Текст книги "Повести"

Автор книги: Сергей Голицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

«Сколько же слез женских и девичьих было пролито за этими безмолвными стенами», – подумалось мне.

Наконец мы вылезли из подземелья и увидели солнце, синее небо, зелень деревьев.

– Как тут тепло! Как светло! – закричала Галя.

И мне так привольно показалось на солнце! Я вздохнул полной грудью.

Десятка два голубей, быстро перебирая малиновыми лапками, деловито сновали по траве у самых наших ног. У запасливого Васи нашелся в кармане кусочек хлебца.

Вдруг Миша потихоньку дотронулся до моего локтя. Его черные глаза озорно искрились.

– Смотрите, что я нашел!

Из его пазухи высовывались два желтоклювых грачонка с вытаращенными от ужаса голубыми глазками.

– На лестнице, у входа в подземелье, смотрю – к стенке прибились. Только пока молчок! – шепнул он мне.

Один из грачат вдруг каркнул. Все захохотали. После мрачных могил нам хотелось особенно громко и беззаботно смеяться. Вместе с нами заразительно смеялся и Аркадий Данилович.

– Правильно! Живые грачата куда занятнее мертвых цариц, – воскликнул он. – А теперь давайте копать вот тут. – И он показал нам на небольшой холмик, сплошь заросший крапивой.

Николай Викторович, Гриша и Вася лихо начали сшибать крапиву и бурьян. Показалась черная, жирная, перемешанная с обломками кирпичей земля. Изыскатели принялись копать столь неистово, точно Аркадий Данилович сквозь землю увидел, что монеты, меч, детская свистулька и, самое главное, березовые книги были зарыты именно тут, именно в этой крапиве, левее старой башни и правее новенькой будки телефона-автомата.

Остальные мальчики, девочки и я смотрели на копавших затаив дыхание.

– Да что вы! Что вы! Разве так можно! – закричал Аркадий Данилович и полез напролом через крапиву. – Если вы стукнете лопатой по драгоценности…

Но копавшие не слышали его предостережений. Я дернул Николая Викторовича за рукав ковбойки.

– Археология не выносит варварства! – по-настоящему рассердился Аркадий Данилович. – Копайте сугубо осторожно, землю выбрасывайте только сюда. А вы все, – подскочил он к нам, – тщательно перебирайте отвалы руками, не пропустите самую малую черепушку, самую крохотную заржавленную железину. Перебранную землю откидывайте в сторону.

Мы сели на корточки и в ожидании находок погрузили свои пальцы в рыхлую землю. Найдем или не найдем? Найдем или не найдем?

Галя робко подала что-то Аркадию Даниловичу.

– Вот, уже найдено! Подойдите все сюда! Черепок от горшка двенадцатого века! – торжественно провозгласил он.

Мы вскочили и с благоговением стали разглядывать грязный и темный плоский камешек, который держала на ладони сияющая Галя.

– Видите, – объяснял Аркадий Данилович, – черепок очень ровный, значит, горшок выделан на гончарном круге. Глиняная посуда до двенадцатого столетия в этих краях лепилась руками; следовательно, более древние черепки никогда не могли получиться столь ровными. – Аркадий Данилович безжалостно разломал Галину находку пополам. – Смотрите, ясно видны три слоя: по краям – два светлых, посередине – более темный с песком. Значит, горшки обжигались в маленьких печах, поэтому обжиг получился неравномерный.

– Где три слоя? Пустите меня вперед, – расталкивала всех вечно опаздывавшая Лариса Примерная. – Я прежде вас должна посмотреть.

Ее остро отточенный карандаш быстро-быстро забегал по блокноту.

– А можно нам… для нашего школьного музея? – спросил с дрожью в голосе Миша. Его круглые блестящие, напоминавшие две смородинки глаза выразительно взглянули на Аркадия Даниловича.

– Ну конечно, только вам. Все, что найдете, – только для вашего собрания древностей. Если попадется что-нибудь уж очень выдающееся, ну, тогда я попрошу для нашего Суздальского, – ласково улыбнулся сквозь очки Аркадий Данилович.

То один, то другой подносили новые найденные черепки.

Аркадий Данилович их тут же определял: двенадцатый век, а этот – шестнадцатый, видите – однослойный, обожженный равномерно в большой печи.

– Посмотрите мой! Мой самый красивый! – подошла, ликуя, Лариса Примерная.

– Да, с глазурью, обливной. – Хитринки загорелись в глазах Аркадия Даниловича, и вдруг он размахнулся и швырнул черепок в самый бурьян.

– Надо же! – обиженно дернула плечами Лариса.

– Бабушка вчера горшок разбила, – равнодушно бросил Аркадий Данилович и нагнулся над свежей ямой. – Довольно копать глубже, смотрите – культурный слой вы прошли, показался песок. Теперь копайте в стороны.

Перебирая руками выброшенную землю, мы нашли еще несколько черепков и двенадцатого и шестнадцатого веков, и тех, что «бабушка вчера разбила», нашли два заржавленных старинных гвоздя, кованных от руки в кузницах.

Миша успел набрать для школьного музея целый мешочек находок.

– А вы знаете, ребята, где копали? В монастырской помойке. Семьсот лет подряд сюда монашки мусор таскали да ушаты выливали. Но увы! Монашкам грамота не больно требовалась. Ни одного берестяного листочка вы не нашли, а жаль. Я давненько эту помойку высматривал, все искал случая покопать. Ну, товарищи, извините, мне надо еще проверить, как мои каменщики в городе работают. А сейчас вы идите в наш музей.

– Большое вам спасибо! Спасибо вам! Спа-си-бо!

* * *

В музее мы узнали, что древний Суздаль был известен не только своей славной историей и луковицами церквей, но и великолепным, самым лучшим в мире огородным луком. Нам показали золотые, как маковки церквей, луковицы величиною с кулак.

После музея и обеда мы пошли просто погулять по улицам.

Суздаль жил такой же рабочей, деловой жизнью, как все небольшие советские города. И вывески на домах были самые обычные: «Раймаг» и «Сберкасса», «Чайная» и «Школа», «Райисполком» и «Почта». Мимо нас проехали три машины с лесом, колхозные девушки сидели в кузове на бревнах и пели песенки. За углом юноши в запачканных спецовках красили здание школы золотой, как луковицы, краской и о чем-то смеялись. В магазины входили и выходили покупатели; позванивая, проносились велосипедисты; мальчишки, оживленно переговариваясь, бежали с удочками на рыбную ловлю; гуси чванливо вышагивали наперерез затормозившему автобусу.

В интернате хозяйка нам сказала, что заходил Аркадий Данилович и, не застав нас дома, попросил срочно прийти к нему на квартиру по важному делу.

Приход такого занятого человека всех нас очень удивил Забыв об усталости, мы сейчас же отправились его искать. К шатровой кремлевской колокольне прилепился старинный, розовый, с выпуклыми наличниками, небольшой каменный двухэтажный домик, где жил археолог.

Мы расположились в тени деревьев на траве, с невольной неприязнью глядя на тот дом, где когда-то сожгли драгоценные книги и рукописи. Наш посол Миша один поднялся по наружной лестнице прямо на второй этаж и осторожно постучал в дверку. Аркадий Данилович быстро спустился к нам, лицо его заметно потускнело и потемнело. Да, за свой насыщенный рабочий день он, конечно, сильно утомился; сейчас посидеть бы ему в кресле, почитать бы книгу или газету, а не с изыскателями беседовать.

– Смотрите на мои злополучные хоромы? – спросил он. – Да, те сгоревшие сокровища мне то и дело снятся. Но не из-за них сейчас позвал я вас к себе. – Он обвел нас внимательным взглядом из-под очков и вновь заговорил: – Вот что, дорогие товарищи, я вспомнил, что видел еще до войны в Ростовском музее написанные от руки сочинения некоего крестьянина Артынова, жившего в прошлом столетии. Тридцать толстенных томов не поленился исписать этот любопытнейший самоучка; так вот, в одном из томов есть упоминание о книгах на бересте. То ли сам Артынов те книги видел, то ли говорил ему о них известный собиратель книг и древних рукописей купец Хлебников? Простите, пожалуйста, позабыл.

– Позвольте! – воскликнул Николай Викторович. – Вы сейчас упомянули о собрании книг ростовского купца Хлебникова?

– Хлебниковская библиотека также сгорела, это произошло задолго до революции, – сказал Аркадий Данилович.

– Да ведь мы вчера видели у одного деда книгу из этого собрания, – настаивал Николай Викторович.

– И она обгорелая, – робко добавила Галя.

– Дедушка, может быть, подарит ее вашему музею, – вставил Миша.

– Ох, дорогие товарищи, вы что-то напутали. Повторяю, собрание Хлебникова, как и наша библиотека, сгорело дотла, – ответил Аркадий Данилович и устало закрыл глаза.

Конечно, это было настоящее безобразие – спорить с таким утомленным человеком. Успеем узнать о купце Хлебникове в Ростовском музее. Пора было прощаться и уходить.

– Да! Не хотите ли, я вас немножко подброшу? – неожиданно предложил Аркадий Данилович. – Завтра в шесть утра я посылаю машину в Гаврилов-Посад. Ваш маршрут идет на Юрьев-Польской, вы попадете на двадцать пять километров правее. Ну, а потом через Юрьев доберетесь до. Ростова.

На машинах туристам, как известно, не положено кататься, но зато…

– Хотим! Хотим! – особенно рьяно закричали девочки.

От всей души поблагодарили мы этого очень хорошего и отзывчивого ребячьего друга и распрощались с ним.

* * *

Проснулись мы не в пять, а в четыре утра от пронзительного крика мерзких грачат. Миша успел приспособить для них специальный ящичек с ручкой и с дырками и поставил самодельную клетку в угол нашей комнаты. Николай Викторович приподнял голову с подушки:

– Миша, если ты сейчас же их не выкинешь, то…

Но я так и не узнал, чем грозило это «то». Миша вместе с ящиком стремглав выскочил из комнаты.

Заснуть уже никто не смог. Мы встали, наскоро позавтракали, вскинули рюкзаки за плечи и вышли на большую и пустынную главную площадь города.

Грузовик оказался с крытым брезентом верхом, с лавками по краям. Все расселись, в середку уложили рюкзаки; мы поехали.

Я устроился сзади. Хотелось взглянуть на Суздаль еще раз.

Машина затряслась по камням мостовой.

И вот уже мы за городом, и я гляжу во все глаза на удаляющийся Суздаль. Там, на горе, вдоль берега Каменки, над домами, над зеленью садов вперемежку с мачтами телевизоров видны колокольни и луковицы многих церквей.

Теперь я понял, почему старый коммунист Аркадий Данилович Курганов так печется и заботится о ремонте и реставрации памятников прошлого. Ну, разрушится какая-нибудь церквушка, притом не имеющая архитектурной ценности; можно бы снести ее, разобрать на кирпичи… Но Суздаль-то ведь славен не отдельными творениями древнего зодчества, а всем своим неповторимым созвездием полсотни церквей и многих башен.

Все равно как в букете: вытащить несколько цветков, хоть самых невзрачных – и букет поблекнет и потеряет свою прелесть. Пожалуй, несколько таких городов-музеев нужны. Пусть туристы, юные и взрослые, приезжают и приходят сюда: здесь они научатся любить старину и гордиться славными творениями и подвигами своих предков.

Постепенно город скрывается за горою. Наша машина катит по Владимирскому Ополью. Всюду поля и поля, освещенные косыми солнечными лучами; по сторонам дороги то пшеница, то золотая рожь, дальше кукуруза и картофель, а вдали уже не видно, что посеяно, – желто-зеленый ковер уходит куда-то за бугор. А еще дальше, по ту сторону ручья, у самого горизонта, поля сливаются с голубой утренней дымкой…

Николай Викторович запевает удалую туристскую песню, ребята ее подхватывают… А машина, прыгая по ухабам, мчится все вперед и вперед по черной, прибитой дождями дороге…

Глава десятая
ПОЧЕМУ ЛИДА НЕ ПОПАЛА В КИНО?

Фабричные корпуса, новые стандартные дома Гаврилов-Посада выглядели островами среди зелени садов. Вместо колоколен в небо устремлялись карандаши фабричных труб да водонапорная башня. Искать березовые книги здесь было бессмысленно.

Автомашина довезла нас до привокзальной площади; мы высадились и сложили рюкзаки в кучу под забором.

Тотчас же члены штаба турпохода собрались на совещание: ведь мы сегодня ничего еще не ели, надо срочно организовать завтрак.

– Ребята, сами думайте, как и где будем питаться, – сказал Николай Викторович, – а мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Надеюсь, когда мы вернемся, вы нас покормите.

Я говорил с Москвой первым, пожелал жене здоровья, попросил передать Тычинке, что поиски березовых книг продолжаются с переменным успехом, и повесил трубку.

Николая Викторовича телефонные новости очень расстроили. Экзамен Ира сдала, сдала на «отлично», но заболела тетка Ириной подруги, и какого-то ребеночка она обещала провожать в детский садик и чьей-то бабушке приносить из молочной кефир.

Все причины были, как видно, вполне уважительные, поэтому Ира сможет присоединиться к нам не раньше чем через неделю.

Мы вернулись на площадь. Ребята со всеми нашими пожитками исчезли, оставив Галю ждать нас.

Галя рассказала, что к ним подошла неизвестная девушка, спросила, откуда мы, и увела всех в клуб. Первый же мальчишка-всезнайка нас проводил к деревянному небольшому зданию.

Там наши очередные дежурные уже хлопотали вокруг плиты. Их фигуры едва различались сквозь облака ароматного пара, витавшего над кастрюлями.

Девочки тут же нас познакомили с белокурой, дочерна загорелой, очень маленькой девушкой Люсей.

Она была секретарем комсомольской организации здешнего совхоза и одновременно участковым агрономом. Это она устроила ребят тут, в совхозном клубе и сейчас ждет Николая Викторовича и меня, чтобы идти знакомиться с директором. После обеда мы пойдем полоть сахарную свеклу. Завтра утром совхозная машина отвезет нас в Юрьев-Польской, а сегодня вечером мы пойдем в кино.

Словом, наши ребята обо всем договорились как нельзя лучше.

Вася щелкал сумкой. Гриша тряс чубчиком, щурился, подмигивал, подергивал плечами.

– Видите, видите, это я придумал, это я предложил… Танечка, сидя на рюкзаке, любовалась издали Гришей.

Лариса Примерная уткнулась в углу и, ни на кого не глядя, усердно писала в блокноте.

Люся повела Николая Викторовича и меня в контору совхоза.

Оба мы были высокого роста. Шагая между нами, маленькая девушка застенчиво поглядывала на нас снизу вверх и рассказывала о своей не очень богатой событиями жизни: она москвичка, год назад окончила сельскохозяйственный техникум, приехала в совхоз на работу. Дел тут очень много – поля разбросаны, и за день нужно объехать на велосипеде километров пятнадцать. Совхоз передовой, скоро начинается уборочная…

Так, разговаривая, мы подошли к конторе совхоза. Директор, в очках на чугунно-загорелом лице, в черном, запыленном кителе, сидел в своем кабинете за письменным столом и кого-то крепко пробирал по телефону.

Наконец он с силой стукнул телефонной трубкой, поднял глаза, несколько секунд изучал нас, затем резким движением пожал нам руки:

– Здравствуйте! Поможете – спасибо скажем! Сейчас горячка, сенокос, рожь поспевает; прополка – наше слабое место. – Директор неожиданно улыбнулся по-отечески, ласково посмотрел на Люсю. – Молодец у нас агроном! Прямо на улице рабочую силу ловит.

Люся вся зарделась, застенчиво потупила глаза.

Директор повернулся к нам.

– Устроились хорошо? – спросил он.

– Великолепно! Спасибо! – поблагодарил Николай Викторович.

– А машину вам на завтра выделю. – Директор снова крепко пожал нам руки.

Мы поспешили в клуб.

После обеда наскоро собрался штаб турпохода.

Решили выйти в поле всем отрядом, за исключением двух дежурных.

Люся повела нас за три километра. Без рюкзаков идти было очень легко и приятно.

Мы шли и пели песни.

Совхозные земли протянулись вдоль речки. На бесконечных грядках в двух-трех местах пыхтели стоявшие на приколе тракторы и качали воду для полива. Струи били косыми фонтанами далеко в стороны, радуги переливались в блистающих на солнце брызгах…

Люся, окруженная толпой девочек, вела велосипед.

– Какие вы счастливые, что путешествуете! – говорила она. – А у меня отпуск будет только зимой. Но ведь и зимой можно чудесно и весело отдохнуть. Я на лыжах побегаю, на коньках…

Она показала нам борозды сахарной свеклы, сильно заросшие лебедой, осотом и другими сорняками.

Нам роздали четырехпалые «цапки», похожие на лапу рыси с выпущенными когтями. Каждый занял борозду и айда махать цапками, наперегонки теребить, вырывать с корнями зеленых врагов. Разумеется, надо было полоть подчистую, но иные спешили. Кто вперед? Кто дойдет до посадок капусты и начнет другую борозду?

Люся уехала на велосипеде, но через час вернулась, оглядела прополотые ряды и покачала головой. Она подошла к одному торопыге, к другому, к третьему и потихоньку, чтобы никто не расслышал, предложила им переделать работу.

Гриша было обогнал всех. Сейчас, смущенно опустив голову, он проследовал мимо меня к самому началу своей борозды.

Люся опять уехала, пообещав вскоре вернуться.

Наверное, ни у кого не попалось таких густых и колючих сорняков, как у меня. Занозив руки в десяти местах, я полз позади всех. По соседней борозде ползла толстушка Лида. Она краснела, пыхтела и все же передвигалась быстрее меня. Однако я стал замечать, что она пропускает много сорняков… А что было совсем возмутительно – она кидала вырванную траву на мою борозду.

Как научный консультант похода, я имел право наказывать, но я еще ни разу не воспользовался своим правом.

Вдруг целый веник лебеды упал прямо перед моим носом. Я чихнул.

– Лида, строгий выговор!

Все обернулись, прекратили полоть, кое-кто привстал.

– Ого-го! – злорадно возликовал Вася.

Все это увидела незаметно подъехавшая на велосипеде Люся.

Лида сделалась вся пунцовая:

– Я вам никогда в жизни этого не прощу!

Мне тут же сделалось невыносимо жалко провинившуюся, но было уже поздно: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».

– Какой у вас сердитый начальник! – послышалось за моей спиной удивленное замечание Люси.

– Хуже тигра! – с трудом удерживая слезы, прошептала Лида.

Я сделал вид, что не расслышал.

К четырем часам мы закончили весь заданный урок и снова с песнями отправились домой. Удрученная Лида молча плелась сзади всех.

Большинство ребят после обеда залегло спать. Члены штаба турпохода собрались на экстренное совещание.

– Лида, раскаиваешься ли ты в своем проступке? – спросила судья Лариса Примерная.

Лида всхлипывала, но виновной себя не признавала. Мне было очень жалко Лиду. Я робко попросил:

– Нельзя ли отменить выговор?

– Нет, нельзя! – угрюмо ответила Лариса Примерная.

– Нет, нельзя! – подтвердили другие. Взяла слово Танечка:

– Вечером мы идем в кино. А Лида пусть останется вещи стеречь.

Члены штаба единогласно подняли руки. Лариса Примерная тут же записала постановление штаба в свой блокнот.

Услышав столь жестокий приговор, Лида, всхлипывая, выскочила из комнаты.

Мы ушли в кино. Сегодня шел приключенческий фильм про шпионов.

Зрители смотрели картину и переживали: догонят – не догонят, поймают – не поймают… Вдруг – бац! – в ту самую секунду, когда шпион, спасаясь от погони, прыгнул в пропасть, оборвалась лента. Зажегся свет. Зрители неистово завопили, затопали…

– А бедная ваша Лида, верно, скучает и плачет, – заметила сидевшая сзади меня Люся.

Я так увлекся кинофильмом, что забыл про наказанную Лиду. Мне сделалось очень стыдно: я не мог больше сидеть в зале, вскочил и заторопился к выходу.

В клубе мне попалась на глаза бедная Лида, крепко спавшая на постеленных посреди пола палатках; Лицо ее распухло, верно, от пролитых слез.

«Нет, никогда никого не буду наказывать», – твердо решил я.

А между тем погода переменилась, тускло-серые тучи заслонили заходившее солнце. Пошел дождь, мелкий и упорный… Ребята вернулись из кино и легли спать.

Миша еще с вечера вынес грачат в сени. На рассвете птенцы принялись орать столь неистово, что их было слышно даже через три двери. Я открыл глаза и больше не мог уснуть.

А дождь, правда очень теплый, не переставая барабанил по стеклам окон.

Мы встали в восемь. Дождь все продолжал идти. Явилась сияющая Люся в широченном брезентовом плаще с капюшоном, в резиновых сапогах. Под дождем она успела прокатиться по шоссе на велосипеде вдоль ближайших участков полей и убедилась, как посвежели и оправились поникшие стебли пшеницы, посадки кукурузы, свеклы, картофеля… И вдруг Люся нахмурила свои тонкие брови и тревожно оглядела всех нас.

Дорога-то в Юрьев-Польской всегда была плохая: значит, никакая машина сейчас туда не проедет.

Что же делать? Хмурое небо серыми хлопьями нависло над деревьями. Казалось, дождь никогда не кончится.

Накинув розовую прозрачную накидку, принадлежавшую Ларисе Примерной, Николай Викторович зашлепал по лужам в контору. Вскоре он вернулся.

Нечего и думать о машине. Ждать, когда перестанет дождь, когда просохнет дорога, – невозможно. В конторе подсчитали, сколько мы заработали денег. Николай Викторович их получил. На эти деньги мы отправимся в Юрьев-Польской поездом.

Гриша приказал всем разуться. По грязи и дождю мы зашлепали на станцию.

Я уже лет сорок как не бегал босиком и сейчас испытывал величайшее наслаждение. Земля была теплая-теплая, а травка мягкая, ласковая, словно кошачья шерстка…

Через два часа поезд нас доставил в город Юрьев-Польской.