Текст книги "Повести"

Автор книги: Сергей Голицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Глава семнадцатая
ЧТО ЗНАЧИТ «ОТЪЕЗД НАВСЕГДА»

Утром с умыванием и прогулками по кухне повторилась та же сутолока, что и вчера. Но Тычинка так был захвачен общеизыскательскими интересами, что снисходительно улыбался, глядя на ребячью суету, и ушел на работу, кажется позабыв о квартирных неурядицах. Уважаемая Роза Петровна вообще не показалась из своей комнаты.

Самый простой способ узнать адрес нужного человека – отыскать его фамилию в телефонной книжке. Еще не было восьми часов, а мы уже столпились на переговорном пункте.

Я повел пальцем по строчкам книги.

Нашкинзон, Нашивкин, Нашивочкин… Вот, Нашивочников! Батюшки! Да тут их двое! О любецком уроженце С. П., то есть Семене Петровиче, Номер Первый смутно что-то припоминал. Но откуда взялся совершенно неизвестный А. М.? Решили начать именно с него.

Как самый опытный по телефонным разговорам, я забрался в будку, опустил монету, набрал номер.

– Я слушаю вас, дорогой, – послышался, как мне показалось, чересчур развязный мужской голос.

– Мне бы товарища Нашивочникова.

– Он самый.

– Мне нужно вас видеть по исключительно важному делу. Разрешите к вам прийти через часочек.

– Через часочек поздно будет. Давай-ка поспешай. Предупреждаю, браток, через полчаса уезжаю, притом навсегда.

– Как – навсегда? – переспросил я.

– А так: значит, никогда сюда не заявлюсь и по этому телефону в последний раз в жизни разговариваю. Понял? Давай беги, еще поспеешь, машины не приехали.

Я бросил трубку. Мне не совсем было понятно, что значит «навсегда». Я знал только одно: надо спешить на всех парах, иначе не поспеем. Неизвестный А. М. исчезнет навсегда, и все следы пропадут.

Наскоро списали номера телефонов и адреса обоих Нашивочниковых и помчались. Хорошо, что бежать предстояло не особенно далеко.

Мы помчались по Садовой, сбивая прохожих, пугая автомашины, удирая от милицейских свистков. Я слышал за спиной учащенное дыхание Номера Первого, Майкла и всех ребят. Бедная Магдалина Харитоновна опять отстала; я видел, как она вдалеке отчаянно размахивала руками.

– На поезд опаздывают, что ли? – слышалось сзади. Вот нужный переулок! Вот ворота! Мы очутились посреди большого, запутанного двора.

Дома теснились в полном беспорядке, всё старые, деревянные, облезлые, покосившиеся, кое-где с подпорками. Ряды скверных деревянных и железных сараюшек прилепились к заборам. Всюду было развешано разноцветное белье, ребятишки бегали, старушки грелись на солнышке.

– Ну, куда? Ну, который дом?

Появление конницы изыскателей произвело большое впечатление: ребятишки нас окружили, старушки прекратили оживленную беседу и тревожно стали нас оглядывать.

– Скажите, где тут квартира двадцать два? – тяжело дыша, спросил я старушек.

– Опоздали мы или не опоздали? – волновалась Люся. Старушки разом заговорили. Одна посылала в один дом, другая указывала на соседний; они заспорили друг с другом, даже поссорились.

Мы стояли в полной растерянности. Куда нам идти? Наконец я догадался назвать фамилию Нашивочникова.

– А! Александр Максимович! – Старушки даже подскочили от радости и тут же любезно показали на самый дальний, самый старый дом.

Возле крыльца стояли два грузовика, но проникнуть в квартиру мы не смогли.

Посреди старой, косой лестницы застрял шкаф. Вообще-то от шкафа мы увидели только громадный прямоугольник дна. За нижнюю его кромку судорожно уцепился тощий растрепанный человечек в растерзанном пиджачке, согнувшийся под тяжестью груза. Какой длины был шкаф, сколько народу его держало с другого конца, мы не знали.

Я нагнулся к растрепанному человеку и спросил его:

– Вы товарищ Нашивочников Александр Максимович?

– Я, я. Уходи, гражданин, не мешай! – сердито бросил он и тут же отчаянно закричал кому-то невидимому: – Васька, заламывай, заламывай! Выше заноси!

– Они переезжают на другую квартиру, – сообразила Люся.

Человечек под застрявшим шкафом кряхтел и изо всех сил старался сдвинуть с места непослушный груз.

– Осторожнее, дети! Запачкаетесь!

Но Магдалина Харитоновна запоздала: Люся, а за нею мальчики исчезли под шкафом, а через минуту шкаф вылез из дверей и медленно поплыл по воздуху. Изыскатели вместе с Александром Максимовичем и высоким парнем Васькой облепили шкаф, как муравьи облепляют дохлую гусеницу, приподняли и водрузили на грузовик.

– Раз, два, взяли! Еще взяли! – послышалась звонкая команда Вити Большого, и шкаф установили на место, возле кабины.

А девочки между тем тащили из квартиры узлы, книги, стулья. Мальчики не теряли времени зря. За шкафом последовал такой же громоздкий буфет, за буфетом – стол. Номер Первый, привязав Майкла к крыльцу, тяжело отдуваясь, стал помогать мальчикам, также таскал, «заносил» и «заламывал» мебель.

Маленький Нашивочников, стоя на верху грузовика, едва успевал принимать и сортировать вещи.

Я и Магдалина Харитоновна предпочли наблюдать за всей этой суетней издалека. Вместе с нами скучал и Володя-Индюшонок. Он уже успел с помощью Сони вычистить и отутюжить свои небесно-дымчатые брюки.

Я терпеливо ждал, когда наконец смогу обратиться к неугомонному Нашивочникову со своими столь важными вопросами.

– Дана команда потихоньку осматривать все барахло, – шепнула мне Люся, – но пока ничего не видно.

– Они получили квартиру в новом доме, а все эти домишки будут сносить, – объявила мне Соня.

– Тут построят новую школу, – добавила Галя.

– А в школе будет физкультурный зал, как футбольное поле, – подхватил Витя Перец. – Я только не знаю: а как же окошки?

– Будут из небьющегося стекла, – деловито пояснил Витя Большой.

Из дома вышли оба близнеца. Они тащили, как мне сперва показалось, большое зеркало, завернутое в пестрое, сшитое из разноцветных лоскутков, стеганое одеяло, старательно обвязанное веревками.

– А-а-а! – ахнула Люся, указывая на тяжелую ношу Гены и Жени.

И я понял, и все остальные тоже поняли, что близнецы несли не зеркало, а кажется… кажется… портрет.

– Осторожнее! – закричал Нашивочников. – Смотрите не разбейте!

Можно разбить и зеркало, можно разбить и стекло на портрете…

Неизвестный предмет поместили на втором грузовике между ножками кухонного стола.

Изыскатели, взобравшись на обе машины, старательно увязывали вещи.

Юркий Нашивочников, потный, еще более растрепанный и грязный, прыгал и суетился внизу.

Никак не удавалось его спросить, что же было закутано в одеяло.

– Закидывай конец сюда! Захватывай за ножку стола! – кричал Нашивочников.

Витя Большой, стоя наверху, перебрасывал веревку с одного борта на другой, закидывал, зацеплял, увязывал…

Последней выплыла из дома древняя, как старая коряжистая ветла, бабушка. Четыре девочки держали ее под руки.

– На десятом этаже! Туда и сорока не залетит, сыночек мой любимый! Ох, грехи мои тяжкие! – кряхтела бабушка.

– Мамаша, не беспокойтесь, там воздух чище. А погулять захочется – на лифте за пять секунд, а то на балкончик кресло вынесу, – утешал любимый сыночек Нашивочников, бережно усаживая мамашу в кабину.

– Они сейчас уедут! – ужаснулся я.

Мальчики самым невежливым образом поймали Нашивочникова за полы пиджака.

– Дяденька, что там такое? – запищал Витя Перец, указывая на неизвестный предмет в одеяле.

– Портрет, портрет, – вырываясь, бросил на ходу Нашивочников. Голос у него был самый будничный и невозмутимый.

А мы? Мы так опешили, что даже ртов не могли раскрыть. Шоферы завели машины.

– Не уезжайте! Мы с вами поедем! Выгружать поедем! Поможем вещи таскать! – завопила Люся.

Удивленный Нашивочников обернулся:

– Поедете с нами?

– Да, да! – повторяла Люся. – Вам одним будет трудно.

– Какие же вы славные ребята! Какое же вам большое спасибо! – Нашивочников крепко пожал мне руку. – Папаша, благодарю. Садитесь скорее! Тетенька, айда в кабину! – кивнул он Магдалине Харитоновне.

Некогда было обижаться на столь непедагогичные прозвища. Все ребята полезли в кузова, подняли растерявшегося Майкла. Володя, стараясь не запачкаться, тоже осторожно полез наверх. Я сам впервые в жизни занес ногу на колесо. Меня потянули за руки, принялись толкать снизу. Я уселся вместе с Номером Первым у заднего борта на кадку с кислой капустой. Рукой я схватился за край одеяла, скрывавшего великую тайну.

Обе машины выехали из переулка на Большую Садовую. Мы покатили мимо Планетария, мимо Зоопарка, мимо высотного здания на площади Восстания. Ярко горели на солнце новые золотые многоэтажные дома. На передней машине изыскатели затянули песню. Маленький Нашивочников, сидя верхом на шкафу, дирижировал и руками и ногами.

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!…

Мы, сидящие на второй машине, молчали, время от времени косясь на одеяло.

Женя и Гена попробовали было на ходу развязать веревку на портрете, но только намертво затянули узел.

– Оставьте, приедем – развяжем, – сказала им Люся. Мы повернули направо, переехали Москву-реку.

– Ага, им дали квартиру в новом, Юго-Западном районе Москвы, – догадался я.

Мы поехали через кварталы строящихся домов. Подъемные краны, похожие на допотопных чудовищ, высились там и сям. Дальше, за поворотом, дома уже были построены. Специальная автомашина с помощью лебедки сажала в сквере порядочной толщины липы. Каток медленно двигался по черной асфальтовой дорожке.

Наконец приехали, начали разгружать вещи. Шкаф не влезал в лифт. Снова бесчисленные муравьи потащили его по лестнице.

Я и Люся взяли в руки портрет и поднялись на лифте на десятый этаж.

– Я так волнуюсь, как никогда в жизни, – прошептала она. Дверь в квартиру была открыта. Мы вошли внутрь, поставили портрет в углу большой комнаты.

Там на подоконнике сидела заплаканная молодая женщина с младенцем на руках. Дитя орало, как тысяча поросят…

– Почему так долго? – сердилась женщина. Нашивочников бережно вытащил из-за пазухи кастрюлечку с манной кашей.

– Уберег еще горячую, – оправдывался он. Дитя моментально замолчало.

– Ты только посмотри, какая красота! – улыбнулась женщина; одной рукой она вытирала слезы, другой кормила с ложечки ребенка.

– Да я уже три раза видел, идемте, идемте смотреть. Маленький Нашивочников повел нас по всей квартире, хлопая себя по коленкам, весело отбивая чечетку. Две большие, светлые комнаты были пусты.

В кухне Нашивочников невыносимо долго показывал нам многоцветный кафельный пол, ослепительную газовую плиту, два белых стола с бесчисленными шкафчиками и полочками, холодильник, мусоропровод.

Мы перешли в блистающую белизной и чистотой ванную. Вежливость требовала восхищаться кранами, трубами и прочими коммунальными чудесами. Но по ребячьим лицам я видел, что все изыскатели готовы были лопнуть от нетерпения.

Пришла на кухню бабушка, посмотрела направо, посмотрела налево и прошептала:

– Как в раю!

– Большое, большое вам спасибо! Приходите к нам на новоселье, – благодарили нас улыбающиеся супруги.

«Теперь пора!» Я улучил момент и схватил Нашивочникова за руку:

– Вашу прекрасную квартиру мы осмотрели, теперь покажите ваш портрет, – сказал я и вдруг почувствовал, как учащенно забилось мое сердце.

– Портрет? – переспросил Нашивочников. – Портрет у меня правда знаменитый.

Все столпились вокруг. Мальчики в несколько ножей безжалостно разрезали веревки. Одеяло упало…

Это был не портрет, а огромная увеличенная фотография бравого дяди с галстуком бабочкой, с закрученными усищами и пышными завитыми волосами. Усач стоял во весь рост, опираясь на спинку роскошного кресла.

– Мой отец, – торжественно произнес Нашивочников. Минуты две мы смотрели на фотографию молча; первой начала смеяться Соня, а за нею Галя, потом самым бесцеремонным образом захохотали все остальные. Только Номер Первый и Магдалина Харитоновна сердито нахмурились. Принялся хохотать и сам Нашивочников.

– Удивляетесь, какие усы раньше носили? В пять оборотов завитки! Шестьдесят лет мой батя был мужским парикмахером, а сам я парикмахер дамский.

– Расскажите возможно подробнее все, что знаете о своих предках, о старинных вещах, спрятанных в городе Любце, – строгим голосом начал допрос Номер Первый.

– Любец? – удивленно переспросил Нашивочников. – А где же этот Любец? Я что-то не слыхал.

– Вы ничего не слыхали о Любце? – с негодованием спросил Номер Первый.

– Я там никогда не был. Вы, папаша, меня, наверное, с кем-нибудь спутали…

Магдалина Харитоновна очень расстроилась:

– Подумать только! Мы два часа потеряли зря.

– И вовсе не зря! – воскликнул Витя Большой.

– Мм-да… – проговорил Номер Первый, – историки иногда сворачивают на неправильный путь. Идемте, идемте искать следующего Нашивочникова, – заторопился он.

Мы пожали руки счастливым новоселам, спустились вниз и подошли к ближайшему телефону-автомату.

Глава восемнадцатая
ПОКА ОЧЕНЬ ДОВОЛЬНА ОДНА ЛЮСЯ

Я бросил в щелку автомата две копейки, набрал номер.

– У телефона, – услышал я женский голос.

– Я прошу Семена Петровича.

– А кто спрашивает?

Ну как ответить на этот вопрос, да еще заданный таким раздраженным тоном?

– Знаете, это ужасно долго объяснять. Можете ли вы позвать Семена Петровича самого?

Я волновался и почему-то энергично жестикулировал.

– Еще раз повторяю: кто спрашивает?

Я чувствовал, эта женщина на другом конце провода начинает злиться все больше и больше.

– Я человек вам незнакомый, но мне крайне необходимо видеть Семена Петровича. Пожалуйста, позовите его.

Должно быть, подействовали мои мольбы и оригинальная просьба – «видеть» по телефону. Голос в трубке несколько смягчился.

– Семен Петрович подойти не может. Что ему передать?

– Тогда разрешите нам к нему прийти. Право, ненадолго. Мы изыскатели. Если бы вы знали, как это важно и для нас и для него самого!

– А сколько вас? – Голос в трубке опять начал раздражаться.

Почему я не соврал! Почему сказал правду!

– Нас только тридцать два человека и еще собачка.

– Вы с ума сошли! Он три года лежит в постели! – завопил телефон, и трубку повесили.

Пропали две копейки!

– Ну как, договорились? – спросил Номер Первый.

– Да не совсем, – неуверенно ответил я и дословно передал наш телефонный разговор.

– Что же делать-то? – Номер Первый задумчиво потер лысину.

– А вот что, – сказала Люся. – Мы туда пойдем, позвоним, нам откроет эта злюка, не будет нас пускать. Вы начнете вести с ней переговоры, а я одна незаметно проскользну к тому больному старичку и скажу ему: «Дедушка, милый, не пугайтесь, простите меня» – и быстро-быстро все ему объясню.

– Нет, нет! Врываться в чужие квартиры – это может окончиться таким скандалом! – запротестовала Магдалина Харитоновна.

– Никто не будет врываться. Войдет одна Люся. Что тут такого? – сказал я.

– Другого выхода нет! – вздохнул Номер Первый.

К счастью, Семен Петрович жил недалеко, и мы пошли к нему также пешком.

Майкл всегда был исключительно вежливым псом. За эти дни он видел на улицах много собак, со всеми ними любезно здоровался, приветственно помахивая хвостом.

Но когда мы уже подходили к дому Семена Петровича, нам встретилась пожилая дама в кособокой красной шляпке. Дама держала на ремешке пучеглазую, тонконогую черную собачонку.

Эта собачонка ни с того ни с сего с неистовым лаем набросилась на Майкла. Не ожидавший нападения Майкл оторопел и оскалил зубы.

– Трильби, назад!

Дама удержала собачонку, Номер Первый удержал Майкла, мы благополучно разошлись и тотчас же позабыли и даму и собачку Трильби.

Мы подошли к дому, где жил Семен Петрович, и поднялись по лестнице на второй этаж. К нашему удовольствию, дверь в квартиру оказалась незапертой. На двери была прибита медная дощечка. Я с удивлением прочел фамилию известного писателя, автора нескольких исторических романов о далеком прошлом нашей родины.

Есть романы, которые прочтешь очень быстро и, кажется, с интересом, а на другой день позабудешь. А попалось мне однажды в руки произведение этого писателя, и я так уткнулся в книгу, что, несмотря на протесты жены, всю ночь не отрываясь читал. И потом мне всё снились славные витязи, страшные битвы, победы, походы, осады и другие героические картины далекого прошлого нашей родины.

– Дети, мы не туда попали! – с ужасом воскликнула Магдалина Харитоновна.

Но было уже поздно. Сперва прошмыгнули в темную прихожую оба близнеца, за ними двинулись остальные. Мы, взрослые, не успели их удержать и тоже вошли в темноту. Куда идти дальше?

Вдруг что-то металлическое со звоном покатилось по полу. Витя Перец приглушенно фыркнул, за ним прыснули остальные.

– Кто здесь? Кто здесь, я повторяю! – послышался откуда-то из тьмы старчески надтреснутый голос.

– Это мы, – пискнула Соня. И все засмеялись.

– Слева от наружной двери – выключатель, – продолжал тот же невидимый голос.

Лампочка вспыхнула под потолком и осветила просторную мрачную переднюю с вешалками, шкафами, с громадным зеркалом. Две высокие темные двери вели в комнаты.

– Теперь идите сюда, – приглашал таинственный голос. Мы открыли правую дверь и невольно зажмурились от яркого солнечного света.

Ни стен, ни даже пола почти не было видно в этой большой странной комнате. Все мало-мальски свободное пространство заставили книги. Вдоль стен в десять рядов, от пола до самого потолка, шли книжные полки, за стеклами шкафов выстроились тома в пестрых, тисненных золотом переплетах. На столах, под столами, на креслах, под креслами, просто на ковре стояли аккуратными стопками книги всех размеров.

А посреди комнаты лежал на диване, прикрытый белой лохматой медвежьей шкурой, старый-престарый Дед Мороз с длинными белыми волосами, с длинной белой бородой. Его белые с синими жилками руки держали книгу. Вокруг него на подушке, на одеяле, на столике между пузырьками с лекарствами тоже были разбросаны книги. Ножки у стола почему-то были в виде лебедей, а на спинке дивана висели старинный татарский колчан с громадными стрелами и богатырский шлем. Мы глядели на Деда Мороза молча и испуганно; он глядел на нас с любопытством и улыбался.

Ужас охватил меня. Нам нужен некто Нашивочников, а мы попали к знаменитому писателю. Магдалина Харитоновна дернула меня за рукав. Она переживала то же, что и я.

– Ну-с, мальчики и девочки, так кто же вы такие, откуда? Сядьте и расскажите.

Из-под белых косматых бровей на нас глянули ласковые серо-голубые глаза.

Мы все, стараясь не шуметь и ничего не задеть, осторожно расселись по креслам, по книжным стопкам, просто на полу на ковре.

Выступила вперед Магдалина Харитоновна.

– Произошло весьма прискорбное недоразумение. В телефонной книге перепутано, нам нужны не вы, а Семен Петрович Нашивочников.

Старик долго смеялся ласковым смешком.

– Да, это моя настоящая фамилия, а на дощечке, на дверях – мой литературный псевдоним.

Наступило напряженное молчание. Я просто не знал, как начать разговор.

– Что ж вы молчите? – Полузакрытые глаза Деда Мороза продолжали глядеть на нас ласково и чуть с усмешечкой.

– Какая гибель книг! Вы не боитесь, что они вас придавят? – первым задал вопрос Витя Перец.

– Неужели вы их все прочли? – спросила Галя. Дед Мороз усмехнулся:

– Да. Чтобы написать одну тоненькую книжку, иногда надо прочесть тысячу толстых.

Белые пальцы старика забарабанили по одеялу.

– А у вас, наверное, есть и очень редкие книги? – спросил Витя Большой.

– Да, вот здесь, – Дед Мороз оживился и кивнул на пол, подле изголовья, – мои величайшие богатства: «Речи Цицерона» – французская рукопись четырнадцатого столетия, «Российская Вивлиофика», «Притчи Эссопа» 1700 года. Всю жизнь я собираю книги.

В эту минуту в комнату влетела та самая пожилая дама со своей ничтожной собачонкой на ремешке. Выпуклые слезящиеся глаза собачонки снова уставились на Майкла с неистовой злобой. Трильби дрожала и рычала. Такие же черные выпуклые глаза дамы глядели на ребят с явной враждебностью.

– Так это вы к нам шли со своим отвратительным псом? И вас я предупреждала по телефону? Вы слышите – мужу необходим покой! Он очень больной человек, – шипела дама.

– Успокойся сама и успокой Трильби. А лучше иди на кухню и не мешай мне разговаривать с моими гостями, – размеренно и твердо сказал Дед Мороз.

– Никак не больше десяти минут, – послышалось шипение возле моего уха, и дама с собачонкой исчезли.

– Ну-с, уважаемые гости, расскажите же наконец, откуда вы. – Дед Мороз продолжал приветливо улыбаться.

– Мы из Золотого Бора, – ответила Люся.

– А я из Любца, значит, почти что ваш земляк! – воскликнул старик и очень обрадовался, узнав, что мы только что побывали в его родном городе. Он уехал из Любца еще в юные годы и никогда туда не возвращался, хорошо помнит белые кремлевские стены. – А дворец Загвоздецких цел? Как приятно слышать, что там теперь школа!

Узнав, что мы ищем портрет Ирины Загвоздецкой, он приподнялся на локтях.

Рассказывала Люся все подряд, точно, быстро, без запинки, словно отвечала урок. Дама с пучеглазой собачонкой раза три заглядывала в дверь, но Дед Мороз резким движением руки каждый раз отсылал ее на кухню. Не отрываясь глядел он на Люсю и тяжело дышал, его длинные пальцы нервно перебирали бороду.

– Послушайте, дети мои, да вы знаете, что рассказали? У меня хранится старинная рукопись. Я всегда считал, что это собственное сочинение моего прадеда, Прохора Андреевича. Он видел в Любце известный натюрморт, знал легенду об Ирине Загвоздецкой, полюбившей крепостного, приукрасил эту легенду и написал поэтичную повесть, якобы от имени этого самого крепостного. Я даже собирался издать эту повесть. Но я никогда не подозревал, что все события, описанные там, сущая правда. Действительно, в рукописи упоминаются оба кинжала, и натюрморт, и портрет…

– Он у вас? Где спрятан портрет? – воскликнула Люся.

– Где портрет? – растерянно переспросил старик. – Я тоже не знаю. Я никогда и не слыхал о спрятанном портрете. Ни теперь, ни в детстве. Только что в рукописи. Впрочем, я всех родных давным-давно порастерял.

– Э-э-э-э!… – Номер Первый заикался. – А вы не предоставите нам возможность ознакомиться с этой рукописью?

– Вон там. – Старик протянул свою белую руку и указал на самый верх правой стены. – Подставите лесенку, прочтете указатели – «полка семь, отделение Д». Ищите папку с надписью «Бумаги моего прадеда».

Витя Большой поднялся по маленькой стремянке на самый верх.

Вошла дама в сопровождении своей противной Трильби. В руках она держала блестящий никелированный йодное с двумя такими же блестящими тазиками с горячей водой.

– Вы его мучили целый час! – сказала она. – Тебе надо делать процедуры.

– Потом, потом, умоляю тебя, немножко подожди! – отмахивался Дед-Мороз.

Далее события развернулись с невероятной быстротой.

Трильби прошмыгнула под нашими ногами и тяпнула Майкла возле хвоста.

Нет, такую обиду наш благородный пес не мог снести. Он бросился на Трильби, та увильнула и подкатилась под стремянку. Майкл прыгнул за ней, Витя Большой, стоявший на самой верхней перекладине, не удержался и вместе с толстенной папкой «Бумаги моего прадеда» полетел вниз. Дама, испуганно вскрикнув, отскочила в сторону, поднос и оба тазика с оглушительным звоном упали, горячая вода разлилась по ковру. А ведь на ковре, рядом с диваном, лежали самые ценнейшие книги.

Дед Мороз охал, бессильно показывая на поток, грозивший погубить библиографические редкости. Майкл с рычанием рвался к Трильби. Витя Большой оттаскивал Майкла, дама спасала Трильби, мы все без толку суетились по комнате.

Вода между тем подобралась к самым книгам…

Люся самоотверженно сорвала с головы цветной шелковый платок и бросилась вытирать лужу. А ведь этот платок был ее гордостью, перед каждым зеркалом она его поправляла.

– Цицерона не замочили? – простонал Дед Мороз.

– Нет, нет, не беспокойтесь.

– А Эссопа?

К счастью, Люся спасла все редкости.

– Девушка, милая, – обратился Дед Мороз к ней, – большое, большое вам спасибо! А что это у вас в руке? – вдруг испуганно спросил он ее.

Люся грустно глядела на свой безнадежно испорченный платок.

Дед Мороз быстро повернулся к даме:

– Сейчас же принеси оба сари. Та удивленно посмотрела на мужа.

– Принеси, прошу тебя, принеси. Дама пожала плечами и вышла.

Все очень быстро успокоились. Лужа была вытерта старыми газетами. Трильби забилась между книжными стопками. Витя Большой крепко ухватил Майкла за ремень.

Вернулась дама с двумя свертками материи и попросила Люсю помочь. Обе они развернули поперек всей комнаты длинные шелковые полотнища. Мы все буквально разинули рты.

Одно было цвета зари, с золотой бахромой, с вышитыми золотом причудливыми узорами. В дрожащей руке Люси оно все переливалось алыми, оранжевыми, желтыми, огненными красками.

Другое было нежно-сиреневое, вышитое серебром. Даже сама сирень не бывает такого нежного оттенка. Только на весеннем небе пред утренней зарей иногда на мгновение можно поймать подобные тона.

– Эти сари, одежда индийских женщин, – подарок моих друзей индусов, – объяснял Дед Мороз. – Девушка, вы спасли мои любимые книги. За это я вам дарю одно сари…

– Что ты! – невольно вырвалось у дамы.

– Не спорь! Все равно они в шкафу без толку лежат. Не спорь, пожалуйста. Иначе не буду принимать твои лекарства. Лучше помоги ей одеться. Девушка, выбирайте.

– Да что вы, что вы! – бормотала оторопевшая Люся.

– Я повторяю – • выбирайте, – настаивал Дед Мороз. Едва дыша, Люся выбрала сиреневое.

Дама завертела Люсю, забинтовала ее с ног до пояса, перебросила материю через плечо.

– Повернитесь еще раз, моя милая. – И сколько мышьяку было в этой фразе дамы.

– Существует тридцать два способа одевания сари, – объяснял старик.

Наконец Люся предстала перед нами, изящная, тоненькая, зардевшаяся от радости.

– Остается только поставить красную точку на лоб, – более чем любезно вставила Магдалина Харитоновна.

Еще в самый разгар переполоха Номер Первый завладел папкой «Бумаги моего прадеда», развязал тесемки и в укромном уголке стал перелистывать пожелтевшие страницы. Сейчас он подошел к Деду Морозу.

– Я вас очень прошу… Для нас это так важно! – От волнения он чуть не плакал. – Пожалуйста, дайте нам на время эту рукопись.

– Вы хотите взять папку с собой?

– Мы вам, честное слово, скоро вернем. Мы ее будем беречь, – умолял Номер Первый.

– Ну, берите, под вашу личную ответственность. Только осторожней обращайтесь. Вернете, когда… когда все найдёте.

Наконец мы ушли, провожаемые милой и доброжелательной улыбкой Деда Мороза и не особенно дружелюбным взглядом его сердитой супруги.

Номер Первый нес под мышкой драгоценную папку. Люся несла завернутое в газету сари. Мы все удивлялись: из шестиметрового куска материи сверток получился размером с белую булку средней величины.

Где же нам устроиться читать рукопись вслух? На сквере, что на площади Восстания? Да там каждая лавочка занята то старичком, то старушкой, то мамашами с малыми детками. Усесться в кружок на травке? Запрещается.

– Пошли в гости к Номеру Шестому, художнику Иллариону, – предложил Номер Первый.

Снова решили идти пешком.

– Нашивочников, Нашивочников, – бормотал я.

Где, когда слышал я эту фамилию? Словно крошечный буравчик ввинчивался в мой лоб. Я шел сзади всех и силился припомнить. Соня шагала в паре с Галей. Ее бровки были нахмурены, она сопела и, видно, тоже припоминала.