Текст книги "Признаки жизни"

Автор книги: Сергей Недоруб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13
Важные дни

Завтрашний день действительно оказался важным. Шептун вроде бы ничего особенного не делал, но в Зоне ему еще не приходилось заниматься ходьбой без цели, дышать с концентрацией на процессе, тщательнее пережевывать пищу и выполнять еще множество подобных дел. На первый взгляд, они отнимали у него время, зато качество его жизни при этом повышалось. Сталкер не мог выделить что-то одно, всеобъемлющее действие, которое объясняло бы, почему ему внезапно стало хватать для сна меньше часов, а каждый вчерашний день в сравнении с сегодняшним казался депрессивным и нерациональным. В конце концов Шептун все принял как должное – однако еще много времени потратил на то, чтобы в это поверить.

– Каково твое самое яркое воспоминание? – спросил Сенатор, сидя на земле и выискивая, как уже знал сталкер, съедобные корни. – Есть что-то такое, что повышает тебе настроение всякий раз, как ты об этом вспомнишь?

– Есть, – ответил Шептун, недоумевая, как шаман различает с поверхности, где эти корни находятся. – И достаточно много.

– Много? Ты счастливый человек.

– Я должен припомнить самое лучшее?

– Не обязательно. Вспомни просто то, что повышает тебе настроение.

– Да был один курьез, – усмехнулся сталкер. – Рассказать?

– Расскажи.

– Ничего особенного, если подумать. Мне было лет шесть, меня сводили родители в луна-парк. Катались на американских горках, ели сахарную вату, павильоны всякие разглядывали.

– Должно быть, такое у вас было редко?

– Да, редко. Но не это мне запомнилось больше. После аттракционов мне захотелось мороженого, но родители отказали.

– И что ты сделал?

– Ничего, просто погрустил немного. Когда отец пошел за машиной, мама уволокла меня к ларьку и купила крем-брюле, сказав, чтобы я ел быстрее, а то папа увидит. Ну я ем, давлюсь, стараюсь побыстрее, а машины все нет. Мама пошла искать, а отец подъехал с другой стороны с брикетиком «Лакомки». Говорит, мол, ешь скорее, только маме не говори.

– Хорошее воспоминание, должно быть.

– Да. – С лица Шептуна не сходила улыбка. – Я с тех пор никому из них об этом не рассказывал. Но только сейчас понял, что они наверняка обо всем догадались. Столько лет мне казалось, будто я храню большую семейную тайну. Что-то такое, что сдерживает семью вместе.

– Что сейчас с твоими родителями?

– Живут под Питером.

– Неужто в метро?

– Нет, просто за городом.

– Счастливый ты человек, Шептун, – повторил Сенатор. – Теперь вспомни, как ел то мороженое.

– Зачем?

– Просто вспомни.

Шептун попытался представить, как все происходило, и неожиданно разразился хохотом.

– Сенатор, давай не будем, – предложил он. – Что было, то прошло, все равно воспоминаниями сыт не будешь. Хотел бы я сейчас мороженого, не спорю.

– Съешь его заново! – настоял шаман. – Вспомни, как это было! Хоть жестами повторяй, если надо, но вспомни.

– Жестами не получится. Я с тех пор в росте прибавил раза в два с половиной.

– Не прибавил. Тебе сейчас шесть лет, ты стоишь не посреди болота, а в луна-парке, после американских горок, и поедаешь мороженое. Ну!

– Да представляю я, представляю. – Шептун с удивлением обнаружил, что сердце колотится сильнее, а в животе появляется давно позабытое ощущение. – Помню, как лучи на нем отражались. Шум вокруг… Какой-то карапуз лопает пончики.

– Дальше.

– Дальше все. Говорю же, я ел быстро.

– Вспоминай «Лакомку».

– Я про «Лакомку» и говорил. Крем-брюле я уже давно слопал.

– Начинай заново.

– Может, хватит? И так две штуки съел.

– Давай еще, не потолстеешь.

Шептун сжал кулаки и посмотрел на них по очереди.

– Можно я буду трескать оба сразу? – спросил он. – Внесу разнообразие в историю.

– Конечно.

С двумя воображаемыми вкусностями сталкер расправился еще быстрее, чем в тот раз.

– Акцент на ощущениях, – говорил шаман. – Ты не должен просто есть мороженое, ты должен есть конкретно то мороженое, какое было в тот день.

– Вкусно, – признался Шептун, давясь смехом. – Мне понравилось.

– Стань ровно.

Сталкер мигом выпрямился, будто шестилетний пацан, мечтающий стать взрослым.

– Что чувствуешь?

– Пончиков хочу.

– Хорошо! – Сенатор глядел на него с довольным видом. – Теперь собери в кучу все эмоции, которые испытываешь, и направь их в район живота.

Шептун постарался выполнить указание без расспросов.

– Сделано, – отчитался он, чувствуя, как его переполняют лучшие эмоции детства. – Что теперь?

– Ничего, – ответил шаман, сунув нож в землю и выдергивая растение, похожее на раздвоенную репу. – Теперь удерживай это состояние в себе как можно дольше.

– Я уже устал, честно говоря.

– Завтра будет чуть легче.

– Завтра? Мы будем снова этим заниматься?

– Каждый день. Готовь новые воспоминания. Уверен, у тебя их больше, чем ты думаешь.

– Есть три состояния, которые человек способен вызывать в разных точках своего тела одним лишь усилием воли, – говорил Сенатор, шинкуя ножом найденную «репу» прямо в котел, в котором уже булькала вода, набранная в водоеме и очищенная дезинфицирующими таблетками. – Это тепло, холод и покалывание.

– Что они дают? – спросил Шептун, вскрывая банку тушеной свинины.

– Они разгоняют либо тормозят те или иные процессы.

– Очень познавательно. А конкретнее можно?

– Смотри на свой палец, – сказал шаман. – Прикажи ему нагреться.

– В смысле? Как я это сделаю?

– Никаких сложностей быть не должно. Создай в голове образ тепла в любой форме – огонь, солнечный луч, близость к раскаленному железу.

– Вроде создал.

– Теперь направь его в палец.

– В который именно?

– Не важно. Ты сам выбери.

Шептун отставил банку, не обращая внимания на вкусный запах, на который тут же побрел кот с подозрительным выражением на усатой морде. Посмотрев на большой палец, сталкер создал в голове образ шаровой молнии. Не имело значения, что о температуре реальной молнии Шептун не знал ничего. В его представлении она казалась горячей.

Через несколько секунд палец охватил приятный жар.

– Смотри-ка, работает, – удивился сталкер.

– А разве не должно? Это схоже с естественной реакцией на вид особи противоположного пола. Только в данном случае реакция управляемая.

– Какой же ты циник, шаман. Так и сказал бы – с реакцией на женщину.

– Это уже частный случай, а я тебе объясняю всеобщее правило. Ты только что создал образ тепла в определенном месте.

– Но как это работает?

– Прилив крови к нужному участку, только и всего.

– Хм, верно.

– Данное упражнение предназначено для тонкого регулирования интенсивности кровообращения. С его помощью ты можешь подгонять усиленное количество антител туда, где им самое место, то есть к поврежденному участку.

– А где я возьму усиленное количество антител?

– Хороший вопрос. Вспомни упражнения на воспоминания.

– Точно. – Шептун расплылся в улыбке, вспомнив, как Маркус ночью вылакал половину котла с ухой из сардин. Тогда его это сильно позабавило и теперь служило отличным светлым воспоминанием. Сталкер вспомнил пыльный кошачий хвост, вымазанную в супе морду, смотрящую на сталкера так, словно ее обладатель сам понятия не имел, как здесь оказался. Ему стало не просто смешно – Шептуна охватило тягучее и радостное умиротворение.

– Вот теперь разогревай рану на животе, – сказал Сенатор. – Сейчас ты через счастливое воспоминание создал временное повышение уровня антител. И теперь нужно направить этот поток в район подреберья.

– Ага. – Шептун погнал шаровую молнию через себя. Дрожь пробрала его с головы до пят, когда он понял, что метод работает. Сталкер сгустил эмоции в шар, поместив его в центр молнии, и направил все внимание на удержание этого состояния.

– Что теперь? – спросил он. – Я не могу долго выдерживать эмоциональный подъем, это забирает много сил.

– Долго и не нужно. Теперь тебе нужно закрепить состояние. Делай упражнение на холод.

– Как? А, понял.

– Да. То же самое, только иллюзию тепла заменяй на холод. Не надо воображать, будто ты это уже сделал, – создавай иллюзию себе самому так, как заколдовывал бы другого человека. То есть постарайся убедить в реальности происходящего. Маленькая магия тем и хороша, что на себя она применяется без проблем. Все органы твоего тела связаны друг с другом через кучу сосудов.

Шептун снова отодвинул банку от кота и мысленно создал снежок. Получилось так здорово, что на него даже напал озноб.

– Чувство холода закрепляет части тела в том виде, в котором они находились до этого, – говорил шаман, помешивая варево. – Теплом ты перемешаешь по телу физическую интерпретацию эмоции в виде антител, отвечающих, как известно, за иммунитет. Холодом прекращаешь этот процесс и, что самое главное, оставляешь все как получилось. Если просто убирать тепло, то эмоция рассеивается.

– И что, у каждого человека это действует?

– Только у того, кто не ленится над собой работать.

– У меня все получается.

– Шептун, в погоне за духовным началом ты забыл о тушенке.

– О, прошу прощения. – Удерживая в животе снежок, сталкер сделал еще пару движений ножом и вывалил содержимое банки в котелок. – А для чего нужно покалывание?

– Для диагностики. Так можно узнать, насколько твое тело готово отвечать на сигналы.

– Должно быть, чем более впечатлителен человек, тем проще ему все это дается?

– Нет. – Сенатор сорвал с банки полуоткрытую крышку и поставил ее перед Маркусом. – Эта система работает со всеми людьми в равной степени. Просто бывают те, которые еще заранее испортили себе впечатлительность длительными негативными эмоциями.

– Видимо, я по-прежнему сильно эмоционален.

– Ты нормален, Шептун.

– И что же, большинство людей тогда ненормальные?

– Все люди нормальны, так как нормы у всех разные. А ты нормален по моим личным меркам, сталкер, и, поверь, они у меня жесткие и требовательные.

– То есть тебе со мной повезло. – Шептун попробовал похлебку ложкой. – Соли бы добавить.

– Думаю, повезло нам обоим. Соли у меня немного, но сегодня можно.

– У тебя есть соль? И ты молчал?!

– Должен же я тебя удивлять.

– Да ты с первой нашей встречи только этим и занимаешься. Удивляешь меня.

С солью, казалось, и котелок стал кипеть веселее…

– Сенатор?

– Что, друг мой?

– А есть те, кто, по твоим меркам, не просто нормален, а хорош или даже мудр?

– Есть. – Шаман зачерпнул ложкой бульон, наливая себе в миску.

– И кто же это?

– Любой, кто не пришел в Зону.

Глядя на стены своеобразного каньона, в котором оказались западные болота Агропрома, Шептун думал, что это в своем роде земля обетованная. Причина была вполне банальной: ни малейших изменений в местности сталкер не заметил, хотя последний выброс был достаточно силен. Новые аномалии не появлялись, бродяги вообще не заходили. Когда Шептун пытался поговорить об этом с Сенатором, тот быстро объяснил ему, в чем дело.

– Вот именно что выброс был силен, – сказал он. – Настолько, что заблокировал вход сюда со стороны центра. Я выходил утром посмотреть.

– Утром? Я думал, что теперь встаю рано. Когда же ты успел?

– Я двигаюсь бесшумно.

– Но настолько, чтобы меня не разбудить.

– Мне удалось не разбудить даже Маркуса, хотя он спит куда более чутко, чем ты, друг мой.

– Этот? – Шептун покосился на свернувшегося клубочком лентяя. – Да его из пушки не поднимешь.

– Многого ты не знаешь про котов. Впрочем, я тоже, как оказалось.

– Вот, точно. – Сталкер потянулся. – Я тут подумал, и на меня сошло озарение. Попробуй свои методы на Маркусе применить – может, он поверит в себя, займется духовными поисками и все такое.

Сенатор завязал горловину мешка, подтянул ремень.

– Если бы ты сказал мне такие слова в первый день встречи, – произнес он, – то я бы решил, что ты надо мной смеешься.

– Но ты же знаешь, что это не так.

– Верно. И все же найти другого объяснения твоим словам не могу. В тебе говорит неверие в методы, которыми ты лечишься. Неверие остаточное или, может быть, запоздалое. И это несмотря на то, что ты уже точно и достоверно знаешь, что это работает.

– Я не знаю. – Шептун прислонился к стенке. – Все может быть. Мне, честно говоря, было не до сомнений, ведь я умирал и потому решил тебе довериться.

– И сейчас задумался, не несет ли нелепую чушь этот странный незнакомец в плаще?

– Есть немного, – смутился Шептун.

– Между тем именно вера тебя и спасла. Все то, что я тебе рассказывал, относится к простым вещам и подразумевает работу над собой. Именно работу, причем добровольную. И, значит, ты обязан активно пахать без колебаний и со знанием того, что положительный результат неизбежен.

– На такое, мне кажется, способен только умирающий человек. Или очень доверчивый. Простая статистика мне подсказывает, что такого почти не происходит. Одни умирают потому, что не верят, другие потому, что верят не тем людям.

– Шептун, это все самоуспокоение. На самом деле на то, чтобы разобрать, кому можно верить, а кому не следует, нужно не так уж много ума. Достаточно врожденной проницательности, которой лишены совсем редкие экземпляры, почти не встречающиеся.

– И тебе попадались такие?

– Еще нет. Людям в Зоне присуща вера. Ведь все остальные верят, что Зоны попросту нет.

– Да уж. – Шептун почесал голову. – Ладно. Чем сегодня заниматься будем? Тем же, чем и всегда?

– Верно. Главное, помни, что нельзя работать механически. Вызов эмоций по равнодушному велению, физическому действию, может работать, только если эмоция отрицательная.

– На этом завязаны многие боевые искусства – самогипноз, вызов эмоций через определенные жесты и все такое.

– Впервые об этом слышу. Программируя в себе зверя, ты лишь превратишь себя в труса, готового убивать по приказу. Пусть даже по собственному.

– Так все ради выживания.

– То, что я тебе даю, не ради выживания. Оно ради жизни. Пошли, я покажу тебе еще одну вещь.

– Что за вещь? – полюбопытствовал Шептун, когда они выбрались на поверхность и отошли чуть далее в лес.

– Закрой глаза.

Сталкер послушался.

– Воображение у тебя в каком состоянии?

– Хорошо выспалось за ночь.

– Прекрасно. Теперь оно принесет тебе тяжелый груз. Скажем, нагруженный рюкзак.

– Это называется светлой эмоцией?

– Действуй.

Шептун представил на плечах увесистую суму.

– Вспомни пружину, – говорил шаман. – Ты – пружина. И на тебя положили тяжесть. Что ты желаешь?

Сообразив, чего от него хотят, Шептун начал медленно сгибаться.

– Сопротивляйся грузу, – сказал Сенатор. – Сопротивляйся сгибанию – но так, чтобы все же поддаться ему.

Сталкер склонился почти уголком, продолжая удерживать на себе мифический рюкзак.

– Все, – признался он. – Пружина дальше не гнется.

– Тогда и мой рюкзак понеси.

Плечи мигом заныли – Сенатор положил свой мешок сталкеру на загривок.

– Уй! – возопил Шептун, сгибаясь сильнее. – Это для меня слишком много.

– Удерживай два рюкзака, – говорил Сенатор, стоящий напротив него. – Тяжесть давит на тебя. Чувствуешь, как напрягается позвоночник?

– Еще бы! Я сейчас ходячая аномалия, ёпрст… «трамплин».

– Теперь сбрасывай с себя груз. Быстро!

С иллюзорным рюкзаком сталкер справился быстро, с досады грохнув его о камни, как арбуз, и заставив расколоться. Шептун попытался скинуть рюкзак Сенатора следом, но его на плечах не оказалось.

– Ох, – простонал сталкер.

– Распрямляйся от нижнего позвонка к верхнему.

Шептун выпрямился, чувствуя, как по бокам от позвоночника словно устроились две сытые и довольные змеи, массирующие спину. Ощущение было еще более необычным, чем сравнение.

– Как ты успел свою сумку стащить? – спросил сталкер.

– Я ее и не надевал на тебя. Просто слегка надавил на спину, и ты поверил.

– Ну ты приколист… А для чего все это надо было? Я, честно говоря, в этот урок не совсем вник.

– Ты выдавил из позвоночника залежи солей и всякие застойные явления.

– Что, простым сгибанием?!

– Оно было вовсе не простым. Шептун, неосознанный механический процесс даст тебе крайне низкие результаты. Я тебе показал на простейшем примере, что такое процесс осознанный и чем он отличается. Вот что бы случилось, если бы ты просто разок наклонился и пошел дальше?

– Да ничего бы не было.

– Вот именно. Ничего. Потому что при простом физическом действии не происходит результата. Сталкер, о своем теле ты знаешь меньше, чем твой кот об автомобилях. Вот представь, что его научат водить машину.

– Маркуса? – Шептун задумался, представив себе кучу котов за рулями маршруток, чешущих по кольцу. – В таком случае я только порадуюсь, что он не говорит по-русски.

– Если ты научишь кота водить, то он все равно будет с трудом представлять себе принцип действия стеклоомывателя. Ему будет казаться, что грязное стекло – это неотъемлемый атрибут образа жизни автомобиля, воля великих богов и вечная ноша, с которой нет смысла бороться. Все лишь потому, что ему будет лень нажать на кнопку, о существовании которой он не подозревает.

– Я подозреваю. Ты говоришь о куче скрытых рычагов в человеческом теле, которыми можно им же самим и управлять?

– Что-то вроде этого.

– Погоди, это уже совсем непонятная вещь. – У Шептуна голова кругом пошла от таких сравнений. – Ты мне говоришь, что вся наша медицина, все то, что нам известно о методах лечения и прочее, – сплошной мыльный пузырь? В этом нет необходимости, что ли?

– В твоем сомнении, Шептун, кроется интересная мысль. Следуя твоей логике, медицина – исключительно прикладная наука, основанная на простых статистических данных, – должна лучше знать и уметь лечить тело, нежели естественный механизм регенерации, который предназначен для этого самой природой и дан всем от рождения. И это кажется странным уже для меня. Друг мой, ну объясни мне, почему биологический организм должен быть лишен прекрасной возможности управлять собственным иммунитетом, разгонять его при определенных действиях, пусть даже с большими затратами энергии? Неужели это совсем ненужное для тебя качество, что ты так цепляешься за таблетки и уколы?

– Э, погоди! Когда ты меня нашел, то ведь лечил именно лекарствами.

– Ничего не имею против использования лекарств в нужных случаях. В конце концов, хирургию не заменит даже самое совершенное управление своим телом – можно, конечно, в принципе самому рассасывать опухоли и выращивать оторванные пальцы, но не всем для этого хватит срока жизни. Я говорю о простых вещах вроде восстановления поврежденной печени, падающего зрения или убирании шрамов. О заживлении ножевых и пулевых ран.

– Простые вещи?!

– Ну да. По-твоему, когда про бывшего смертельно раненого говорят, что он выжил благодаря силе воли, это всего лишь пустые слова? Это четкие формулы, Шептун, указания к действию. Кто-то успевает нащупать это состояние в критический момент, кто-то нет. Некоторые даже не начинают искать. Я говорю тебе прямым текстом: регенерацией тела можно управлять. И уже показал тебе несколько упражнений. Они помогут восстановить здоровье, не говоря уже о повышении качества жизни.

– Так в сутках всего двадцать четыре часа. Как повысить качество?

– Именно его и повышать. Я ведь не о количестве говорю. Никто не хочет жить вечно.

– Может, я хочу.

– Не хочешь, поверь мне. Если ты не найдешь себе применения за отпущенные тебе годы, то зачем тебе увеличивать их число?

– А если найду?

– Тогда можно рассчитывать на возвращение в другой инкарнации.

– Совсем уже какая-то мистика пошла.

– Кот на автомобиле, Шептун. Всего лишь кот на автомобиле.

Маркус лежал на спине, задрав все четыре лапы кверху, и дрых. В такой позе он напоминал перевернутый столик, если только существовали столики с такими мохнатыми скатертями. Столик то и дело пошевеливал хвостом.

Шептун сидел рядом с ним, наблюдая. Кот пребывал в такой безмятежности, что хотелось прикоснуться к ней, взять чуточку – у животного ведь не убудет. Но животное в данный момент могло поделиться разве что электростатическим разрядом.

– Да, малыш, жизнь повернулась в интересную сторону, – признался Шептун, латая свитер вытащенной из него же ниткой при помощи отломанного куска шила. – Сидим мы тут и во всех отношениях лечимся. Делаем то, что нам говорит неизвестный человек. Мороженого вот воображаемого наелись, да так, что чуть простуду не подхватили.

Кот всхрапнул немного и вывернул голову так, что сталкеру стало больно на это смотреть.

– И ведь верю я ему, вот в чем дело, – говорил сталкер. – Самому бы сказал кто, пусть даже месяц назад, так не поверил бы. Не поверил бы, что буду общаться с мужиком в плаще, которого знаю несколько дней, на темы, о которых даже с самим собой не говорил и с лучшими друзьями тоже. Впрочем, где они сейчас, эти друзья? Разбежались все. Боялся я, котяра, с ними о сокровенном беседовать, потому как распугать всех не хотел. Ну зачем все свои болячки на других выплескивать, скажи? А теперь вижу я, что и не болячки это вовсе, а так – естественные жизненные этапы, которые бывают у каждого. Причем я все равно оказался болен, но вовсе не тем, чем думал. Гордился я своими болезнями, кот. Неспособностью себя на место другого человека поставить, например. Я же типа как крутой дядя. Ну да, пусть я никому об этом не говорил, так ведь все равно думал.

Перевернув свитер, сталкер начал чинить прореху на боку. Именно здесь оказалась дырка от арматуры. Зашивая ее, Шептун всеми силами попытался вообразить, что прямо сейчас зашивает себя самого. Сложнее всего было создать образ выздоровления, а не иголки, пронзающей плоть.

– Сенатор, – проговорил он. – Кот, ты его не боишься, как я посмотрю. В первый раз ты, помню, глядел на него как на самого архангела Гавриила. Да, я заметил, несмотря на то, что был совсем плохой. А затем все устаканилось. Может, ты поверил Сенатору, потому что это сделал я?

Маркус ни опроверг, ни подтвердил высказывание. Но Шептун все равно знал, что кот на его мнение о людях клал без зазрения совести.

– Нравится мне, как ты молчишь, приятель. – Шептун случайно распорол уже сделанные стежки и начал заново, другим способом. – Нравится, что у тебя есть обо всем свое мнение, очень простое и, как всегда оказывается, верное. Мне бы у тебя поучиться. Но вот только ты этого не оценишь и меня все равно не похвалишь. Должно быть, старина, мне нужно, чтоб меня хвалили, рукоплескали. Я сам не знаю, чего хочу от жизни.

Сталкер вздохнул.

– Знаешь, почему я поверил Сенатору, котлета? Потому что все время, что я в клане, я добивался того, чтобы люди верили мне. Здравствуйте. Мир тебе, сталкер. Я Шептун из клана «Набат». А я Дункан Маклауд из клана Маклаудов. Меч из-под плаща, и давай драться. Или не драться, как повезет. Ведь не всегда меня выслушивали до конца. Чаще всего сбегали – под каким-то предлогом или после легкого взаимного мордобоя. И, что самое смешное, котяра, не от меня они сбегали, понимаешь? От слова моего. «Набат». Каждый воображал то, что отвечало его представлениям о Зоне. Мощную военизированную группировку. Бригаду хлопцев с автоматами. Сборище отбросов в оборванных одеждах. Многое зависело от моего внешнего вида и того, как хорошо с утра я поел. Так что они верили тому, во что хотели верить. И убегали. А знаешь, старик, как я сам на это реагировал? Нравилось мне, вот как. Мне нравилось, что «Набат» окрутел настолько, что многие люди разбегаются от одного упоминания о клане. И ни разу я не задумался, что это вовсе не из-за репутации клана, а потому, что люди уже пришли сюда напуганными. Для них сталкер какого-либо клана, агитирующий за вступление, – такая же аномалия, как «жарка» или «карусель». И когда я говорил Грачу, дескать, нашел человека, но он отказался, то шеф ругался, а я радовался, понимаешь? Мне было приятно, что сегодня удалось на кого-то нагнать страху. Я верил, будто укрепляю этим клан. Ведь клан – это не просто группа сталкеров. За долгое время я и не понял, что такое «Набат». Знаю лишь, что это безусловная сила.

Маркус перевернулся на живот, но от своего занятия не оторвался, продолжая дрыхнуть изо всех сил. На его мордочке отобразилось нетерпение, когда же хозяин изволит заткнуться.

– И думается мне, что именно ты понимаешь суть клана лучше, чем я, Грач или все мы, вместе взятые, – покивал Шептун. – Для тебя «Набат» – это место, где ты душой отдыхаешь. И это главное. А Сенатору я доверяю, потому что отдаю этим долг. Свой долг Гиббону и всем тем людям, кому встреча со мной пользы не принесла. Я должен понять, что они чувствовали, когда им насаждали образ жизни, который бы им помог справиться со многими ошибками. Ведь это так неприятно, когда тебя жизни учат. Если учат плохому, то это само по себе фигово, а если хорошему, то возникает неприятное чувство, что раньше ты был неправ. Единственный выход – учиться самому, но как? Ведь Зона не всегда дает второй шанс.

Закончив шить, сталкер собрался надеть свитер снова, но остановился и осмотрел себя. Он похудел, однако вместе с тем стал более жилистым, гибким. По крайней мере чувствовать себя он в целом стал лучше.

– Все будет хорошо, Маркус, – пообещал Шептун, возясь с завернувшимся рукавом. – Прорвемся.