Текст книги "Род Волка. Племя Тигра. Прайд Саблезуба"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Сколько же на стоянке взрослых мужчин, Семен не мог понять довольно долго – похоже, что все вместе они собирались лишь по праздникам. Примерно половина из них постоянно отсутствовала – они находились в состоянии охоты. Люди приходили с грузом мяса и шкур, иногда оставались на несколько дней, иногда уходили сразу. Время от времени старшие подростки уходили вместе с одним из охотников, а потом возвращались с грузом мяса, иногда делали две-три ходки подряд. Основной добычей, как смог понять Семен, были олени, бизоны, лошади и некрупные антилопы, похожие на сайгаков. Мясо хранилось в трех ямах под скалой, которые заполнялись и опустошались поочередно. Больше трех-четырех дней хранения мясо не выдерживало, и его выбрасывали за пределы лагеря на радость собакам. Никаких долговременных запасов пищи не делалось. О причинах этого Семен ничего путного не узнал, так как не смог объяснить, что такое «еда впрок», о которой он спрашивает. Как тут будет зимой, Семен тоже не выяснил, потому что значение, которое он вкладывал в это слово, явно не соответствовало понятию «время белой воды». Складывалось впечатление, что наступления времени года, когда придется вести отчаянную борьбу с голодом и холодом, вообще не предвидится: «время белой воды» скорее радостное, чем страшное.

А еще Семен ни разу не видел днем бездельничающего человека. Время отдыха у взрослых втискивалось в узкий промежуток между вечерней трапезой и отходом ко сну. Все остальное время мужчины занимались рукоделием: стрелы, наконечники, копья, копьеметалки, боло. Оружие изготавливалось, опробовалось, пристреливалось, при плохих результатах переделывалось. Помимо технической работы над ним следовало производить некие магические ритуалы, которые иногда времени занимали не меньше.

С деревом и камнем работали практически все, а вот с костью – немногие. Этот материал требовал иного подхода, иных навыков. На глазах Семена один из мужчин в течение трех дней делал наконечник для копья. Нет, он не вырезал его в привычном понимании, а, скорее, выскабливал кремневыми резцами из берцовой кости какого-то копытного. Причем выскабливал целиком – от тончайшего острия до расширения, с насечками, к которому будет крепиться древко. Наконечник был практически готов, когда мастер, после долгих молитв или заклинаний, решался-таки отломить его от основы. Оставалось чуть-чуть подправить, и можно было крепить к древку.

Кроме того, как понял Семен, существовал повышенный спрос на костяные втулки с прорезями. Втулка надевалась на древко стрелы, а в прорезь вставлялся тонкий кремневый сколок. Такие стрелы «многоразового использования», судя по всему, очень ценились. Вообще же, вокруг косторезов наблюдался легкий ажиотаж. Позже выяснилось, что даже самый лучший из мастеров предпочитает бегать с луком по степи, а не сидеть в лагере. Если ты хочешь заполучить костяное изделие, то тебе придется как-то уговорить мастера выполнить заказ, поскольку заплатить ему нечем – платежных средств у лоуринов нет, как нет и личной собственности, кроме оружия и одежды. Задача осложняется еще и тем, что время от времени косторезы получают «госзаказ» от старейшин на изготовление общественно полезных изделий, таких, например, как иголки для шитья.

Изготовление данных предметов происходило по тому же принципу. В полой кости крупной птицы просверливалось каменным «сверлом» несколько дырочек, которые становились ушками, а затем методом прорезания и выскабливания формировались сами иголки. В общем, занятие не на один день, и оно более под стать ювелиру, чем воину, обученному работать с луком и палицей.

А вот чего Семен не увидел, так это процесса изготовления лука. Как ему объяснили, в роду Волка мастеров сейчас нет, но несколько человек проходят обучение в родственных или дружественных группах. Зато он увидел вблизи сами луки…

Грустное это оказалось зрелище: они были сделаны из цельного прямослойного куска дерева, усиленного пучком сухожилий или костяными пластинами. Со снятой тетивой лук становится прямым или чуть изогнутым в обратную сторону. Длина в таком положении около полутора метров. Рукоять массивная, плечи уплощены до ширины четыре-пять сантиметров и имеют толщину около сантиметра, все тело как-то хитро оплетено сухожилиями. Попытка согнуть такой лук не принесла ни малейшего результата – создавалось впечатление, что эта палка сложной формы вообще гнуться не должна. Предпринимать более серьезные попытки Семен не рискнул, дабы не опозориться, и вернул оружие хозяину.

Надо сказать, что знакомиться с жизнью туземцев оказалось для Семена занятием не из легких. Во-первых, он попал в двусмысленное положение: его как бы признали членом общества, хоть и не вполне полноценным. Соответственно, задавать глупые вопросы означало демонстрировать свою чуждость: «наш» человек этого не знать не может, а чужаку и объяснять незачем. Во-вторых, беседовать с женщинами не полагалось, а с мужчинами не получалось: любое занятие они превращали в какую-то медитацию, полностью отключаясь от всего окружающего. Беспокоить человека в таком состоянии дозволялось только совсем маленьким детям. Им, впрочем, в отличие от подростков, дозволялось, кажется, вообще все.

И еще одно обстоятельство повергло Семена в состояние легкого шока: как будто собрался толкнуть тяжелую штангу, а она оказалась невесомой. Впрочем, проблем это не уменьшило, а, скорее, добавило. В этом обществе Семен не обнаружил того, чему готовился противостоять, – доминирования. Ему казалось, что отношения «принуждение – подчинение» в той или иной форме возникают всегда, когда люди собираются в количестве больше одного. А уж первобытному племени сам Бог, кажется, велел иметь во главе могучего свирепого вождя с дубиной наперевес. Ничего подобного! Если не считать подростков и женщин, то в первые дни Семен вообще ни разу не заметил, чтобы кто-то кому-то отдал приказ, чего-то потребовал. Если предположить, что старейшины – власть законодательная, то где исполнительная? Кто, вообще, принимает здесь решения, организует жизнь? А как бы и никто… Она как бы сама… Как комплектуются охотничьи группы, когда обсуждаются планы совместных действий, как распределяется продовольствие и сырье для изготовления орудий? Создается впечатление, что каждый сам знает, что и как ему делать, и при этом умудряется не входить в противоречие с окружающими. Даже наблюдая за подростками, подвергающимися жесточайшему прессингу, Семен не заметил на малейших попыток старших облегчить себе жизнь за счет младших. С превеликим трудом среди взрослых мужчин угадывались наиболее авторитетные фигуры. Одной из них, безусловно, являлся Черный Бизон, но авторитет его держался явно не на физической силе. Во всяком случае, не меньшим уважением пользовался маленький щуплый мужичок, редко появлявшийся в лагере.

«Вот это, наверное, и есть настоящая община, – печально размышлял Семен. – Был бы тут какой-нибудь вождь, можно было бы с ним договориться или поссориться. А здесь с кем? Это, пожалуй, даже не коллектив, а „МЫ“ в единственном числе. Или „Я“ во множественном…»

День ото дня острота новизны притуплялась, жизнь текла своим чередом, а ответов на вопросы не появлялось. Семен заквасил рябину в двух ямах, промазанных глиной и выложенных для пущей герметичности шкурами, и, оставшись без дела, решил сходить в степь вместе с охотниками.

Конечно, лучше было бы отправиться на первую коллективную охоту в компании Бизона, но бывший Атту в степь не ходил, а сидел в лагере и занимался восстановлением своего арсенала, полностью утраченного в походе за Камнем. Семен робко поинтересовался у него, не будет ли неприличным, если он напросится с кем-нибудь на охоту. Воин посмотрел на него с явным сомнением и посоветовал присоединиться к группе, в которой будут непосвященные подростки.

– Могу я сопровождать вас? – спросил Семен.

Четверо мужчин недоуменно переглянулись и пожали плечами: а почему нет? Подростков, ужасно довольных освобождением от тренировок, Семен спрашивать не стал.

Собственно говоря, на многое он и не рассчитывал: всего лишь посмотреть, КАК это делается, ну и, может быть, помочь в переноске добычи. Как он заметил, снаряжение охотников всегда одинаково, независимо от того, собираются они вернуться вечером или через несколько дней: за спиной колчан с пучком стрел, хвосты которых торчат над правым плечом, в правой руке лук со спущенной тетивой, в левой – легкое длинное копье. В карманах рубахи помещается пара кремневых ножей, иногда свернутое пятихвостое боло с костяными грузилами – все. У Семена же ни копья, ни лука не было, а просить у кого-то ему даже в голову не пришло – оружие здесь является предметом личным и глубоко интимным.

Бегом Семен занимался почти всю свою сознательную жизнь, но в сугубо прикладных целях – для повышения выносливости. В восточных единоборствах боевые поединки коротки – все выясняется в первые же секунды, а вот спортивные часто растягиваются на несколько минут, тренировки же бывают просто изнурительными. Когда все это осталось в прошлом, Семен обнаружил, что в геологических маршрутах по горной местности эффективно работать может лишь тот, кто находится в хорошей физической форме. Каких результатов ждать от человека, если для него полукилометровый подъем по скалам и осыпям является тяжким испытанием? Исходя из этого к началу лета Семен обычно старался довести себя до состояния, в котором десятикилометровая пробежка воспринимается как легкая утренняя зарядка.

В общем, в той, предыдущей, жизни у Семена были все основания не считать себя кабинетным ученым, который встает из-за стола только в туалет, глушит литрами кофе и заполняет мусорную корзину опустошенными сигаретными пачками. И тем не менее…

Часа через полтора он произнес в спину своим спутникам: «Я покину вас, лоурины!» Охотники оглянулись и вновь пожали плечами: дескать, пожалуйста, никто тебя не держит! Семен резко сбавил скорость, а потом и вовсе остановился – уфф!

Да, тут было над чем поразмыслить. Среди прочего, за переход к прямохождению человек заплатил еще и тем, что быстрый бег для него стал энергетически невыгодным. А вот бег медленный, да еще в сочетании с быстрой ходьбой… Степь, конечно, не была ровной, как стол, и путь представлял собой непрерывную череду небольших подъемов и спусков, поверхность под ногами оказывалась то бугристой, то почти гладкой. Охотники двигались странным и непривычным аллюром – полушагом-полубегом со скоростью километров восемь-девять в час. Такой техникой передвижения Семен просто не владел, и ему легче было бы бежать трусцой с той же скоростью, но он прекрасно понимал, что на таком микрорельефе выдохнется через два-три километра. Взрослые лоурины, похоже, вообще не напрягались – дышали неторопливо и ровно, кожа их была суха, они переговаривались, иногда посмеивались над чем-то своим. Мальчишки же, радуясь свободе, просто резвились на ходу – ставили друг другу подножки, толкались, пытались гоняться друг за другом в игре, похожей на салочки. То, что при этом они «накручивают» лишние километры, их нисколько не волновало.

На самом деле Семен, наверное, смог бы продержаться еще пяток километров, но он представил, в каком будет состоянии после этого, и решил сойти с дистанции, чтобы не позориться. Кроме того, он сильно сомневался, что по прибытии на место предстоит отдых (от чего отдыхать-то?!), а не настоящий бег за добычей.

В общем, охота не состоялась. Чтобы день не пропал совсем даром, Семен решил подняться на ближайший холм и обозреть окрестности. До холма было километра два, и, пока Семен их преодолевал, он сумел понять кое-что еще из жизни лоуринов. В частности, до него дошло, почему во время тренировок мальчишкам целый день не разрешают пить, почему они бегают в кожаной одежде, которая создает эффект перегрева кожи, и, наконец, почему потливость считается серьезным недостатком мужчины.

Вот он, Семен, не прошедший «антипотного» тренинга, за полтора часа в степи потерял столько жидкости, что по-хорошему должен сейчас бросить все дела и искать воду. Дело даже не в том, что очень пить хочется, – терпеть жажду он умеет, а в том, что резкое обезвоживание организма грозит многими неприятностями – от общего упадка сил до сердечного приступа. С такими вещами лучше не шутить. Местная степь, конечно, совсем не пустыня, но вода здесь встречается не на каждом шагу, а, скорее, на каждых десяти – пятнадцати километрах. Правда, до нее можно, наверное, докопаться где-нибудь в русле сухого распадка, но для этого надо знать, где копать, и иметь, чем копать. Короче, дешевле просто не потеть. Последний вывод был, прямо скажем, безрадостным. Теоретически Семен готов был допустить, что, приложив соответствующие усилия, сможет освоить технику «долгого бега». А вот в том, что его немолодой организм сможет научиться не потеть, Семен сомневался очень сильно. Таскать же с собой воду, он знал по опыту, дело бесполезное – любой лишний вес будет удваиваться с каждым пройденным километром, а два-три глотка делу не помогут. В общем – проблема…

Ничего особенно нового сверху Семен не увидел – всхолмленная степь до горизонта, на которой здесь и там пасутся стада животных. В радиусе трех-четырех километров можно различить бизонов и табун более мелких животных – наверное, лошадей. Остальных за дальностью определить трудно, но вон те малоподвижные точки вдали могут оказаться мамонтами. А вот в сторону лагеря лоуринов никаких стад не наблюдается, только кое-где пасутся одиночные животные.

Исходя из своих наблюдений, Семен попытался представить схему эксплуатации местных природных ресурсов: «Различные животные пасутся на одной территории, наверное, неспроста – скорее всего, они отдают предпочтение различным видам травы и кустарников. Наверное, после мамонтов остается достаточно еды для каких-нибудь сайгаков или оленей, и наоборот. Стоянка лоуринов является если и не постоянной, то долговременной, и стада избегают к ней приближаться, поскольку там их беспокоят охотники – возникает как бы мертвая зона. Но с другой стороны, пастбища в этой зоне остаются нетронутыми, что является, наверное, большим соблазном для травоядных, и они постоянно нарушают границу. Вот в этой-то приграничной полосе шириной в несколько километров и отстоящей от лагеря километров на десять – пятнадцать, и ведется, наверное, основная охота. Правда, в пользу такого предположения свидетельствует лишь время, которое затрачивают подростки на свои ходки за мясом. Кроме того, даже при той легкости, с которой передвигаются лоурины, представить процесс перетаскивания мяса на расстояние более двадцати километров довольно трудно.

И что же из всего этого следует? Да, собственно, ничего хорошего. Охотиться наравне со всеми я не смогу никогда – на тренировки остатка жизни не хватит. Охота же здесь является даже не обязанностью, а как бы естественным состоянием мужчины. Ну, собственно, имея арбалет, охотиться могу и я. Это оружие по дальности боя лукам, пожалуй, не уступает, а по убойности сильно превосходит. Но стрелять с большого расстояния в оленя или лошадь почти бессмысленно – любой промах приведет к потере болта, а сделать и пристрелять новый – целая история. Как вариант – пойти в многодневку и попытаться завалить кого-нибудь большого – вроде носорога или мамонта? А смысл? Большое количество мяса даже перетаскивать в лагерь не стоит – все равно протухнет. Да и не станет его никто перетаскивать – зачем, если с теми же трудозатратами можно добыть что-нибудь поближе. Что остается? Придумать способ длительного хранения мяса без соли? Может получиться так же, как с глиняной посудой: дело, скажут, полезное, но нам это не нужно. Строго говоря, этим лоуринам, похоже, вообще ничего не нужно – они самодостаточны, живут в гармонии с природой и всем довольны. Такие вещи, как колесо, порох или металл, они, скорее всего, сочтут детской забавой. Живут, блин, как растения – чтобы питаться и размножаться!»

Последний вывод оказался в корне ошибочным, и Семен в этом убедился очень скоро.

* * *

– Я сказал, что это один удар! – орал Медведь. – Один тройной, а не три отдельных!! Вы что, глухие?! Чем вы вчера занимались?! Вот ты – иди сюда! Последний раз показываю!

Вперед вышел парнишка, принял боевую стойку…

– Всем смотреть в четыре глаза! – рявкнул старейшина и шагнул навстречу.

В следующую секунду подросток получил по удару в голову, по корпусу и по локтю руки, сжимающей оружие. Выпустив дубинку, он свалился на землю и замотал головой, пытаясь прийти в себя.

– Слабак! – буркнул Медведь и стал озираться по сторонам в поисках более подходящего манекена. Из взрослых никого, кроме Семена, поблизости не оказалось – тренировки подростков ни у кого больше интереса не вызывали.

– Иди сюда, Семхон! – позвал старейшина. – Эта дохлятина на ногах не стоит – удар показать не на ком!

Быстро придумать повод для отказа Семен не смог – пришлось идти.

Получать по башке палкой, даже обмотанной шкурами, совсем не хотелось, и Семен принял удары на блоки, благо Медведь действовал достаточно медленно.

– А теперь – плотная связка! – объявил старейшина и повторил выпад с большей скоростью. – И вот так!

На сей раз Семен еле успел – все-таки дубинка оружие хоть и знакомое, но не родное. И вес к тому же непривычный.

– Хм… – заинтересовался старейшина, – а ты, оказывается, не забыл магию палки. Давай!

Ответить Семен не успел – на него обрушился град ударов. Спасло его, пожалуй, лишь то, что эту технику он уже успел понаблюдать и, кроме того, был на голову выше противника. Впрочем, пару весьма чувствительных ударов он все-таки пропустил.

Медведь загнал его к самой скале и остановил атаку:

– Надо же, как интересно: кистевой отвод снизу… Выкручивающий блок… Ну-ка, теперь ты нападай!

– Не надо, старейшина! – попросил Семен. – У меня другая магия.

– Какая еще другая?! Палка – она и есть палка! Нападай, пусть молодые посмотрят!

– Говорю тебе: другая! Она вам ни к чему! Не веришь, да? – и Семен пошел в атаку.

Нарушать старый принцип – никогда никого против себя не вооружать – он не собирался. У него здесь и так почти нет преимуществ ни в чем и ни перед кем. Он старался наносить удары так, как это показывал сам Медведь своим воспитанникам. Отбивался старейшина без всякого труда, и Семен понял, что сейчас над ним будут смеяться. Понял и… уронил противника на землю.

Вероятно, Медведь решил, что споткнулся, и мгновенно вскочил на ноги. «Ничего себе старейшина! – наблюдая, как он двигается, думал Семен. – А ведь он и правда не старше меня. Может быть, даже моложе…»

Ради того, чтобы дать противнику возможность упасть еще раз, Семену пришлось буквально подставить лоб под удар. Это было так неприятно, что он почти разозлился…

Собственно говоря, этот прием является официально разрешенным даже в таких видах единоборств, как дзюдо и спортивное самбо. Вновь атаковать сбитого с ног противника можно лишь после того, как он встанет, то есть будет иметь не более двух точек касания с ковром или татами. Грубо говоря, пока ты стоишь, оперевшись на одно колено, ты считаешься лежачим, которого не бьют, а как только колено оторвал, можешь на вполне законных основаниях снова отправляться в полет. Свалить же встающего противника совсем не сложно, но молодежь почему-то этим приемом пренебрегает. Наверное, потому, что выглядит подловато…

В общем, после третьего «полета» подряд Медведь рассвирепел. А после пятого пришел в восторг:

– Вот это магия! Вот это я понимаю! Видал?

Вопрос был адресован старику, которого звали Художник. Оказывается, все это время тот сидел возле входа в пещеру и наблюдал. На вопрос он не ответил, встал, повернулся спиной и скрылся в темноте входа.

Однако Медведь ничуть не обиделся. О Художнике он тут же забыл, а о воспитанниках так и не вспомнил и вцепился в Семена:

– Ну-ка, покажи, как ты это делаешь!

Слава богу, Семен успел придумать, что ему ответить:

– Нет, старейшина, эта магия тебе не нужна.

– Это мы уж сами разберемся! Давай показывай! Вроде как подножка, да?

– Мне не жалко, Медведь, – честно говорю. Могу и показать и научить. Только тогда ты не сможешь никого убить.

– Это еще почему?!

– Откуда же я знаю?! Я что, колдун? Или шаман? Там, в будущем, есть магия «голой руки» – когда сражаешься без оружия против вооруженного противника. Но что в ней толку, если она запрещает убивать побежденного? Просто баловство какое-то, правда?

– Ну, почему же… – заколебался старейшина. – Вообще-то, добивать не обязательно. Скальп и с живого можно снять.

– О чем ты говоришь, Медведь?! Ты хоть раз видел человека, который остался в живых после снятия скальпа? Лично я не желаю проверять, что со мной будет после нарушения запрета. А передавать магию я могу только тому, кто пообещает оставлять врагов в живых. Ты, конечно, можешь дать такое обещание, а потом его нарушить, но тогда уж без обид – я тебя предупредил.

– М-да-а… Ну и дела в этом твоем будущем… И как только там люди живут?!

– По-всякому, старейшина. А что это Художник так странно… И вообще, почему его в лагере не видно?

– А чего ему тут делать? Жилье ему чинят, дрова приносят, еду готовят – знай себе рисуй.

– Заботитесь, значит?

– А для чего ж тогда мы?

– Не понял?!

Но тут Медведь спохватился, что его подопечные уже несколько минут подряд отдыхают в разгар рабочего дня, а это совершенно недопустимо. Ждать, пока он перестанет кричать и командовать, пришлось довольно долго.

– Так что ты сказал о том, для чего вы? Или мы?

– Чего? А-а, про Художника? Так мы же Род Волка!

– Ну и что? Давай объясняй – у меня же с памятью, сам знаешь…

– Ты и ЭТО забыл?! – Медведь оглянулся по сторонам и переспросил шепотом: – Ты что?!

– А вот то! – так же шепотом ответил Семен. – Я тебя плавать научил? Научил! Ногами топтать перед молодыми не стал? Не стал! А мог бы – за то, что ты мне по лбу врезал! Давай объясняй, пока никто не догадался, что я этого не знаю! Засмеют же!

– Ясное дело – засмеют! А чего ты про лоб-то? Не сильно и врезал! Там же все равно кость!

– Кость, да своя! Так что там с Родом Волка?

– Ну, понимаешь… Кижуч бы лучше объяснил… Ну, в общем… Сам видишь: место тут неудобное, охотиться трудно… Но мы возле пещеры, и Художник здесь… Если совсем туго придется, то нам все лоурины помогать должны. Но мы всегда сами справляемся – мы же Род Волка. Наше дело – чтобы Художник… Ну, понимаешь?

– Нет еще… Погоди! То есть… ваш… наш род живет для того, чтобы охранять пещеру? Для того чтобы Художник мог спокойно работать, да?

– А ты что, и правда этого не знаешь? Или дурака валяешь? Даже неприлично как-то…

– Знал, но забыл. А что он там рисует?

– Да всякое… Сходи посмотри!

– А мне можно?!

– Так ты лоурин, Семхон, или нет?! А чего тогда спрашиваешь?

* * *

– Почему ты пришел? – Голос из темноты звучал не враждебно, а скорее заинтересованно. Семен даже слегка растерялся: его спрашивают не «зачем?», а «почему?».

– Потому что я хочу видеть то, что ты делаешь.

– Так смотри! – Возникшая из-за каменного выступа невысокая фигура протянула каменную плошку, в которой был закреплен горящий фитиль. Семен принял ее и стал осматривать потолок и стены.

Бизоны, мамонты, лошади, носороги, олени, вновь мамонты… В одиночку и группами, стоящие, лежащие, рвущие траву, спаривающиеся, дерущиеся, истыканные стрелами и умирающие. Вот тигр или лев, атакующий бизона, а вот волки окружили оленя… Большие, маленькие, раскрашенные в три неестественно ярких цвета или только контурно намеченные…

Автора он разыскал по слабому мерцанию светильника в боковом гроте. Его пол был засыпан мелким влажным песком. Старик что-то чертил на нем палочкой.

– Все это сделал ты?

– Я. И тот я, который был до меня. И тот, кто был до него.

– Здесь долго работали много людей?

– Здесь работали всегда. С тех пор, как лоурины пришли в эту землю.

– А это давно было?

– Две руки раз рожденные от воинов сами стали воинами.

«Десять поколений, что ли?! – удивился Семен. – То-то ни конца ни краю этой галерее не видно».

– И что, в каждом… гм… рождении находится свой художник?

– Не в каждом, – вздохнул старик. – Некоторые живут впустую.

– А может, они живут для того, чтобы выросли те, кто сможет родить нового мастера?

Старик оглянулся и посмотрел на гостя с явным интересом. Во всяком случае, Семену так показалось.

– Может быть… Это значит – смысл жизни есть у всех. Интересная мысль. Новая.

– Могу я говорить с тобой, Художник? – решил воспользоваться благоприятным моментом Семен. – Можно ли мне задавать глупые вопросы?

– Глупые – зачем?

– Я дважды умер, а родился только один раз. Моя память неполна. А я хочу быть как все.

– Тогда уходи.

– Я уйду, конечно. Только скажи, почему ты решил прогнать меня?

– Как все можно стать там. Не здесь.

– Моя память неполна. Я часто ошибаюсь. Можно ли жить среди Людей и быть не как все?

– Нужно.

– Это правда?! Ты не смеешься надо мной? Сейчас я уйду…

– Останься. Почему ты удивлен?

– Ну, как же… Мне казалось, что людям не нравится, когда кто-то выделяется среди них.

– Они сказали тебе об этом?

– Н-нет, но… Так я ошибся?

– Подумай сам.

– Думаю об этом все время. Я жил в разных местах, среди разных людей. И всегда мне удавалось заслужить, заработать право быть не как все, оставаться самим собой. Как это сделать здесь, я не знаю. Моя магия тут никому не нужна. Когда я жил один в лесу, то мог добывать себе пищу сам. Здесь я не могу охотиться вместе со всеми. Мне стыдно есть пищу, добытую не мной.

Слова «стыд» в языке лоуринов отсутствовало, и Семен употребил выражение, означающее неудобство, плохое самочувствие, тревогу.

– Это интересно! – заявил старик. Он окончательно оставил свою работу и повернулся лицом к гостю. – Разве охотник ест мясо только того животного, которое убил сам?

– Нет, конечно… Но мне казалось, что каждый человек должен приносить пользу другим, добывать пищу…

– Добывать пищу и приносить пользу одно и то же?

– Ну, не знаю… Можно, наверное, самому не охотиться, а делать оружие…

– Для добывания пищи?

– Ну, да – для охоты, для войны с хьюггами.

– М-да-а… – Старик задумался. – Твои слова звучат глупо. Но мне почему-то кажется, что ты не говоришь то, что хочешь. Не можешь или боишься. Ты не похож на человека, который считает, что люди приходят в Средний мир, чтобы есть, размножаться и снимать скальпы с хьюггов.

– Да, я так не считаю. Но как ты догадался?! Мы никогда не говорили с тобой.

– Лицо, – пожал плечами старик. – Я смотрел на твое лицо. Раз я рисую, значит, должен и видеть.

– И что же ты увидел?

Старик слегка пожал плечами и не ответил. Пришлось продолжать Семену:

– Прости, я, наверное, опять говорю глупости. Значит, чтобы жить среди Людей, не нужно становиться таким, как все?

– Нужно или ненужно – кому? Каждый становится тем, кем он может стать. Тем, кто может многое, приходится выбирать.

– Послушай, Художник! Объясни мне… Или выгони за бестолковость! Вот я откуда-то к вам свалился, и вы признали меня за человека. Если я здесь вообще ничего не стану делать: буду лежать целыми днями и рассматривать облака на небе, – меня не прогонят? Не заставят работать? Будут давать пищу?

– А ты хочешь жить именно так? – заинтересовался Художник. – Правда? И сможешь?

– Ну-у… Не знаю… – растерялся Семен.

Художник приподнял светильник и всмотрелся в лицо собеседника.

– Нет, не сможешь, – разочарованно сказал он. – Не получится из тебя Смотрящего На Облака. Ты – воин. Больше, чем на половину. Если только доживешь до старости… Но в Среднем мире тропы воинов коротки.

– Смотрящий На Облака?!

Старик так и не опустил светильник. Казалось, он не слова слушает, а считывает тонкую мимику лица, может быть, читает по глазам.

– Почему ты так удивлен? Такие люди, как и художники, рождаются не в каждом поколении. Но ты сказал правильно: наверное, остальные живут для того, чтобы было от кого появиться таким людям.

– Н-ну-у… э-э… Охотники убивают зверей, женщины готовят пищу и рожают детей, старейшины решают, как жить Людям, художник рисует, косторез… А что делает Смотрящий?

– Смотрит.

– Но зачем?!

– Чтобы понять.

– Понять ЧТО?! И какая от этого может быть польза Людям?

– Ты как ребенок, Семхон, – покачал головой Художник. – Смотрящий На Облака может понять что-то новое о бытии – Высшем или Низшем. А может и не понять – как это угадать заранее? Положив в колчан новую стрелу, никто не может знать, убьет она зверя или уйдет навсегда в пустоту. Это совсем не значит, что ее не нужно было делать. С пустым колчаном ты не сможешь ни попасть в цель, ни промахнуться.

– Ну… а если такой человек что-то поймет, но не сможет объяснить Людям? Или они не смогут понять?

– Что ж, зверь часто уходит, унося стрелу в своем теле. Это означает лишь, что он не станет добычей стрелка. Его съедят псы или волки, а охотник сделает новую стрелу.

– Бр-р! – честно признался Семен, и Художник поощрил его улыбкой. – Я несколько дней смотрел на жизнь людей вашего Рода. Мне казалось, я почти понял ее. А ты все перевернул с ног на голову.

– Может быть, ты просто неправильно определил положение того и другого? Есть старая притча о слепом человеке, который долго щупал ствол дерева и пытался понять, почему он покрыт волосами.

– Почему же?

– Потому что это был не ствол, а нога мамонта.

– Ох-хо-хо… – вздохнул Семен. – Похоже, мне придется начинать думать с самого начала. Слушай, а может быть, все дело в том, что я не прошел посвящения? Точнее, прошел, конечно, но растерял память. Старейшины говорили, что есть какие-то тайны, не знать которые нельзя. Что вроде как вновь проходить обряд мне не обязательно, но нужно как-то сообщить их мне. Горностай обещал подумать…

– Тайн бытия много. Низшие известны всем взрослым, а высшие…

– Доступны немногим?

– НУЖНЫ немногим. В том и проблема с тобой, пришедшим из будущего, – понять, каков твой уровень посвящения. И дать тебе его.

– Вот даже как?! А если я и нижними не владею, то как вы сможете определить мой верхний уровень?

– Спрашивай, – пожал плечами старик, – и все станет ясно.

– Все что угодно?! И никто не будет смеяться?

– Похоже, ты боишься чужого смеха больше, чем оружия… – Художник помолчал, потом закончил: – И наверное, правильно делаешь. Но через это нужно пройти. Или не проходить – это твой выбор.

– Что ж, – улыбнулся Семен, – тогда я сделаю его! Можешь смеяться надо мной, можешь обзывать глупцом – я все равно в это не поверю, потому что знаю, кто самый умный и самый красивый в Среднем мире!

Старик прищурился, всматриваясь в его улыбку:

– Да, ты на самом деле не хочешь быть как все. Ты действительно считаешь себя одним из лучших. Но сомневаешься. И всю жизнь доказываешь это себе и другим. Или только себе?