Текст книги "Коммунисты"

Автор книги: Сергей Семанов

Соавторы: Владимир Архангельский,Анатолий Сергеев,Илья Дубинский-Мухадзе,Клара Маштакова,Анатолий Толмачев,Станислав Зарницкий,Владимир Александров,Семен Синельников,Арсений Тишков,Федот Бега
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Защищал Петровский и спешность запроса своей франции в связи с наложением на большевика А. Е. Бадаева полицейского штрафа.

Кратко дело обстояло так. 9 сентября 1913 года петербургские рабочие хоронили своих товарищей, погибших при взрыве на минном заводе. Депутат от питерских пролетариев А. Е. Бадаев, конечно, принял участие в похоронах. Бадаев обратился с речью к рабочим, но в этот момент налетела конная жандармерия и смяла ряды процессии. Полицейский пристав хотел было арестовать Бадаева, но, узнав, что он член Государственной думы, не решился. Бадаев резко протестовал против незаконного налета полиции. Тогда на него был составлен протокол, где его обвиняли «во вмешательстве в действия полиции», за что петербургский градоначальник Драчевский наложил на Бадаева штраф в двести рублей. Бадаев, возмущенный, отказался платить. Тогда штраф был заменен шестидневным заключением в тюрьме; градоначальник собирался арестовать Бадаева сразу после окончания зимней сессии думы. Это наглое попрание закона о неприкосновенности депутатов думы и послужило причиной запроса большевистской фракции, от имени которой говорил Петровский. Он прямо заявил, что если власти арестуют Бадаева, то все заводы Петербурга и не только Петербурга приостановят работу – пролетариат сумеет оказать поддержку своему депутату.

Надо сказать, что полиция так и не решилась подвергнуть Бадаева аресту.

Выступал Петровский и по поводу учреждения правительством исправительных домов. Внося в думу этот законопроект, министерство юстиции утверждало, что оно преследует лишь одну государственную цель – борьбу с бродяжничеством, тунеядством и нищетой. В исправительные «трудовые» дома правительство намеревалось засадить всех безработных. На деле это было еще одним орудием против забастовок. Петровский в своей речи обнажил подлинный смысл этой затеи правительства, показав, что исправительные дома не что иное, как тюрьмы для голодающих пролетариев и безземельных крестьян.

Полна страсти и гнева была речь Петровского об истязаниях политических заключенных в ряде каторжных тюрем, где люди подвергались избиениям, пыткам, где даже больных заковывали в кандалы.

Большевик Петровский не стеснялся в выборе выражений и сек врага по лицу наотмашь словами, которые тот заслуживал.

Именно за такие вот острые, как лезвие бритвы, слова его удалили с трибуны 12 мая 1914 года, когда он выступил в защиту свободы депутатского слова.

В эту сессию он еще несколько раз выходил на трибуну, глаз на глаз с ненавидящим его залом, и громил, громил и громил лощеных, сытых, вполне довольных жизнью господ, которые сидели на горбу народа и считали себя сливками российского общества.

Большевистским депутатам приходилось вести в думе ежедневную тяжелую борьбу, рассчитывая только на свои силы. А сил этих было всего шесть человек, если считать и Малиновского. Но именно этот человек, именно он-то и нанес неожиданный, подлинный удар по фракции, усугубив и без того натянутые отношения между большевиками и меньшевиками.

Это случилось в мае 1914 года. Малиновский вдруг неожиданно ушел из думы и большевистской фракции по никому не понятным в ту пору причинам. Поступок Малиновского оставался загадкой вплоть до февральской революции 1917 года. Только когда были вскрыты архивы департамента полиции, стала понятна истинная причина: Малиновский, оказывается, был на службе у охранного отделения; он считался особо засекреченным агентом; его провокаторская деятельность шпиона и осведомителя стоила жизни или каторги многим лучшим партийцам-большевикам.

Малиновский перебрался за кордон, и его следы потерялись. Как потом выяснилось, он возвратился в Россию, когда началась война, был мобилизован на фронт, попал в плен к немцам. Он приехал в Россию уже после Октябрьской революции. В ноябре 1918 года провокатор Малиновский был расстрелян в Москве по приговору революционного трибунала.

Но в 1914 году депутаты-большевики не могли допустить и мысли о возможности столь чудовищного предательства.

Этим осложнением в большевистской фракции тотчас же воспользовались меньшевики. Они подняли вокруг истории с Малиновским демагогическую шумиху.

Петровский склонен был тогда объяснить поступок Малиновского особенностями его характера – нервозностью, неуравновешенностью, вспыльчивостью. Других видимых причин покинуть фракцию не было.

Так или иначе, но шум и сплетни вокруг имени Малиновского долго не утихали и доставили большевикам немало дополнительных хлопот.

Ленин посоветовал Петровскому не терять боевого духа и продолжать работу фракции так, как это делалось до сих пор, – смело, открыто разоблачать антинародную сущность царизма и ее верного прислужника – буржуазную думу. Петровский вернулся в столицу от Ленина ободренный, готовый к новым схваткам со всякими черносотенцами и правыми, к отпору меньшевикам.

Зимняя сессия думы была на исходе. Впереди опять, предстояли поездки по губерниям, встречи с рабочими. Готовясь заранее к этим встречам, Григорий Иванович написал и опубликовал в газете статью под названием «Накануне свиданий с товарищами-избирателями». Это весьма примечательная статья, в ней он подвел итоги практической работы большевистской фракции во время зимней сессии. Григорий Иванович резко осудил Малиновского. В заключение Петровский просил рабочих-избирателей подготовиться к встрече с депутатами, подготовить для них специальные материалы по целому ряду вопросов – о росте массового сознания рабочих за год, о положении рабочих, условиях их труда, взаимоотношении кооперативных, просветительных и других обществ с социал-демократическими ячейками.

После ухода Малиновского председателем большевистской фракции в думе по предложению Ленина был избран Петровский.

Наступило время летних думских каникул, и все депутаты-большевики разъехались на места, с тем чтобы на рабочих собраниях рассказать о деятельности ЦК партии и большевистской фракции за период четвертой, зимней сессии думы.

Григорий Иванович Петровский, вернувшись в Петербург после свидания с Лениным в Поронине, тоже отправился в длительную поездку. Он намеревался побывать в Москве и Туле, а затем проехать в южные губернии, в свой родной Екатеринослав.

Политическая обстановка в это время в России была чрезвычайно накалена. Рабочее движение разрасталось. Усилия царского правительства и капиталистов репрессиями и локаутами сдержать, остановить это грозное наступление возмущенных масс не приносили желательных результатов; они лишь способствовали тому, что забастовки начали перерастать в революционные демонстрации, которые могли прогреметь стихийным взрывом вооруженного восстания, как это было в 1905 году.

В начале лета сильные стачки произошли на Ижорском военном заводе в Петербурге и среди текстильщиков Московской губернии. Небывалая забастовка охватила рабочих-нефтяников Баку. Дело дошло до того, что напуганное правительство бросило против стачечников крупные армейские и казачьи части. Тогда бакинцы превратили город буквально в военный лагерь, перекрыв улицы баррикадами. Завязалась жестокая схватка. Но сила была на стороне властей, и вскоре баррикады пали.

Последовавшие затем свирепые расправы с бакинскими рабочими вызвали сильное возмущение по всей России. Пролетариат протянул своим бакинским братьям руку помощи. Первыми откликнулись, как это бывало и раньше, рабочие Питера. На Путиловском заводе состоялся митинг, где обсуждались меры помощи бакинцам. Подошедшие в это время полицейские части дали по толпе два винтовочных залпа. Несколько человек были убиты и ранены.

Это новое зверство всколыхнуло весь пролетариат столицы. На улицы вышли тысяча демонстрантов. Заводские дворы кипели митингами. В Петербурге прекратили работу около ста пятидесяти тысяч человек.

В «Правду» сыпались резолюции митингов с возмущением и протестом против злодеяний властей. Газета помещала их на первых полосах под крупными заголовками. Номера «Правды» конфисковывались, за каждым большевистским газетчиком на улицах гонялись шпики и городовые и силой отбирали пачки газет.

Пресса черносотенного направления подняла дружный вой, призывая к расправе с рабочими, их организациями и печатью.

Такой оборот событий всполошил царских министров. Однако вновь пустить в ход оружие они не решились. Возможно, такая сдержанность объяснялась пребыванием в эти дни в столице президента Франции Пуанкаре. Надо же было показать главе «демократической» республики снисходительность его императорского величества к «шалостям» простодушного дитяти – российского народа.

Вскоре забастовки пошли на убыль. При попустительстве трудовиков и меньшевиков реакционные, буржуазные и буржуазно-либеральные партии организовали воинственные патриотические демонстрации. Они всосали в свой водоворот и много политически незрелых рабочих.

Депутаты-большевики в это время находились в губерниях, среди своих избирателей-рабочих. На этот раз главной целью их поездок было не столько информирование местных подпольных организаций о работе фракции в минувшую думскую сессию, сколько помощь им в подготовке к очередному съезду партии, о чем было решено на Поронинском совещании в сентябре 1913 года. Большую работу нужно было провести и по подготовке к участию в Международном социалистическом конгрессе, который намечалось собрать в Вене в августе 1914 года. Съезд РСДРП приурочивался к этому же времени. Важно было добиться, чтобы на конгресс послать как можно больше большевиков. Об этом настойчиво напоминал Ленин в своих письмах в «Правду» и Петровскому как председателю думской фракции. На конгресс, подчеркивал Ленин, должен быть представлен подлинный рабочий, а представительство от тех партийных организаций, которые по конспиративным или другим причинам не смогут послать своих делегатов, должна взять на себя думская фракция большевиков. Ленин в письмах просил, чтобы на конгресс обязательно поехали все депутаты-большевики, поскольку, будучи сами рабочими, они осуществляют в думе подлинное представительство российского пролетариата. Ленин даже советовал в случае чрезмерной перегрузки депутатов-большевиков отказаться от какой-то части работы в думе, лишь бы обеспечить активное участие местных партийных организаций в выборах делегатов на партийный съезд и на социалистический конгресс.

Из-за сложной обстановки в стране и сильнейших репрессий против руководителей большевистской партии Русское бюро ЦК фактически лишено было связей с местными организациями и с заграницей. Поэтому вся тяжесть поддержания связей с ЦК, с Лениным и руководства партийной работой в России падала на думскую большевистскую пятерку и газету «Правда» (до ее запрещения).

В июле 1914 года Петровский опять ездил к Ленину в Поронин. Как раз в это время бюро II Интернационала созвало в Брюсселе совещание, где обсуждался вопрос об объединении разных фракций и групп русской социал-демократии. В этом совещании, кроме лидеров II Интернационала – Вандервельде, Каутского и других, участвовали представители от меньшевиков, литовских и польских социал-демократов, еврейского «Бунда», а в качестве представителей ЦК РСДРП(большевиков) – М. Ф. Владимирский, И. Ф. Попов и Инесса Арманд (руководитель делегации).

От этой делегации Ленин получил письмо, в котором товарищи писали, что в Брюсселе ходят провокационные слухи, якобы Ленин находится в Брюсселе и руководит делегацией, сидя в кафе, но на совещании бюро II Интернационала появиться не хочет – будто бы боится ответственности за разобщение социал-демократических групп в России.

От души посмеявшись над этой чепухой, Ленин сказал Петровскому:

– Давайте пошлем отсюда, из Поронина, телеграмму Вандервельде за моей и вашей подписями. Таким образом, все сплетни о моем пребывании в Брюсселе лопнут, как мыльные пузыри!

Так и было сделано, что весьма потешило большевистскую делегацию и смутило тех участников Брюссельского совещания, которые распространяли эти нелепые слухи.

Почти одновременно с письмом из Брюсселя в Поронин пришла телеграмма из Петербурга о том, что в столице начались мощные забастовки, стычки с полицией, а в Баку – баррикадные бои рабочих с солдатами. По совету Ленина Петровский срочно выехал в Петербург. А затем оттуда уже отправился в Москву, Тулу, Харьков и Екатеринослав.

Весть о начале войны застала Григория Ивановича на подпольном собрании партийных активистов в Екатеринославе, где он делал доклад. Из Петербурга ему сообщили телеграммой, что созывается экстренное заседание Государственной думы. Надо было спешить назад, в Питер.

Собрание успело все же до отъезда Петровского обсудить вопрос об отношении екатеринославских большевиков к начавшейся империалистической войне. В принятой общим голосованием резолюции высказывалось отрицательное отношение к войне и большевистским депутатам думы предлагалось выступить против военных кредитов правительству. Вместо шовинистического лозунга об «обороне отечества», который не сходил со страниц правых газет, собрание призвало бороться всеми силами против войны.

К началу войны подготовительная работа по созыву партийного съезда и участию в Международном социалистическом конгрессе, которую Ленин и ЦК партии поручили Петровскому и другим депутатам-большевикам, была во многом завершена. Было выбрано уже более половины делегатов на предстоящий съезд, составлены наказы им, стали поступать по условным адресам мандаты делегатов; были подготовлены все подпольные явки, паспорта, собраны средства на расходы по съезду и т. д. Не было сомнений, что съезд откроется в намеченный срок и что участие большевиков в Международном социалистическом конгрессе будет обеспечено.

Но все изменила война. Установившийся в стране жестокий режим, беспощадные репрессии не дали возможности созвать партийный съезд. Международный конгресс тоже в условиях войны собраться не мог.

Последовавшие за объявлением войны события нанесли революционному движению тяжелый удар.

Реакция поспешила в полной мере воспользоваться таким сильным оружием, как режим чрезвычайного военного положения. Злобным духом шовинизма был пропитан, казалось, даже сам воздух в России. При полной поддержке Государственной думы (кроме большевистской фракции) правительство бросилось прежде всего душить партийные кадры, рабочие организации, всю рабочую печать.

К счастью, Петровский успел своевременно скрыть все документы, относящиеся к созыву съезда-партии, и они не попали в руки царской охранки. Как только была объявлена война, М. С. Ольминский и А. Е. Бадаев по его поручению тайно перевезли партийные документы в Финляндию, передав их на хранение надежным финским социал-демократам. Редакция газеты «Правда» была разгромлена 8 июля, и все ее сотрудники арестованы.

В Петербурге и других городах шли массовые аресты. Тюрьмы за каких-нибудь две недели были переполнены. А на улицах обеих столиц почти ежедневно происходили патриотические шествия и манифестации с портретами царя, трехцветными флагами и пением гимна «Боже, царя храни». Толпы обывателей и мелких хозяйчиков, смешанные с черносотенцами и явными бандитами, подбадриваемые полицией, осененные крестом, врывались в квартиры и чинили разбой, издевательства над теми, кто не обнаруживал «истинно патриотических чувств». Людей избивали на улицах, в конках, в магазинах. В Петрограде одна такая дикая орда устроила погром германского посольства, а в Москве и некоторых других городах бандиты нападали на торговые и промышленные предприятия, принадлежавшие немцам.

Было несколько мужественных попыток рабочих выступить против воинственного угара, но всякий раз эти выступления наталкивались на разъяренную уличную толпу «патриотов», которая с криками «Предатели, изменники!» бросалась при поддержке полиции на рабочих, избивала их и помогала городовым доставить в участок.

Либеральные и черносотенные газеты что было мочи подливали масло в огонь. Ежедневно они помещали на видных местах патриотические заявления лидеров всех фракций Государственной думы. Только фракция большевиков отказывалась давать верноподданнические, славословящие войну заявления. Газеты пестрили призывами к народу русскому постоять за родную землю, за веру, за царя.

В эти дни испытаний для всего рабочего движения Петербургский комитет большевистской партии показал свою революционную, классовую зрелость и мужество. Выпущенная им сразу после объявления войны прокламация отражала истинно пролетарскую антивоенную позицию. «Кровавый призрак веет над Европой. «Долой войну! Война – войне!» – должно катиться мощно по градам и весям широкой Руси. Рабочие должны помнить, что у них нет врагов по ту сторону границ… «Нет, мы не хотим войны! – должны заявить вы. – Мы хотим свободы России!» Вот должен быть ваш клич…»

Прокламация эта помогла некоторому протрезвлению голов многих рабочих, поддавшихся в первое время военному психозу.

Все партии – либералы, кадеты, трудовики и даже меньшевики – настороженно ждали, какую позицию займет на созываемой чрезвычайной сессии Государственной думы фракция большевиков: будет ли она, как другие, поддерживать военные кредиты или же будет голосовать против них.

Вот как описывал сам Григорий Иванович Петровский обстановку в эти дни в думе и трудное положение, в котором находились депутаты-большевики:

«При частых встречах в думе с депутатами-кадетами и трудовиками нас спрашивали: «Неужели вы будете во время войны проводить революционную работу? Как это можно? Питерский комитет издал пораженческую прокламацию. Это, верно, охранка написала, чтобы легче с вами расправиться, или немецкие агенты».

Наше положение было не из легких, когда нас ставили сразу под подозрение и заносили в число агентов немецкого империализма. При оценке тогдашнего положения мы были немного наивными, ибо считали, что социал-демократы других стран ведут революционную работу, как и мы. Нам еще не была известна позиция социал-демократов, в частности немецких, которые голосовали за войну».

Для выработки общей декларации об отношении к войне было проведено по инициативе большевиков несколько совместных совещаний трех левых фракций думы. На совещаниях шли горячие споры, главным образом между большевиками и меньшевиками, так как фракция трудовиков с самого начала устами Керенского прямо заявила, что она считает необходимым поддержать объявленную войну. Некоторые же меньшевики во главе с Чхеидзе занимали тогда еще неопределенную, колеблющуюся позицию, но склонялись к «оборончеству».

После долгих споров и поправок был выработан наконец текст декларации, под которой поставили подписи члены двух фракций – большевики и меньшевики.

Экстренное, в связи с войной, заседание думы открылось 26 июля 1914 года. На нем лидеры всех думских фракций огласили заявления, в которых выражалось отношение той или иной партии к войне. От имени фракции трудовиков с отдельной декларацией выступил Керенский. В нем после фальшиво-революционных фраз говорилось: «…Мы непоколебимо уверены, что великая стихия российской демократии вместе с другими силами даст решительный отпор нападающему врагу и защитит свои родные земли и культуру, созданные потом и кровью поколений!»

Потом была оглашена единая декларация социал-демократических фракций (большевиков и меньшевиков).

Вот что писал по поводу этой декларации Григорий Иванович Петровский: «Подготовка совместного с меньшевиками выступления в Государственной думе очень испортила ясность нашей интернационалистической позиции. Среди нас – рабочих депутатов – не было расхождений в вопросе о поражении царского правительства. Меньшевики не только смазали наши предложения, но и дали указание Хаустову, который читал декларацию в думе, не читать слишком резких мест, внесенных нами… Потом мы поняли свою ошибку, что связались с меньшевиками для выработки общей декларации, и решили довести до сведения рабочих и партийных организаций о том, что мы целиком за поражение царского правительства и за революционные действия рабочего класса».

Когда все фракции огласили свои декларации, дума тотчас же спешно перешла к обсуждению военного бюджета. И тут большевики показали истинный образец мужества и своего интернационального пролетарского долга. Все пятеро депутатов, возглавляемые Петровским, встали во время голосования и демонстративно покинули зал заседания в знак протеста против военных кредитов.

Реакционная дума встретила уход большевистских депутатов бешеным криком, руганью, свистом. А Владимир Ильич, узнав об этом, дал поведению рабочих депутатов высокую оценку.

Оглашение декларации в думе и протест большевиков против кредитов на войну стали как бы исходной точкой для всей антивоенной подпольной работы местных партийных организаций в массах. Работа эта в условиях чрезвычайного положения в стране была очень трудна. Трудности усугублялись еще и тем, что связь с заграничным партийным центром – ЦК и Лениным была нарушена войной и перекрытием границ. ЦК партии подвергся гонению со стороны австрийских властей, а Владимир Ильич Ленин был даже посажен в тюрьму (к счастью, ненадолго). Связь с ЦК, и то лишь в какой-то мере, удалось восстановить только через два месяца.

Поскольку «Правда» была уже разгромлена, сложно было организовать печатание антивоенных прокламаций. С превеликими трудностями подпольному Петербургскому комитету и думской фракции большевиков удалось наконец наладить тайную типографию, где была оттиснута и затем распространена по заводам листовка с призывом «Война – войне!». Прокламация всполошила всю царскую охранку в Петербурге.

Нелегальная партийная работа с большой осторожностью велась и в других промышленных городах. Понемногу с местными организациями налаживалась связь. Назначались места явок, новые пароли; конечно, никаких митингов или больших собраний устраивать было невозможно. Полиция смотрела за этим, что называется, в десять пар глаз.

Фракция большевистских депутатов во главе с Петровским, став перед лицом свершившегося – войной, потеряв связи с ЦК партии и Лениным, заняла твердую антивоенную позицию в соответствии с решением Международного социалистического конгресса, состоявшегося в 1912 году в Базеле. Этот конгресс во время назревшего тогда балканского кризиса обратился к пролетариату всех стран с манифестом против войны.

Теперь же, на другой день после объявления войны, лидеры II Интернационала совершили беспримерное в истории предательство рабочего класса, пошли на поводу у своих правительств, превратившись в орудие помощи национальной буржуазии, в результате чего появилась так называемая позиция «оборончества».

Став на путь измены мировому пролетариату, лидеры II Интернационала повелели своим парламентским фракциям голосовать за военные бюджеты, стали входить в состав своих буржуазных правительств. На этот путь они попытались подтолкнуть и русских социал-демократов, поручив выполнить миссию предательства председателю II Интернационала бельгийскому социал-шовинисту Эмилю Вандервельде. Тот, в свою очередь, послал русским социал-демократическим фракциям в думе – большевикам и меньшевикам – телеграфное обращение такого характера, что даже военная царская цензура пропустила его. Вандервельде призывал русский революционный пролетариат «стать на общую точку зрения социалистической демократии в Европе», то есть Поддержать военные усилия царского правительства.

«Эмиль Вандервельде, делегат Бельгийской рабочей партии в Международном социалистическом бюро, а со дня объявления войны – министр». Так и подписал, не постеснялся!

Казалось бы, что ответ русских социал-демократических фракций на такую телеграмму может быть только один – резко отрицательный, разоблачающий провокационную, предательскую сущность этого предложения. Тем более что совсем недавно, 26 июля, меньшевики и большевики огласили в думе совместную декларацию против войны. Но теперь меньшевики, немного поколебавшись, также ступили на путь предательства пролетарской солидарности. Они провозгласили позицию «оборончества», обещав в своем ответе Вандервельде не противодействовать войне, что означало ее поддержку.

Большевистская фракция по инициативе Петровского дала совершенно иной ответ.

«…Русский пролетариат, – писали депутаты-большевики, – не может ни при каких условиях идти рука об руку с нашим правительством, не может заключать с ним никаких, хотя бы временных, перемирий, не может оказывать ему никакой поддержки… Напротив, мы считаем своей неотложной задачей вести с ним самую непримиримую борьбу, стоя на почве старых требований, столь единодушно выдвинутых и поддержанных русским рабочим классом в революционные дни 1905 г. и снова встретивших широкое признание в массовом политическом движении русского рабочего класса за последние два года».

На том же заседании большевистской думской фракции, когда составлялся ответ на телеграмму Вандервельде, было решено провести намечавшуюся еще раньше конференцию членов фракции с представителями некоторых крупных партийных организаций, которые были выбраны на эту конференцию во время последнего объезда рабочими депутатами страны. На конференции предполагалось обсудить практические методы по восстановлению и укреплению нелегальных организаций, оживить их работу, скованную военным режимом, подумать, как лучше наладить связи партийных организаций с фракцией, как организовать политическую агитацию в действующей армии, как развернуть сеть подпольных типографий и другие вопросы партийной работы.

На конференции предстояло особо обсудить тезисы Ленина о войне, а также манифест ЦК партии, разоблачающий истинный смысл империалистической войны, измену вождей II Интернационала.

Накануне конференции к Петровскому на квартиру пришла женщина-латышка, член партии. Она передала Григорию Ивановичу письмо из Стокгольма от Шляпникова и пару ботинок, предложив сорвать набойки с каблуков. Петровский сбил набойки и вытащил из проделанных в каблуках лунок два экземпляра газеты «Социал-демократ» № 33. В газете была напечатана ленинская статья «Война и российская социал-демократия». Петровский тотчас собрал членов большевистской фракции и прочел им эту статью, подписанную ЦК партии. Фракция большевиков с удовлетворением убедилась, что ее антивоенная линия в основных положениях не расходилась с ленинской. Потом Петровский передал газету в Питерский комитет большевиков для ознакомления.

Подготовку к конференции члены большевистской фракции вели с соблюдением строжайшей конспирации. Делегатам сообщили адреса явок и пароли. Чтобы предотвратить любые случайности, было условлено, что до начала совещания делегаты из губерний не станут встречаться с членами фракции.

Намеченную сперва квартиру для сбора заменили другой. Решили провести конференцию в ноябре, за городом, в местечке Озерки по Выборгскому шоссе, в доме заводского конторщика Гаврилова, считавшегося надежным товарищем.

Широкой конференции, как это было задумано, не получилось: большинство представителей местных организаций были арестованы по дороге в Петроград или же просто не смогли приехать. Из двадцати двух делегатов прибыло только шестеро. Тогда порешили устроить не конференцию, а просто совещание. Пробирались в Озерки с большими предосторожностями, но охранка, видимо, уже знала о совещании заранее.

В небольшой квартире собрались все члены фракции, представители местных партийных организаций: М. Воронин (от Иваново-Вознесенска), В. Н. Яковлев (от Харькова), Линде (от Риги) и двое от Петроградской организации – Н. Антипов, член исполнительной комиссии ПК, И. Козлов, путиловский рабочий, член правления страховой кассы. Приглашенный на совещание Каменев, живший тогда в Финляндии, сообщил, что из конспиративных соображений он приедет через день.

Совещание началось 2 ноября 1914 года. Делегаты рассказывали о положении на местах – в губерниях, о работе организаций, настроении рабочих и их отношении к войне. Выяснилось, что повсюду партийные силы и даже легальные профессиональные союзы понесли тяжелые потери от арестов, но все же некоторая работа велась: надежды на укрепление подпольных комитетов и активизацию их деятельности все делегаты связывали с сохранением думской большевистской фракции, которая в это лютое время была единственным центром, связывающим все партийные организации в России.

На второй день обсуждался главный вопрос – о военной платформе партии. Тезисы Ленина были поддержаны единогласно. Предстояло теперь размножить их и разослать во все губернии, где еще сохранились партийные организации, с тем чтобы широко развернуть антивоенную агитацию. Об этом шла речь на третий день – 4 ноября. Неожиданно, часов около пяти вечера, в дверь раздался сильный стук. Под ударами винтовочных прикладов дверь сорвалась с петель и рухнула. В комнату ввалилось больше десятка полицейских и жандармов. Офицер с револьвером в руке скомандовал: «Руки вверх!»

– По какому праву? – спросил, выходя вперед, Петровский. Он старался выглядеть невозмутимым. – Я и эти мои товарищи – члены Государственной думы, и вы, я надеюсь, знаете закон о неприкосновенности депутатов… Вот мой мандат…

Офицер взял в свободную руку удостоверение на имя депутата думы Петровского, повертел его так и эдак, вернул Григорию Ивановичу и с любопытством оглядел невысокую фигуру Петровского. По-видимому, депутатский мандат Петровского возбудил в офицере почтение, и он стал вежливее.

– Прошу прощения, господа, – жандармский ротмистр небрежно кинул руку к козырьку фуражки, – у меня имеется ордер на арест, – он показал бумажку с подписью начальника Петроградского жандармского управления.

Пока Петровский говорил с офицером, полицейские успели уже вывернуть все карманы у Бадаева, Шагова, Самойлова и других товарищей. Муранов и Петровский категорически заявили, что не позволят себя обыскивать, и несколько раз отразили попытки жандармов ощупать у них карманы. К протестам Петровского и Муранова присоединились другие депутаты. Неуверенный в том, имеет ли право он арестовать и обыскать членов Государственной думы, ротмистр несколько раз убегал из дома – пытался дозвониться до своего начальства и получить разъяснение. Меж тем, пользуясь замешательством среди полицейских, участники совещания тайком пытались уничтожить компрометирующие документы – адреса явок, протокол совещания, записи в личных блокнотах. Но все материалы уничтожить не успели. Возвратившийся с улицы ротмистр сообщил, что скоро сюда прибудет его начальство и депутаты смогут объясниться с ним лично, а пока он обязан держать арестованных под охраной. Офицер приставил к ним жандармов и запретил всем переговариваться. К вечеру примчался жандармский генерал. Узнав, что еще не все обысканы, он выругался и приказал обыскать Петровского и Муранова силой. Полицейские накинулись на них, выворачивая руки и шаря по карманам. Протесты не достигали ушей генерала, молча и хмуро наблюдавшего эту сцену.