Текст книги "Брусилов"

Автор книги: Сергей Семанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Тогда же, то есть при Петре, в 1703 году, возник Тверской драгунский полк. История его известна довольно хорошо, и это долгая, славная и очень интересная история. Не место излагать ее здесь, как и рассказывать о роли драгунских войск в русской армии: тут тоже возникали свои моды и пристрастия, в течение капризного XVIII века драгунские полки то спешивались и становились карабинерами, то, напротив, «утяжелялись» и превращались в кирасир. Но с начала XIX века драгуны опять стали существенной частью кавалерии, а полк, в котором начал свою службу молодой Брусилов, участвовал почти во всех военных кампаниях, что вела Россия с 1812 года.

Итак, Тверской драгунский полк появился еще до Полтавской победы. Военные люди всегда любят историю своих частей и подразделений, гордятся ею. В русской армии почти обо всех именитых полках создавались исторические описания, есть они (хоть и не слишком обширные) и о тверских драгунах. Юному прапорщику Алексею Брусилову, как и его однополчанам, старшим и младшим, было чем гордиться.

Обстановка в Закавказье в ту пору оставалась вполне спокойной. Долгая и кровопролитная война с горцами Шамиля закончилась. В августе 1859 года грозный некогда имам сдался войскам генерала Барятинского в ауле Гуниб. С тех пор опасные набеги мелких феодальных князьков в грузинские и кубанские долины прекратились. Мир царил и на русско-турецкой границе. Впрочем, то следовало бы назвать скорее длительным перемирием: правящая верхушка Османской империи по-прежнему мечтала вернуть под свою власть народы Кавказа.

Части русской армии, которые несли службу в Кавказском военном округе, имели прекрасный боевой опыт и традиции. Они приучены были действовать в той своеобразной местности, где горные кручи соседствовали с цветущими равнинами, а холод заснеженных ущелий с полуденным зноем долин. Большинство офицеров и старослужащих солдат хорошо научились применяться к особенностям театра военных действий, имели достаточную воинскую закалку. Кстати, и это немаловажно, многие из них знали языки местных народов, их обычаи и нравы.

Тверской драгунский полк уже давно располагался в Закавказье. Офицеры отличались немалым боевым опытом, в особенности старшие по возрасту, ветераны войны с Шамилем. Младшие по-возрасту офицеры ревниво берегли традицию.

15 августа 1872 года прапорщик Алексей Брусилов представился командиру тверских драгун полковнику Мейендорфу Богдану Егоровичу. То был пожилой вояка, добродушный и благожелательный, из давно обрусевших немцев. Он тепло принял новоиспеченного офицера, хриплым басом сказал несколько приветственных слов и поручил полковому адъютанту позаботиться об его устройстве. Это произошло в Тифлисе, когда драгуны прибыли из летних лагерей. Брусилов был назначен младшим взводным офицером в 1-й эскадрон.

Служба оказалась для молодого офицера увлекательной, интересной и даже приятной. В частях Кавказского округа не очень-то мучили личный состав строевой муштрой и нарядами. Офицеры, особенно молодые, жили довольно-таки вольготно. Высокое начальство находилось далеко, командиры частей смотрели сквозь пальцы на проделки их младших сослуживцев, к тому же вокруг Кавказ со всеми своими соблазнами: южной природой, прекрасным вином, вековыми обычаями веселого застолья. А в Тифлисе – театры, изысканное общество, балы и званые вечера, на которых офицерская молодежь всегда являлась самыми желанными гостями.

Юный Брусилов легко вошел в новую для него жизнь. Общительный, скромный и приветливый, он быстро сошелся со своими новыми товарищами. Принимал участие в развлечениях, но меру соблюдал, что оказалось весьма кстати. Увы, немало его сотоварищей, старших и младших, злоупотребляли обычаями кавказского застолья, проще говоря, пили излишне много. На это окружающие смотрели тогда сквозь пальцы, что приводило порой к плачевным последствиям. К счастью, этого рокового для русского человека соблазна Брусилов полностью избежал. Ни в молодости, ни тем более в зрелые годы никакого пристрастия к вину он не испытывал. Но застольного веселья не избегал, товарищей не сторонился.

Большинство офицеров-драгун жили жизнью пестрой, бивачной. Почти все оставались холосты, а потому беспечны в быту. Очень почитали оперетку: «в лагере жили в палатках, и к вечеру все, кроме дежурного по полку, уезжали в город» (то есть в Тифлис), вспоминал позже Брусилов. Впрочем, надо признать, что тамошняя оперетта была по тем временам сравнительно недурной. Ну-с, а после спектакля само собой: «кончали мы вечер, обычно направляясь целой гурьбой в ресторан гостиницы «Европа», где и веселились до рассвета». Отметим, что в компании Брусилова и его товарищей оказалось все же немало интересных людей, назовем Александра Сумбатова (Южина) – в ту пору совсем еще юношу (он младше Брусилова), а позже известнейшего русского актера и драматурга, директора Малого театра.

Офицеры кавказских частей ревниво блюли традиции, в том числе и сомнительные. К числу последних принадлежало дуэлянтство. Позже Брусилов просто и прямо вспоминал: «Времена Марлинского, Пушкина, Лермонтова были от нас сравнительно еще не так далеки, и поединки, смывавшие кровью обиды и оскорбления, защищавшие якобы честь человека, одобрялись людьми высокого ума и образования. Так что ставить это нам, зеленой молодежи того времени, в укор не приходится».

В ту пору дуэли в военной среде оставались весьма распространенными. Строго говоря, в России они тогда законом запрещались, даже карались (по уложению 1845 года). Но как карались?.. За «правильную», так скавать, дуэль, то есть с соблюдением неписаных, но весьма популярных предписаний «дуэльного кодекса», полагалось по закону наказание от 7 дней до 6–8 лет заключения в крепости. Как видно, разница в крайних пределах наказания поразительно велика: неделя ареста или многолетнее заключение – отличие громаднейшее! И надо сказать, что военные власти смотрели на дуэльные дела весьма снисходительно, длительные сроки заключения применялись в исключительных случаях, обыкновенно тогда, когда дело оказывалось нечистым, то есть опять-таки с нарушением «дуэльного кодекса».

Естественно, что так называемый запрет дуэлей и фактическая безнаказанность участников только способствовали их распространению. В воспоминаниях Брусилова скупо, но выразительно рассказывается о подобных происшествиях в их полку. Причины дуэлей были пустяковыми, просто вздорными, а кончались порой трагически. Сам Брусилов по уравновешенному своему характеру и полному отсутствию заносчивости ссор кровавых не затевал, но ему однажды случилось стать секундантом. Дело кончилось худо: в итоге бессмысленного (по пьяному делу) скандала один офицер убил на дуэли другого. Поскольку случай оказался из ряда вон выходящим, всех участников наказали.

В послужном списке Брусилова появилась следующая запись: «По решению главного военного суда от 22 августа 1874 г. за принятие на себя обязанностей быть посредником поединка, окончившегося смертью одного из противников, присужден был к содержанию год арестом на Тифлисской главной гауптвахте на два месяца». Порядочный срок наказания для секунданта, надо признать. Подобное могло бы существенно повлиять на дальнейшую судьбу молодого офицера, но… В той же записи вслед шла в высшей степени примечательная фраза: «Наказание это не велено считать препятствием к наградам и преимуществам по службе». Значит, наказать-то наказали, но отнеслись со снисхождением. Простительная, мол, слабость – дуэль.

Служба Алексея Брусилова в Тверском драгунском полку меж тем протекала вполне благополучно, но и ничем примечательным не отмечалась. Служба как служба, не хуже и не лучше, чем у других. Рассказывать тут особенно нечего.

Позже генерал Брусилов описал обстановку, окружавшую прапорщика Брусилова, в следующих нелицеприятных словах: «Мы не блистали ни военными знаниями, ни любовью к чтению, самообразованием не занимались, и исключений среди нас в этом отношении было немного, хотя Кавказская война привлекала на Кавказ немало людей с большим образованием и талантом. Замечалась резкая черта между малообразованными офицерами и, наоборот, попадавшими в их среду людьми высокого образования».

Ясно, что молодой Брусилов принадлежал к малообразованному большинству. Увы, среда, его окружавшая, не способствовала развитию, а сам он был еще слишком юн, несамостоятелен.

И все же «военная косточка» в его характере сказывалась. Дисциплину он не нарушал, на службу не опаздывал, а главное – страстно любил само военное дело, саму армейскую жизнь. Ведь для многих бытовая армейская неустроенность, постоянные перемещения, порой неожиданные, все эти резкие перемены обстановки могут оказаться невыносимыми, не выдержит такого иной человек, затоскует. Брусилов же с радостью отдавался напряженной повседневности армейского быта. Ему нравилось проводить занятия с драгунами своего взвода. Он обожал лошадей и верховую езду, охотно учился у седоусых ветеранов тысячелетней мудрости обхождения с конем. Словом, служил в охотку.

Старшие не могли этого не заметить. Уже через полгода после зачисления в полк Брусилов был назначен на должность адъютанта полка, то есть нечто вроде распорядителя по штабу, пост, требующий аккуратности, дисциплины и такта. Всем этим он обладал в полной мере, с делом справлялся, и 2 апреля 1874 года его произвели в поручики (старший лейтенант по-современному). Правда, пока он лишь исполнял обязанности полкового адъютанта, ибо нельзя было назначить на такую сравнительно высокую должность прапорщика; теперь же его представили на утверждение. Тут некстати произошла скандальная дуэль, утверждение задержали. И только 14 июня 1875 года поручик Брусилов по всей форме сделался адъютантом Тверского драгунского полка.

Ему исполнилось двадцать два года. Офицерская юность благополучно миновала, были приобретены некоторые опыт и практические командные навыки. Не хватало знаний, военного образования, но это дело наживное. Но самое основное – не хватало главнейшего опыта для всякого офицера: сурового опыта войны.

ПОРУЧИК БРУСИЛОВ В ПОХОДЕ ПОД ЭРЗЕРУМ

В старину – а стариной для нас стал уже прошлый век, да и начало нынешнего – принято было считать, что каждый офицер переживает две войны – одну в юности, другую в пожилом возрасте. Вряд ли эта арифметическая примета всегда справедлива, но примета была. И биография Алексея Алексеевича Брусилова полностью тому соответствует.

Первой войной для него, двадцатичетырехлетнего поручика 15-го Тверского драгунского полка, стала русско-турецкая война 1877–1878 годов.

Сто лет тому назад Османская империя, ныне уже не существующая, охватывала гигантское пространство от Ливийской пустыни до Персидского залива, включая в себя – тогда не существовавшие еще – Болгарию, часть Югославии и Греции, Сирию, Палестину, Иорданию, Ирак, часть Аравии… Разноязыкая и разноликая империя эта сложилась в ходе завоеваний турок-османов в XIV–XVI веках и отчасти в XVIII веке. Сравнительно малочисленная группа турецкой феодальной знати в ходе кровавых войн получила власть над миллионами арабов, курдов, армян, греков и славян.

Османские феодалы, фанатичные и невежественные, вели самую примитивную грабительскую политику в отношении покоренных народов. Экономика цветущих некогда государств пришла в расстройство, а культура, искусство пребывали в состоянии глубочайшего упадка. Османские захватчики ничего положительного не принесли другим народам, как это порой бывает в истории: ни новых методов земледелия или хозяйствования, ни более совершенной техники, ни более высокой культуры.

Османским феодалам свойствен был свирепый мусульманский фанатизм. Естественно, что народы других вероисповеданий испытывали особый гнет. Фридрих Энгельс справедливо отмечал в свое время, что «славяне в Турции особенно сильно страдают от гнета военных оккупантов-мусульман, которых они должны содержать» [2]2
  К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. 9, с. 35.


[Закрыть]. Совершенно верно, особенно если прибавить к славянам многочисленное армянское население, проживавшее тогда в пределах Османской империи.

Управление гигантской этой империей строилось на самом простейшем, явном и грубом грабеже покоренных народов (как, впрочем, и трудящихся турецкой национальности тоже). Во главе каждой области стоял паша – полновластный наместник стамбульского султана, он собирал налоги в пользу султанской казны и – каждый в меру способностей – в свою собственную пользу. Делалось это с рабовладельческой грубостью и разбойничьей жестокостью. Болгарский революционер Христо Ботев писал в ту пору: «Мы – рабы… Мы не можем даже сказать, что голова, которая у нас на плечах, принадлежит нам». Горькие слова эти полностью справедливы, ибо турецкие наши были полновластными владыками не только имущества, но и «головы», то есть жизни, любого из покоренных. И головы с непокорных плеч слетали очень и очень часто…

Естественно, что славянские народы Балканского полуострова и армяне Малой Азии обращали свои надежды к России. Османские феодалы не только грабили и унижали их, они стремились к большему – уничтожить культуру, родной язык, народные традиции и обычаи, веру отцов. А именно в России были близкие славянским народам язык и культура, греки и армяне исповедовали ту же веру, что и русские, большая часть Армении уже давно добровольно присоединилась к России, и жители ее не ведали национального унижения и гнета.

С конца XVII столетия Россия неоднократно вела войны с турецкими захватчиками. От ига османских феодалов к середине XIX века были освобождены обширные области Южной Украины, Северный Кавказ, Кубань, Закавказье, Бессарабия, получила независимость Румыния. В общем, эти войны со стороны России имели справедливый характер: каковы бы ни были в каждом отдельном случае замыслы и намерения царизма, объективно удары по грабительской Османской империи способствовали освобождению многочисленных угнетенных народов. Вот почему – и справедливо – эти угнетенные народы видели в образе русского воина своего грядущего освободителя и мстителя за вековые унижения и страдания; такие чувства в равной мере испытывали славяне, греки и армяне.

Русско-турецкая война, о которой пойдет речь, была названа войной освободительной. Это в целом верно. Каковы бы ни были намерения и планы правящих кругов России, народные массы страны выражали свои чувства ясно и определенно, а именно это в конечном счете и сыграло главную роль. Одна из русских газет писала в ту пору: «Со всех концов России получают заявления, что наиболее щедр к пожертвованиям простой, бедный, неимущий класс людей. Рабочие на фабриках и заводах работают по праздникам и весь свой заработок отдают в пользу славян». Речь шла о сборах в пользу восставших сербов, черногорцев и болгар. И таких известий было множество.

Немало русских граждан изъявляло желание добровольно отправиться на Балканы и влиться в боевые части славянских повстанцев. В числе их были люди самых различных социальных слоев и самых разных убеждений. Характерно, что освободительное движение славянства горячо поддержали известный революционер Петр Кропоткин и ряд его единомышленников – Андрей Желябов, например, и многие другие. Сотнями готовились к отъезду офицеры, как отставные, так и находящиеся на военной службе, а также множество самых что ни на есть гражданских людей, никогда досель не державших в руках оружия. Всеми ими двигала только одна бескорыстная цель – помочь славянским братьям, попавшим в тяжкую беду.

Царское правительство колебалось, оно шло на войну неохотно, царь Александр II и его наиболее значительные министры Горчаков и Милютин боялись вступать в конфликт с Турцией и стоявшей за ней Англией. Только под давлением общенародного мнения царизм выступил в защиту славян.

Выступил лишь тогда, когда все средства мирного решения кровавого конфликта на Балканах были отвергнуты турками. Причина султанской дерзости легко объяснима, это не было и тайной для современников: интриги английской буржуазии, давнего врага России. Корыстные и циничные цели британской политики точно выразил один из тогдашних турецких дипломатов: в Лондоне всеми силами искали «способ развязать войну между Россией и Турцией, чтобы по окончании ее России, одержавшей победу, но измотавшейся, потребовался бы целый ряд лет, чтобы оправиться и снова взяться за распространение своего влияния в Азии».

…В те не очень-то в общем давние, по уже кажущиеся бесконечно от нас далекими времена войны начинались неспешно. «Внезапное нападение» – одно из не очень приятных изобретений XX века, эпохи кровавых империалистических злодейств; сомнительная честь подобного «открытия» принадлежит японским самураям, без объявления войны напавшим на русский флот в Порт-Артуре в 1904 году. Но молодой поручик Алексей Брусилов пока еще жил в благопристойном и добропорядочном XIX столетии. Тогда о предстоящей войне загодя велись дипломатические переговоры, о них судачила печать, велись бесконечные споры в парламентах, в кафе, в дворянских и купеческих клубах, просто на улицах.

Брусилов и другие молодые офицеры не очень-то интересовались политикой, да и плохо разбирались к ней, однако служили они на Кавказе, в пограничном округе, а по ту сторону границы – Турция. Весной и летом 1876 года, как обычно, к вечеру офицеры уезжали из лагерей в город. Читали местные тифлисские газет и, обсуждали новости. Новости эти были не такие уж свежие, Петербург далеко, но все же приближение надвигавшейся военной грозы ощущалось явно. Турки свирепо подавили волнения в Болгарии и других славянских землях. Газеты сообщали ужасающие подробности расправ с пленными и мирным населением. Началась война между Османской империей и крошечной Сербией. Ясно, говорили офицеры, что сербам не удержаться, тогда уж придется нам выступать им на помощь…

А знойное кавказское лето было в разгаре, а оперетта все так же гремела, а ресторан гостиницы «Европа» все так же гостеприимно принимал по вечерам господ офицеров. Но вот…

2 сентября командир полка получил телеграмму из Тифлиса, от начальника штаба Кавказского военного округа: полку надлежало немедленно выступить в лагерь на русско-турецкой границе. В ту пору даже по военной тревоге сборы были неспешные: пока уложили на подводы полковое имущество, собрались, срочно перековали и переседлали коней, перебрали амуницию…

У Брусилова было особенно много хлопот, ведь ему надлежало отвечать за все штабные и хозяйственные дела полка, a это порядочно, ибо следовало подготовить к походу четыре эскадрона, то есть пять сотен без малого всадников, нестроевую, то есть обслуживающую, роту (двести с лишним человек), полковой обоз, штаб и многое другое, что не числится в штатном расписании, но составляет непременную принадлежность армейской жизни. Скажем, полковые любимцы, не очень-то породистые Полкан и Балкан – как с ними быть? Ведь не бросать же их… Однако собрались, хлопоты были закончены. 6 сентября поутру весь полк по стародавнему обычаю отслужил молебен и поэскадронно двинулся по узкой извилистой дороге на Тифлис.

У России были основания укреплять свои силы на турецкой границе. В сентябре 1876 года не удалась попытка петербургских дипломатов договориться с другими великими державами, чтобы без войны заставить султана предоставить автономию славянским народам. Более того: 17(29) октября сербские войска были разбиты превосходящей по численности турецкой армией. Над сербским народом нависла угроза страшного истребления.

Султанское правительство, чувствуя поддержку Англии, отказывалось от всяких переговоров с Россией, явно провоцируя войну. Зверства на Балканах продолжались, как продолжались и бесполезные дипломатические переговоры. Правительство нерешительного Александра II колебалось. Была объявлена даже мобилизация как средство давления на Константинополь (малой частью этих мер и стал перевод брусиловских драгун на границу). И это не помогло. Даже в марте 1877 года русские дипломаты объехали Берлин, Лондон, Париж и Вену – снова тщетно. Петербургское правительство стало перед выбором: или война, или полная потеря влияния России на Балканах и на всем Ближнем Востоке. 12(24) апреля Россия объявила Турции войну. Началась десятая по счету русско-турецкая война.

В своих воспоминаниях Брусилов пишет, что офицеры «пламенно желали» войны, «в особенности нетерпеливо рвались в бой молодые офицеры, наслушавшиеся вдоволь боевых воспоминаний от своих старших товарищей, участвовавших в турецкой войне 1853–1856 годов и кавказских экспедициях». В чем же причина была этого воодушевления? Брусилов прямо и нелицеприятно объясняет, что для большинства его товарищей-офицеров привлекательна «была именно самая война, во время которой жизнь течет беззаботно, широко и живо, денежное содержание увеличивается, а вдобавок дают и награды.

Что же касается низших чинов, – продолжает Брусилов, – то, думаю, не ошибусь, если скажу, что более всего радовались они выходу из опостылевших казарм, где все нужно делать по команде; при походной же жизни у каждого большой простор. Никто не задавался вопросом, зачем нужна война, за что будем драться и т. д., считая, что дело царево – решать, а наше – лишь исполнять. Насколько я знаю, такие настроения и мнения господствовали во всех полках Кавказской армии».

Оценка эта и справедлива, ибо подобная ограниченность понимания была свойственна не только Кавказской армии, и самокритична: поручик Алексей Брусилов тоже не слишком-то глубоко понимал тогда смысл происходивших событий, да и не очень и вникал в них: дело драгун рубить врагов, а что там, как там – не нашего ума дело… до бога высоко, до царя далеко. Пики к бою, шашки наголо, вперед марш-марш, «ура!» – вот и вся тут наука.

Здесь следует разобраться. В наше время кажется немыслимым, чтобы солдаты или тем паче офицеры не представляли бы себе смысл и задачи той службы, которую они несут. Меж тем в старой России было именно так. Никто из высшего армейского руководства или его представителей не попытался даже объяснить поручику Брусилову и его товарищам, а тем более солдатам – «низшим чинам» по пренебрежительному наименованию тех лет, почему началась война с Османской империей, какие цели стоят перед русской армией, перед родиной в целом. Даже офицерскому корпусу не прививалась необходимость хоть какого-то политического осмысления происходящего.

Воспитание воинов строилось на самом простецком принципе: верность престолу и отечеству, а все прочее – от лукавого. Причем не случайно «престол» тут был поставлен впереди «отечества»: вся нехитрая «политическая работа», которая хоть как-то проводилась в старой русской армии, именно так и строилась. Младший современник Брусилова и его полный тезка, тоже офицер, граф Алексей Алексеевич Игнатьев в своей известной книге «Пятьдесят лет в строю», касаясь данной темы, писал, что в офицерах стремились воспитать прежде всего верность царствующей династии, а не долг перед родиной.

Так возникала и закреплялась среди офицерского корпуса ограниченность и даже неразвитость в понимании самых важных общественных вопросов. И это не могло не ослаблять армию России как военный организм. Всем памятен купринский «Поединок», где описывается некультурный, бездуховный офицерский быт в начале нашего века. Безусловно, что молодой писатель, увлеченный тогда либерально-прогрессивными настроениями, несколько пересолил по части мрачных красок, в чем и сам позже признавался, однако узость понимания жизни была общим свойством старого нашего офицерства. Свойственно это было в полной мере и поручику Брусилову. То нельзя поставить ему в вину, но бедой его, безусловно, являлось, и не только его. И много лет спустя, в пору суровых революционных потрясений, беда эта стоила многим очень-очень дорого, а прозрение и понимание давались куда как нелегким опытом.

…Тверской драгунский полк прибыл на турецкую границу в конце сентября и расположился на зимние квартиры в районе города Александрополя (ныне Ленинакан Армянской ССР). К войне готовились энергично. Более всего Брусилов занимался лошадьми, в условиях суровой и капризной горной зимы содержать их было нелегко. Настроение его было бодрое, как и все молодые офицеры, он радовался, что рутина казарменной жизни кончилась, что нет более плацпарада, что близится настоящее живое дело – война.

Полк Брусилова вошел в состав 1-й кавалерийской дивизии (вместе с еще одним драгунским и тремя казачьими полками; обычно в русской кавалерийской дивизии имелось несколько полков различного тактического применения: так, казаки были более легкой и более маневренной кавалерией, нежели драгуны, зато последние более пригодны к действиям в сомкнутом строю – основном тогда виде конного боя). 1-я дивизия входила в состав главных сил Кавказской армии, командовал которыми генерал М. Т. Лорис-Меликов. Обходительный, ловкий, с хорошо подвешенным языком, что редко бывает среди военных, он впоследствии сделал головокружительную карьеру, став правой рукой стареющего Александра II. А в ту пору это был заурядный генерал, никакими дарованиями, кроме вышеуказанных, не отмеченный.

В апреле 1877 года война наконец началась. Как известно, военные действия велись на двух театрах – Балканском и Кавказском. Кавказский был второстепенным, он находился на периферии Османской империи, располагался в горных районах, с редкой сетью дорог и редким сравнительно населением. Иное дело – Балканский полуостров, точнее – та его часть, которая ныне составляет территорию Румынии, Болгарии и европейской Турции. Здесь находились кратчайшие пути к турецкой столице – Стамбулу, здесь пролегала густая сеть дорог, тут легче было сосредоточить и снабжать крупные войсковые подразделения. Вполне закономерно, что оба противника считали этот театр главнейшим и именно здесь сосредоточили основные боевые силы.

Будучи второстепенным, Кавказский участок фронта отнюдь не должен был оставаться с русской стороны в пассивном состоянии. Напротив, тут предполагались решительные, причем именно наступательные действия. Русские стратеги так формулировали задачи здешних сил: «Конечная цель наших военных действий находиться не в Азиатской Турции, а на Балканском полуострове. Цель эта будет тем ближе достигнута, чем больше турецких сил мы привлечем против себя и чем больше займем пунктов и пространства в Азиатской Турции… Наиболее важными и выгодными пунктами для занятия представляются Карс и Эрзерум, и все возможное должно быть сделано, чтобы ими овладеть».

Сейчас безусловно очевидно, что и стратегическое и тактическое решение оказалось тут правильным. Наступать вдоль турецкого побережья Черного моря мы не могли ввиду полного господства флота противника: после поражения России в Крымской войне западные державы навязали ей унизительное условие, запрещавшее держать военный флот в Черном море; в 1870 году Россия порвала это соглашение, но флот создать не успела. Кратчайшим же расстоянием в глубину страны было оперативное направление Карс – Эрзерум. Здесь не первый раз уже воевали русские и турецкие войска. Почти полвека тому назад Александр Пушкин побывал в этих местах, его «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» дает прекрасное описание тамошней природы, военного быта на горных дорогах и биваках, сцены боев и схваток. Кстати, и способы войны за эти полстолетия существенно не изменились, так что с малыми поправками пушкинские картины могут быть отнесены и к брусиловскому времени.

Всего к началу войны Кавказская армия насчитывала 95 с половиной тысяч бойцов – несколько больше, чем у турок. В горной, труднопроходимой местности и при плохой тогда связи эти силы были разбиты на несколько отрядов. Для наступления в глубь Турции выделялись главные силы – так называемый «основной корпус» под командованием Лорис-Меликова, в нем числилось 52 с половиной тысячи, в том числе и личный состав тверских драгун. Итак, с первого дня войны поручик Брусилов волею судеб оказался в авангарде главных русских сил, поведших наступление.

К ночи 11 апреля офицерам полка стало известно, что завтра начинаются военные действия: Брусилов лично привез эту весть из штаба корпуса, куда его, как и других полковых адъютантов, вызвали для вручения манифеста об объявлении войны. Тотчас же стали готовиться к атаке на пограничные турецкие казармы, стоявшие на противоположном берегу горной реки. Уже в половине первого 12 апреля в кромешной темноте южной ночи Брусилов с отрядом драгун переправился через разбухшую от весеннего половодья реку. В темноте брод теряли, приходилось то и дело плыть на лошадях в ледяной воде. К счастью, обошлось без потерь.

Брусилов шепотом отдавал команды драгунам, тихо окружавшим казарму. Ожидалось, что турки, которые тоже знали о приближении войны, вот-вот откроют огонь. Но все молчало. И только когда один из драгун, знавший несколько турецких слов, громко постучал в ворота казармы, все стало ясно: турки… спали. То ли верховное командование не позаботилось своевременно оповестить свои пограничные части, что началась война, то ли не сработала телеграфная связь, то ли начальник отряда оказался беспечен, но казарма была окружена, и после кратких переговоров все турки сдались брусиловским драгунам без единого выстрела. Молодой поручик был доволен: в первой же операции захвачен весьма важный пленник – командир турецкой пограничной бригады. Брусилов не скрывал своей радости, но опытные ветераны кавказских войн своевременно предупредили: успех его случаен, турки – серьезные противники, они еще покажут себя. Вскоре так и произошло.

Русские войска уже к концу апреля начали охватывать турецкую крепость Карс – основу приграничных укреплений противника. Главнокомандующим Анатолийской армии Турции был Мухтар-паша, опытный в военном деле человек, он понимал, что в открытом бою проиграет русским, поэтому отступил из Карса на запад, к горным перевалам, оставив в крепости большой гарнизон с приказом держаться до последнего. 1-я кавалерийская дивизия первой из русских частей вышла к Карсу. Разведка донесла, что Мухтар-паша только что ушел, поэтому сильный отряд был направлен за ним в погоню.

Брусилов со своими драгунами шел в авангарде. Дорога проходила мимо многочисленных сел, большинство их были армянские. Жители в них открыто и восторженно встречали разъезды русских кавалеристов. Брусилов хорошо запомнил их радостные лица, их приветствия и много позже в мемуарах не преминул рассказать об этом. В церквах звонили колокола, жители выносили на дорогу плоский армянский хлеб, соленый овечий сыр, вино. Но эскадроны торопились, было не до подарков.