Текст книги "Люди Солнечной системы (сборник)"

Автор книги: Сергей Синякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

– Это контакт, Оливер, самый настоящий контакт! На Луне существует жизнь, и эта жизнь разумна. Ты представляешь? – В голосе Круглова звучало ликование. – Мы столкнулись с разумом!

– Три колючки на каменном подносе? – недоверчиво хмыкнул Оливер Рамсей. – Богатое у вас воображение, ребята. Так и в пламени вулкана можно увидеть дюзы космического корабля.

Интонация – великое изобретение человечества, но она более действенна, если сопровождается мимикой. К сожалению, за темным щитком гермошлема лица Круглова не было видно. И все-таки его голос прозвучал очень выразительно.

– О господи! – вздохнул Круглов. – При чем здесь дюзы космического корабля? И где ты увидел колючки, Оливер? С тех пор, как их положили для нас, они перестали быть простыми колючками, они стали дарами. А делать дары, Станислав, – это качество, присущее лишь разумному существу. Понимаешь, в Ван Келлена действительно бросили копьем, и ловушка, предназначенная для нас, она тоже была сделана местными жителями. На луноход они устроили охоту, явно приняв его за животное. Их испугала молния, ведь они живут в темноте, и мы не знаем, органы каких чувств у них развиты до совершенства. Поверь, Оливер, это контакт! Они принесли нам дары в знак добрых своих намерений!

База потрясенно молчала.

Круглов повернулся к Изории, призвал его перейти на ближнюю связь, приблизился и подмигнул. Потом негромко вздохнул и добавил специально для товарища:

– Правда, чтобы получить эти дары, иногда приходится довольно сильно напугать того, кто их должен подарить.

Глава седьмая
РАБОЧИЕ БУДНИ ИНСПЕКТОРА, 2056 ГОД

В кабинете Чамберса стояли цветы.

В другое время Круглов не обратил бы на них внимания, но это был букет с Луны, он сам видел эти огромные, синие, похожие на пушистые хризантемы васильки в оранжерее Хэрриса.

Чамберс крепко сжал руку Круглова.

– Вашими стараниями, коммодор, – сказал он. – Вашими стараниями! Акции КОСМОЮНЕСКО стоят высоко. Мы обретаем истинный международный авторитет, и за это я должен благодарить вас, Алекс.

– Благодарите людей, которые работают в программе, – сдержанно отозвался Круглов. – У меня функции наблюдателя.

– Жизнь на Луне! Это грандиозно, Алекс. Газеты просто захлебываются от восторга. Вам опять уделено столько внимания, что, будь вы слабее духом, немудрено было бы потерять голову. Девочки не донимают, Алекс? Девочки всегда любят героев. Они засыпают их письмами и фотографиями, и каждая надеется, что счастье улыбнется именно ей.

– К счастью для меня, такой вопрос передо мной не стоит, – усмехнулся Круглов. – А за открытие жизни на Луне надо ставить памятник Ван Келлену. И потом, Ричард, это не просто жизнь, это разумная жизнь. А это, в свою очередь, ставит глубокие философские проблемы перед населением Земли. Теперь недостаточно праздного любопытства, теперь перед землянами стоят проблемы взаимоотношения с лунными жителями.

– Оставим эти проблемы философам и политикам, – отмахнулся Чамберс. – Тем более что у меня к вам гораздо более прозаичные вопросы, Алекс. В последнее время вы сняли с эксплуатации восемь транспортных планетолетов. Это так?

– Именно, – подтвердил Круглов. – Ресурсы этих машин выработаны, планетолеты опасны в дальнейшей эксплуатации. Вот я и снял их с маршрутов, пока беды не случилось.

– Не слишком ли категорично, Алекс? – поморщился Чамберс. – Вы же понимаете, что снять с рейсов сразу восемь машин для нас нереально. По крайней мере сейчас, пока еще не принята программа Ярославского завода. Вы были там? Это действительно так перспективно?

– Им нужны деньги. – Круглов подошел к окну. Из окна открывался вид на Нью-Йорк с головокружительной высоты.

Панорама была восхитительна. То там, то тут вспыхивали в лучах солнца многочисленные открытые бассейны, солнце играло в оконных рамах, отражалось бликами от пластиковой обшивки небоскребов. Казалось, что город залит солнцем. – Если говорить о перспективах, то как вы считаете, Ричард, мы очень выиграем, если начнем запускать в космос, пусть даже пока в околоземное пространство, диски пятисотметрового диаметра? В обычных условиях планетолет монтируется на орбите в течение двух лет. Запустив программу астродирижаблей, мы снизим эти сроки до трех месяцев. Вот ответ на ваш вопрос, Ричард. Это радикальные изменения в нашей космической программе.

Чамберс вздохнул.

– Честное слово, Алекс, если бы я не знал вас хорошо, то решил бы, что вы лоббируете ярославцев. Но с вашим отношением к жизни это просто невозможно.

– Почему же, – возразил Круглов. – Я действительно лоббирую программу Ярославского завода. Именно потому, что она даст возможность в самые короткие сроки построить дешевый и мощный флот. А это в свою очередь решит все ваши транспортные проблемы, Дик. Разве все мы не к этому стремимся?

– Хорошо, хорошо, – засмеялся Чамберс. – Давай договоримся, мы увеличиваем ассигнования на ярославскую программу, а ты временно снимаешь запреты хотя бы с четырех траспортников.

– Дик, – становясь серьезным, сказал Круглов. – Я отстранил от полетов только пилотируемые транспортники. Дело касается жизни людей. Ты бы разрешил своему сыну лететь на корабле, у которого выработаны все ресурсы, выработаны до опасных пределов? Ты бы разрешил ему лететь на такой посудине хотя бы до Луны?

Чамберс вздохнул.

– Я тоже беспокоюсь не за себя. У нас нет других кораблей. И мы не можем сорвать поставки продовольствия на внешние станции или обречь на голод ребят с Марса.

– Если на транспортнике взорвется реактор, – упрямо сказал Круглов, – Внеземелье все равно не получит продовольствие. А мы потеряем межпланетчиков. И мне не хочется, чтобы их хоронили раньше времени, пусть даже с траурным митингом и под их национальные гимны. Напрасно стараешься, Дик. Своего решения я не изменю. Впрочем, ты начальник, ты можешь положить мои акты в стол. Только хватит ли у тебя для этого совести?

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу – один несколько рассерженно, другой с осознанием собственной правоты. Первым отвел глаза Чамберс.

– Значит, ты не уступишь, – сказал он. – Хорошо, оставим этот разговор. Конечно же, я не стану отменять распоряжения моего чрезвычайного инспектора. Придется поторопить верфи. Займешься этой работой. Но только чуть позже. Готовься, тебе придется лететь на орбиту.

– Что на этот раз? – спокойно осведомился Круглов.

– Загляни в отдел аналитики, – сказал Ричард Чамберс. – Там тебе все покажут. И еще… Когда у тебя будет свободная минута, занеси мне материалы по ярославскому проекту. Хочу посмотреть, действительно ли там перспективы столь блестящи, как ты это расписывал мне.

Круглов понимал, что Чамберс им недоволен. Но отступить от собственных принципов он не мог. Скорее он готов был уйти с этой работы, в которой, хотя ему и не хотелось в этом признаваться, Круглов начал медленно находить интерес. И – что было еще более важным – эта работа давала ему возможность видеть звезды и ощущать дыхание пространства, без которого он просто не мог жить.

На Ярославском заводе он был не единожды. Идея была крайне интересной. Строится цельнометаллический дирижабль невообразимых размеров из тугоплавких сплавов.

Внутри частично смонтировано необходимое оборудование.

Корпус дирижабля наполняется водородом, придающим дирижаблю необходимую воздушную плавучесть, которая позволяет машине подняться на высоту тридцать – тридцать пять километров. Затем включаются реактивные двигатели, которые выносят дирижабль на первую космическую орбиту вокруг Земли, используя в качестве топлива наполняющий его полость водород. Там его ждут автоматические транспортники, которые пополняют истраченные запасы горючего. И дирижабль, ставший космическим кораблем, уходит выше, пока не добирается до необходимой орбиты. Там оборудование расчехляется, ставятся переборки, и корабль становится искусственным спутником Земли или используется для монтажа планетолета. Для этого достаточно пристыковать к нему монтажную штангу, установить на ней емкости для ядерного горючего и реактор. Самое удивительное, что новые тугоплавкие соединения позволяли это сделать. Круглов дважды был на испытаниях, когда в ближний космос поднимались модели будущих машин. Эксперименты проходили на редкость удачно. Круглое понимал, что за этими игрушками большое будущее. Надо было, чтобы это поняли и остальные.

Вечером, за городом, он стоял на лоджии гостиницы и смотрел на звезды. Городские жители уже начали забывать, что это такое. Освещенность в городах велика, и звезды слишком бледны, чтобы произвести впечатление на людей. К тому же здесь не было смога, поэтому звезды сияли во всей своей первозданной чистоте, как, наверное, они светили над землей тысячи и десятки тысяч лет назад. Привычный взгляд Круглова выделял из звездной бесформенности и внешней хаотичности созвездия. Где-то восточней поселка висела Луна. Где-то в загадочных подземельях спутника Земли развивалась своя ни на что не похожая жизнь. Было бы очень интересно встретиться с селенитами, попытаться их понять, найти общий язык, вникнуть в их психологию, но для этого требовались знания, которыми Круглов не обладал, для этого требовалось невероятное терпение – ведь предстояло пройти через ошибки и многочисленные пробы.

Круглов смотрел на звезды и думал, что ему здорово повезло. Ему повезло, что он полетел в космос, что участвовал в межпланетных экспедициях, ему повезло даже тогда, когда врачи запретили ему самостоятельные полеты в космос, – не будь этого, он никогда бы не стал сопричастным удивительному открытию на Луне. Наверное, те, кто отправляется за пределы Земли, думают точно так же. В природе человека тяга к спокойной жизни, но в нем же одновременно живет жажда приключений. И исследование планет этому человеческому качеству полностью удовлетворяет. Скоро придет время прощания со звездами. Летать вечно невозможно, возраст этого не позволяет. Можно смотреть ночью на звезды, тысячу раз повторяя: «Я там был». Все равно эти слова покажутся фальшивыми, а прошлое – странным сном, который приснился на рассвете. Спустившись на Землю, уже никогда не увидишь, как разворачивается на обзорных экранах плоскость колец Сатурна, не увидишь движения угловатых неровных глыб кольца астероидов, не побродишь по бурому песку под темно-фиолетовым небом Марса, не увидишь, как выстраиваются в одну линию молочные луны Юпитера. И ты будешь понимать, что вышел в тираж. Время пришло. Это только казалось, что впереди вечность. И тогда останутся лишь воспоминания, да и они чаще всего кажутся прочитанными в детстве фантастическими рассказами. Да, возраст – это не шутка. Странно, но именно сейчас воспоминания вдруг обрели неожиданную свежесть, словно все, что с Кругловым случилось, происходило вчера. Многих, с кем он начинал, уже не стало под этими звездами. Впрочем, это еще надо подумать, кому из них повезло – Круглову, у которого в ближайшем будущем останутся лишь сухарики воспоминаний, или им, ушедшим из жизни в самом расцвете жизни. Помнится, Леонид Аркадьевич Лямин любил говорить, что настоящий пилот тот, кто умирает в своей постели. В чем-то он, наверное, прав. Профессия межпланетчика не любит неоправданного риска, она любит точный расчет. И все-таки тоскливо на душе от осознания того, что смерть к тебе придет в домашней постели и в окружении домочадцев. Еще тоскливее от того, что ты больше не увидишь звезды. Не те, что мы видим на Земле, что похожи на шляпки гвоздей, в беспорядке вбитых в бархатную черноту неба, а иные, разноцветно подмигивающие и недовольно бормочущие в окружающей тебя пустоте, которые дано увидеть лишь людям Неба и никому другому. Круглов вдруг вспомнил, как сказал председатель медицинской комиссии на последнем освидетельствовании. «Ну, батенька, – сказал он, – вам еще крупно повезло. Многие заканчивали куда раньше. Не расстраивайтесь, Алексей Николаевич, жизнь на этом не кончается. Будете преподавать астронавтику молодым, ведь вам есть чего рассказать. Работа для мыслящего человека всегда найдется».

Спасибо Чамберсу – выручил. На рассказы Круглова не тянуло. Воспоминания – это продолжающаяся тоска. Знаешь, что ничего уже больше не изменить, что космос для тебя закрыт, что теперь ты до конца своей жизни обречен смотреть на звезды с Земли, и на душе грустно, как при отлете в дальний рейс, только теперь к грусти примешивается безнадежность, и от этого еще тоскливее. Поэтому в преподаватели он не пошел.

Это уж слишком – каждый день смотреть на молодых и задорных щенков, у которых все впереди.

Нет, на жизнь ему жаловаться грех – участие в третьей экспедиции на Венеру, высадка на комету Лецкого, дальние маршруты – к Сатурну и Юпитеру, три поиска в поясе астероидов – всего этого с лихвой бы хватило на целый курс Астрошколы. Так что Круглов не без оснований считал, что ему крупно повезло. Впрочем, насчет везения у него есть своя теория – везет тому, кто сам суетится. Мог бы всю жизнь просидеть на лунных трассах, возить монтажников в Сумеречную зону и обратно. Везение везением, но ведь и он для этого везения кое-что сделал. Только что теперь об этом говорить, хвалиться прошлыми достижениями глупо, пусть тебя за это хвалят другие, если оно того заслуживает.

Завтра он улетал. Надо было бы утрясти свои семейные дела, которые, похоже, пришли в окончательное расстройство, но у Круглова на это времени не было. Успеется. Все равно разбитой чашки уже не склеишь. Если Оксана решила уйти от него, значит, на то были свои причины. Думать о семье Круглову не хотелось, чего таиться, он все еще переживал уход Оксаны, но боль уже немного утихла, и не стоило бередить чуть затянувшиеся раны. Конечно, ехать в Барнаул рано или поздно придется, однако поездку эту Круглов всячески оттягивал.

Он снова посмотрел на небо.

Среди бледной россыпи звезд, пересекая молочную извилистую полосу Млечного Пути, с востока на запад двигалось маленькое мутно-белое пятнышко – станция «Союз».

Удивительно, Круглов даже не подозревал, сколько неотложных дел накопилось в Приземелье. Но дело, которое предстояло уже завтра решать ему самому, выделялось из всех своей необычностью и – если бы Алексей Николаевич не боялся громких фраз – своей фантастичностью.

Диковины и чудеса оказались совсем рядом.

Глава восьмая
САПЕРЫ ПРИЗЕМЕЛЬЯ. 2056 ГОД

Командир орбитальной станции Ротман держался официально, во всем его виде сквозила нескрываемая обида за то, что начальство отправило на станцию функционера. Разумеется, он знал, кем Круглов был совсем недавно. Но мало ли кем каждый из нас когда-то был! Сейчас Круглов был административным работником, начальством, которое прилетает, когда ему вздумается, и всегда сует нос туда, куда его совершенно не просят, более того, он сует свой нос именно туда, куда его совать противопоказано. А Круглов блаженствовал.

Адаптационный период при возвращении на Землю всегда давался ему тяжело. Надо было заново привыкать к тяжести, надо было держать тело тренированным и постоянно качать ослабшие в невесомости мышцы. На станции он чувствовал себя великолепно.

– Не дуйтесь, Ротман, – благодушно сказал Круглов. – Ну, что вы смотрите на меня так, словно я утащил ваши любимые тапочки? Я не собираюсь казнить и миловать. У меня совершенно иные задачи.

– С тех пор, как космос открыли для разных канцелярских крыс, – признался командир орбитальной станции, – я так смотрю на каждого, кого присылает Чамберс. Вы только не принимайте мои слова на свой счет, Алексей Николаевич. Это я о канцелярских крысах. Проверенное дело: сразу же после их отлета начинаются неприятности. В чем только нас не обвиняли! Какие только грехи на меня не вешали! Погодите, Алексей Николаевич, мне надо привыкнуть к мысли, что от вас не надо ждать пакости. Давайте я вас познакомлю с базой?

– Здорово тебя проверяющие запугали, – хмыкнул Круглов. – Не надо демонстраций, Ротман, я базы такого типа знаю великолепно, иной раз неделями на них сидели в ожидании, когда экипаж доукомплектуют. Но у тебя люди гибнут, Ротман.

– Потому что мы здесь не в игрушки играем, – угрюмо сказал Ротман. – Между прочим, Алексей Николаевич, люди гибнут и на Земле. Только там этого вроде и не замечают. В автомобильных авариях ежегодно гибнет людей в тысячи раз больше, чем на орбите. И не в тысячи, в десятки тысяч раз! Но к нам повышенное внимание – ах, люди гибнут в космосе! Ах, техника безопасности нарушается! А какая здесь может быть техника безопасности?

– Я понимаю. – Круглов пропустил командира станции вперед. – Но ведь сам понимаешь, внимания вам уделено больше, чем всем остальным. В краткосрочной перспективе КОСМОЮНЕСКО интересует два проекта – очистка околоземного пространства и результаты эксперимента «Икар». Кстати, вы знаете, что они добились первых успехов? В прошлом месяце они загнали в тахиопространство небольшой астероид, не более двухсот килограммов. Энергии освободилось столько, сколько ее может дать весь каскад волжских гидроэлектростанций за год. И это только начало!

– Я слышал, – скромно сказал Ротман. – Радио работает и у нас.

Станция «Союз» имела несколько стыковочных узлов, и сейчас все они были заняты пришвартованными челноками, от чего станция напоминала сбоку ощетинившегося иглами ежа.

Сама международная станция была выполнена по русскому проекту, которой по иронии судьбы в своей первоначальной задумке представлял собой боевую военно-космическую станцию «Алмаз». Конечно, со времени проекта и даже первых весьма несовершенных станций, разработанных русскими специалистами, техническая мысль ушла далеко вперед, поэтому размеры нынешней станции, сохранившей прежнее название, наполненное совершенно иным смыслом, впечатляли. Шар станции был более ста метров в диаметре, кроме жилых помещений и системы жизнеобеспечения, станция была нашпигована электронной аппаратурой слежения и поиска, ведь выполняла она специфическую задачу – занималась очисткой околоземного пространства от военно-промышленного мусора, а его за многие десятилетия скопилось здесь более чем достаточно. Спутники связи и слежения особой опасности для Земли не представляли, но были опасны для орбитальных кораблей. Однако были и совершенно иные станции, заброшенные в самый разгар второй холодной войны: они могли оказаться одинаково опасными и для планеты, и для пролетающих мимо кораблей. Военная мысль никогда не стояла на месте, поэтому на орбите можно было встретить спутников-убийц, предназначенных для охоты на орбитальные комплексы потенциального противника, и снабжены они были самыми невероятными системами уничтожения. При этом многие из них были ограждены от возможного захвата и последующих исследований зарядом обычной взрывчатки, а то и миниатюрным ядерным зарядом. В последнее десятилетие холодной войны между Азиатским Союзом и странами золотого миллиарда для противодействия пытливой мысли противника некоторые автоматические орбитальные комплексы стали оборудовать микрозарядом из антивещества, которое уже начало входить в стадию промышленного изготовления.

Еще более трудными в обнаружении и опасными при снятии с орбиты стали элементы первой СОИ – небольшие разовые спутники, оборудованные рентгеновским лазером, призванным уничтожить боеголовки выпущенных на цель ракет.

На боевом дежурстве они простояли столько, что электронное оборудование многих отказало, а если и работало, то из-за различного рода сбоев оружие могло сработать в самый неподходящий момент – поразить, например, пассажирский ракетный лайнер, совершающий орбитальный полет. Все осложнялось тем, что в период русской перестройки данные о русских полях СОИ были безвозвратно утеряны, но это было бы вполне поправимым – противник следил за пусками не менее внимательно. Однако усилиями безвестного арабского экстремиста база данных министерства обороны США приказала долго жить вместе с соответствующим крылом Пентагона, осложнив задачу очистки околоземного пространства Космофлоту ООН и поставив совсем уже неразрешимые задачи перед ведущими разведками мира – требовалось постоянно отслеживать, не всплывут ли карты орбитальных полей СОИ в какой-нибудь третьей стране. Чего греха таить, до полного мира на Земле было еще ой как далеко!

Саперы делали свою работу неторопливо, действуя по известному принципу – «семь раз отмерь, один раз отрежь».

Однажды засеченный военный спутник вносили в реестры, и отныне шло постоянное сопровождение обнаруженного источника угрозы. Обсуждались способы его снятия с орбиты, а если это невозможно, то после определения типа станции, ее назначения и времени запуска спутник просто расстреливали из полевых генераторов.

Наблюдая за ночным небом, любопытствующие изредка могли любоваться сполохами на небесах. Вначале в небе возникала яркая вспышка, оставляя вместо себя несколько концентрических радужных колец, потом, когда неразрушившиеся части конструкции входили в плотные слои атмосферы, можно было полюбоваться искусственным метеорным дождем, исходившим из точки пространства, где ранее находился спутник.

Наиболее интересные спутники отводили к орбитальным кораблям, где они загружались в трюмы и таким образом транспортировались на Землю. Эти спутники находились на орбитах едва ли не половину века, и по ним можно было изучать результаты длительного воздействия пространства на искусственные конструкции. Близилось время звездных перелетов, поэтому такие исследования интересовали очень многих.

С захваченных спутников снимались ядерные заряды и иное вооружение. Все средства уничтожения грузились в отдельный специально предназначенный для этих целей транспортный корабль. Если демонтаж вооружения произвести оказывалось невозможным, к транспортному кораблю крепился весь спутник. Полностью загруженный корабль стартовал к Солнцу. Мероприятие было дорогостоящее, но еще большей глупостью было бы попытаться доставить все это стреляющее добро на Землю. Последствия такого весьма опрометчивого шага были непредсказуемыми.

– А здесь разбираться с этой пакостью, – закончил свой рассказ Ротман, – нам просто невозможно. Условий нет, Алексей Николаевич. К станции все это не потащишь, сами понимаете, при случайном взрыве жертв будет значительно больше. Скафандры неудобные. Может, для Луны или планетолетов они и в самый раз, но здесь надо гибкими быть, более ловкими. И ведь никогда не знаешь, с чем ты столкнулся – с протухшей начинкой конца двадцатого века или с изощренными придумками пытливого ума современного дурака. Но люди работают! И между прочим, никто не ропщет. Бывают, конечно, отдельные высказывания, но на них не стоит обращать внимания. Это скорее от скуки, чем от незрелости ума.

Круглов слушал его молча. Поддакивать и обнадеживать было совершенно не в его духе. Да и делу это мало чем помогло бы.

– И надо сказать, – нервно продолжал командир станции, – иной раз люди гибнут совсем уж неоправданно. Чойс, например. Вы его на щит, помнится, поднимали, всем в пример ставили! Кто его заставлял снимать предупредительное устройство с «Большой утки»? Я? Я же не идиот, чтобы его подставлять и себя в придачу! Дураку понятно, что в этой китайской штуковине сюрпризов больше, чем в своенравной женщине. Он ведь и не советовался ни с кем, этот ваш хваленый Чойс. Просто полез в спутник, хотя у него под рукой было сразу три буксира. Надо было знать, что оранжевые иероглифы обозначают. И я не сомневаюсь, что Чойс знал. Но все-таки полез, романтика взыграла. И что мы имеем в результате? В результате мы больше не имеем, чем имеем. Мы не имеем Чойса и его напарника, нет космоскафа, мы не имеем двух автоматических буксировщиков, а в остатке у нас один неисправный буксировщик с несфокусированными решетками на ионниках. Но спрашивают с меня!

– Да уж, – пробормотал Круглов, пролезая вслед за Ротманом в обширное гулкое помещение, в котором не было никаких приборов. Он с любопытством оглядел отделанные пластиком и кожей внутренности отсека.

– А здесь наша кают-компания, – сказал Ротман, перехватывая его взгляд. – Она же комната отдыха, она же дискотека, она же лекционный зал. Ребята у нас молодые, любят повеселиться, тем более что есть три девицы, перед которыми можно пушить перья. Было их четыре, но одна недавно улетела на Землю. Сервериста с собой увела, хорошего, между прочим, специалиста.

– Грешно жаловаться на жизнь. – Круглов медленно проплыл по отсеку, задержался у иллюминатора. В иллюминаторе высвечивалась поверхность Земли. Сквозь белесую дымку облаков легко просматривались темные массивы гор, зеленые пятна весенних степей, голубоватые жилы рек и пятнышки озер. Медленно она плыла под станцией. Отсюда, из Приземелья, она выглядела огромным живым организмом. Само собой пришло сравнение с муравьями – пусть трудолюбивыми и до невозможности активными, но все-таки муравьями.

Города на Земле были гигантскими муравейниками, которые по ночам расплывчато светились и были похожи на призрачные пятна. Люди, жившие в Приземелье, были обслуживающим персоналом этого гигантского муравейника, располагающегося внизу. И только самые смелые, самые отчаянные подобно разведчикам устремлялись в Заземелье в попытке получить новые знания, которые живущим внизу муравьям были не слишком уж и нужны.

По сложившейся практике космос имевшие к нему отношение люди стали постепенно называть Внеземельем. В свою очередь Внеземелье они делили на два участка – первый, не слишком большой и располагающийся между Землей и орбитой Луны, назвали Приземельем. Второй, который начинался от Луны и простирался в бесконечность, назвали Заземельем.

Термины быстро прижились и были в ходу, как и название шевронов, украшающих костюмы астронавтов, – их какой-то остряк метко назвал икарками.

Они неторопливо перебрались в командирский отсек. Ротман устроился между планшетом и встроенным в стену компьютером, худое горбоносое лицо его выражало обреченную покорность судьбе и готовность немедленно ответить на любой вопрос начальства. Только не было у Круглова вопросов.

Он и сам великолепно осознавал всю нелепость попыток земного руководства втиснуть деятельность внеземных саперов в тесные рамки охраны труда.

Знать бы заранее, с чем тебе придется столкнуться!

– Ну что – на планетолет? – поинтересовался Ротман. – Загрузка почти завершена, через неделю он стартует к Солнцу.

Планетолетом это хозяйственное корыто мог назвать только неисправимый романтик, отправившийся в Приземелье не за заработком, а исключительно по велению души. Круглов тихо хмыкнул. Он-то хорошо представлял, как выглядит очередной стартовый поезд к светилу. Нашпигованный автоматикой нос корабля продолжался длинной стыковочной фермой, к которой при необходимости отправляемый объект просто приваривали. Учитывая небольшие размеры демонтируемых спутников и тот факт, что в подавляющем большинстве они имели округлые формы, стыковочный поезд напоминал после окончания монтажа виноградную лозу. Ниже располагался лайтинг с запасами горючего, а дальше темнел шар реактора с батареей дюз, окруженных решетками ионников. Учитывая, что корабль был автоматическим, защита на него просто не ставилась. Корабль, повинуясь командам с Луны, а в особых случаях – с планетолета сопровождения, по специально рассчитанному маршруту устремлялся к Солнцу, уходил в его пылающие жаром глубины, и тогда в хромосферу светила вздымался очередной скромный протуберанец.

– Не видел я межпланетных поездов, – буркнул Круглов. – Что у нас в перспективе на ближайшие месяцы?

В перспективе Ротман планировал очистить два сектора, тут он был в своей стихии – пустился в объяснения, размахивая длинными руками, высветил на экране орбиты вновь установленных объектов, подлежащих зачистке в ближайшие месяцы. Тут были великобританские «скатлы», многочисленные разработки американцев, в начале века твердо уповавших на систему противоракетной обороны и вбухавших в СОИ сумму, равную бюджету всех стран африканского континента за шесть лет. Вокруг Земли летали израильские бесхитростные «кондотьеры», русские автономники, способные выполнять боевые задачи самостоятельно, без команды с Земли, французские «гольеры», особой опасности при демонтаже не представлявшие, но систематически меняющие орбиты боевых дежурств – в этом-то как раз и заключались все трудности их зачистки.

Разглядывая компьютерную схему расположения различных орбитальных систем, Круглов обратил внимание на одну из них. Алой нитью орбита обозначалась над поверхностью планеты, потом переходила в неуверенный пунктир, после чего исчезала и появлялась вновь в совсем уже неожиданном месте. Поведением на орбите объект напоминал французский «гольер», но только напоминал. Изменения в орбитах «гольеров» просматривались и вполне поддавались анализу, все они производились по часовой стрелке и в десятикилометровом коридоре. Отмеченный на схеме спутник менял не только орбиты, он менял и направление полета, его передвижения над Землей носили хаотический характер, он исчезал неожиданно, чтобы появиться там, где его никто не ждал.

Круглов не показал виду, что именно этот спутник интересует его прежде всего. Можно сказать, именно он явился причиной появления инспектора на станции.

– Что это? – небрежно поинтересовался Круглов.

Ротман взглянул на монитор и махнул рукой.

– Это? Это наш «неуловимый Джо», – сказал он. – Мы не установили государственную принадлежность этого спутника. Впрочем, это не слишком важно, когда-нибудь дойдет очередь и до него. Мы даже рассмотреть его хорошо не можем. Стоит нам направить беспилотник для его исследования, спутник исчезает. Я уже обращался к Чамберсу, он делал запросы. Никто не признался, что запускал его. Похоже, штучка серьезная, раз никто его не признает.

– Поэтому и неуловимый? – спросил Круглов.

Ротман отмахнулся.

– Просто до него еще не дошли руки, – сказал он. – Не «Хаббл» же на него наводить? Придет время, мы его обложим, вычислим на появлении и захватим. Это вам в диковинку, Алексей Николаевич, старого «мусорщика» уже ничем не удивишь. Вы лучше скажите, действительно наша деятельность была предметом рассмотрения на последней Генеральной Ассамблее? Ума не приложу, за что такая честь.

– Ну, положим, вопрос рассматривался несколько шире, – сказал Круглов. Показная безмятежность Ротмана постепенно раздражала его. – Ставился вопрос об ответственности государств-носителей за засорение околоземного пространства. В числе прочих рассматривалась и ваша деятельность. Она, между прочим, несмотря на некоторые нарекания, в целом получила весьма и весьма лестную оценку. – Он искоса посмотрел на Ротмана и добавил специально для него: – На мой взгляд, не вполне заслуженную.