Текст книги "Приключения студентов [Том I]"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

На лицах всех трех путников написался ужас; Луиджи почти сполз под стол, уцепился за край его концами пальцев и вытаращил глаза; Ян откинулся на стену, словно желая вдавиться в нее; Марк, шепча молитву, навалился на него. Ди Прато сидел, как бы ничего не замечая.

Чугунный автомат проследовал мимо камина и остановился сбоку его; закованная в железную перчатку правая рука рыцаря поднялась, взялась за конец веревки от колокола и дернула; раздался густой, звучный удар, другой, третий… пробило двенадцать. Звонивший отпустил веревку, рука его повисла вдоль ноги, он повернулся на пятке, тяжко прошагал на свое место и застыл снова.

Гул, наполнивший комнату, замирал и делался все нежнее.

– Полночь… – проговорил ди Прато. – Время взглянуть на звезды!..

Еще не совсем опомнившиеся от испуга путники встали с мест и направились вслед за хозяином; проходя мимо страшного автомата, они гуськом старались обойти его как можно дальше и затем быстро ныряли в соседнюю комнату.

По пустым коридорам и переходам, освещенным висячими стенными плошками, ди Прато и его спутники дошли до каменной лестницы и поднялись по ней. Мелькавший впереди слуга отворил низкую дверь; черным занавесом, усеянным звездами, открылся квадрат неба; потянул свежий воздух; пришедшие очутились на верхней площадке главной башни. Двор и низы строений были по–прежнему озарены дымно горевшими факелами; выше в полусумер– ках на стенах каменели вооруженные сторожевые.

– В эту ночь все бодрствуют до утра! – проговорил ди Прато. – Только в эту ночь враги мои могут захватить замок – так сказали астрологи!

Он закутался плотнее в плащ и устремил взгляд на лес, затем перевел его ввысь.

– Марс охраняет мою звезду!.. – проговорил он через некоторое время. – Смотрите, как он бодрствует и шлет мне добрые знаки то зелеными, то синими огнями! А вокруг него все в тумане – у врагов смущение и неудачи!..

Марку почудился стон – исходил он как будто из–под башни. Заслышал его и Ян и оба наклонились, чтобы проверить себя.

Ди Прато оглянулся на них.

Отдаленный стон повторился.

– Там мой пленный рыцарь!.. – с усмешкой пояснил ди Прато. – Завтра я прикажу повесить ему эолову арфу… Однако, холодно, идемте вниз!

Марк шел последним и, когда он собирался нагнуться перед дверью – по лесу раскатился яростный хохот, подхваченный в разных местах. Марк перекрестился, проскочил на лестницу, захлопнул и закрестил ход за собой.

В столовой все разместились на прежних местах; в камин за время их отсутствия были навалены дрова и они пылали, наполняя комнату приятным теплом. Чугунный рыцарь стоял недвижно; вокруг большого стола никого не было.

– Рассказывайте!.. – почти приказал ди Прато, придвинувшись еще ближе к огню и совсем погрузясь в кресло…

Рассказы длились всю ночь. Бледный свет глядел в узкие окна, когда безмолвно слушавший хозяин зашевелился.

– Уже утро?.. – сказал он, как бы очнувшись. Он ударил в ладоши; у двери немедленно вырос слуга.

– Гости устали… проведи их отдохнуть!.. – приказал, подымаясь, ди Прато.

Путники встали; лицо хозяина, казавшееся страшным ночью, теперь было обыкновенно и даже приятно, но измучено и бескровно.

– Спасибо вам!.. – обратился он к гостям. – С вашей помощью я нескучно провел время. Когда уйдете отсюда, в своих сумах найдете воспоминание об минувшей ночи! Овидий говорит, что вещие сны видятся всегда на рассвете: желаю вам добрых снов!

Движением руки он отпустил их.

С облегчением в душе Луиджи и его товарищи отвесили поклон и слуга повел их в нижний этаж. Марк, уходя оглянулся; ди Прато в комнате уже не было, а на подоконнике сидела и чирикала среди глубокой тишины серенькая, как раннее утро, птичка.

ГЛАВА XVII

Замок был еще погружен в сон, когда из ворот его выступили ослик, Луиджи и трое наших путников.

Сторожевой указал им ближайшую дорогу, блестевшую в узкой долине, и скоро зелень кустов и деревьев окутала и скрыла стены и башни.

Луиджи снял шапку и помахал ею, как веером, себе на лицо.

– Ф–у–у-х!!. – проговорил он. – Слава Богу, выбрались благополучно из этого чертова гнезда! Что ни шаг – все колдовство было!

Ян хотел заглянуть в сумы, чтобы узнать, что в них положили в замке, но Луиджи беспокоился и воспротивился.

– Наше от нас не убежит!.. – заявил он. – Остановимся на обед, тогда и увидим. Теперь надо поскорей отсюда ноги уносить!

Вброд перешли они через небольшую речонку, а к полдню наметили особенно глухое место в окружавшем их вековом лесу, забрались в чащу и расположились под платаном на обед и отдых.

Сумы на ослике оказались набитыми всякою всячиной и, по мере того, как из широких листов лопуха, заменявших бумагу, появлялись жареные тетерки и куры, лицо Луиджи все прояснялось; открытие целого жареного козленка и кувшина с вином заставило неаполитанца окончательно развеселиться.

– Колдуны понимают толк в еде!.. – заметил он. – После ночи с привидениями надо подкрепиться как следует!

Он приложился к кувшину и закрыл глаза; в горле у него забулькало; кувшин пошел вкруговую.

После обеда и долгого отдыха трое друзей снова выбрались на дорогу и пустились дальше.

Минуло трое суток; после многих встреч с рыцарями, монахами и пилигримами, с невысокой горы перед нашими странниками развернулась необозримая зеленая равнина; в мареве дали белело что–то, напоминавшее город.

Луиджи остановился и протянул руку.

– Вон она, ваша обетованная земля – Болонья!.. – сказал он. – Я, как Иисус Навин, вывел вас из пустыни! Прикладывайтесь!.. – и он поднес обе руки к губам своих спутников, как бы для поцелуя.

Марк долго не отводил взгляд от далекого виденья.

Через несколько часов, совсем вблизи от города, предусмотрительный Луиджи свернул с дороги в небольшой овражек и, укрывшись там от солнцепека и прохожих, снял с ослика сумы, и все расположились на густой траве.

– Ну, друзья мои!.. – заявил Луиджи, покончив с едой и запив ее вином. – Теперь надо решить, что каждый из нас будет делать дальше! В городе нам придется расстаться…

– Почему?.. – удивился Марк.

– Да потому, что подмастерья живут у своих хозяев… А при университете имеются квартиры для студентов; жить ни с кем из вас мне нельзя! Ой, Марк, в последний раз говорю тебе – иди лучше, ищи свои краски! Наголодаешься ты в своем университете, а ни черта он тебе не даст, помяни мое слово! Студенты – ведь это чума, оборванцы, разбойники; кроме драк да пьянства, ничего не увидишь!..

Ян лежал на животе, подняв вверх подошвы ног и покусывал какую–то травку.

– А ты что будешь делать?.. – спросил он Луиджи.

– Я человек вольный!.. – ответил тот. – Пока что мне здесь быть не особенно безопасно… Ну, да там увидим, что дальше будет! Вот вам мой сказ: часто видеться нам теперь уже не придется, потому сделаем такое условие: среди города стоит собор большой, будем на нем, в укромном уголке свои пометки делать: я стану обозначаться одним кружком, ты, Марк – двумя, а ты, Ян – тремя. Если все благополучно – значки будем делать мелом, если худо – углем. Коли помощь нужна – кружки подчеркивать надо; при большой беде – две черты под ними ставьте. Это будет значить – бросай все и спеши на помощь! А главное условие – не оповестив товарищей, из города порознь не уходить!..

Сообщив еще несколько условных знаков и надавав товарищам разных советов, Луиджи поднялся с травы; Марк и Ян навьючили ослика и все вернулись на дорогу.

Город раскидывался широко; серой лентой ползла кругом него по холмам стена с высокими четвероугольными башнями; такие же башни смотрели и изнутри города; местами между ними виднелись церкви; всех их превышала одна – очень длинная, с синим куполом.

– Собор!.. – произнес Луиджи, указывая на него пальцем.

У низких, походивших на пещеру, городских ворот сидели несколько вооруженных стражей в шлемах с черными гребнями и широкими полями.

Наших путников пропустили безо всяких опросов вместе с кучкой крестьян, везших разные овощи.

Тесные, полутемные и кривые улицы, словно ущелья, разбегались в разные стороны; везде висело сушившееся белье, и местами казалось, будто над головами прохожих был натянут сплошной навес из рубах и простынь; в маленьких клеточках под окнами пулькали перепела.

Сразу охватило тяжелым запахом и, несмотря на знойный день, прохладой.

Чем ближе подвигались путники к середине города, тем все оживленнее он делался; стали попадаться лавки пер– рукьеров (парикмахерские), около них на улице стригли и брили людей; в распахнутые двери таверн (погребков) виднелись груды бочек и столики. Попалось несколько ювелирных мастерских, и Ян с любопытством и вниманием поглядывал на них;. доносилось постукиванье по серебру маленьких молоточков. Кто–то пел о Венеции. Парикмахерские и мастерские ювелиров служили в те времена своего рода клубами, и в них встречались молодежь и праздный зажиточный люд, интересовавшиеся новостями.

Иногда к домам примыкали башни с бойницами вместо окон; внизу их, в стенах, чернели вделанные огромные железные крюки: на них ночью, а в случае тревоги и днем, надевались цепи и кварталы запирались.

Улица вывела путников на простор рыночной площади; кругом подымалось несколько башен.

– Отчего их так много внутри города?.. – полюбопытствовал Марк; Луиджи пояснил, что они принадлежат разным знатным фамилиям, часто враждующим между собой, и служат крепостцами и надежным убежищем в случае распрей.

Ослик сам свернул в ворота, над которыми красовалась зеленая вывеска с изображением белого коня, распустившего по ветру пышный хвост, и заспешил к, видимо, хорошо известному ему стойлу; Луиджи предоставил товарищам расседлывать его, а сам отправился для переговоров к хозяину; усатое и смуглое лицо его виднелось в глубине траттории (трактира).

Через несколько минут он вышел и позвал товарищей.

В длинной и почти совсем темной комнате все столы были свободны; Луиджи выбрал местечко, укрытое с двух сторон бочками, и приятели расположились за ними.

– Дух–то какой?.. – сказал Луиджи, втягивая всей грудью густой запах вина. – Как в раю, ей Богу!.. Ну, братцы, с благополучным окончанием пути поздравляю вас.

Все чокнулись поданными прислужницей глиняными кружками с вином и осушили их.

– Запомните – если меня кому–нибудь из вас надо будет найти, обращайтесь к здешнему хозяину. Если он не будет знать ничего – я вам покажу на краю города совсем маленькую тратторию; называется она «Два льва»: очень удобное место в случае недоразумений! Там я синьор Маль– вио – затвердите это покрепче!

Друзья покончили с вином и отправились знакомиться с городом; Луиджи хотел показать лучших ювелиров, университет и, наконец, укромный уголок стены собора, котором предстояло заменять им почту.

К вечеру Марк и Ян несколько ознакомились с городом; Ян нашел место подмастерья у самого известного в Болонье ювелира – Пиетро Бонавентури, а Марк осмотрел живописную мастерскую в местном монастыре и так увлекся ею, что в университет решил идти только на следующий день. Луиджи кратко и туманно упомянул о каких–то важных делах, которыми он должен заняться.

Последний вечер перед расставаньем друзья решили провести за кружкой вина и, развязавшись с делами, забрались в одну из двух таверн, находившихся на площади; часть столиков из нее была вынесена на улицу и вокрут некоторых сидели люди.

Друзья расположились в укромном уголке и им хорошо было видно все, что делалось на засумеречевшей площади; она все более погружалась во тьму; в окнах кое–где зажигались огни.

Луиджи потребовал кувшин кианти.

– За ваши успехи!.. – возгласил он, поднимая кружку.

– За всех нас!.. – сказал Ян.

Не успели они выпить – ближайший к ним дом озарился огнем и из–за угла улицы показались двое вооруженных всадников с наклоненными длинными факелами в руках. За ними ехали верхами какой–то важный, полный синьор и молодая девушка в длинном полосатом платье; поезд замыкали четверо слуг.

– А ведь это наш рыцарь с дочкой?.. – вдруг проговорил Ян.

– Какой наш рыцарь?.. – удивился Луиджи.

– Да тот, что пешком шел в замок!.. мы еще под дубом, в таборе тогда ночевали?

– Верно!.. – вспомнил Луиджи. – Да ты, брат, того – уж не влюбился ли?

Ян покраснел.

– Глупости какие!.. – отозвался он, глядя в сторону.

– Ладно, ладно, знаем мы вас, тихонь!.. – продолжал Луиджи. – А ты, Марк, как – тоже слаб по этой части?

Марк сидел задумавшись и очнулся от вопроса.

– Я? по какой?.. – произнес он с недоумением.

– О чем ты думал?

– О завтрашнем дне, об университете..

Разговор вязался плохо – Марк и Ян были полны ожиданием этого загадочного дня и их настроению поддался и беспечный Луиджи.

С Соборной башни прогудел и поплыл над городом густой удар колокола: то был приказ всем тушить огни; окна везде погасли…

Наши друзья допили вино и среди полной темноты, чуть не ощупью, направились к гостинице «Белый конь»; фонарь над ее воротами мерцал далекою, желтою звездочкой; на перекрестках гремели цепи – улицы замыкались на ночь.

ГЛАВА XVIII

Утром товарищи простились и разошлись каждый в свою сторону. Марк накануне хорошо приметил дорогу, и, не опрашивая встречных, стал пробираться по узеньким улочкам к окраине города, где находился университет.

Будничная жизнь уже началась, у многих домов стояли ослики с грузом дров и хвороста по бокам седел; на других висело по паре огромных, суживавшихся книзу корзин, из– за которых торчали только тоненькие ножки да длинные уши; на лотках серебрилась рыба, грудились оливковые головки артишоков, краснели помидоры; выкрики продавцов неслись со всех сторон; с третьих и четвертых этажей домов то и дело спускались на веревках небольшие корзинки: продавцы клали в них требовавшуюся провизию, и они проворно уезжали наверх. Слышались шутки и споры из–за цены.

Раза два чуть не попав под душ из помойных ведер, Марк добрался до второй, меньшей по размерам пустынной площади; она была усеяна народом и шумела не хуже базарной; по другую сторону ее тянулся длинный и низкий серый амбар для склада товаров, о чем свидетельствовали подъемные крюки с блоками и рычаги, выставлявшиеся с крыш из больших слуховых окон; внизу, у самой земли, выглядывали из травы маленькие оконца, зарешеченные железными заржавленными брусками.

Это и был университет, помещавшийся за неимением лучшего места в подвалах городского амбара.

У стены черной лентой сидели, а частью лежали на земле или прогуливались множество молодых и пожилых людей; черные бороды у иных достигали до груди, из–под колпаков и широкополых шляп свисали на плечи длинные волосы; одежды преобладали черного цвета; у большинства они были достаточно потрепанные, а зачастую и рваные.

Встречные с любопытством разглядывали Марка, опустившего глаза и скромно пробиравшегося ко входу в аудитории; он по крайней мере на голову превышал всех ростом.

Находившаяся под серединой амбара неширокая каменная лестница вела довольно глубоко вниз. Тяжелая, облупленная железная дверь, находившаяся в конце ее, стояла распахнутой.

Марк обогнул кучку студентов, игравших в орлянку, затем кружок игроков в кости и быстро сбежал вниз; там он очутился в пустой и полутемной комнате с несколькими дверями; и слева и справа слышались невнятные одиночные голоса, произносившие речи.

Марк постоял немного, затем осторожно приоткрыл одну из дверей и заглянул в нее; представившаяся картина поразила его.

Громадное, где–то в бесконечности и мгле тонувшее помещение было наполнено черными тенями людей; окошки слева пронизывали прозрачные, золотистые столбы солнечного света и то здесь, то там пылали выхваченные: из сумерек отдельные фигуры и группы студентов; все они полулежали либо сидели в разных позах на полу, на соломе, а кое–где и на деревянных скамьях и чурбанах. В ближайшем конце аудитории возвышалась кафедра, имевшая вид рюмки с широкой приступкой кругом ножки; в ней, будто в купели, сидел профессор, видный только до половины; его облекала черная мантия с кистями на плечах; на голове торчала какая–то необыкновенная не то корона, не то колокол с длинною рукояткой.

Студенты морем заполняли все остальное помещение. У окон, с необделанными аспидными досками и грифелями в, руках, будущие ученые усердно записывали лекцию. Ближайший из писавших сразу привлек к себе внимание Марка: он работал, высунув и прикусив кончик языка; лохматая готова его была склонена набок, длинные волосы лежали на доске и обметали ее.

Марк прижался к стене и напряженно стал слушать; глаза его освоились с полутьмой и он хорошо разглядел профессора – лицо у того было горбоносое, обритое, худое и казалось монетой, на которую смотрят со стороны ребра. Говорил он медленно, громко и важно. Речь шла об астрологии в связи с медициной.

– Если вы видите, что Юпитер и Марс начинают сближаться друг с другом, – знайте, – это предвестие плохое: встреча этих планет влечет за собой появление на земле мора, болезней и всяких бедствий; встреча Венеры и Марса знаменует сильные дожди; Юпитера с Меркурием – обещает бури и грозы, а самое страшное – это сближение Сатурна и Юпитера – оно чревато бедами, сулит чуму и всякие моры. Соединение трех планет в знаке Рыб вызывает смуты и распри!

– Как я вам уже объяснял, планет, не считая солнца и луны, имеется всего пять: это Юпитер, Марс, Сатурн, Меркурий и Венера. Они управляют всею жизнью на земле и потому истинно ученый медик прежде всего должен знать их действие на человека и на природу; призываемый к больному, он обязан в серьезных случаях прежде всего осмотреть небо и определить отношение планет к звезде больного – если он, конечно, из знатного рода. Если будете иметь дело с незнатными, то вместо этого прописывайте касторку; простому люду она заменяет гороскопы!

Луна оказывает чрезвычайное влияние на человеческий организм: кровь, мозги и жидкие части тела всецело находятся в зависимости от силы ее действия, поэтому полнолуние имеет особенное значение в критические дни болезни.

Твердо запомните, что самое мощное воздействие на сердце производит – солнце; на мозг и кровь – луна; на печень – Юпитер; на селезенку – Сатурн – он вызывает черную желчь и меланхолию; на легкие – Меркурий…

Гулкий удар в подвешенную на улице бронзовую плиту прервал лекцию; аудитория зашевелилась и разом наполнилась говором; профессор сошел с кафедры и затерялся в окружившей его толпе студентов. Несколько десятков человек обступили Марка и принялось расспрашивать – кто он и откуда.

Марк знал, что главный предмет преподавания в Болонье – юридические науки, но новые товарищи сообщили, что в университете проходятся, кроме того, и семь свободных искусств – тривиум и квадриум; видя недоумение Марка, они пояснили, что тривиум состоит из трех наук – грамматики, риторики и диалектики, а квадриум – из арифметики, геометрии, астрономии и музыки.

– Законы мне не надобны!.. – проговорил Марк.

– Самое хлебное дело!.. – отозвались голоса. – Посмотри, как хорошо живут все судейские?

– Поступай на тривиум!.. – сказал кто–то. – Будешь философом!

– Лучше всего иди в оруженосцы к богатому рыцарю и займись джострами!..[4]4
  Турниры.


[Закрыть] – насмешливо посоветовал четвертый. – Ишь ты какой здоровенный!

Несколько человек засмеялись: Марк, плохо разбиравшийся в словах новых товарищей, смутился и стал оглядываться, как бы выискивая лазейку для выхода из кольца окруживших его зубоскалов.

– Нет уж, я в тривиум!.. – произнес он. – Только вот как же с грамматикой быть: ведь она запрещена папами?..

Раздался хохот.

– Э, брат, да ты сто лет тому назад родился, должно быть?.. – заговорили кругом. – Откуда этот чудак взялся…

Двое рослых, рыжих, как огонь, студентов, стоявших чуть поодаль и прислушивавшихся к разговору с новичком, вмешались в толпу товарищей.

– Ты из Германии?.. – спросил по–немецки один из них, плотный молодец с веснушчатым лицом и бело–желтыми жгутами висячих усов, имевшими вид моржовых клыков; брови его были такого же цвета.

Лицо Марка просияло.

– Да, я из Баварии!.. – ответил он на родном языке.

– Ступай за нами; мы тебе все объясним и расскажем!..

И три отметных головы словно поплыли к выходу над морем черных и смуглых итальянцев.

– Меня зовут Мартин!.. – сообщил усач. – А это Адольф из Швабии.

Мартин расспросил Марка о его намерениях и одобрил его выбор факультета; Марк узнал, что о помещении ему беспокоиться нечего, так как чуть не сплошь все обитатели окрестных домов сдают у себя комнаты и целые квартиры студентам и что такие помещения именуются коллегиями.

Прежде всего надо было выбрать профессоров и записаться к ним; Мартин, сопровождаемый как тенью безмолвствовавшим Адольфом, провел Марка в небольшую каморку, ютившуюся в том же подвале. Под единственным окном ее сидел, склонившись над толстою книгой, невысокий монах, облаченный в серую рясу; услыхав шаги, он поднял черные глаза и кивнул вошедшим в ответ на поклон их.

– Записаться? – спросил он.

– Да!.. – ответил за Марка Мартин.

Монах взял лежавший на столе калам и обмакнул его в глиняную баночку с чернилами.

– Как фамилия? – спросил он, приготовясь писать.

Марк смутился: фамилии у него не было.

– Как же это могло так случиться?.. – удивился монах.

Марк, запинаясь, рассказал свою историю.

– Вот оно что?.. – проговорил монах и задумался. – Ты говоришь, монастырь ваш высоко в горах стоит?

– Да.

– Так будь же ты Хохбергом! Аминь! – монах стукнул рукой по столу и принялся за запись в книге.

Марк обомлел, когда монах назвал ему цифру платы за право ученья – таких денег он не имел и трети.

– Что, капиталов не хватает?.. – произнес монах, заметив смущение молодого человека. – Да, брат, наука что яблоня, приносящая золотые плоды… Взращение ее стоит трудов и денег. Но ничего, я тебе дам отсрочку на три месяца: за это время оглядишься и достанешь все – товарищи тебе помогут и укажут, как и что делать!

Он пометил что–то в книге, и трое студентов вышли на площадь. Яркий солнечный свет заставил Марка зажмуриться; шум и говор поразили его после тишины канцелярии; поблизости от себя он увидал тесный круг из людей. Среди него, как бы на арене, находились двое студентов; крича, они наступали друг на друга; толпа вокруг них то хохотала, то разражалась рукоплесканиями.

– Это диалектики диспут ведут! – пояснил Мартин. – А где твои вещи?

– В траттории…

– Так ты перенеси их к нам в коллегию – в нашей все немцы! Тебе найдется местечко.

Он указал свою квартиру и, будто окрыленный, Марк поспешил в тратторию.

Не больше как через час он уже стоял у входа в свое новое жилище и оглядывался, не зная, куда идти дальше. Перед ним впадиной темнел коридор; в глубине виднелась закрытая дверь, слева вела наверх, полная вечной ночи, каменная винтовая лестница; будто ребра скелета, белели сточенные посередине ступеньки; Марк поднялся по ней и попал в лабиринт коротких закоулков и извилин, обычных в те времена… За одной из дверей он услыхал голос и постучал в нее; выглянула рыжая голова Мартина.

– Входи, входи, ждем!.. – произнес он.

Марк перешагнул через порог и очутился в низкой длинной комнате, освещавшейся только одним окошком. Несмотря на яркий день, половина его тонула в сумерках – солнечные лучи не проникали в глубину уличных ущелий. Вдоль стен, прямо на каменном полу, лежали набитые соломой, сплющенные и рваные тюфяки; поверх каждого валялась либо куртка, либо плащ, заменявшие простыни и одеяла; подушками служили узелки и походные сумы. У окна боком стоял простой дубовый стол; на нем чернели грифеля и стопка тонких, с изломами по краям, аспидных плит, служивших вместо драгоценной бумаги. По обе стороны стола имелись коротенькие лавки, но разместиться на них могли не свыше четырех человек. Никакой другой мебели в комнате не было, между тем обитателей в ней, кроме Адольфа и Мартина, находилось еще пять человек, все на подбор рослых молодцов.

Марк познакомился со всеми, и Мартин указал ему на один из тюфяков у стены.

– Вот твоя постель – восьмая! – сказал он. – У нас артель, и мы все дела ем сообща; каждый вносит свой пай… – А старшим выбран я, со мной и будешь вести все счеты!

Марк покраснел.

– У меня сейчас очень мало денег, – ответил он.

– А у нас, думаешь, их много? – возразил Мартин. – Бо– гатых–то разве десятка два на весь университет, а все остальные сами себе хлеб добывают! Когда есть что жевать – мы учимся; нет – по монастырям идем петь, прелаты и монахи нас любят![5]5
  Особенно резко выработался тип странствующого студента в XII веке. Бедняки–схоластики платили монастырям и др. латинскими песнями; некоторые превратили их в свое ремесло и получили прозвище ваган– тов или же голиардов. Они бродили поодиночке и целыми обществами от одного епископа и монастыря к другим; языком они стеснены не были, т. к. все говорили по–латыни; епископы, ведшие веселую жизнь, любили их и призывали даже записывать ях песни наряду с разными занимательными рассказами в сборники.
  Некоторые из таких застольных песен до сих пор поются студентами. Очень интересны и ядовиты сатирические песни голиардов, часто направленный против духовенства и Рима.
  Шутка их: «Если звательный падеж вызвал тебя в Рим и винительный хочет низложить тебя, привлеки к делу дательный и тогда отпустит тебя творительный».
  Была у них и шуточно–сатирическая проза–пародии на буллы, мессы, евангелия, заповеди и т. д.; постоянно упоминается в них Бахус. Развитие этого рода сочинений вызвало разрыв их с церковным обществом и студенты получили новое прозвище «рибальди» (негодяй); в конце XIII в. они уже были в полном упадке, а в XV в. голиарды превратились в нищенствующих студентов, занимавшихся плутнями и чернокнижием. '


[Закрыть] А кто не может – предсказаниями занимаются, сказки рассказывают, книги списывают; есть и такие, что милостыней питаются: всячески перебиваются люди!..

– А как же с лекциями? – недоуменно спросил Марк.

– Потом наверстываем; от товарищей узнаем!.. Конечно, год–другой лишний приходится из–за этого поучиться… торопиться некуда!

В коридоре раздался шум и смех; дверь отворилась, и вошла кучка студентов.

Жизнь втянула Марка в колею.