Текст книги "Нищие"

Автор книги: Сергей Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Милиционеры неоднократно наезжали на пограничников, обвиняя их в том, что они усугубляют криминогенную обстановку в аэропорту. Пограничники лишь разводили руками, показывали международные законодательства и уверяли, что они и так предпринимают все меры, дабы отправить лишних едоков подальше от России. Но если даже не мешает законодательство, не всегда дальнейшей поездки желают непрошеные гости – сбегают прямо с трапа самолета. Иные притворяются тяжелобольными. Вот и приходится погранцам рассовывать "туристов" по разным диспансерам, распределителям и залам ожидания.

Бурдаков вспомнил случай, когда одна сомалийка прожила на нейтральной полосе аэропорта больше пяти месяцев. Она даже научилась сносно говорить по-русски, откликалась на имя Света и была очень довольна трехразовым питанием. Спала в закутке зала ожидания для иностранцев на картонных коробках.

Да что там сомалийка! К российским бомжам как-то присоединился негр с американским паспортом. Русско-американская дружба строилась на общих аналогичных интересах. Будучи безработным, в Америке янки не рисковал промышлять кражами – можно было загреметь в тюрьму. А вот в России он быстро понял, что воровство и попрошайничество здесь нечто вроде традиции. Маугли, как прозвали отечественные бомжи своего нового знакомого, быстро сошелся с местным контингентом, среди которого прославился умением играть в карты и виртуозно материться по-русски. Мелкие мошенничества, кражи на вокзалах и пустующих зимой дачах – американцу пришлось научиться всему этому, чтобы выжить в России. Его неоднократно задерживали сотрудники управления Бурдакова и по его же приказу отпускали. Как и любой человек, плохо владеющий языком, Маугли активно жестикулировал. Многие, повидавшие разных бомжей милиционеры, истолковывали акцент как остаточные явления после излечения немоты. В конце концов зарубежный бомж-актер надоел Бурдакову. На одной из пятиминуток, когда Маугли опять сидел в обезьяннике, руководство управления рассудило, что своих воров и мошенников хватает, собрали и оформили документы и прямо из отделения отправили Маугли на историческую Родину за океан. * Разрешите, товарищ майор? – на пороге кабинета появился дежурный по управлению лейтенант. * Заходи, Витя, по-товарищески сказал майор, закрыл папку с бумагами и от долгого сидения в кресле смачно потянулся. * Детективы читаете? – кивнул на папку лейтенант. * Прочитал уже. Вы пишете, а я, видишь ли, внимательно изучаю. * Я вам детективчик, товарищ майор, покруче принес. С таким сюжетом! * Герой-то кто ? Случаем не агент 007? * Бомжи, товарищ майор, бомжи. И, видимо, тот, кто ими управляет...

ГЛАВА 8. КНОРУС

После того как Кнорус завез домой Юрайта, он направился по точкам, чтобы собрать с нищих выручку. Утром деньги необходимо было сдать Афинской.

Свой объезд он всегда начинал с Белорусского вокзала. Оставлял машину на стоянке, обходил вокзальную площадь, залы ожидания, где промышляли нищие из фирмы "Милосердие", затем спускался в метро. Далее уже поездом, следовал до "Маяковской", затем на "Горьковскую". Пройдя все станции в метрополитене, он поднимался наверх выходил в "трубу" на Пушке и обходил все объекты нищенских стенаний. Здесь Кнорус любил задерживаться дольше, чем на других объектах. Во-первых, потому, что именно он по заданию Афинской приложил свою руку к этой точке, укомплектовал все уголки нищими и попрошайками. Во-вторых, это была самая суетная и веселая точка среди владений госпожи. Может быть, не самая доходная, но по насыщенности и разнообразию мелкого бизнеса – воровского и торгового, мошеннического и нищенского, Пушка уступала разве что раннему Арбату. Кроме того, Пушкинская "труба" ещё и неоднородна. Ту её часть, которая вела к магазину "Наташа" и "Макдональдсу", называли "Метровской". И хотя Афинская придерживалась правил не привлекать детский контингент к нищенству, на этой линии подрабатывали подростки и школьники-двоечники, предпочитавшие урокам попрошайничество, а иногда и грабеж.

С первого дня открытия "Макдональдс" притягивал не только "золотую" молодежь (Кнорус со своей очередной пассией и сам любил, минуя очереди, зайти в этот ресторан и съесть пару гамбургеров, запивая их колой), но и огромное количество малообеспеченных подростков. Мечта об американской котлете, завернутой в салатные листья и смачно политой кетчупом, тревожила воображение многих юных москвичей...

Кроме того, обилие состоятельных людей предоставляло широкие возможности хорошо заработать. Так вокруг "Макдональдса" создалась особая аура, и Афинская четко определила, что, привлекая подростков именно в этом месте, можно легко делать деньги. По её команде Кнорус сам укомплектовал из "сорви-голов" подростковую бригаду. И через неделю около ресторана вовсю шустрили странные подростки в грязной, поношенной одежде, извлекая из своих карманов довольно крупные суммы денег.

Командовал подростковой группой паренек по кличке Контролер. Эту кликуху дал ему сам Кнорус за то, что Славик Николаев, ученик седьмого класса, поймал Кноруса в троллейбусе без билета и, представившись контролером, попытался его штрафануть. Это была наглость высшего пилотажа.

В тот день Кнорус, собрав дань на "Белорусской", решил до "Маяковки" проехать на троллейбусе. Встал на задней площадке и вдруг слышит за спиной: * Предъявите билеты.

Кнорус поначалу не обратил внимания на тонкий девичий голосок, подумал, что кто-то балуется и данное обращение относится не к нему. Но через секунду кто-то схватил его за рукав куртки и повторил: * Гражданин, предъявите билет.

Кнорус повернулся и увидел перед собой пацана лет тринадцати. Изумился и угрожающе спросил: * Чего тебе?

Паренек, видимо, струхнул, но попытался проскочить на наглости и напоре: * Билеты предъявите!

Кнорус, ошарашенный наглостью пацана, поначалу лишь недоуменно хлопал на него глазами, потом вымолвил: * А ты кто? * Контролер, – заявил пацан и извлек из кармана бумажку размером с визитную карточку. Это был кусок глянцевого картона, в углу которого была приклеена маленькая фотография, на которой красовалась пухлая мордаха начинающего мошенника. На замызганной и уже грязной картонке – отпечатанные на машинке должность, фамилия, имя, отчество. Всего десяток слов с ошибками и опечатками.

Кнорус взял у пацана бумажку и прочитал, что перед ним находится Вячеслав Владимирович. Правда, в имени пацана была ошибка. Она читалась как "Вячислав". Под именем было напечатано следующее: "Должность: контролер трамвай, троллейбус, автобус". И опять же у того, кто заполнял сей важный документ, возникали проблемы с русским языком: в слове "должность" оказалась лишняя буква, а в слове "троллейбус" отсутствовала одна "л". Внизу слева – слово "директор", справа под фотографией – слово "роспись". За директора так никто и не расписался, зато справа имелась лихая закорючка, видимо, поставленная недрогнувшей рукой обладателя бумаженции. Нарисовать какую-нибудь печать или что-либо в этом роде юный пройдоха и не пытался.

Изумленный юностью и наглостью контролера "Вячислава Владимировича" Кнорус взял пацана за шиворот и выволок на улицу, как только троллейбус затормозил на остановке. Крепко сжал руку, чтобы не убежал, посадил на лавочку и сел рядом. Контролер сразу сник, заканючил, попросил отпустить. Кнорус хотел было врезать хороший подзатыльник, но потом вдруг его осенила идея. * Слушай, Славик, хочешь гамбургер и колу?

Пацан оценивающе посмотрел на Кноруса, печальное выражение его лица сменилось ухмылкой. * А не врешь? * Пошли...

Собрать своих дружков и руководить у "Макдональдса" Контролер согласился после второго халявного гамбургера. Он сразу оценил преимущество попрошайничества около элитного кабака и покровительство Кноруса в этом деле перед скользкой ролью троллейбусного контролера. Денег с посетителей его подростковая бригада стала собирать с первого же дня довольно много, и ни разу за все время не смог Кнорус изобличить Контролера даже в мелкой утайке сбора. Руководитель подростков честно отдавал Кнорусу по первому требованию пятьдесят процентов выручки. Остальные деньги в зависимости от вклада делились между подростками.

... Другая часть "трубы" на Пушке, по которой можно было выйти к памятнику поэту, вела к "Московским новостям" и Елисеевскому магазину, называлась "Городской" или "Тверской". Первое различие между "Метровской" и "Городской – Тверской" заключалось в том, что стены "Метровской" были выложены кафелем, и вся линия относилась к обслуживанию работниками метрополитена. "Городская" же сверкала мрамором и была закреплена за городским хозяйством. Второе отличие, для Кноруса и всей фирмы "Милосердие" более важное. Дело в том, что где кафель, нищих и попрошаек штрафовала метрополитеновская милиция, на мраморе командовала муниципальная, штрафуя и вытаскивая в свое близлежащее отделение самых несговорчивых торговцев и обмочившихся от пива бомжей. Людей фирмы "Милосердие" ни подземная, ни наземная милиция не штрафовала и не забирала. Он, Кнорус, с первых дней профессиональной работы нищих платил всем постовым, независимо от расположения службы, страховой взнос. Правда, с городскими ментами он нашел общий язык с первой же минуты. С метровскими долго торговались.

Выход к бывшему зданию Театрального общества и прилежащая к нему подземная территория носила название "Порнушечник". Кнорус хорошо знал, что эта подземная галерея получила такое название лет пять назад, тогда, когда, один человек поставил здесь лоток с голыми сиськами и попками в различном полиграфическом исполнении. Этого человека из "трубы" не раз выдворяла милиция, переворачивали его лоток бандиты, грабили подростки, но, несмотря на все невзгоды и трудности торговли порнухой, продавец удержался, получил прописку и теперь торговал спокойно, регулярно платя штрафы "крыше" и милиции.

И наконец выход под магазином "Армения", где вечерами проститутки поправляли макияж и обменивались новостями, кто, сколько раз, почем и какая завтра в Москве погода, назывался непечатным словом "Блядюшник". Здесь, в этом проходе, начинал свою сутенерскую карьеру конкурент госпожи Афинской господин Яхтсмен.

Какое-то время после организации нищенского товарищества он ещё командовал здешними проститутками и потихоньку внедрял в "трубу" своих попрошаек и торговцев наркотой. Но вскоре проституток взяла под свое крыло какая-то мафия, наркотой Яхтсмен сам отказался заниматься после того, как чуть было по-крупному не влетел за решетку, а его бомжей и нищих повыгоняли сотрудники муниципальной и метрополитеновской милиции. К этому делу, конечно, приложил руку сам Кнорус, щедро оплатив несколько рейдов местного значения по изгнанию чужаков.

Словом, выходов, как, впрочем, и входов, из Пушкинской "трубы" было ровно пять. Но опять же, при равномерной и спокойной жизни казалось, что это много. Когда же омоновцами устраивались облавы на бомжей, проституток или торговцев наркотой, то, удирающим нарушителям закона всегда этих выходов не хватало. Но если уж повезло вырваться по тому или другому, то на поверхности можно было затеряться в любом переулке.

Кнорус ходил взад и вперед по линиям Пушкинской "трубы", где Афинская держала более десятка нищих-актеров, и собирал выручку. Не пересчитывая деньги, он швырял пачки мелких купюр в сумку. Прилюдно шуршать "деревянными" на глазах многочисленных обитателей "трубы" не хотелось. Ведь помимо прохожих и нищих Афинской на работу в Пушкинскую "трубу" ежедневно спускалось ещё около ста человек. Процентов 80 из них составляли торговцы. В "трубе" можно было купить художественные кисти и рамки, женский бюстгальтер и мужские трусы, туфли обоюдополые, редиску, зеленый лук, бумажные салфетки, модный галстук-бабочку, путевку в Таиланд или на Тенерифе, брошюру с любым гороскопом, котенка, канарейку, булку хлеба, бутылку пива или фанты, чайный сервиз, анашу, компакт-диск, таблетки димедрола, плюшевого мишку и даже счастливую жизнь.

Насколько жизнь обывателя была счастлива, можно узнать, во-первых, купив лотерейный билет в киоске "Русское лото". Во-вторых, будущее по руке предсказывал хиромант от фирмы "Милосердие" Федот. В свое время Афинская кучу личного времени потратила на подготовку хиромантов и астрологов, которые по её задумке должны были обслуживать трудовой народ в метрополитене и его переходах.

Поначалу для гаданий и предсказаний она хотела подобрать народ "под цыган". Она сама съездила на Киевский вокзал, рядом с которым на газонах расположилась чуть ли не половина цыганского табора. Она следила за работой цыганок, восхищалась их способностями к мошенничеству и обману, умением приставать без всяких комплексов к клиенту и опустошать его карманы, а то и снимать драгоценные вещи. Но в конце концов она сделала вывод, что цыгане плохие нищие, не умеют перевоплощаться, а порой и играть самих себя, таких, какими они были в старину. Словом, она поняла, что современное цыганское гадание – сплошной обман и примитив. Вернувшись в свои пенаты, она со всей ответственностью занялась подготовкой хиромантов и астрологов. При этом требовала от Кноруса и его помощников, чтобы они поставляли ей людской нищенский материал – желательно из "сухих мужиков".

Когда группа "хиромантов" была подобрана, Афинская выдала всем по брошюре "Хиромантия" и приказала через три дня выучить все правила данной науки. Новобранцы день и ночь заучивали значения линий на руках, но это, как оказалось, не было главным. Выслушав от желающих стать нищими, как по ушам, глазам, губам, ладоням определить будущее среднестатистического россиянина, она принялась лепить из них актеров, таких, которые одним взглядом, одним словом без фарса и ужимок смогли бы расположить к себе публику, заставить клиента вслушиваться, а тем более верить каждому пророческому слову.

Одним из самых талантливых выпускников-хиромантов и оказался Федот. Теперь он продавал спокойное будущее в Пушкинской "трубе" каждому желающему за 45 тысяч рублей. Место он занимал с 14 до 23 часов, сразу же после инвалида-эпилептика Сашки. Все обитатели "трубы" знали, что Федот был отличным актером и человеком добрым, который никогда не скажет плохого слова.

До "училища" госпожи Афинской Федот был студентом Бауманского университета, но звезды ему в учебе не благоприятствовали. Потом он стал сантехником. Эффект был тот же. После того, как планеты вступили в нужное взаимоотношение с Венерой, Федот получил диплом от Афинской, и его заработок в "трубе" после удержания "всех налогов" составлял более шестисот долларов в месяц.

Кнорус всегда подходил к Федоту в последнюю очередь. В отличие от всех остальных нищих хиромант платил налог, как правило, крупными купюрами. При этом вместе с деньгами у Федота был подготовлен бланочный листочек с цифрами общей выручки за тот или иной день, неделю, месяц. Это нравилось Кнорусу, и он относился к Федоту с уважением. * Ну что, погадать? – спросил Федот подошедшего Кноруса. * Эх, Федя, ты б мне хоть раз какую-нибудь приятную гадость нагадал! А то – в любви порядок, в работе – все хорошо, а на поверку все наоборот выходит. * А ты верь, – обнадежил Федот, протягивая часть выручки, завернутую в бланочный листок. – Надейся, Кнорус, без надежды и желания ничего не сбывается. * Послал бы я тебя, Федя, подальше, – незаметно положив деньги в сумку, сказал Кнорус, – да нравишься ты мне. К тому же спешу я, Федя, некогда мне с тобой о будущем говорить. * Ну тогда до встречи. * Пока.

Кнорус действительно спешил. Ему необходимо было застать в "трубе" на Мырле Агату. А через час её музыкальный сеанс заканчивался. Он хотел поговорить с ней об их отношениях, выяснить её взгляды на дружбу с Юрайтом. Больше Кнорус не мог и не хотел терпеть неизвестности.

За полчаса он собрал налог у всех нищих на Мырле, а затем стоял и из-за угла наблюдал, как она, Агата, уложив в футляр скрипку, сняла и бросила в пакет видавшую виды кофточку, которую в виде униформы выдавала ей Афинская, таким же образом с носа исчезли и очки, какие носили отличники в 50-х годах нынешнего столетия.

Кнорус хотел уже нарисоваться перед ней, но что-то его удержало. Тогда он решил подойти перед тем, как она войдет в поезд, а может быть, заскочить в вагон как бы случайно и напроситься в гости. Но Агата пошла не в сторону своей станции "Охотный ряд", а по длинному переходу в направлении станции "Площадь Революции".

Кнорус, таясь, шел сзади, догадавшись, что Агата шла на свидание с Юрайтом. Он знал, что она и в этот день не встретит нищего-"чеченца", который, может быть, как раз зализывал синяки и ушибы, оставленные на его теле людьми Яхтсмена, и тем не менее он не решился остановить её и сказать, что Юрайта нет.

Агата стояла между эскалатором и ступенями на площадке, где обычно работал Юрайт, вертела головой в разные стороны, видимо, стараясь отыскать в потоке людей затерявшегося Юрайта. Через минуту, Кнорус это заметил, Агата печально опустила глаза и медленно пошла в обратную сторону на "Охотный ряд". Когда она поравнялась с ним, Кнорус взял её за руку. * Агата?

Глаза девушки радостно сверкнули, но, увидев Кноруса, она недовольно дернула бровями.

А, Кнорус... Я тебя не дождалась, чтобы отдать выручку. Подруга у меня заболела – я обещала заехать.

Кнорусу хотелось ехидно спросить её, что же она делала на площадке между лестницей и эскалатором, но он сдержался и предложил: * Я провожу тебя, Агата.

Она пожала плечами, мол, как хочешь.

Они молча шли вместе по переходу, и Кнорус не знал, с чего начать разговор. * Я хотел бы тебя спросить... * Пошли на лавочку к первому вагону. Там народу мало, я тебе заодно выручку отдам.

Они подождали, пока какая-то старуха собрала с лавки свои многочисленные сумки перед тем, как войти в вагон поезда. И когда бабка освободила сиденье, оставив на краю капли молока из протекавшего пакета, Агата положила на сухое место футляр со скрипкой и присела на краешек скамьи. Кнорус опустился рядом. Он решился. * Знаешь, Агата, со мной этого никогда не было...

Она вытащила из сумочки деньги – сотки, двухсотки, пятисотки, тысячи разворачивала их и складывала на колено в стопочку. * Три тысячи шестьсот... * Мне кажется я в тебя влюбился. * Семь тысяч двести... * Агата? * Не сбивай, Кнорус. Пятнадцать тысяч. * Агата, я не могу без тебя. * Двадцать две тысячи сто рублей. Это твоя половина.

Она положила стопку смятых денег на его сумку, быстро встала и почти прыжком заскочила в вагон метропоезда. Дверь в ту же секунду закрылась. Кнорус остался сидеть на лавочке со стопкой мятых денег.

ГЛАВА 9. АФИНСКАЯ

Утром, выспавшийся и довольный, Юрайт постучал в дверь кабинета Афинской.

Не дождавшись приглашения, он вошел и остановился в нерешительности: Афинская проводила занятия актерского мастерства с двумя пенсионерами-музыкантами. Волновать или отвлекать в такие минуты патронессу было делом рискованным и наказуемым. Юрайт хотел уже было выйти и закрыть дверь, но Афинская, изменяя своей традиции, остановила репетицию. * А, Юрайт, проходи. Давно не виделись. Ты и отпускником, и заложником за это время побывал. Как настроение? * Отличное, Татьяна Сергеевна. Лучше не бывает. * Это ты так после застенков Яхтсмена шутишь, – она в сомнении прищурила глаза. После того, как быки Яхтсмена, надавали Юрайту по почкам, разве могло улучшиться у парня настроение? Вряд ли. Впрочем, догадалась она, Юрайт мог нынешний вечер, а, возможно, и ночь провести с этой девчонкой-скрипачкой, к которой, как она заключила, был неравнодушен и Кнорус. Если Юрайт действительно переспал с Агатой, то это было против внутренних правил, заведенных в фирме "Милосердие". Афинская с первого дня ввела закон: между сотрудниками фирмы не должно быть никаких любовных отношений. Уж кто-кто, а она, Афинская, знала, к чему могут привести такие отношения. Ведь её команда состояла из высокопрофессиональных, грамотных нищих-актеров, на обучение которых были потрачены время и деньги. Если же любовники объединялись, то рано или поздно они решали оставить нищенскую стезю и приняться за новую жизнь.

Она, Афинская, понимала, что Юрайт и Агата, были как раз из тех, кто в случае обручения и женитьбы не останется на паперти и дня. Поэтому, считала она, всегда лучше потерять одного "специалиста", к тому же худшего, чем двоих сразу. В таких случаях она "увольняла" одного из влюбленных, и если их союз не распадался сразу, то давал трещину со временем.

В деле с Юрайтом она не собиралась прибегать к крайним мерам. У неё был другой план. К тому же необходимо было проверить слухи: действительно ли между Агатой и Юрайтом существуют любовные отношения или они дружеско-профессиональные. Афинская прежде, чем разрубить какой-то узел, всегда руководствовалась заповедью "Не навреди". * Да, потрепали немножко за дело наше правое, – ответил на вопрос-подозрение Юрайт, нисколько не пряча глаза от оценивающего взгляда Афинской. * Ну тогда, инвалид в квадрате, лучше присаживайся. Стоять тебе вредно. Садись и оцени, как работает наша новая пара. Познакомься, это, – показала она на бородатого деда в кепке и со скрипкой, – Петр Ефимович. Ему, как ты думаешь, сколько? Почти 80 лет. А это – наша певица Виктория Геннадьевна. Оба, как ты уже догадался на пенсии. Ну, – хлопнула она в ладоши, – Петр Ефимович, Виктория Геннадьевна, приготовились. Делаем "Подмосковные вечера".

Дед вскинул к плечу скрипку, артистично взмахнул смычком. Скрипка протяжно заскулила. Бабуля вздохнула и мелодично выдала первую строку "Не слышны в саду даже шорохи".

Вообще-то, отметил Юрайт, старики могли бы делать хорошие деньги. Вот только бы бабку чуть подкрасить, да одеть не в такое уж совсем затертое пальтишко, в котором она была. Да и деду бы стоило поменять свитер на костюм. Пусть даже из-под мохнатой бороды выглядывает галстук.

Когда последний звук скрипки растворился в воздухе, Афинская посмотрела на Юрайта, мол, что скажешь? Это было странно, потому как она никогда не интересовалась мнением своих подчиненных. И совсем уж в редких случаях просила кого-нибудь дать оценку. Юрайт знал эту привычку Афинской и никогда до сегодняшнего дня серьезно не высказывался. Но сегодня его что-то прорвало: * Я бы вот что сделал, Татьяна Сергеевна. Петру Ефимовичу нужен костюм и галстук. Тоненький такой, который раньше "селедкой" называли. И шляпа – в тон костюму. А Викторию Геннадьевну я бы переодел в пальтишко трехгодичной давности, лучше в зеленую клетку. Нужна тонкая шаль на голове или, в теплые дни, высокая прическа. Да, обувь! Обувь нужна приличная, соответствующая положению среднестатистического россиянина!

Дед, аж подпрыгнул. * Есть у меня и шляпа, и черный костюм. "Селедки" нет. Но могу у сына спросить.

Бабка развела руками, мол, ни пальто, ни шали не имеется.

Афинская, выслушав Юрайта, ещё раз оглядела переминающихся перед ней стариков с ног до головы. * А ведь ты прав, Юрайт. Такая одежка им будет в самый раз. А пальто и платок, Виктория Геннадьевна, мы вам через пару дней справим. Так что, послезавтра утром, прямо ко мне вместе с Петром Ефимовичем и заходите. К тому же за это время мы вам и место сцены определим. Согласны?

Старики распрощались. Когда дверь за ними закрылась, Афинская спросила: * А поставил бы куда? * В переходе между станциями "Театральная" и "Охотный ряд". * На место Агаты? – сердце Афинской застучало. Все понятно: Юрайт снимает свою подругу со сцены. Значит, слухи об их далеко зашедших отношениях – правда. И хотя сомнений больше никаких не было, она автоматически поинтересовалась: * А Агату куда? * В Пушкинскую "трубу"... * Вот как? – теперь Афинская ничего не понимала. – Объясни почему? * На Мырле очень много нашей молодежи скопилось. Я, Акбарка, Китаец, Склянка, Агата. А в "трубе" на Пушке – перебор стариков. Поэтому Агату со скрипкой надо туда перевести, а эту парочку – на Мырлю.

Афинская не могла понять: если у Юрайта есть что-то с Агатой, то зачем он её от себя убирает? Она решила не играть больше в загадки и отгадки и поставила свой вопрос прямо, рассчитывая на такой же прямой ответ. * Юрайт, мы уже год знаем друг друга, поэтому не стоит юлить. Скажи мне честно: какие между тобой и Агатой отношения? * Дружеские. * Вы спите вместе? * Если бы даже я этого захотел, то Кнорус давно бы отправил меня на тот свет. Он как тень около Агаты ходит.

Афинская обрадованно вздохнула – Юрайт, без сомнения, говорил правду. * Агата не та девушка, которая позволит Кнорусу гладить свое тело грязными руками. В этом, Юрайт, я уверена. Поверь мне, женщине. К тому же у скрипачей души чистые в отличие от барабанщиков, к которым принадлежит Кнорус. * Мне тоже было бы жалко Агату, если бы она связалась с этой мордой. Юрайт тут же спохватился: * Извините, Татьяна Сергеевна, я сказал неподумавши о вашем заместителе.

Афинская ехидно усмехнулась: * Вот в чем дело, Юрайт. Я ведь и тебя хочу сделать своим заместителем... * А Кнорус? * Не лезь вперед матки в пекло, – уже естественно улыбнулась она. – Пусть Кнорус занимается финансовыми делами, а ты будешь своего рода начальником отдела кадров. На нескольких станциях нам надо увеличить количество наших специалистов, вот и займись подбором. Да и мне поможешь, попробуешь себя в режиссуре. * Татьяна Сергеевна, в роли "чеченца" я за месяц до пяти миллионов рублей зарабатывал... * Пока то же самое будешь зарабатывать и здесь. Если включишься – будет 8 миллионов. Плюс премию – за каждого найденного специалиста. Ну как? Вообще-то я не настаиваю... * Я согласен, Татьяна Сергеевна. Между прочем, я хотел, чтобы и меня с Мырли тоже перевели. Не хотелось мне там светиться. * Почему? Есть на то личные причины? * В общем да. В этом замешана девушка. Но что теперь говорить, если я буду при вас. * Наша сотрудница? – опять екнуло сердце Афинской. * Ну что вы! Я же придерживаюсь правил фирмы "Милосердие"... * Ладно, это твои дела. Но...

Афинская запнулась, но через несколько секунд, словно собравшись с духом, попросила. * Юрайт, я хочу, чтобы ты узнал, по каким маршрутам днем ходит Кнорус. * Фискалить, Татьяна Сергеевна? * Нет, Юра, – она сознательно упустила кличку, настраивая Юрайта на то, что вопрос вполне серьезный. Просто мне нужно знать, где иногда ошивается Кнорус вечером и днем, когда он не в конторе и не занят сбором налогов. * Так он же на машине, Татьяна Сергеевна. * Я тебе, пожалуй, подскажу. Покрутись на автомобильной развязке на "Рижской". Посмотри, как неизвестно откуда взявшиеся монашки трясут водителей. У Кноруса там никаких дел и работ нет. Но, может быть, в эти два дня он там появится?

Она внимательно посмотрела в глаза Юрайта. * Ты понимаешь, в чем дело? Мы несколько месяцев готовились к операции "Монастырь", но кто-то опередил нас, и сегодня более тысячи монашек заполонили крупные московские перекрестки, там где по обыкновению случаются пробки. * Вы думаете... * Я ничего не думаю, Юрайт, – холодным голосом перебила его Афинская. – Я хочу знать: или в Москве появилась ещё одна организация нищих, или кто-то из самодеятельных режиссеров похитил мою идею. * А Яхтсмен? * Он слишком туп, чтобы организовать такое мероприятие и с таким большим размахом. Тем более, он накануне позвонил мне и очень негодовал. Он думал, что это моя акция. Дурак! Разве стала бы я затягивать петлю у себя на шее, расставив монашек на станциях электропоездов? Он бы сразу объявил нам войну. Но сейчас к боевым действиям с Яхтсменом мы не готовы. Да и не стоит на всю Москву поднимать шумиху...

Она на секунду задумалась, переводя взгляд в окно на покрытый снегом тополь и забыв, что в кабинете находится Юрайт. * Его можно взять тепленьким. Быстро и ласково, – она встрепенулась и снова взглянула на Юрайта. – Так что, Юра, погуляй пару денечков на "Рижской". Особо не светись. * Я понял, Татьяна Сергеевна. * Тогда до встречи.

Юрайт уже взялся за ручку двери, когда услышал: * А с новой пассией ты в отпуске познакомился? * Ага. * Наверное, учится или в МГУ на журфаке, или в Архитектурном.

Юрайт повернулся к Афинской. * Как вы догадались что в Архитектурном? * А с какой стати, ты с такого "хлебного" места хотел перевестись? Госпожа Афинская, мой мальчик, очень-очень много знает. И, к счастью, очень-очень догадлива. Хотелось бы мне краем глаза посмотреть на твою девчонку. * Как-нибудь познакомлю. * Только запомни одну формулу, Юрайт. * Какую? * Семья, конечно, заменяет все. Поэтому, прежде чем её завести, подумай, что тебе важнее: все или семья... * Я подумаю, – улыбнувшись, сказал Юрайт и вышел из кабинета.

Афинская опять перевела взгляд на белый тополь за окном. Кто мог организовать цыган? Кто – нибудь из таборных баронов? Вряд ли! Ни один даже самый умный цыган не смог бы так умело закрыть группами монашек все перекрестки, на которых случаются пробки. Афинская два месяца подряд не выключала волну "Авторадио" у себя в кабинете, прилежно отмечая каждый день на карте Москвы, где случались автомобильные заторы. Она же и рассчитывала на неделю-другую убрать с перекрестков всех "инвалидов" и "голодных", чтобы наполнить разъезды монашками. Ей оставалось уточнить только время акции "Монастырь" и разжиться несколькими сотнями пар монашеских облачений. И вот, на тебе!

Но она, Афинская, никого, кроме двух самых доверенных ей людей, не посвящала в этот план, который разрабатывался несколько месяцев. Только привлечь в монашки она собиралась не цыган, а молдаванок и украинок, которые сотнями ночевали на Киевском вокзале, приехав в Москву в надежде на скромный заработок.

Значит, или кто-то параллельно вынашивал подобный план, или кто-то из приближенных Афинской просто украл её разработки и внедрил акцию в действие, собирая нынче неплохой урожай. Нет, в это она отказывалась верить...

Теперь она, Афинская, как никто другой догадывалась, что акция вот-вот должна свернуться. Цыгане разъедутся, и тогда трудно будет найти неизвестного имиджмейкера – конкурента или, вполне возможно, набежчика из другого крупного города, или предателя.

В любом случае проверить две эти версии было необходимо. И она надеялась, что первый вариант отработает Яхтсмен. Его ребятишки, она была в этом уверена, могут выудить у монашек хотя бы какие-нибудь сведения.

"Так, – словно приказала она сама себе. – С этим вопросом покончим". Теперь ей надо было приготовиться к встрече гостьи из отдела социальной помощи префектуры. Наверняка эта самая Маргарита Павловна что-нибудь пронюхала о связях Афинской с нищими. Хотелось бы ей, Афинской, знать, какой информацией об её деятельности располагает Белякова. А, впрочем, все равно никак этой чинуше не достать Афинскую. Ума не хватит. Руки коротки. В этом Афинская была уверена.