Текст книги "Душа и слава Порт-Артура"

Автор книги: Сергей Куличкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Командующий округом остался доволен дивизией, весьма своеобразно оценив ее боеготовность. Свою благосклонность он выразил одним-единственным словом – «Славно!». По этому поводу нижним чинам раздали по получарке водки, а офицеры устроили танцевальный вечер в зале 120-го пехотного полка. Кондратенко на вечер не пошел. Согласно распоряжению из штаба округа назавтра ему предстояло отправиться в Белосток на полевую выездку офицеров Генерального штаба.

Высшее военное командование для ознакомления с вероятным театром военных действий снарядило полевой выезд офицеров Генерального штаба. Вся группа была разбита на партии. Для придания большей точности обработки материала каждой из них – на пять-шесть человек – был назначен небольшой, около 1200 квадратных верст, участок. Времени на работу дали 21 день – вполне достаточный срок для ознакомления с местностью, снятия кроки важнейших позиций и путей передвижения. Группе Кондратенко достался участок между деревней Новый Двор, в 18 верстах к северо-западу от Гродно, и городом Августовом.

Роман Исидорович обрадовался предстоящей работе и с энтузиазмом принялся за дело. Но и тут ему пришлось столкнуться с тупостью и мелочностью непосредственных руководителей.

Начальником партии назначили присланного из Петербурга полковника Генерального штаба, который давно уже не занимался практической работой. Тем не менее он четко знал, что ему нужно, и хотел превратить офицеров в чертежников, чтобы потом приписать всю работу себе. Офицеры вежливо, но твердо отказались от подобного плана. Наткнувшись на упорное сопротивление, петербуржец решил отомстить группе и дал ей всего десять дней на производство работ.

Исполнителям приходилось решать: или выполнить все, но плохо, или немного, но точно. Роман Исидорович остановился на втором варианте, но форсировал дело, насколько позволяли силы. Задача перед ним стояла трудная – исследовать верховья реки Бобра, выбрать и рекогносцировать оборонительные позиции в этих болотистых долинах. Большую часть работы Кондратенко проделал на лошади, но походил и пешком. За день сильно утомлялся, но хорошее настроение не покидало его. Работа давала возможность использовать одно из своих изобретений, над которым он работал давно, втайне от друзей и родных.

Разбирая как-то принципы измерения расстояний в военных приборах, Кондратенко напал на оригинальное решение. Сделал расчеты, потом опытный прибор, который давно хотел проверить на практике.

Принцип действия прибора основывался на эффекте двойного отражения от двух зеркал. Примерно так же, как в зеркальном экере или секстанте. Идея была нова. Во всяком случае, в полевых войсках русской армии о таком приборе не знали, хотя на флоте подобные устройства использовались. Уже первые испытания дали отличные результаты. Об этом, конечно, как и о всяком мало-мальски заметном событии в своей жизни, Роман Исидорович сообщил брату:

«…Я напал, наконец, на совершенно новую идею устройства военных дальномеров и высотомеров. Опыты, проведенные мною в последнюю неделю, привели к таким блестящим результатам, что я сам дался диву, а два офицера, моих сотоварища, которых я посвятил в это дело, увлекаются легкостью и удобоприменимостью способа не меньше меня. Особенное впечатление на них произвело сделанное мною определение расстояний ночью по светящимся вдали огням фонарей. Несмотря на примитивность устроенной мной модели, результаты получаются удивительные. Расстояние до окружающих предметов на дальности от нескольких шагов до нескольких верст измеряется одним человеком в несколько минут почти из одной точки. Точность этих измерений может быть изменяема по желанию от 10 % до 1 %…

Я молчал раньше, ибо не вполне был уверен в успехе, но теперь, когда все выяснилось, спешу, добрый брат, сообщить тебе, что половина по крайней мере, а может, и вся затрата, сделанная государством на образование мое в корпусе, училище и двух академиях, мною будет возвращена государству, а следовательно, материальный и нравственный долг мой будет погашен…»

Заявление отдавало самоуверенностью, но Кондратенко это не замечал, чувствуя себя, как никогда, счастливым.

Работа по съемке заканчивалась. Скоро вся группа собралась в Белостоке. Роман Исидорович по пути заехал в Варшаву, приобрел микрометрический винт – очень тонкую и важную деталь для своего будущего прибора. Последние опыты позволили ему сделать вывод, что с применением обычного бинокля его методом можно измерять расстояния до трех верст. Не знал он только, имеется ли уже патент на подобное изобретение. Выяснить это он надеялся через случайного попутчика – моряка, которому в поезде рассказал о своем приборе. Тот ехал в Петербург и обещал выслать справку о всех дальномерах, имеющихся в продаже у Рихтера.

Собравшиеся офицеры делились впечатлениями от работы, жаловались на недостаток времени, плохую организацию и другие неурядицы. Один из них, например, увяз в болоте вместе с лошадью и, когда выбирался, получил сильный удар копытом по голове. Три дня пришлось ему лежать в глухом местечке Суха-Воля, так как корпусной врач, назначенный в поездку, пользуясь хорошим отношением к нему командира корпуса, укатил в Петербург. О питании вообще говорить не приходилось, здесь каждый был предоставлен сам себе. Но работали и днем и ночью. Петербуржец, так и не дождавшись результатов, уехал в Петербург.

Перед самым возвращением в полк Кондратенко получил письмо от Ударова. Друг писал ему, что на смотровой стрельбе 7-я рота была лучшей в полку, получила отличную оценку и благодарность начальника дивизии. Роман Исидорович не преминул поделиться своей радостью с братом:

«…Вот хорошая мне награда за постоянные труды и думы на тему о воспитании и обучении людей роты. Теперь, после похвал, заслуженных моей ротой от начальника дивизии, командующего войсками, и, наконец, после молодецкой стрельбы я могу со спокойным презрением смотреть на происки и наговоры той хозяйственной банды, которая окружает нашего больного и поддающегося влиянию командира полка и которая сумела уже было образовать в нем мнение обо мне как о человеке болтающем, но мало делающем или даже не умеющем делать ничего путного в роте».

Но вскоре ему пришлось столкнуться с «хозяйственной бандой» и вновь испортить отношения с начальством. На другой день по возвращении в Бобруйск Кондратенко вынужден был снять завесу с той, как он выразился, «безобразной вакханалии», которую устраивал хозяйственный комитет на солдатские гроши.

Каждый месяц от рот в полковую канцелярию представлялись за подписью командира роты сведения о расходе продовольствия. Сюда же прилагалась ведомость о количестве продуктов, получаемых ротой от подрядчиков. Выяснилось, что в канцелярии цифры в этих ведомостях во всех шестнадцати ротах полка подчищались и оплата подрядчику проводилась по увеличенному итогу. Делалось это грубо, примитивно, нагло.

Роман узнал про это случайно и немедленно отправился к командиру полка. Доклад командира 7-й роты удивил Цитовича и расстроил, но не из-за того, что вскрылись безобразия, а потому, что это мешало его спокойной жизни да и ставило под угрозу карьеру. Немедленно были вызваны делопроизводитель и завхоз подполковник Зыков. Завхоз сразу набросился на Кондратенко, обвиняя его в клевете. Тот твердо стоял на своем, и командиру полка пришлось назначить расследование.

В канцелярии выяснилось, что путем подчисток подрядчику передано полком только в июне месяце и только с одной роты сверх положенного 60 рублей. И так во всех ротах. Завхоз и делопроизводитель сникли. Кондратенко подал рапорт по команде.

Дело тянулось долго. Командир по совету завхоза, считая, что спасает честь полка, приказал каждой роте принять на приход то количество рублей, которое якобы ошибочно записали в расход. Командиры рот смеялись, так как прежде успели получить ведомости со вторичными исправлениями.

В конце концов дело потихоньку замяли. Обвинили в недобросовестности одного из полковых писарей и примерно наказали его, отдав под строжайший надзор того же завхоза.

Обстановка в полку все ухудшалась. Многое зависело от командира, но и сами офицеры не всегда были на высоте. Занятия проводили кое-как, а контрольные стрельбы и полевые учения вместо того, чтобы подстегивать отстающих, наоборот, создавали атмосферу зависти и недоброжелательства.

Кондратенко переносил моральные невзгоды стойко, находя отдушину в ежедневном кропотливом труде: занимался дальномером, по воскресеньям учил солдат грамоте. Рота его оставалась в числе лучших, но ее командиру это уже не доставляло удовольствия. С горечью наблюдал Роман Исидорович, как за несколько месяцев развалился здоровый коллектив. Даже во втором батальоне, который жил в Заславле одной семьей, стало чувствоваться влияние общей атмосферы. Больше всего страдало, конечно, дело. В эти дни Роман Исидорович писал брату:

«Теперь у нас происходят маневры: кавалерия бездействует, артиллерия стреляет по своим, а пехота действует вразброд, часто без всякого смысла. Подобного безобразия я давно не видел. Понятно, что с таких маневров возвращаются измученными и физически, и нравственно. Каждый, до последнего солдата, более или менее сознает эту чепуху и теряет доверие к начальникам. Все это вообще деморализует войска.

В офицерской среде понятия о товариществе, воинской чести и доблести совершенно исчезли: все стараются только потопить друг друга с целью достижения хотя бы небольших выгод для себя…»

Хотя и втянулся Роман Исидорович в строевую службу, но в этих условиях с нетерпением ждал конца своего командования ротой. На счастье, скоро пришел приказ об откомандировании капитана Кондратенко в распоряжение штаба корпуса в Минск.

7 сентября в Минске он в торжественной обстановке сдал роту, тепло и сердечно попрощался с солдатами, долго благодарил их за хорошую службу. Для Кондратенко началась новая пора жизни.

Глава 6
Дороги военной службы

Начальник штаба корпуса находился до 15 сентября в отпуске, и решить вопрос о назначении на должность, равно как и об очередном отпуске, до его приезда было немыслимо. Роман Исидорович занялся поисками жилья и скоро нашел небольшую квартиру на Садовой улице. Днем он продолжал заниматься совершенствованием дальномера, работу над которым в последние дни лагерей прекратил. Причиной тому служило то, что в Бобруйске был только один сносный оружейный мастер – в 120-м полку, всегда заваленный по горло работой.

Моряк, с которым он встретился в поездке на полевую съемку, не подвел и прислал описание всех дальномеров, имеющихся в продаже у Рихтера. Как Роман Исидорович и предполагал, его идея была не нова. Так или иначе она использовалась в системах Лаббиа, Готье, Гоме, но опыты свои Кондратенко решил довести до конца и добиться признания прибора. Зарубежные дальномеры были сложнее по устройству, а значит – менее надежны. Кроме того, и стоили они прилично – от 35 до 100 рублей. У Кондратенко прибор при такой же точности стоил в десять раз меньше, без стоимости бинокля.

Вечерами Роман Исидорович посещал знакомых. От семейных вечеров с их обильными ужинами и неизменными картами веяло прошлогодней скукой. Офицерское собрание и здесь мало отличалось от бобруйского и по сравнению с прошлым стало еще менее популярным среди офицеров. Даже некогда гремевшие на весь округ полковые вечера с великолепными солдатскими хорами уступили место извечным картам и тупому пьянству. Часто вспыхивали бессмысленные ссоры, дело доходило до прямых оскорблений и тайных дуэлей…

Кондратенко угнетала такая однообразная обыденность в жизни. Он перестал ходить в собрание, посещать семейные вечера и проводил свободное время дома за книгами. О минском офицерстве он пишет брату: «Отсутствие общих объединяющих светлых идей заставляет каждого вести грубоэгоистическую жизнь, с беспощадным отношением к своему ближнему». Конечно, он писал не о революционных идеях, которых был чужд, а об искрометной идее творчества, большого созидательного труда по строительству мошной, отвечающей современным требованиям армии, ибо настоящая была далека от совершенства.

В конце сентября возвратился начальник штаба корпуса. Узнав, что Кондратенко хотел бы получить отпуск, с радостью предоставил его, так как только в начале следующего года предполагалось появление свободных вакансий новых штабных должностей.

Соскучившись по родным, Кондратенко тут же отправился в Тифлис. В отпуске занялся ставшей для него обязательной работой брата, которую кропотливо и основательно Елисей Исидорович делал почти двадцать лет, – обрабатывал данные по климату Кавказа, став в этой области, по мнению брата, замечательным специалистом. Роман Исидорович в душе был рад такой оценке своего труда. Правда, отсутствие специальной литературы не позволило ему довести работу до конца, к тому же пора было ехать на воды, где он решил провести остаток отпуска, чтобы подлечить больное колено.

Прямо с курорта, не заезжая домой, он поехал в Петербург, где затратил три дня на покупку литературы по климатологии и на знакомство с имеющимися конструкциями дальномеров. Он также составил обстоятельную записку о своем приборе в военное ведомство.

В начале февраля 1888 года Кондратенко получил назначение на должность штаб-офицера при управлении местной бригады. Должность эта была новая, утверждена приказом по военному ведомству только в начале января. Штаб-офицеры, по сути дела, являлись начальниками штабов будущих резервных, а ныне кадрированных дивизий. В особо опасный период кадрированные дивизии, пополненные рядовым и офицерским составом, согласно тому же приказу должны быть быстро и организованно развернуты в полнокровные соединения.

Эти новые и давно назревшие мероприятия военного министерства Кондратенко посчитал «лучшим ответом на трескучую похвальбу Бисмарка перед своими немецкими полчищами». Пока же, в мирное время, его должность предусматривала кропотливую мобилизационную работу. Как и всегда, все подробности о новой службе он сообщил брату Елисею:

«..Действительно, на моих руках будет находиться вся мобилизационная часть, для исправного состояния которой необходима самая тщательная проверка этого дела при управлениях местных воинских начальников. С другой стороны, имея в виду, что каждый резервный батальон (их в бригаде всего шесть) развернется в случае мобилизации в целый полк, надо, конечно, всю эту мобилизационную часть все время разрабатывать, что называется, до нитки и держать в самом строгом порядке для избежания хаоса в случае войны. Проверка тактических занятий при этих условиях приобретает тоже большое значение.

Если к этому добавить, что в случае формирования резервных дивизий я по своей должности прямо становлюсь и, вероятно, утверждаюсь начальником дивизионного штаба, то станет еще более ясной необходимость ближайшей связи и знакомства с войсками и их начальниками…»

Приняться сразу за новую службу Кондратенко не мог, так как его новый начальник генерал Гренгаген объезжал район бригады, который включал в себя три губернии. Наконец командир резервной бригады прибыл, и Кондратенко тут же ему представился. Тот быстро ввел его в курс дела. Предстояло: заняться мобилизационной готовностью семи резервных батальонов; проверкой мобилизационной готовности управлений уездных воинских начальников Минской, Витебской и Могилевской губерний (всего 31 уезд) и, наконец, текущей перепиской. В заключение генерал обещал, что через год отпустит его в строй.

Впервые Кондратенко встретил начальника, с которым нашел полное взаимопонимание. Гренгаген – еще не старый генерал, швед по происхождению, давно забывший о нем и превратившийся в настоящего русака – прекрасно разбирался в людях. Обладал огромной работоспособностью, высоким чувством личной ответственности и ценил эти качества в своих подчиненных.

Уже при первом знакомстве с работой Кондратенко стало ясно, что нужен навык и абсолютная ясность во всех решаемых вопросах, для чего придется много потрудиться. Об этом он и писал брату в последних письмах:

«…Занятия мои по новой должности идут, постепенно увеличиваясь: прежде, на первой неделе, я не приходил в управление по праздникам, потом стал приходить не только по праздникам, но также по вечерам, а в последние дни, кроме того, пришлось просиживать до 2–3 часов ночи за специальными работами. Подобный образ жизни предвидится на несколько месяцев. Пока я очень доволен этой работой, ибо вижу всю ее настоятельную необходимость…»

Помимо основной работы Роман Исидорович не прекращал заниматься климатом Кавказа, оказывая брату посильную помощь. Он получил из Петербурга два очерка экономического положения Кавказа, Кавказский календарь, книгу «Задачи климатологии Кавказа» и засел за обработку цифровых данных. Пользуясь полученными книгами и сделанными им еще в Петербурге выписками из «Летописей Главной физической обсерватории», он к лету в черновом варианте закончил обработку данных для всех сорока кавказских метеорологических постов за последние двенадцать лет.

Между тем основные дела захлестывали все больше и больше. Постоянные разъезды по батальонам бригады и уездным начальникам показали ему, как далеки распоряжения сверху от истинного положения дел. Если в резервных батальонах еще велась какая-то работа, то в уездах о таковой не слышали и слышать не хотели. Согласия между военными и гражданскими властями не было никакого. Это вносило разлад в непонятное для многих дело. Кондратенко доказывал, убеждал, грозил, но обычно наталкивался на тупое равнодушие чиновников.

Нередко наезжали всевозможные комиссии, но от них было больше вреда, чем пользы.

«Предстоит ревизия (лицами из Петербурга) управления 6-й местной бригады, всех резервных батальонов, входящих в эту бригаду и некоторых управлений наших уездных воинских начальников, – писал он брату. – Дай бог, если эта ревизия выяснила бы всю несостоятельность существующей совместной организации резервных войск и местных учреждений нашей матушки-России. Впрочем, по-видимому, на это имеется мало шансов, ибо, судя по фамилиям и чинам (большинство гвардейские поручики и капитаны), ревизующие лица посылаются скорее для исправления своего финансового положения перед наступающими вскоре праздниками. Поживем – увидим!»

Как он и предполагал, комиссия скорее походила на экскурсию. Высокие гости большую часть времени проводили в увеселительных поездках по району бригады, а знакомство с мобилизационной работой в резервных батальонах и у уездных начальников сводилось к роскошным обедам, сопровождаемым обильными возлияниями, взаимными приветствиями и «скромными» подарками.

С трудом дождавшись конца этого безобразия, Кондратенко уехал в отпуск, который провел привычно совмещая дело с отдыхом. Закончил наконец и свои климатические вычисления. Словом, жизнь его в эти годы не выходила из довольно серой колеи. И Кондратенко добросовестно тянул лямку обычного военного чиновника.

По возвращении в Минск его ждало огорчительное известие. Пришел наконец ответ из военного ведомства о дальномере. Письмо в вежливой форме уведомляло, что военное министерство, всесторонне рассмотрев предложение Генерального штаба капитана Кондратенко Р. И., не считает возможным принять его к дальнейшему ходу. Ответ достаточно ясен, но Роман Исидорович настойчив. Он будет еще не раз посылать прошения во всевозможные инстанции, убеждать, доказывать. И отовсюду последует отказ. Русские полевые войска, нуждающиеся в дешевом, простом в обращении и надежном дальномере, так и не получат его, а изобретатель останется неизвестным на многие годы.

Все эти неприятности несколько скрасило очередное производство: осенью этого же года Кондратенко получил чин подполковника.

Время шло. Роман Исидорович уже несколько раз напоминал Гренгагену об обещании отпустить его через год в строй, но тот делал вид, что забыл об их первом разговоре. А однажды прямо сказал, что не может отпускать от себя дельных офицеров при такой неразберихе и запущенности мобилизационного дела. Кондратенко понимал своего начальника, но работать с каждым днем становилось все тягостнее. В последнее время приходилось кропотливо разбираться в запущенных списках именного распределения офицеров запаса 6-й бригады на случай мобилизации. Выяснилось, что многие из приписных уже отошли в мир иной, а из оставшихся в живых большая часть не имеет понятия, куда им являться, как и когда, так как в течение последних десяти лет с местным воинским начальником они встречались только за обеденным столом или картами.

В кляузной переписке, составлении бесчисленных циркуляров прошла еще одна зима. С весны началась пора командировок: проверки боевой готовности, учения, контрольные занятия с резервными батальонами. Иногда за неделю приходилось преодолевать более полутора тысяч верст. В одну из таких командировок поезд, на котором он выехал из Вильно, попал в крушение, погибло много пассажиров. Роман Исидорович чудом остался жив. В момент крушения он случайно находился на тормозной площадке и успел на ходу соскочить с нее.

Не приносящая морального удовлетворения служба тяготила, но он не жаловался, не надоедал начальнику и друзьям просьбами о содействии в переводе. Брату же писал: «Я с искренним удовольствием променял бы штабную службу на строевую, более здоровую физически, но, наученный опытом, буду выжидательно относиться к выбору нового места службы…»

Генерал в конце концов сдержал свое обещание и объявил Кондратенко, что не считает больше необходимым задерживать его у себя, благодарил за службу и сожалел, что приходится расставаться со столь хорошим офицером. Роман Исидорович на основании существующих для офицеров Генерального штаба правил подал рапорт командиру корпуса с просьбой прикомандировать его к одному из пехотных полков для командования в течение четырех летних месяцев батальоном. Несмотря на законность просьбы, Кондратенко получил отрицательный ответ из корпуса. Причина отказа не сообщалась. Поездка в штаб корпуса тоже ни к чему не привела. Адъютант командира – товарищ Кондратенко по академии – под большим секретом сообщил, что против его рапорта выступил начальник штаба, который никак не мог забыть строптивого командира роты Коломенского полка. Адъютант посоветовал обратиться к их товарищам, служившим в окружном штабе, однако Кондратенко отказался. Такая щепетильность в решении собственных вопросов продвижения по службе сочеталась у него с трогательной заботой о сослуживцах, даже и мало знакомых, но, по его мнению, глубоко порядочных офицерах.

После одной из командировок он обратился с просьбой к брату, у которого было довольно много друзей в штабе Кавказского военного округа:

«…Дело в том, что с каждым годом начальство становится все бурбонистей, а потому трудно рассчитывать на хорошего начальника.

В корпусе начальник корпуса лично может быть хорош, но начальник корпусного штаба может обладать несносным характером и окончательно портить жизнь своим подчиненным. Поэтому личную просьбу пока оставляю до свидания с тобой. А теперь я попрошу тебя, добрый брат Елисей, за другого. Именно, в числе батальонов нашей бригады есть 14-й резервный пехотный кадровый батальон, расположенный в крепости Динабург. В батальоне этом есть поручик Тарасов, личность достойная во всех отношениях. С ним я познакомился в бытность свою в Динабурге при проверке тактических занятий.

Оказалось, что этот поручик Тарасов, вследствие полной неспособности командира батальона к чему бы то ни было, кроме пакостей и разврата, всецело руководил тактическими занятиями офицеров всего батальона, и руководил очень умело. Кроме того, Тарасов отличается большой начитанностью. Ему 29–30 лет от роду. Но этот достойнейший человек одержим зачатками горловой чахотки. Поэтому ему необходимо пребывание в более теплом, по возможности чистом от пыли воздухе. Так как необходимость перемены для него климата подтверждается многочисленными медицинскими свидетельствами, то месяц тому назад управление бригады хлопотало о его переводе в Одесский военный округ. Командующий войсками Виленского военного округа принял участие в этом деле и просил командующего Одесского округа о переводе этого офицера, но получил ответ, что за неимением вакансий перевод этот не может состояться. Так бедный Тарасов и осужден умирать в Динабурге.

Думаю, что командующий войсками Виленского военного округа вновь не откажется похлопотать перед кавказским военным начальником о переводе этого офицера. Следовательно, примерно через месяц или два в окружном штабе Кавказского военного округа будет получена эта бумага. Вот, добрый брат, я и прошу тебя: в случае если бумага эта будет получена, то чтобы Троицкий отнесся к ней внимательней и спас бы достойнейшего человека от верной и, вероятно, скорой смерти, которая его ожидает в случае неперемены климата.

Жизнь на берегу моря была бы для него лучше всего, а потому нельзя ли его будет перевести в часть войск, расположенных на берегу Черного моря?»

Вместо предполагаемого года службы на должности штаб-офицера при управлении местной бригады Роман Исидорович прослужил более трех лет. Весной 1891 года он получил для отбытия ценза батальон в Коломенском полку. Батальон размещался в Бобруйске. Помня о прошлых стычках с интендантами, он с некоторой опаской возвращался в полк. Опасения оказались напрасными. Хотя скоро ему пришлось вновь столкнуться там с некоторыми недостатками, но от прежних безобразий не осталось и следа. Командование полка поменялось почти полностью, и это благотворно отразилось на общем состоянии.

Роман Исидорович в батальоне построил боевое учение по своему плану. Не забыл о командирской подготовке офицеров, в которую добавил часы по тактике, топографии, стрельбе. Еженедельные лекции для офицерского состава в батальоне Кондратенко стали законом. Он убеждал ротных командиров обратить особое внимание на работу с молодым пополнением и подготовку унтер-офицерского состава. Главным в своей работе он считал строгий контроль.

Контролировал тоже по-своему. Беседовал с солдатами, Предварительно удалив унтер-офицерский и офицерский состав. Проводил ротные учения под началом командира роты, стрельбу и строевые занятия.

Сам много натерпевшийся от хозяйственников, он навел в батальоне самый образцовый порядок в снабжении, расквартировании людей и размещении лошадей. Тщательно готовил батальонные учения. Выбрав район учений, выезжал на рекогносцировку с каждым командиром роты, требовал от них предварительного плана действий, четкого обоснования решений. В ходе учений любил давать неожиданные вводные, часто менял обстановку, заставляя подчиненных думать и быстро находить выход из любой ситуации.

Результаты не замедлили сказаться. На первых же маневрах батальон Кондратенко был отмечен командиром корпуса. На смотре после маневров его солдаты оказались самыми опрятными и подтянутыми. Для многих в полку это так и осталось непонятным, особенно для тех командиров, которые придавали церемониалам первостепенное значение, даже в ущерб боевой подготовке. Не удивлялись только его ротные, которые хорошо знали, как умеет их командир быстро найти общий язык с солдатами, доходчиво объяснить самые сложные вопросы.

Это лето для Романа Кондратенко было особенно радостным. Как-то в Бобруйске он познакомился с дочерью местного воинского начальника Дмитрия Васильевича Потапчина, Надеждой Дмитриевной, и влюбился, что называется, с первого взгляда. Невысокого роста, хрупкая девушка понравилась ему открытым характером, простотой и доверчивостью. Она не жеманилась, как многие барышни, внимательно слушала Романа Исидоровича и радостно краснела при его появлении. Вскоре он догадался, что его любовь взаимна. Скромный и даже застенчивый по натуре, Кондратенко неожиданно для себя повел на родителей Нади настоящую атаку, и уже 18 сентября молодые повенчались.

Вскоре после женитьбы состоялось назначение Романа Исидоровича в штаб Виленского военного округа. В следующем, 1892 году за отличие в службе он был произведен в полковники.

Служба в штабе округа во многом походила на уже пройденную в управлении местной бригады. Правда, он почти не занимался мобилизационными делами, но зато больше стало частей, подлежащих проверкам. Кроме контроля боевой подготовки офицеры штаба принимали участие во всех маневрах на территории округа, как правило, в качестве посредников. Работа была живая, интересная. Роман Исидорович с удовольствием ею занимался. Скоро он стал в контрольной группе незаменимым человеком. Способствовала этому не только его работоспособность, но и высокие военные знания – результат долгих лет учения в двух академиях и самостоятельной работы.

Офицеров Генерального штаба в их группе было много, а инженер он один. В штабе округа все любили и уважали его.

Сам Кондратенко, почувствовав особое отношение к себе со стороны сотоварищей и начальников, не возгордился, а наоборот, ощутил неловкость такого положения. Он откровенно стеснялся популярности.

Службой Роман Исидорович был доволен. Только командировки нарушали налаженный быт. Надежду Дмитриевну приходилось отправлять с детьми в Бобруйск, к родным. К этому времени у них было двое детей: мальчики-погодки, Николай и Андрей. И, как нарочно, именно в это время, девяносто третий и девяносто четвертый годы, пришлось ему больше всего бывать в командировках.

В июле 1893 года Кондратенко с группой офицеров штаба направили на осмотр Днепро-Бугского канала. Командировка была незапланированной: срочно потребовался офицер, хорошо разбирающийся в инженерном деле. Кондратенко только что вернулся с прусской границы, однако поехал не раздумывая. Предстояло внимательно обследовать сооружение, оценить его с оборонной точки зрения и подготовить доклад для созданной по этому поводу комиссии.

В этой поездке очень обрадовало Романа Исидоровича посещение Киева. На Крещатике подивился городской новинке: навстречу двигался вагон конки, но… без коней, вполне самостоятельно. Да, это был первый электрический трамвай! Скоро проехал еще один. А вдоль всего проспекта тянулся длинный ряд электрических фонарей, что тоже поражало воображение.

В Киев, как и во всю Россию, вместе с электричеством бурно врывался иностранный капитал, торопясь создать себе броскую рекламу. Но тут же, на Крещатике, по канавам текла зловонная грязь, с непривычки доводящая прохожих до тошноты. Неудивительно, что второй год подряд город становился источником холерной эпидемии.

Годом раньше Роман Исидорович был с женой в Киеве, но проездом, и тогда они просто не успели рассмотреть достопримечательности города. Сейчас, побывав в знаменитом Софийском соборе, Кондратенко подробно описывал свое посещение жене: