Текст книги "Черты и анекдоты из жизни императора Александра Первого"

Автор книги: Сергей Шубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

В первых месяцах 1820 года монастырю присланы были пожалованные императором 500 руб., чтобы выстроить мост.

Как только государь уехал в монастырь, – я пошла в нижний этаж, где занимал комнаты князь Волконский, и, вошедши к нему, спросила: – «Чем просить государя, когда он возвратится из монастыря?» – князь отвечал: – «Государь любит зеленый чай и вы теперь приготовьте ему чаю и оршаду». – Приехавши из монастыря, государь не пошел в покои, а подойдя к нам, вышедшим его встречать, и, сделав под козырек, сказал: – «На обратном пути из Архангельска я надеюсь быть у вас опять на квартире и надеюсь иметь удовольствие видеться с вами тогда еще, а теперь прощайте». – Но как царские его и свиты его экипажи стояли уже на улице пред нашим домом, совсем готовыми в дорогу, то государь, простившись с нами, пошел к ним пешком. В воротах стояла одна купчиха в богатом русском наряде того времени; проходя, мимо ее, государь обратил свое внимание на ее наряд, пристально осмотрев его и взяв своими руками за обе ее косицы, бережно повернул ее голову в одну, а потом в другую сторону, и спросил – «Это жемчуг у тебя?» – «Жемчуг ваше царское величество, жемчужный кокошник весь» – отвечала купчиха.

Затем, государь сел в экипаж и отбыл из Каргополя, направляясь в Архангельск На пути следования его в Архангельск и обратно, в селах и деревнях, женщины и девицы подносили ему ягоды, за что получали не редко деньги и всегда имели счастие слышать, от самого его величества царское спасибо.

3-го августа, около 7 часов вечера, государь возвратился в Каргополь и прямо подъехал к нашему дому. Алексей Андреевич и мы стояли на площадке парадной лестницы. Проходя мимо нас, государь спросил: – Здоровы ли вы? – и, получив утвердительный ответ, также скоро, как и в первый раз прошел в свои покои.

Алексей Андреевич пошел в нижний этаж с князем Волконским и был там довольно долго, а я и Пелагея Андреевна пошли вверх. Не много времени спустя, вышел в зало и государь и, поцеловав у обеих нас руки, начал рассказывать, что он остался весьма доволен и поездкою в Архангельск и природою архангельскою и самым народом. – «В Петербурге у нас. – сказал государь, – весьма теперь жарко и душно, так что многие растения увядают, а в Архангельске, что за приятная свежесть, что за здоровый воздух!» – Потом государь начал расспрашивать нас о нашем семействе и мы отвечали на его расспросы, при чем он неоднократно говорил нам: – говорите громче![4]4
  Император Александр, как известно, был туг на ухо.


[Закрыть] – Говорил он с нами долго и много и затем снова ушел в свои покои.

Часа чрез полтора вышел адъютант и сказал, что государю угодно пить с хозяевами чай. Надобно заметить, что у нас был прежде серебряный самовар, но мы его отдали в приданное за Татьяной Андреевной, вышедшей за купца Урываева, а потому я хотела послать за ним, но адъютант сказал: «это излишне; государь сказал, что хочет кушать с вами чай по домашнему, как у вас обыкновенно водится».

Только лишь подан был самовар, пришел и государь кушать чай (и опять поцеловал у нас руки). Чайный стол приготовлен был у окна, к которому, кто мог, подмостился, чтобы лучше было видно государя и тут только поверили, что государь целовал у нас руки, когда сами увидели. Мы просили его садиться, но государь показал место сперва Пелагее Андреевне для наливания чая, а мне против нее; сам же сел посредине и спросил – где хозяин? Мы отвечали – в низах, у князя Волконского. – Почти в тоже время, как мы о нем говорили, пришел и Алексей Андреевич и государь показал ему место рядом с собою и, во все время, пока пили чай, выспрашивал у него с большими подробностями о климате, произведениях природы и о поездках на ярмарки.

Напившись чаю, государь поблагодарил за угощение, поцеловал у нас руки и, пожелав нам спокойной ночи, пошел в спальню. У нас была приготовлена и собрана на стол закуска, но государь, отпробовав несколько, велел подать из своего запаса кушанье английского приготовления.

Поутру, лишь только государь встал от сна, пришел к князю Волконскому купец Колосов и просил передать государю свое желание, чтобы государь пожаловал на освящение устроенного им Засимо-Савватиевского храма, имеющее быть 4-го августа. Когда Волконский передал государю желание Колосова, государь отвечал – «Передайте от меня благодарность Копосову. Я очень бы рад его просьбу исполнить, но не могу изменить маршрута. Освящение храма пройдет, быть может, до 2-х часов, а мне к этому времени далеко уже должно быть».

Была приготовлена у нас утренняя закуска, но государь сказал – «Я не могу теперь кушать ничего, благодарю!»

Вслед за сим он прислал через адъютанта своего нам подарки: Алексею Андреевичу перстень, а мне и Пелагее Андреевне по фермуару. Экипажи были уже поданы, и государь вышел в зало, готовый в путь. Мы поблагодарили его за подарки и он, как бы в ответ на это, сказал прощальное приветствие – «Прошу меня любить и помнить, а я очень рад, что с вами познакомился». – Потом поцеловал у меня и Пелагеи Андреевны руки, поклонился всем нам и отправился в путь.

Выезжая за город, государь пожелал еще раз взглянуть на Каргополь и, увидавши женский монастырь, приказал ехать туда – был там очень недолго, потому что его там не ожидали и все были в сильном расстройстве, вследствие пожара, бывшего незадолго пред тем; так что говорят и сама настоятельница игумения Павла явилась пред ним не в монашеской одежде: так сильно растерялись все, завидев нечаянный царский приезд».

Из Каргополя, император Александр проехал в Олонецк и Сердоболь и затем в Валаамский монастырь. Государь отправился в обитель на лодке, не взяв с собой никого кроме камердинера и прибывшего для встречи его в Сердоболь эконома монастыря иеромонаха Арсения. Поздно вечером, 10-го августа, (после трехчасового переезда через озеро, более 30 верст от Сердоболя до Валаама) августейший посетитель благополучно прибыл к пристани монастырской. Когда государь с экономом уже всходили на гору, по гранитной лестнице, в монастыре узнали о приезде императора, затрезвонили во все колокола и братия начала сходиться со всех сторон к собору. Государь стоял на церковном крыльце и внимательно смотрел на монахов, поспешавших друг пред другом. По приготовлении всего в соборе, клиросные запели: «Спаси Господи» и «Достойно есть». – Войдя в собор, государь стал на середине, игумен был в ризе и со крестом, а иеродиакон в стихаре; при отворенных царских вратах возгласили эктению и многолетие, после которого император изволил прикладываться к местным иконам. Сняв с себя ризы, игумен стал за амвоном с братиею; государь подошел к нему, принял благословение, сперва от него, а потом от всех иеромонахов, целуя у каждого руку, но своей никому не давая, затем кланялся всей братии и когда, пораженные смирением государя и благодаря его за милостивое посещение, все поклонились в землю, он сказал кротко, – «что бы ему никто не кланялся поклонением в землю, подобающим лишь Богу!» – Осмотри собор, государь выразился – «собор у вас прекрасный». – Потом в сопровождении всей братии пошел в церковь преподобных, – где приложился к раке над св. мощами, а оттуда отправился в кельи игумена; здесь пил чай, пригласив игумена сесть; старшая братия стояли кругом. В простой речи от сердца, настоятель благодарил императора за посещение обители, а государь отвечал ему, – «что давно уже хотел побывать в Валаамском монастыре, но не находил случая», расспрашивал о древности обители, о порядке службы церковной и часах, когда она совершается. Благочинный (иеромонах Дамаскин) отвечал на все вопросы подробно, и спрашивал: в какие часы повелено будет начинать каждую службу во время пребывания государя, а также не оставить ли положенных чтений для сокращения? – Государь требовал, чтобы все было исполняемо неизменно, по положению. – Чрез несколько времени император пожелал идти отдохнуть и, в сопровождении игумена и старшей братии, отправился в гостиный покой.

На другой день (11-го числа) в 2 часа пополуночи император прежде всех пришел к утрени, когда пономарь едва успел отпереть церковные двери. Внимательно следя за всем и слушая всю службу, во время седальных государь садился вместе с братиею на скамью. – Вскоре после утрени государь пришел и к ранней обедне, в церковь св. Петра и Павла, простоял всю службу и во время антидора принял поднесенную благочинным на блюде вынутую просфору и откушал не много теплоты. После обедни, провожаемый игуменом и старшею братиею до покоев, объявил, отпуская их, что «чрез час намерен идти вокруг монастыря и осмотреть местность».

В означенное время, игумен, казначей, благочинный и эконом ожидали выхода государя.

Первоначально он пошел на берег, с которого обозревал местоположение кругом и сказал – «вид вашего монастыря прекрасный». – Потом был в больничной церкви и обошел всю больницу, приветствуя больных братий; оттуда перешел в теплую церковь Успения Божией Матери, где осмотрел иконостас, алтарь и приложился к св. иконе Смоленской Божией Матери. Отсюда, с игуменом, благочинным и экономом, отправился в пустыни; сперва в трех ближних разговаривал с пустынниками, брал и кушал подносимые ими простые овощи, а при прощании у каждого целовал руку и просил их молитв. Затем пожелал идти и в дальнюю пустыню, при чем ласково отпустил в монастырь игумена, не желая утомлять его, и шел далее с благочинным и экономом. Дорогою государь милостиво говорил о разных предметах, о многом расспрашивал, а дойдя до горы, где нужно было спуститься, чтоб опять взойти на высоту, государь почувствовал одышку. – «Всходя на гору, я всегда чувствую одышку, – сказал он, – еще при покойном государе я расстроил себя, бегая по восемнадцати раз с верхнего этажа вниз по лестнице». – Подходя к пустыне, государь заметил утомление благочинного и сказал: – «Вы устали со мною?» – «Я рад пройти с вами еще пять верст!» – «Благодарю, отвечал государь усмехнувшись, – готовность мне эта приятна». – Подойдя к загородке в лесу, когда эконом Арсений напрасно старался разгородить ее, император почти ползком пролез под изгородь, говоря: – «Ведь я солдат». – Достигнув дальней пустыни; государь сам видимо утомился; он вошел в тесную келью, поздоровался с пустынником, спрашивал давно ли он живет тут, сел на скамью, посадил благочинного и эконома и внимательно разговаривал о весьма многом касающемся духовной и аскетической жизни.

– В какой тесной, бедной и пустынной кельи изволите вы теперь беседовать, государь, с кем и о каких предметах? – сказал благочинный Дамаскин, – но поверьте, ваше величество, что иноки живущие в таких пустынях, по благости Божией, утешаются в них столь пленительными духовными чувствами, истекающими из стремления их к соединению сердца с Богом, в послушании Его закону, – что предпочитают свои шалаши и вашему царскому дворцу. – Государь отвечал – «Да, я знаю это верно; ты говоришь правду; но это есть дело прямой благодати Господа!» – В продолжение разговора, государь при случае сказал: – «Я часто замечал, что священники благословляют спеша и не знаменуют креста как следует; это знак великого невнимания. Как благословляющему так и принимающему благословение надлежит опасаться не лишиться благодатной пользы благословения. Не раз когда я подходил к сельским священникам, которые, в простоте, вздохнув от сердца, благословляли меня, ограждая настоящим знамением креста, как благословляют и крестьян, – всегда я чувствовал нечто особенное!» – Вставши, государь из трех поднесенных пустынником реп, из его огородца, принял одну, и когда благочинный спросил нож, чтоб очистить, он повторив: – «Я солдат и съем по солдатски», – начал очищать кожу зубами. – Государь осмотрел молитвенный тесный чуланчик пустынника, а прощаясь с ним целовал его руку и усердно просил благословения и молитв.

Еще дорогою, переходя от предмета к предмету, в разговоре всегда милостивом и одинаково настроенном по духу, император сказывал, что сам претерпел великие искушения, особенно в прошедшие военные годы и что, как в малых так и в важных делах, всегда познавал особенный промысл Божий. – «Я знал за два года до войны, – продолжал государь, – о злом для меня умысле Наполеона, и с моей стороны все возможное человеку употреблено было, чтоб водворить спокойствие; но все было тщетно. Неприятельские армии разных наций были сильнее нашей; один Бог, после многих советов вразумил нас вести войну отступательную, далее внутрь России. Неприятель разграбил нашу землю, много причинил нам вреда и убытка; но и это Бог же попустил для того, чтобы смирить нас. Когда же ему угодно было помиловать нас, Он и помиловал удивительным образом. Не мы побеждали врагов, а Он! Да, промысл Божий всегда, во всем с нами! и ныне я точно также замечаю, что трактуя с опытными и знающими людьми полагаем план, по нашему разумению лучший, но от того или другого все расстраивается, как дело человеческое. Когда же положишься прямо на Бога, и призовешь Его на совет и в помощь, тоже дело устроится так хорошо, что прежний наш план окажется ничтожным»… При столь искренней беседе с государем благочинный сказал: – «Истинно, ваше величество, как не тяжелу быть времени для вас, когда даже монахи, в монастырях, плакали горько. По прочтении манифеста и при соборных молебнах, мы ни могли ни петь, ни читать; как немые стояли в слезах, только вздыхая к Богу!.. Поверьте государь, каждую службу отправляли здесь не без искренних чувств сердечных!» – Государь сказал: – «Спасибо! спасибо!.. Я знаю, что мне Господь помог молитвами вашими и всего православного духовенства».

При возвращении в монастырь, государь был встречен казначеем, и иеромонахами; подойдя ко всем для благословения, он пошел в келью игумена, в сопровождении старших из братии. Здесь пил чай и пробовал поставленные на стол садовые фрукты, крыжовник и малину, которыми подвивал своеручно казначея, благочинного и эконома. – Тут игумен подал краткое описание Валаамской обители и просил о внесении преподобных в церковные месяцесловы, о прибавке к больничному штату пятнадцать человек и о подворье в С.-Петербурге. Государь сказал: – «Я все сделаю: составьте записку – кто поедет в Петербург, чтоб отдал ее князю Голицыну для передачи мне». – Переходя в гостиный покой, в сопровождении казначея и эконома, император объявил, что в четыре часа намерен ехать в скит. – В назначенное время игумен и эконом ожидали у кельи государя, и, по выходе, отправились на шлюпке водою. Во время переезда император особенно любовался картинностью местоположения.

В ските государь был встречен со звоном; казначей со скитскою братиею приняли его в ризах и с крестом. – По прочтении эктинии, августейший богомолец осмотрел синодики о здравии и за упокой при непрерывном псалтирном стихословии постоянно перечитываемые. Государь разговаривал и расспрашивал о положениях скитских, – был в трапезе, входил в подробности и, осмотрев все, возвратился в обитель. – Благочинный и братия ожидали его на берегу. – Выйдя из шлюпки, он смотрел печь и форму для отливки колокола; спрашивал во сколько будет пудов и есть ли место где повесить? – Игумен отвечал, что Бог устроит все. – Когда дошли до стен монастыря, начался благовест к малой вечерне, так как государю было угодно, чтоб преподобным праздновали бдение. – Неутомимый император пришел тотчас к малой вечерне, которую всю выслушал с акафистом. Немного спустя, отблаговестив к правилу, начали отправлять его с поклонами и с безмолвной молитвой, во время которой государь тихо вошел в собор и, увидев, что благочинный стоял с боку, у правого столба, осторожна поместился позади его. – Когда эконом и другие из братии пытались остеречь благочинного, его величество делал им рукою знак, чтоб оставили. – Замечая, что государя впереди нет, благочинный, наконец, оглянулся и, увидя его за собою, поклонившись, отступил за столб. По окончании правила, – когда игумен, по обыкновению монастырскому, среди церкви просил у всех братий прощения, а братия, поклонясь игумену, подходили к благословению, – государь, вслед за монахами, тоже приняв благословение от игумена, с особенным вниманием и смирением глядел на все происходившее. – Благовест к бдению был начат без выхода из церкви – всю всенощную службу государь стоял у левого столба, иногда переходил к скамье (на этой же стороне) и, во время поучения, садился на ней рядом с братиею. – Престарелый и слепой монах, Симон, руками осязая сидевшего близ него на скамье государя, спросил тихонько – «кто сидит рядом со мною?» – Государь отвечал: – «путешественник». – После, стоя у столба, его величество уронил перчатку, монах Савватий подошел чтоб поднять ее, но заметив это, государь поспешно поднял ее сам и, оборотясь к монаху, низко поклонился ему. – По окончании всенощного бдения, когда Игумен и братия провожали его величество из церкви, государь просил, чтоб обедня была поутру в пять часов, а за нею молебен преподобным, для отъезда. – В назначенное время начался благовест к литургии, которую совершал игумен собором. – Император в самом начале благовеста пришел в церковь и стал у столба, близ иеросхимонаха, пустынножителя Никона, который и в глубокой старости подвизался истинно-добрым подвигом, в церкви же Божией, по крайней немощи тела, выстаивал всю службу, опираясь на костыль. – В присутствии государя, при привычном внимании и напряженном слушании божественного пения, старец выпустил костыль из рук и сам, поскользнувшись, упал. Государь взглянул на него с глубоким умилением, подошел, поднял старика и посадил его на скамью. – Пустынник безмолвно поклонился царю и, укрепившись на ногах, выстоял всю литургию.

Государь подходил к антидору, взял вынесенную благочинным просфору и откушал теплоты. Тотчас же начался благовест к молебну. Игумен с крестом, два иеродиакона с кадилами и четыре иеромонаха в ризах, пошли в церковь преподобных, при пении тропаря храму. Во время чтения Евангелия государь упал на колена и подклонил главу под самое св. Евангелие; игумен возложил руку на помазанную главу царя и, держа сверху Евангелие, читал: «Научитеся от Мене яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим». – Текст этот, столь сходный с кротостью и смирением подклонившегося под него венценосного богомольца, видимо произвел на прекрасную душу государя самое умилительное впечатление. – Братия не могли удерживать слез. По прочтении Евангелия, игумен трижды благословил крестным знамением главу императора, который, с выражением самой живой веры, схватил руку игумена и поцеловал ее несколько раз! – Подобное явление благочестия, веры и кротчайшего смирения могущественнейшего и славнейшего из государей, в пустынной обители, на уединенном острове, – может ли быть забыто? По совершении молебного пения с эктениею, молитвою и коленопреклонением о благополучном путешествии и многолетии, приложась ко кресту и к гробнице преподобных, государь принял поднесенную игуменом икону Сергия и Германа; во время пения догматика его величество стоял у гробницы.

Из церкви государь пошел в кельи к игумену, при пении и сопровождении всей братии. Тут по окончании «Достойно есть» и отпуска, государь приложился к кресту, простился с братиею и, когда посторонние вышли, беседовал, пил чай и принял поднесенный игуменом резной крест в ящике. – Император милостиво повторил: чтобы о всех нуждах монастырских написать записку, прислать в Петербург и отдать князю Голицыну, для вручения его величеству.

При выходе, казначей доложил, что братия просят дозволения проводить до пристани. – Государь согласился и, выйдя из покоев, у крыльца где стояли все иеромонахи и братия, у каждого из первых принял благословение, кланялся братии и, сопровождаемый казначеем, благочинным и экономом, пошел к гостиной. Чрез малое время он вышел из покоев и снова остановясь с иеромонахами спрашивал: «всегда ли у вас бывает такая служба как ныне?» – ему отвечали, что такое же бдение бывает в воскресные и праздничные дни.

По прибытии игумена, государь поклонился ему и пошел рядом с ним из обители. – Начался звон во все колокола; клиросные, идя впереди, пели тропарь и догматик, за клиром шли вся братия. Разговаривая с игуменом, государь приказал ему, когда приедет в Петербург, приходить во дворец, доложив сперва о приезде.

На пристани император остановился посреди всей братии и посторонних посетителей; обратясь к обители, царь помолился с великим умилением, подошел к игумену, принял благословение и поцеловался с ним. Потом низко, поклонясь всей братии, сел в шлюпку, посадив с собою казначея, эконома и своего камердинера.

Когда отвалили от берега, император милостиво откланивался, много раз, кланявшейся ему братии, тихо удаляясь по монастырскому проливу, при звоне колоколов и благословениях тронутой до глубины сердца братии, провожавшей его взорами и напутственными молитвами.

Во время переезда по озеру до Сердоболя, продолжавшемся несколько часов, государь много разговаривал с казначеем и экономом, как о монашеской жизни, правилах, так и о церковной службе, о чтении и пении. – «Можно ли пропеть что нибудь здесь?» – спросил он – и на ответ: что ваше величество прикажете? просил петь тропарь: «Спаси Господи» – херувимскую придворную, потом тропари крещению, на освящение воды и другие церковные стихи.

Благополучно доехав до Сердоболя, государь ласково простился с своими монастырскими спутниками и продолжал путь в Финляндию по тракту на Куопио, куда приехал 13 августа. Пожелав видеть город Каяну, он отправился 15-го числа на станцию Нисселе. При нем находились только: князь Волконский, лейб-медик баронет Виллие и квартирмейстерской части (генерального штаба) прапорщик Мартинау. От Нисселе, где ожидал государя посланный вперед для заготовления квартир поручик Гриппенберг, оставалось до Каяны 82 версты, из коих 30 сухим путем и остальные озером. Император, прибыв 16-го, в семь часов утра, к берегу озера, где в маленьком поселении Хапалаикагас не было никаких строений, кроме курной избы и конюшни, увидел в толпе собравшегося народа крестьянина Тервонена, бывшего в 1809 году депутатом на сейме в Борго и пожалованного по этому случаю медалью. Государь, тотчас узнал его, и позвав к себе знавшего финский язык Гриппенберга сказал ему: «этот крестьянин мой старый знакомый». Затем потрепав по плечу Тервонена, государь поручил Гриппенбергу передать ему, что «его величеству очень приятно возобновить с ним знакомство». Удивленный и растроганный ласковыми словами государя, крестьянин выразил столь же просто, сколько искренно, радость, которою преисполнила его милость императора, удостоившего своим посещением жителей столь далекого края. Государь приказал спросить: женат ли он, сколько имеет детей и доволен ли своим земледельческим состоянием, и, взяв его за руку, простился с ним. Затем, подойдя к избушке, государь спросил: «где метрд’отель Миллер», и получив в ответ, что он в избушке готовит завтрак, хотел войти туда, но не мог, по причине валившего из двери сильного дыма и услыша голос Миллера, спросил его: «где-ж моя столовая?» – «В конюшне – для перемены» – отвечал Миллер. – «Все равно, лишь бы нам было что поесть», – сказал государь, и войдя в так называемую столовую, нашел ее очень забавною. Спустя четверть часа, подали завтрак. Государь занял место на конце длинного стола: возле него сел князь Волконский, потом Гриппенберг, Виллие и Мартинау. Во время завтрака, продолжавшегося около 20-ти минут, государь был очень весел, хвалил страну, называя ее «Северною Италией», и, подвинув стеклянную баночку с брусничным желе к Гриппенбергу, сказал ему; – «Отведайте; это очень вкусно, только не берите много, потому что я хочу его сколько можно дольше поберечь. Мне подарила это пасторша в Тохмаерви» – и затем стал спрашивать о Каяне, что подало случай Гриппенбергу доложить о назначении императору квартиры в этом городе, у пастора Аппельгрена. Как в это самое время Миллер подал два ананаса, то государь, с обычною ему приятною улыбкою, заметил, что «завтракать в окрестностях Каяны, в конюшне, и есть ананасы – было бы слишком несообразно» и потому приказал князю Волконскому спрятать эти редкие фрукты, сказав: «я подарю их своей хозяйке, г же Аппельгрен».

В половине 9-го, государь сел в шлюпку, приказав ехать с собою: князю Волконскому, Виллие, Гриппенбергу, Мартинау, казачьему хорунжему Овчарову и своему камердинеру Федорову. Когда же проплыли на веслах по речке верст пять и вошли в озеро, капитан Юнелиус доложил императору, что шлюпка была слишком нагружена для плавания по озеру при сильном ветре, и потому государь приказал прапорщику Мартинау с Овчаровым и Федоровым пересесть в другую, маленькую шлюпку. При попутном ветре, шлюпки шли на полных парусах, но вскоре поднялась сильная буря; волны подымались так высоко, что ничего не было видно, кроме неба и пены. Два матроса постоянно отливали воду, которую сильное волнение наполняло шлюпки. Государь и все бывшие с ним совершенно промокли. Александр, на лице которого изображались невозмутимое спокойствие и достоинство, спросил у капитана по английски: «не опасно ли?» Юнелиус отвечал, что нет никакой опасности, однако же, вскоре затем, пришел в большое затруднение, когда сильным шквалом сломало ручку у руля. К счастью, на шлюпке нашлась запасная ручка, которую капитан успел надеть, вместо сломанной.

Наконец, после двухчасового плавания, шлюпки вошли в тихую воду пролива, ведущего к Каяне и в полдень достигли нарочно устроенной пристани у водопада Эмме. При вступлении государя на берег, открылось взорам его величественное зрелище развалин древнего замка Каянаборга над шумным водопадом. Обычно пустынные высоты по сторонам пристани были покрыты народом, жаждавшим видеть монарха славного победами и кротостью. На пристани стояли с одной стороны городские граждане с своими бургомистром, а с другой местное духовенство, и в числе их пастор пальдамского кирхшпиля. Раздались радостные восклицания народа и бургомистр приветствовал августейшего гостя краткою речью на шведском языке, которую Гриппенберг передал по французски. Государь отвечал на нее весьма благосклонно, и обратясь к окружавшим его жителям, сказал с чувством – «Я не мог изъявить вам убедительнейшего доказательства моей любви и благоволения к вам и вашим соотечественникам, как решившись пренебречь опасности, противополагаемые стихиями, чтобы провести между вами несколько минут». – Затем, пастор произнес на немецком языке приветствие, на которое император отвечал, на том же языке, в самых благосклонных выражениях, и, поклонясь милостиво собравшемуся на высотах народу, отправился в город. Как ближайший путь туда проходил чрез остров, на котором находятся развалины замка, то из разбросанных камней его была устроена довольно удобная лестница. Государь взошел по ней на высшую точку развалин и полюбовавшись живописными видами, спустился к городу, осмотрел городскую церковь, прошел пешком по улицам, посетил магистрат, где перелистовал лежавшие на столе книги законов, и отправился в приготовленную для него квартиру, в пасторском доме. Радушные хозяева приготовили ему обед, но он отказался и позволил подать себе чаю. Во время пребывания у пастора, государь вручил хозяйке своей, г же Аппельгрен, привезенные им ананасы и пожаловал ей бриллиантовый фермуар.

Между тем, буря не утихала, а государь спешил отъездом, и потому решено было возвратиться сухим путем, несмотря на то, что не было удобной дороги, и что надобно было ехать почти необитаемыми местами. Главная забота состояла в том, чтобы достать лошадей, и к тому же во всем городе нашлось только одно седло, да и то столь ветхое, что набивка во многих местах выказывалась сквозь разорванную кожу, а ржавые стремена висели на двух плохих бечевках. За всем тем, принуждены были взять это седло для государя и навязать на лошадей для князя Волконского и прочих лиц царской свиты, вместо седел, подушки с веревочными стременами. Путешествие происходило в следующем порядке: впереди шел проводник, один из каянских граждан: за ним ехал прапорщик Мартинау, потом – князь Волконский, далее – император, за ним барон Виллие, потом Федоров и Овчаров, наконец – багаж на двух лошадях, за которыми следовали восемь крестьян. Тропинки, по коим надлежало ехать, пролегали чрез дикую каменистую местность, пересекаемую обширными тинистыми болотами. Для переправы через эти болота, тамошние жители кладут мостки из двойного ряда бревен, сверху немного стесанных, и, как нередко случается, что лошади, не привыкшие ходить по таким мосткам, оступаются и проваливаются в болото, то чрез эти опасные места переходят пешком, ведя лошадей за повода. Государь, на возвратном пути из Каяны, из семидесяти верст прошел пешком около пятидесяти.

В 6¹/₂ часов вечера, усталые путники, пройдя 12 верст, остановились у мызы и, отдохнув несколько минут, продолжали идти еще 5-ть верст до другой мызы Ронгала, где для императора была приготовлена небольшая комната. Государь, прибыв туда в 8 часов, прежде всего, спросил – будут ли сыты проводники и лошади. Во время ужина, коего главное блюдо состояло из отварного картофеля, государь, увидя детей, толпившихся у дверей его комнаты, встал с своего места и собственноручно роздал им по большому ломтю хлеба с маслом. Около 10 часов, государь лег спать в той же самой комнате, а князь Волконский со всею свитою – в крестьянской избушке, на свежем сене. В три часа утра, все уже были на ногах и спустя полчаса отправились далее. Около 6-ти часов, государь подъехал к дому старого Тервонена. Сам хозяин, несколько раз бывший на сеймах в Швеции и весьма уважаемый своими соотчичами, называвшими его Майнуайским королем, оставался в Хападанкагасе, в надежде опять там увидеть государя на возвратном пути из Каяны и потому августейший гость был встречен лишь хозяйкою, которая, отворив лучшую комнату своего дома и поставя на стол черного хлеба, масла и молока, пошла с Федоровым в огород за картофелем. После скудной трапезы, император, отправясь, около восьми часов, в дальнейший путь, проехал без отдыха более двадцати верст и прибыл в два часа пополудни, к поместью Суотарила. По дороге туда надлежало переправиться через речку, шириною от 20-ти до 25-ти сажен; к счастью на берегу нашлась маленькая рыбачья лодка, в которую сели, вместе с проводником, император и князь Волконский; государь взялся править рулем, а Волконский грести веслами. Но как при выходе из лодки оба они загрязнили и замочили ноги, то государь, увидя вблизи кучу сухих древесных ветвей, стал с помощью князя Волконского носить их к тому месту, где причаливала лодка, и устраивать пристань для своей свиты. Лошадей перегнали через реку вплавь, причем государь сам поймал свою лошадь и вытер ее пучком сена из близ стоявшей копны. Отдохнув с час, император проехал еще 17¹/₂ верст до деревни Саресмеки и прибыл туда в семь часов вечера. До Ниссиле, где находились вагенмейстер его величества, полковник Соломка, и кучер Илья с царским экипажем, оставалось 15 верст – государь, устав ехать верхом и идти пешком, отправился далее в крестьянской двухколесной тележке. Исправник Элвинг, узнав от прибывшего вечером из Каяны в Ниссиле поручика Гриппенберга, о возвращении государя по трудной, почти непроходимой дороге, выехал ему навстречу в курьерской кабриолетке и привез его в Ниссиле, в 10-м часу вечера. Государь, услыша от Гриппенберга, что он переночевав в Каяне, уехал оттуда поутру, на другой день по отъезде его величества, и прибыл в Ниссиле без всякой опасности, сказал весело: «Я очень тому рад, а я, напротив, сделал большой круг, правда немного затруднительный, но не без приятностей, и, конечно, никогда не забуду своего забавного путешествия в Каяну».