в детстве ни разу не попытался сделать лук – только если совсем уж отмороженный вундеркинд или маменькин сынок. Все делали. И делают. Это какой-то атавизм на генетическом уровне. Причем подавляющее большинство настоящего лука никогда не видели. Разве что в музее, а это совсем не то. Современный спортивный лук, говорят, тоже имеет мало общего с приспособлением, которым предки тысячи лет добывали пищу и убивали друг друга. В исторических фильмах про войну никогда не показывают действия лучников крупным планом, и это, наверное, неспроста. Скорее всего, авторы тоже не знают ни как выглядели настоящие луки, ни как из них стреляли. Детские же поделки поголовно страдают одним и тем же: что-то куда-то летит, но совсем не далеко и каждый раз по-разному. Если же собрать и обобщить все слышанное, виденное и прочитанное об этом оружии, исключая явные басни и фантастику, то картина складывается довольно печальная: боевой или охотничий лук, прицельно бьющий хотя бы на полсотни метров, совсем не является согнутой палкой, на которую натянута веревка. Это штучное изделие, для изготовления которого нужны не просто навыки, а мастерство. Вполне возможно, что над луком любого типа (а их несколько) мастер работал много недель, если не месяцев. Опять же стрелы… Зайдите в любой лес и попробуйте найти в нем хоть одну совершенно прямую палочку или веточку длиной в несколько десятков сантиметров! Может быть, такая и найдется – одна на десять гектаров леса. Проще всего, наверное, древко сделать, расщепив прямослойное полено. Но для этого нужно сначала изготовить это самое полено – без топора и пилы. Вероятно, древние поступали иначе: обстругивали и выпрямляли подходящие побеги и ветки. Кроме того, наконечник должен быть идеально центрирован относительно древка, иначе в полете стрелу обязательно уведет в сторону. Из всего этого следует, что каждая стрела тоже является почти произведением искусства, аккумулирующим опыт поколений. Не зря же в знаменитой «Песне о Гайавате» Лонгфелло фигурирует Стрелоделатель – фигура солидная и уважаемая среди индейцев. Причем это мастер не по изготовлению луков, а только стрел! Но надо полагать, каким бы ни был опытным мастер, вряд ли он мог изготовить хотя бы две совершенно одинаковые стрелы. Очень вероятно, что у настоящего лучника каждая стрела в колчане была пристреляна индивидуально.

Это только само оружие. А как пользоваться им? Кто объяснит, как можно попасть в цель, если линия, соединяющая глаз стрелка и мишень, не совпадает с предполагаемой траекторией полета снаряда? Причем в момент прицеливания стрелок двумя пальцами удерживает нагрузку в несколько десятков килограммов.

Только и это еще не весь смех. Тетива натягивается двумя способами – до груди или до уха. При этом оказываются задействованными группы мышц, которые мало для чего еще нужны в жизни. То есть у обычного человека, даже очень физически сильного, необходимые для стрельбы мышцы развиты слабо.

Вывод? А он очевиден! Если смотреть на вещи трезво, то изготовить соответствующий лук и научиться сшибать из него уток и зайцев на расстоянии до десяти метров, наверное, можно… за несколько месяцев. Но стоит ли?

Тогда что остается: самострел? Арбалет? А почему, собственно, нет? Кажется, одна из причин его популярности в Средние века как раз и заключалась в том, что обращение с этим оружием не требовало многолетней подготовки: покрутил ворот (или что там еще), положил в желоб стрелу-болт, целься хоть целый час и стреляй. Ни здоровья большого не надо, ни особых навыков. Римский Папа, кажется, в двенадцатом веке арбалет даже запретил, как оружие варварское и антигуманное. Арбалет уступает луку только в одном – в скорострельности. И с этим ничего не поделаешь.

Рассмотрим для начала теоретические аспекты. Лук появился примерно сорок тысяч лет назад. Это, конечно, не означает, что именно тогда он и был изобретен. Скорее всего, в это время он получил широкое распространение и занял прочное место в охотничьей и военной практике. Приспособления для охоты на мелких зверей и птиц, наверное, существовали не одну тысячу лет до этого. Когда появился арбалет, точнее, самострел, науке тоже неизвестно. Вполне возможно, что вместе с луком, но широкое распространение он получил только в Средние века в Европе, где вскоре был вытеснен огнестрельным оружием. То есть само это приспособление не является каким-то поздним «ноу-хау», но первобытные им пользовались мало, наверное, по той же причине – низкая скорострельность. И потом, в принципе можно представить композитора, не знающего нот, или писателя, не владеющего грамотой, но охотника, не умеющего стрелять из лука?! С другой стороны, арбалет смог соперничать с луком, когда для его изготовления стали использоваться «высокие технологии», в частности металл…

«Ладно, – вздохнул Семен. – В конце концов, мне не надо ни с кем соперничать, мне нужно нечто убойное, но простое в изготовлении и использовании. По сути, что такое арбалет или самострел? Это короткий тугой лук, закрепленный в деревянном ложе, приспособление для натягивания тетивы и спусковой механизм… А ведь это, пожалуй, может и получиться!»

Руки чесались немедленно приступить к работе, но Семен удержал себя и целый день посвятил теоретическому решению инженерно-технических проблем.

«Лук придется делать составным – тело деревянное, а плечи из фрагментов оленьего рога (крепеж – сухожилия и полоски шкуры). Ложе – целый кусок дерева (желательно изобразить нечто вроде приклада). Механизм натягивания тетивы простейший (как у русского самострела): спереди на ложе крепится „стремя“, а к поясу стрелка привязывается крюк (из того же рога). Нога вставляется в стремя, стрелок наклоняется, цепляет крюком тетиву и, разгибая корпус, натягивает ее до зацепа».

Больше всего пришлось помучиться с изобретением спускового механизма – как ни крути, а нужно хоть немного металла. В конце концов Семен и эту проблему осилил, решив пожертвовать ключами от дома родного. Правда, получилось так, что отпускать стопор придется не указательным пальцем, а большим. По сути, зацеп для натянутой тетивы – это просто выступ деревянного ложа. Ясно, конечно, что после нескольких «пусков» от этого выступа ничего не останется, каким бы твердым ни было дерево. Чтобы этого избежать, выступ надо усилить металлом – круглой плоской головкой ключа. А если его закрепить на поперечной оси, то он заодно станет маленьким рычажком, который будет сбрасывать тетиву с зацепа. Все это очень грубо, примитивно и неудобно – при натягивании тетивы одной рукой придется придерживать ключ на выступе, чтобы его не своротило набок. С другой стороны, в такой конструкции почти нечему ломаться и изнашиваться, а это серьезное достоинство.

«Итак, – подвел итог Семен, – теоретические решения базовых проблем найдены. Можно засучивать рукава, которых нет и в помине, и браться… М-да, а за что конкретно браться? Деревяхи подходящей для ложа нет, рогов тоже нет – все нужно искать».

Пришлось организовывать экспедицию в степь – рога, как известно, в лесу не растут. Семен готов был топать до места убиения оленя и тосковал, представляя, какое расстояние придется пройти. Но все обошлось «малой кровью» – километрах в трех от границы леса он наткнулся на следы чьей-то давнишней удачной охоты. Тут нашлась и пара рогов, прокаленных на солнце, и масса костей, правда, почти все они были раздроблены чьими-то мощными челюстями.

– «Кто здесь был?» – спросил Семен у волчонка, который рыскал где-то поблизости.

– «Гиены», – последовал молчаливый ответ.

«Ну да, конечно, – вспомнил Семен, – гиены тоже входили в состав „мамонтовой фауны“, только они были, кажется, не обычными, а „гигантскими“. Милое дело…»

Когда волчонок понял, что Семен, загрузившись падалью, собирается возвращаться в лагерь, разочарование его было беспредельным. Оно просто граничило с возмущением, как будто его лишили чего-то, принадлежащего ему по праву: он не был голоден, он желал ОХОТЫ!

Человек почувствовал это настолько остро, что не выдержал и сбросил свой груз на землю.

– «Иди сюда! – позвал Семен и, перехватив посох, принял боевую стойку. – Сейчас я устрою тебе охоту!»

Он «мутузил» волчонка минут тридцать, до полного изнеможения – и его, и своего. Надо сказать, что справляться с ним раз от раза становилось труднее: волчонок быстро рос, наливался силой и почти ничего не забывал из полученных уроков. Оставалось радоваться, что древесина посоха достаточно плотная и пока еще не сильно страдает от волчьих зубов. Семен очень надеялся, что «тренирует» не собственного убийцу. С другой стороны, отказать в «игре» волчонку у него просто не хватало силы воли.

* * *

Работа закипела. При наличии столь обильного и разнообразного инструмента (нож, кремневые скребки, камни) каждую деталь можно было обрабатывать неделями, если не месяцами. Но Семен решил быть «ближе к природе» и максимально использовать готовые, так сказать, формы.

Новоявленный мастер-оружейник и раньше не рассчитывал, что сможет изготовить нечто изящное, но то, что получилось в итоге, испугало его самого. Агрегат весил не меньше восьми килограммов (а скорее, все десять) и состоял из лука длиной чуть меньше метра и ложа с прикладом общей длиной примерно сто двадцать сантиметров. Тетива из бережно сохраненной капроновой веревки, многократно усиленной сухожилиями, была толщиной с его мизинец. Семен отрегулировал ее длину так, чтобы она не была напряженной, когда оружие не взведено.

Семен не ошибся в том, что плечи лука будут сгибаться до нужного положения – не зря, оказывается, их когда-то мучили в институте ненужным сопроматом, но вот в том, какое для этого потребуется усилие, он просчитался. Первая попытка натянуть тетиву до «зацепа» привела к тому, что, не выдержав нагрузки, оторвалось «стремя». Пришлось усиливать крепеж, что добавило оружию еще добрых полкило веса. Вторая попытка была более успешной: до «зацепа» оставалось совсем немного, когда Семен почувствовал, что его сейчас просто разрежет пополам. Пришлось кроить и шить из шкуры сложную обвязку, чтобы хоть как-то распределить нагрузку на корпус стрелка.

И вот исторический (точнее – ДОисторический) момент настал: оружие взведено! Семен вытер пот со лба и вложил в желоб тяжелую толстую палочку, длиной сантиметров сорок, – заготовку для будущей стрелы. «Ну, с Богом! – сказал он, направляя оружие вдоль песчаной косы. – Только бы ничего не отвалилось после выстрела! Хотя чему тут отваливаться?»

И спустил тетиву.

Он специально выбрал для испытания такое место, чтобы потом подобрать стрелу и прикинуть дальность полета. Ничего не вышло: свой снаряд он так и не нашел – ни на трехстах метрах, ни дальше. «Моща, однако», – подумал Семен и почесал ушибленное отдачей плечо.