Текст книги "Род Волка. Племя Тигра. Прайд Саблезуба"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Нет! Не надо! Мне так больше нравится…

– Это еще что такое?! Эмансипация?! Отставить! Мало ли что тебе нравится! Мужчина должен быть свиреп, вонюч, волосат!

– Не-ет, – вновь хихикнула девушка, – ты и так достаточно свирепый, а вонючим и волосатым быть, наверное, не обязательно. Ты же сказал, что мне не нужно становиться толстой, потому что тебе так нравится, а сам…

– Прекратить! Ишь чего удумала: каменный век на дворе, а она равноправия требует! Не бывать этому! Ясно?

– Ясно, хи-хи! А что же ты тогда стоишь? Ты же писать хочешь – так иди!

– Да, действительно, – спохватился Семен, – я и забыл совсем. Вечно ты меня отвлекаешь своими разговорами!

По дороге к кустам он размышлял о том, какая все-таки удачная была мысль поставить «вигвам» на отшибе – у самого берега, выше по течению от основной стоянки. Возвращаясь назад, он напевал старинную песню Высоцкого «А ну отдай мой каменный топор и шкур моих набедренных не тронь…».

– Кстати, – сказал он, подходя к костру, – а куда ты дела мою одежду? Я что, так и буду жить голым?

– Живи! – разрешила Ветка. – Сейчас тепло, а ты… красивый!

– Да, – немного смущенно согласился Семен, – я, конечно, изрядный красавец, но неудобно как-то – вон в лагере люди ходят…

– Ну и пусть ходят! Я твою рубаху зашиваю, а ты поешь пока.

Семен совершил утреннее омовение в речке, навернул изрядную порцию мяса с бульоном и задумался, разглядывая свою новоприобретенную подругу. Спустя некоторое время он сказал:

– Знаешь что, Сухая Ветка? Пойдем-ка в шалаш – разговор есть. А балахон свой можешь тут оставить…

Внутри он с умным видом уселся на подстилку и приказал:

– Слушай внимательно и не перебивай: начинаем учебный процесс. Лекция первая: женская сексуальность и ее типы.

– Я не перебиваю, но что такое «процесс», «лекция», «сексуальность» и «типы»?

– Нет, ты перебиваешь! С мысли меня сбиваешь!

– Хорошо, я не буду сбивать, только давай шкуру подстелим, а то ветки попу колют.

– Да? Действительно… Ну, тащи ее сюда!

Когда шкура была расстелена, он продолжил:

– Женская сексуальность бывает двух типов. Как там правильно по науке, я не помню, но для себя называю их «однократный» тип и «многократный». Рассмотрим тип первый. Для него характерно длительное постепенное нарастание сексуального возбуждения, которое заканчивается оргазмом (только попробуй спросить, что это такое!). После этого следует быстрый спад возбуждения, вплоть до полного его угасания. В большинстве случаев для повторения процесса должно пройти достаточно много времени – от нескольких часов до нескольких суток. Однако в том и другом случае достижение оргазма требует долгой и тщательной подготовки.

Для второго типа также характерно постепенное нарастание возбуждения, но этот процесс заканчивается не оргазмом, а достижением так называемого «плато» – некоторого уровня возбужденности, на котором женщина может находиться достаточно долго, испытывая несколько оргазмов подряд или с небольшими перерывами. Причем спада возбужденности после них обычно не наступает. Сила и яркость каждого отдельного оргазма, безусловно, уступает таковым при единственном оргазме первого типа. Общий же спад возбуждения наступает лишь после полного окончания соития и, в отличие от первого типа, происходит постепенно.

Теперь перейдем к рассмотрению так называемых «эрогенных» зон…

На этом Семен вынужден был остановиться, так как обнаружил, что кое-что о мужских эрогенных зонах Ветка уже знает и занимается их «рассмотрением» вполне успешно – пора переходить к практическим занятиям.

– Ладно, – сказал он. – Придется уплотнить график занятий: данные зоны и типы секса обсудим на следующем семинаре. А сейчас исследуем явление, известное науке под названием «оргазм». Ложись на спину!

Они начали исследование с «миссионерской» позы, а потом попробовали пару десятков других.

Как показала практика, сексуальность Ветки относилась к промежуточному типу: возбуждалась она быстро, но надолго, кончала часто, но сильно, а спада возбуждения у нее, кажется, не наступало вовсе. Если бы не длительное воздержание и здоровый образ жизни, то Семен, наверное, выглядел бы бледно…

Тип сексуальности был промежуточный, зато «подтип» совершенно четкий – «голосистый». Попросту говоря, испытывая оргазм, Ветка кричала. Громко.

Сначала Семен хотел сделать ей замечание: день на улице, в лагере полно людей, и они все слышат. Потом передумал: пускай слушают! Когда здешние мужики лупят своих баб, те вопят еще громче, и никто на это внимания не обращает. Правда, вопли Сухой Ветки мало похожи на крики боли, но мы, в конце концов, ничего противозаконного не делаем.

Вскоре выяснилось, что ситуацию Семен оценил правильно, но не совсем. Во время очередной передышки снаружи послышались голоса – там явно разгоралась ссора, грозившая перейти в драку:

– …на третий заход, а она четыре раза кончила!

– Дура, говорят тебе, он в тот раз не кончал, а так и гонял без остановки!

– Сама дура! Я что, ничего не понимаю, что ли?! Уж побольше тебя с мужиками дело имела!

– Ты побольше?! Ты-то?! Да на тебя ни у кого и один-то раз не встанет!

– А ты…

В общем, Семен подполз к выходу и выглянул наружу. Перед его шалашом полукругом расположился добрый десяток слушателей – в основном молодежь обоего пола и несколько теток необъятных размеров. Две из них и затеяли ссору, явно собираясь вцепиться друг другу в волосы. При виде головы хозяина, показавшейся из-под шкуры, народ умолк.

– Кыш отсюда! – спокойно сказал Семен. – Чтобы я вас тут больше не видел!

За его спиной хихикнула Ветка:

– Да ну их, Семхон! Тебе жалко, что ли? Пусть слушают!

– М-да? Может, вообще продолжим на улице? Тут ветерок веет, солнышко светит, а?

– Давай! – обрадовалась девушка. – И искупаемся заодно, а то ты обещал рассказать про оральный секс, а я вся мокрая!

«Надо же, – думал Семен, выбираясь наружу, – как, оказывается, интересно жить в каменном веке!»

* * *

Время вопросов и ответов наступило только дня через три, когда Семену стало казаться, что все это было не с ним.

В процентном отношении потери обеих сторон были огромны. Из пятнадцати хьюггов уцелели двое. Поняв, что в лагерь им не прорваться, они не стали помогать еще оставшимся в живых своим, а пустились наутек. Преследовать их было некому. У лоуринов в живых осталось трое воинов, участвовавших в схватке, не считая Семена. Тяжелораненых не было: по-видимому, их сразу добили. С какой стороны ни посмотри, получалось, что битва выиграна благодаря Черному Бизону и Семхону. Первый прикончил в поединках четверых, а последний нейтрализовал троих.

– Как же вы так живете, – недоумевал Семен, – в постоянной опасности? А если бы хьюггов было двадцать или тридцать?

– Тогда все были бы мертвы, – усмехнулся Художник. – Только охотников за головами не бывает двадцать или тридцать. Даже пятнадцать – это очень много. Я не помню, когда они последний раз нападали такой большой толпой.

– Но почему?! При здешних способах ведения войны численное преимущество гарантирует победу.

– Ты как ребенок, Семхон!

– Я и есть ребенок! Я же еще не родился!

– Ну да, конечно… Понимаешь, они же нелюди. Если их соберется больше десятка, то они просто не смогут идти в одну сторону, делать одно дело. Наверное, в этот раз у них был сильный вожак.

– И ТАК бывает всегда?

– Нет, конечно. Ты же видишь, что с этой стороны к лагерю не подойти, а в ту сторону всегда смотрит дозорный. Да и собаки чуют. На эту стоянку они приходили четыре раза, сейчас был пятый. Трижды они убегали, поняв, что их обнаружили. Один раз собаки молчали, и воины подпустили их близко, а потом расстреляли из луков. Много скальпов взяли.

– Господи, да зачем вам скальпы?!

Старик посмотрел на него и сокрушенно покачал головой:

– Что стало с твоей памятью, Семхон…

– Слушай, Художник! Ты же видишь, что с моей памятью дела плохи. Чтобы она вернулась, нужно, чтобы мне рассказывали о том, что я знал раньше. А говорить я могу только с тобой и Атту, то есть с Бизоном. Только он теперь великий воин, и мне неудобно задавать ему детские вопросы. Помоги мне ты!

– Я помогу тебе, Семхон. Скальп – знак победы, в нем сила воина. Ты мог, еще не родившись, обрести силу, а ты отказался.

– Ну, я же не знал, можно ли НЕвоину снимать скальпы врагов…

– Мне кажется, что ты врешь, Семхон. Ты же вспомнил, как надо сражаться. Или не забывал.

– Ну, может быть, я хотел сделать приятное воинам, отдав им свою добычу?

– Приятное воинам?! Больше не говори так. Тебя не поймут.

– Ты не рассказывай никому, какой я глупый, ладно? А почему нельзя… так говорить?

– Потому что взрослый мужчина не нуждается в подачках. Все, что ему нужно, он должен взять сам. Только ты все равно сказал неправду. Ты не снял скальпы не из-за этого.

– Да, ты прав. Я и сам не знаю почему…

– Может быть, потому же, почему мне не хочется рисовать войну?

– Наверное…

– Это плохо, Семхон. Людям все равно, что я рисую, лишь бы это было красиво. А ты станешь воином, и каждый твой шаг будет волновать всех.

– А нельзя как-нибудь… без этого?

– Можно, конечно. Люди других племен отрезают врагам носы или уши, а Минтоги вынимают из голов мозг и кости, а кожу высушивают – это очень высокая магия.

– М-да-а… Хрен редьки не слаще!

– Что ты сказал?!

– Нет, ничего… А почему в этот раз хьюгги оказались у самого лагеря? Ведь почти прорвались уже!

– Да, плохо получилось… Мальчишка, наверное, заснул на посту. А собаки молчали – ветер дул на хьюггов.

– Где он, кстати? Я не видел его в лагере.

– Сбежал, наверное. Но скоро вернется, конечно.

– И что будет?

– Как обычно: заставят мальчишек выворачивать ему суставы и ломать кости. Нужно, чтобы они знали, что бывает с теми, кто спит в дозоре.

– Но так-то зачем?!

– А как? Ты, конечно, забыл время до своего первого рождения? Забыл, как сильно хочется спать на рассвете?

– Неужели нельзя как-нибудь по-другому?

– Можно медленно поджаривать на огне, можно, не убивая, выпустить кишки, можно подвесить за руки на дерево – так он долго не умрет, но будет мало кричать.

– Брр! Но…

– Давай, Семхон, ты сначала вспомнишь, что заставляло тебя в детстве не спать на посту, а потом скажешь, что это тебе не нравится, ладно? Тебе приходилось бывать на стоянке Людей, которую накануне посетили охотники за головами? Ты, наверное, забыл, что они делают с детьми и женщинами? Я напомню…

– Не надо! Я вспомню сам! Не надо… Не сейчас… Скажи лучше, зачем им головы? Точнее – мозг.

– Хм… Некоторые считают, что так они забирают силу врага, другие думают, что они надеются таким образом стать Людьми. Если встретишь человека, который разговаривал с хьюггами, – расспроси его.

– Это надо понимать так, что среди Людей таких нет?

– Конечно! А как ты себе это представляешь? Ну, можно как-то общаться с собакой, с женщиной, но с хьюггом?! Они же ничего не понимают! Они же – хьюгги!

– А знаешь, старик… – Семен помолчал, колеблясь, говорить или нет. – А знаешь, старик, ведь я разговаривал с хьюггом. Помнишь историю о том, как они приходили за головой Черного Бизона? Перед тем как начать драться, я говорил с вожаком. И мы понимали друг друга. Нет, не в том смысле, что он смог объяснить мне, почему не уйдет без боя, а я ему – почему не отступлю, но мы говорили! Примерно так, как с Бизоном, когда я еще не вспомнил язык Людей.

– Что ж, – пожал плечами Художник, – я слышал о Людях, которые могли говорить с животными – подманивать их на бросок копья. Хьюгги, конечно, глупее животных…

– Нет, – не согласился Семен, – по-моему, мы просто разные. Может быть… Прости, старик, я, наверное, сейчас скажу глупость! Может быть, когда-нибудь Люди смогут договориться с хьюггами? Как смогли договориться, к примеру, с собаками? Они ведь живут рядом и не нападают, правда?

Похоже, мысль для старика была новой, и он надолго задумался. Потом сказал:

– Нет, Семхон, это бессмысленно. Ты понимаешь, почему собаки живут рядом и не нападают?

– Расскажи, ведь я еще ребенок!

– Дети не ломают кости врагам, как ты! – усмехнулся Художник. – Но слушай. Давно-давно, когда у Людей еще не было луков, они ходили на охоту лишь с копьями и топорами. Охота была трудна и опасна, они могли убивать лишь больных и ослабевших животных, на их стоянках всегда было мало мяса. По степи бродили стаи диких псов. Они доедали туши животных, убитых волками и тиграми. Когда было мало еды, они осмеливались нападать на ослабевших и раненых оленей и буйволов, отбивать у стад детенышей. Люди часто сражались с ними из-за добычи.

– Два претендента на одно и то же место в трофической цепи, – усмехнулся Семен.

– Что ты сказал?

– Нет, ничего, извини! Продолжай, пожалуйста!

– Потом Люди научились делать большие луки и стрелять из них. Стрела летит далеко, но даже искусный охотник не всегда попадает в цель. Раненый олень или буйвол уйдет в степь, и охотник не побежит за ним, если сможет убить другого. За подранком пойдут псы. Они загонят его и съедят. А потом придут туда, где охотники разделывали туши, и съедят все, что оставили Люди.

– В общем, собаки поняли, что возле Людей кормиться лучше, чем подъедать остатки за волками и тиграми, да?

– Конечно! Они знают, что если охота будет удачной, им достанется много еды. Иногда они даже помогают Людям: обходят стадо, пугают его и гонят на засаду. Собаки умные животные.

– Значит, те, кто бродит вокруг лагеря, это просто собачья стая, которая кормится возле вас? У других Родов, на других стоянках – свои стаи, да?

– Ну-у… Это, наверное, не совсем стая. В стае должен быть сильный вожак, которого все боятся и слушаются, а у собак таких нет.

– Но почему? Разве так бывает?

– Ты еще не понял? Псы, которые вырастают большими и сильными, становятся агрессивны и… у них хорошая шкура. Мальчишки убивают таких из луков. Надо же им в кого-то стрелять, пока их не берут на настоящую охоту. Иногда убивают и взрослых сук, чтобы играть с их щенками. Но собаки, как и волки, без вожака жить не могут. Они считают своим вожаком кого-нибудь из людей. Нашими собаками командует Перо Ястреба – он вырастил много щенков, и они слушаются его, а вслед за ними и все остальные. Хорошо, что Перо не погиб.

– Ну, вот видишь! Когда-то Люди дрались с собаками из-за пищи, а потом как-то смогли договориться и живут вместе. И всем хорошо – тем и этим. Неужели нельзя так с хьюггами?

– О, Семхон! У тебя нет памяти, но ум твой на месте! Подумай о том, что говоришь, когда произносишь слова «хьюгг» и «человек»! Никто ведь не называет их животными, то есть существами с другой внутренней сущностью. Они ведь не животные, они – НЕлюди. В том и беда, что их внутренняя сущность такая же, как у нас, но она как бы перевернута, обращена спиной, вывернута наизнанку. Как огонь не может гореть в воде, так и Люди не могут жить вместе с нeлюдями.

– Хорошо, допустим, что это так. А почему нельзя договориться, условиться не нападать друг на друга? Вы же воюете даже не из-за еды, а… непонятно из-за чего. Неужели Люди не смогут обойтись без скальпов хьюггов, а те – без человеческих голов?

– Как это?! Хотя мысль интересная… – Старик опять надолго задумался. Потом покачал головой: – Нет, пожалуй, обойтись не смогут. А если смогут, то будет еще хуже.

– Но почему?

– Воин должен сражаться, убивать врагов, правильно? Без врагов нет и воинов. Но воинов не может не быть, пока живет Племя. Если мужчины не смогут больше снимать скальпы с хьюггов, значит, им придется убивать воинов других Племен. Повод найдется всегда – так было не раз. Нет уж, пусть все будет по-старому…

Теперь задумался Семен. Все было логично, просто и… безвыходно. По крайней мере, сейчас в голову ему ничего не лезло. Он решил оставить этот вопрос на потом и спросил:

– Ты же видел бой, старик? Почему все сражались так странно? Вот, скажем, хьюгги. Их было больше. Они вполне могли сначала прикончить всех воинов-лоуринов, а потом заняться нашим лагерем. Вместо этого они, по сути, дали себя перебить в поединках. Что стоило им напасть вдвоем-втроем на Бизона и сразу убить его? А потом спокойно добить остальных воинов?

А наши? Я видел, как погибал Желтое Копье. Перо был рядом – и не помог ему. Когда я дрался с последним хьюггом… Я же чуть не погиб, а они были рядом и не помогли. Разве это правильно?

– Мне странно слышать твои вопросы, Семхон. Почему дождь падает с неба, а не из-под земли? Почему вода мокрая, а огонь горячий? Наверное, потому, что так устроен Средний мир! Как воин может разделить с кем-то свою победу? Или поражение? Бизон считает тебя своим другом – как он смог бы смотреть тебе в глаза, если бы убил врага, с которым ты сражался?!

– Понятно… А если бы я помог кому-то одолеть противника, то это было бы смертельной обидой, да?

– Думаю, тебя бы простили – ты же еще не воин. Но тебе придется им стать и ты должен научиться убивать и снимать скальпы.

«Черт, – подумал Семен, – все у них шиворот-навыворот! Вместо того чтобы… Хотя с другой стороны… Следует ли считать военное искусство достижением цивилизации? Может быть, не им у нас, а нам у них следует поучиться? Да, снятие скальпа, с нашей точки зрения, выглядит некрасиво и жестоко. Покажи эту процедуру крупным планом по телевизору, и народ будет плеваться. Зато тот же народ с восторгом смотрит общий план какого-нибудь сражения, когда наступающие цепи противника перемалываются артиллерийским и пулеметным огнем, – это выглядит эффектно! Может быть, следует пожалеть о том, что наша цивилизация утратила традицию снятия скальпов? Вот, к примеру, отдал ты команду: „Батарея, огонь!“ А потом пойди и оскальпируй тех, кто погиб под твоими снарядами. И сдай трофеи тому генералу, который отдал тебе приказ. Только пусть он их носит в связках поверх мундира. Или передаст главнокомандующему – пусть тот носит. И так во всех армиях. Может быть, тогда бы уменьшилось количество нулей в цифрах потерь, а?»

Глава 13

Коричнево-желтая бурда в ямах тихо булькала и шкворчала, распространяя отвратительный запах и привлекая любопытных женщин и тучи мух. Женщины, впрочем, интерес быстро утратили – мало ли что может вонять под слоем веток и шкур. Странно только, что новый мужчина устроил помойку так близко от своего жилища.

На сей раз рябина была переспелой, мягкой и сахаристой. Часть ягод прямо на ветках поклевали птицы, а многие, кажется, начали бродить еще не будучи сорванными. Кроме того, в каждую яму Семен всыпал литр-полтора спелой голубики, которая, как известно, бродит не хуже рябины и может использоваться в качестве дрожжей. Сначала Семен дважды в день снимал «крышки» и перемешивал содержимое. Когда процесс брожения разгулялся вовсю, он перестал этим заниматься – и так сойдет. Тем более что каждое вскрытие добавляло в продукт пригоршни дохлых мух, которых Семен даже не пытался вылавливать. Оставалось неясным, откуда вокруг ям столько трупов этих насекомых – они специально из вредности прилетают сюда дохнуть или откидывают лапы, попробовав содержимое?

Была еще слабая надежда, что в связи с бурными событиями последних дней заказчики забудут о «волшебном» напитке, но она не сбылась: Семен, как всегда, неправильно расставил акценты. По сравнению с предстоящей возможностью попробовать новый дурман битва с хьюггами, унесшая жизни трети взрослых мужчин, выглядела сущей мелочью.

– Ну, как там оно? – поинтересовался при случае Кижуч.

– Что-то медленно ты колдуешь, – заметил оказавшийся рядом Горностай. – Обычно все эти магические штучки долго не держатся – их сразу надо использовать, а то колдовство выдыхается.

– У меня не выдохнется, – заверил Семен. – А много надо? На весь Род, что ли?

Старейшины призадумались:

– С одной стороны… – сказал Кижуч.

– Но с другой стороны… – возразил Горностай.

– К тому же Луна неполна…

– Но Хвост Оленя уже высоко над горизонтом…

– Послушайте, – прервал их Семен, сделав вид, что ему вот прямо сейчас пришла в голову гениальная идея, – а что, если мы, так сказать, посидим в узком кругу? Напитка попробуем, поговорим, пару заклинаний сотворим, а? Тем более что и Луна, сами понимаете, да и Хвост…

– А что, – сказал Кижуч, – в этом что-то есть.

– Надо подумать, – признал Горностай. – Так что ты не тяни, Семхон.

– Подготовка почти закончена, – заверил Семен. – На днях приступаю. Мне будет помогать Сухая Ветка, а больше никто не должен и близко подходить.

– Не подойдут, – пообещали старейшины, – можешь не беспокоиться.

Процесс перегонки занял три дня – Семен решил переработать всю имеющуюся бурду, а излишки самогона припрятать на черный день. Как там у Галича? «Хоть и плохонькая, но все же валюта…» Не испытывая почему-то мук совести, он пошел на эксплуатацию женского труда – обучил Ветку обращению с самогонным аппаратом. Оказалось, что, не имея ни малейшего представления о химии процесса, она может выдерживать технологический режим с удивительной точностью. Непонятно, как она умудрялась это делать, но продукт у нее в каждой порции получался почти одинаковым по цвету, запаху и крепости. Впрочем, пробовать самой Семен не разрешал, но хвалить не забывал:

– Наверное, твои потомки женского пола будут хохлушками.

– Правда? – радовалась девушка. – А кто это такие?

Семен, конечно, хотел бы надеяться на лучшее, но готовиться решил к худшему – эту гадость ему тоже придется пить. Значит, надо… Сколько ни рылся он в памяти, вспомнить смог только два внятных способа очистки самогона: вторичная перегонка и уголь. От повторной перегонки он отказался сразу – не та техника, от продукта ничего не останется. Что уголь является хорошим сорбентом, всем известно со школы, а вот что такое этот самый сорбент и как им пользоваться, помнят, наверное, не многие. Семен вспомнить тоже не смог: то ли его поврежденная память приходила в норму, то ли он этого просто никогда и не знал. Поэтому он решил действовать исходя из общей логики: истолочь древесный уголь и процедить сквозь него полученный продукт.

Легко сказать «процедить»… Для этого нужно поместить угольную крошку на что-то или во что-то, пропускающее воду. А что это может быть в мире, где ткани еще не изобрели? «Блин, – возмущался Семен, – ну чего ни хватишься, ничего-то у них нет! Точнее – у нас…» Тем не менее после соответствующего интеллектуального усилия выход нашелся: носок! Вернее – носки, а еще вернее, то, что он использовал в качестве болванки при лепке кувшинообразных посудин. Это, собственно, единственный элемент былой одежды, который он сохранил, имея в виду дальнейшие упражнения с керамикой. Таковых упражнений в будущем не предвиделось, а вот носки… Если внутрь до половины насыпать угольную крошку, а потом тонкой струйкой сливать туда самогон, то что-то может и получиться. «Стирать или не стирать, – долго решал он почти гамлетовский вопрос. – С одной стороны, продукт хуже вонять все равно не будет, но с другой стороны – неприлично как-то, а с третьей – вдруг они совсем расползутся? И потом: издревле виноград на вино давили босыми ногами, где-то даже читал или слышал, что кожные выделения с этих самых ног являются одним из необходимых ферментов для формирования особо изысканных вкусовых букетов».

В общем, после процеживания жидкость становилась чуть прозрачней и сивухой разила немного меньше. Тем не менее одна мысль о том, что ЭТО придется отхлебывать из костяной миски, вызывала содрогание. Сначала Семен хотел изобразить что-нибудь из оленьих костей, но потом решил, что игра не стоит свеч, и вылепил из глины, наугад замешанной с песком, десяток толстостенных стаканчиков объемом миллилитров по пятьдесят. Обжигать их он не решился, а просто высушил у костра и, пока они не остыли, пропитал изнутри жиром: «Не баре, и так сойдет! Может, еще и длинные тонкие ножки приделать, чтобы, значит, при дегустации запах руки не искажал обонятельное восприятие?»

Будучи человеком незлым и честным, первый эксперимент Семен решил поставить на себе: хлопнул перед ужином стопочку и заел супчиком. Пошло хорошо. Хлопнул еще стопочку и заел вареным мясом. Тоже неплохо. Впереди его ждала пара печеных карасей, и он решил, что под такую закусь не грех и… Одного карася он съел и, прежде чем взяться за второго, подумал, что, пока закуска не кончилась, хорошо бы… И потом, надо же узнать, каков будет «отходняк» после этого пойла?

«А в общем, ничего продукт получился», – вынес вердикт Семен и собрался налить себе еще граммульку. К немалому его удивлению, оказалось, что попасть кособоким горлышком бутылко-кувшина в устье глиняной стопки он уже не может и, соответственно, попытка перелить жидкость из одного сосуда в другой неизбежно закончится утратой изрядной части ценного продукта. «Да я просто гений!» – гордо подумал первый в мире самогонщик и, накрыв кувшин обрывком шкуры, принялся обматывать его ремешками.

С трудом завязав последний узел, он отставил сосуд в сторону и решил, что надо будет на досуге изобрести первую в этом мире пробку. Иначе он рискует уподобиться правителям одной отдельно взятой страны, которые в свое время устроили буквально геноцид собственного народа. С беспримерной жестокостью и цинизмом они монополизировали производство алкогольных напитков, а самый популярный из них стали выпускать в сосудах без пробок. Не совсем, конечно, без пробок, но с такими, что, открыв бутылку, обратно ее ну никак не закрыть! Что оставалось делать людям? Только допивать… С другой стороны, отсутствие многоразовых пробок воспитывало в массах коллективизм и чувство локтя, люди учились думать, точнее, соображать втроем… А цифры тогда были заковыристые: 2 – 87, 3 – 62, 4 – 12 – ни одна на три без остатка не делится! Было над чем раскинуть мозгами…

«Впрочем, что это я все о грустном? – удивился Семен и посмотрел по сторонам. Мир вокруг был исполнен красоты и гармонии: облака плыли, листва шелестела, вода журчала, костер дымил, собаки тявкали, а на берегу копошилась маленькая светловолосая женщина, в которой он за столько лет (пардон – дней) так и не нашел серьезных недостатков. – Хорошо-то как, – подумал Семен, откидываясь на спину и вытягивая ноги. – Все-таки есть глубокая сермяжная правда в том, чтобы вот так, по-первобытному, посидеть у костра, поесть мяса и отдыхать в ожидании, когда твоя женщина домоет посуду, чтобы заняться с ней кое-чем для души. Как хорошо быть могучим Семхоном, который со временем, может быть, станет великим вождем и пророком. Он будет давать советы народам, прекращать войны, учить людей земледелию. В этом жестоком мире воцарятся мир и благоволение: Семхон запретит насилие, введет деньги и демократию, научит людей ткать ткани и шить из них трусы для мужчин и лифчики для женщин, а потом построит первую в мире телегу. А еще надо будет приручить бизонов или этих быков с прямыми рогами, чтобы доить ихних коров и делать из молока сыр – российский, пошехонский, голландский и камамбер. Нет, камамбер, пожалуй, не надо – вот еще, продукт переводить! А еще лучше приручить мамонтов! Интересно, мамонтихи будут доиться? Нет, этим, которые в самолете, ни за что не понять, как прекрасно жить в мире, у которого все впереди! Они там сидят в креслах, жуют подогретые куриные ножки и накалывают на пластмассовые вилки мятые шарики зеленого горошка – вот дураки-то!»

Последняя мысль так понравилась Семену, что он засмеялся и тихонько запел песенку из фильма, который так и не удосужился посмотреть:

 
– И осталась в нэбе бэлая полоска,
Чистая, как память о тэбе…
 

Между тем белая полоска в небе перестала удлиняться и начала тихо таять.

– Что?!! – Семен вскочил на ноги, забыв о том, что совсем недавно не смог выполнить это упражнение даже из положения сидя. – Ветка! Иди сюда!! Бросай все и иди!

– Что случилось, Семхон?

– Смотри вон туда! – Семен обнял девушку за плечи и упер в небо указательный палец вытянутой руки. – Видишь?

– Конечно! А что надо видеть?

– Полоска, черточка беленькая! Она есть или ее нет? Далеко-далеко вверху, а? Есть или нет?

– Ну, есть, кажется…

– Ты раньше такое видела? Говори! Вспомни! Ну!!

– Н-не знаю, я же не смотрела… А что это?

– Неважно, – пробормотал Семен. – Я все равно не смогу тебе объяснить. Ты точно никогда не видела ничего странного в небе?

– А что там может быть? Солнце, Луна, звезды, облака, птицы летают, мухи всякие… Что еще?

– Кроме этого ты никогда ничего не видела? Точно? Ну, ладно…

Ветка глянула на своего мужчину с недоумением, пожала плечами и отправилась обратно к берегу – она, собственно говоря, нормальным его никогда и не считала, но разве это плохо? В конце концов, главное, что он есть.

Семен созерцал небесную высь до тех пор, пока инверсионный след не исчез полностью. «Нужен контрольный замер, – решил он. – Умные женщины имеют обычай говорить мужчинам именно то, что те хотят услышать. Вместо правды».

Он подошел к воде.

– Ну-ка, красавица, глянь еще раз в небо. У меня глаза слезятся, никак не разберу: эта полоска изогнулась вправо или влево? Раньше вроде прямая была, а?

– Да, прямая, – подтвердила Ветка и прищурилась. – Но сейчас почему-то ничего нет. Или я не туда смотрю?

– Между вот этими облаками и чуть в сторону – да вон же она!

– Нет, Семхон, – покачала головой девушка. – Ни там, ни здесь ничего нет. Раньше была такая… ну, как царапинка на коже, только белая, а теперь нет.

– Молодец, Веточка! – Семен устало опустился на корточки и огладил ее бедро. – Там действительно ничего нет – я пошутил. Не обманывай меня никогда, ладно?

– Да я и не умею, Семхон!

* * *

Спал Семен в ту ночь ужасно. Точнее, большую ее часть. Сначала-то он уснул как убитый, но вскоре проснулся, и началось… То ему чудилось, что по нему ползет какое-то насекомое, то кожа начинала чесаться в самых неожиданных местах, то казалось, что в вигваме слишком душно и плохо пахнет, то Ветка начинала слишком громко сопеть в ухо, то… К тому же под шкурой, на которой он лежал, выросли какие-то бугры и шишки. В конце концов Семен устал бороться и решил выбраться наружу. «Одеяло» он забрал, а Ветку прикрыл той половинкой шкуры, на которой лежал.

На свежем воздухе было значительно лучше: земля под шкурой хоть и твердая, но ровная, а вверху бездонное черное небо, усыпанное звездами. Они, наверное, образовывали незнакомые землянину созвездия. Только Семен об этом судить не мог, поскольку и в родном-то небе распознавать созвездия не умел, но смотреть на них любил, хотя ему не часто приходилось лежать под звездами.

Наверное, он уснул, глядя в небо, и увидел сон, в котором было все то же самое, но в какой-то момент звезды заслонили крылья огромной птицы. Она сделала несколько кругов и опустилась на землю совсем близко – в нескольких метрах. Почему-то при посадке она не махала крыльями – только слегка шевелила, а потом и вовсе сложила их с тихим шелестом.