Текст книги "Музыка нас связала... (СИ)"

Автор книги: Сергей Линник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Музыка нас связала...

Глава 1

Я – как Евгений Онегин. Не в том смысле, что молод и завсегдатай светских тусовок. Я тоже попал в деревню не по своей воле. И можно сказать, что тоже из-за наследства. Вернее, живу сейчас в городке небольшом, типичная провинция. А деревня – маленький дачный поселок неподалеку. Но это уже частности. Просто мне сделали предложение, от которого нельзя отказаться. И вовсе не мафиозный босс, а двоюродная сестра. Кстати, не помню, у Пушкина есть кто-то, отправивший молодого повесу в ссылку к дяде? Надо как-нибудь почитать, освежить память.

Но сначала краткое содержание предыдущей жизни. Чтобы потом вопросов не возникало. Базилевич Александр Станиславович. Пятьдесят три, холост, высшее экономическое, трудовой стаж отдан бухгалтерии в разных организациях, нет, папа (которого я никогда не видел) был чистокровным белорусом, не привлекался, бывал, не скажу, жилплощадь имею.

Так случилось, что я потерял работу. Это почти со всеми бывает. Но когда тебе тридцать – это одно: все дороги открыты и шансов найти новый источник пропитания много, надо только приложить минимум усилий. А когда пятьдесят с хвостиком – совсем другое. Оказывается, что ты не очень-то и нужен. Пришлось распотрошить кубышку, буквально спуская в унитаз накопления. Загашник оказался так себе, дно увидел уже через полгода, хотя я даже пытался экономить. Вот тут предложение и поступило.

Любимая сестра отправила меня к нашей тете, восьмидесяти трех лет. В славный город Новоторск. Чем славен? В основном тем, что там родился я, и смог оттуда сбежать. Как оказалось, не навсегда.

Несмотря на почтенный возраст, тетя Женя была еще ого-го, но испытывала две очень серьезные проблемы. Во-первых, из-за больных ног она не в состоянии самостоятельно ходить в магазин. Во-вторых, из-за ухудшающегося зрения эта достойная женщина не могла читать. Первую проблему решить не удалось, так как служба доставки в Новоторске всё еще пребывала в зачаточном состоянии. А вот вторую смогли решить аудиокниги. А мне оставалось попытаться навести порядок в здоровенной четырехкомнатной сталинке, мебель в которой большей частью была приобретена еще при жизни вождя народов или при последующем волюнтаризме, а также в сарае, стоящем во дворе. Такой бонус иногда прилагался к квартирам в провинции при советской власти.

Морковка, висящая в метре от моего носа, выглядела следующим образом: "Когда жизненный путь моей тети закончится, я окажусь хозяином всего её движимого и недвижимого имущества”. И хоть цены на жилье в Новоторске намного меньше, чем на Манхэттене, бонус всё равно светил немалый. Сестра на наследство не претендовала. Как ни странно, я ей верил.

***

Зачем я полез в сарай, уже не помню. Что-то там надо было взять. Вернее, попытаться найти. В этих залежах я еще не разбирался, но уже получил разрешение вынести всё на помойку. Как сейчас помню: поставил я фонарь, чтобы виднее было, на край верстака. Уж что там помешало ему, не знаю. Просто в один прекрасный момент осветительный прибор вдруг решил упасть, сделал это, покатился по полу, и благополучно нырнул в погреб, крышку которого я приоткрыл для проветривания.

Я даже увидел, как он мигнул, ударившись о земляной пол, потом загорелся, и покатился куда-то. Пришлось, самокритично ругнувшись на криворукого обалдуя, полезть вниз, надеясь, что лестница еще не сгнила и выдержит мой вес. Главное, не забыл пошарудить веником перед собой, а то все многолетние залежи паутины собрал бы. Кого там планировали ловить пауки в прохладе и темноте, не знаю. Может, у молодой паучьей поросли здесь тренировки проходили.

В погребе царил пипец. Вряд ли сюда кто заглядывал последние триста лет. На чудом уцелевших полках сиротливо торчали старинные банки с закруточками, покрытые вековой пылью поверх проржавевших крышек. Подумал, что здесь нужно вычищать всё, чтобы в один прекрасный момент вся эта конструкция не сложилась на голове у сунувшегося сюда.

Фонарь манил тусклым светом из темного угла. Я с помощью всё того же веника осуществил профилактику налипания пыли на голову, встал на четвереньки, и полез за ним. Плюнь я на изделие безымянных китайских ремесленников, всё сложилось бы иначе. Но слюны не хватило, и я нарушил правила безопасности при работе в старом подвале. Правило номер один, написанное большими буквами, гласит: "Не лезь под стеллажи, какими бы крепкими они не казались!".

Фонарь, стоило мне протянуть к нему руку, покатился дальше. Работай у меня головной мозг, могла бы прийти мысль, что фонарь уже давно за пределами периметра погреба, но я только крякнул и продолжил ролевую игру «вьетнамский партизан в подземных лазах». Тут сзади заскрипело, весьма противно и протяжно, и гнилая доска пребольно ударила по нижней трети спины, потом добавился треск раздавленного стекла, и на ушибленное место полилась какая-то холодная жижа. Инстинктивно я дернулся вперед, протянув руку... и вывалился из дыры.

***

И снова я в подвале, только побольше. Треклятый фонарик еще раз мигнул, потом снова начал работать, разве что свет стал чуть тусклее. Так как тетиженин сарай упирался в больничную стену, то похоже я как раз в больничке и оказался. Сзади завалы, поэтому туда лучше не соваться. Вот когда выберусь отсюда, вернусь, и постараюсь навести порядок. Стеллажи доломаю, вытащу наверх, выброшу. А потом уже и пролом этот заделаю. Какие-то деятели, конечно, там работали, в полкирпича наляпали.

Больничный подвал, судя по всему, популярностью не пользовался, и ничего тут путного не хранили. Так, какие-то ящики в углу, немного досок разной длины там же свалено. Мусорка, короче. С другой стороны, площадь здесь не очень большая, вообще непонятно, на кой ляд тут всё городили. Фигня. Правда, наверх вполне пристойные ступеньки ведут...

Увы, как и в любом нормальном учреждении, дверь оказалась закрыта. Я на всякий случай постучал изнутри, но никто не пришел. Место тут глухое, сюда даже бухать никогда не ходили. В детстве я слышал страшилку, что здесь есть специальная труба, в которую бросают органы после операций. Мне даже показывали ее, но я не поверил – слишком уж узкой она была.

Лезть назад не очень хотелось: разгребать отсюда завалы казалось затеей малоперспективной. А ну как в процессе мне на голову обвалится кирпичная стена? Если она от древности держится на честном слове и одном крыле, то ну его в болото, рисковать. Куртка, в кармане которой лежал телефон, висела на гвоздике в сарае. Так что оставалось надеяться только на внезапно выглянувшее солнышко, потому что начало апреля в Новоторске традиционно отличается довольно прохладной погодой.

***

Помощь пришла относительно скоро. Часа через два, в течение которых я лупил по двери сначала ногами, а потом обломком доски. Жаль, мысли в моей голове появляются редко, а то сразу сообразил бы, что от кроссовок звук глухой, и к тому мне попалась не самовосстанавливающаяся модель.

– И чего шумим? – раздался чей-то сиплый баритон вскоре после очередного сеанса стука в дверь. – Кто там?

– Откройте, пожалуйста, – попросил я в меру сил уверенно и вежливо. – Я в сарае из погреба сюда провалился, а там внутри стеллаж упал, назад лезть боюсь.

– Чей сарай? – продолжил допрос обладатель баритона, не торопясь выпускать меня на волю.

– Евгении Максимовны.

– Женьки, что ли? Из четвертой квартиры?

– Да, я племянник ее.

– Чтой-то сдается мне, ты брешешь. Всех племяшей ее знаю – Дашку, Сашку и Лёньку. Твой голос на мамин совсем не похож, – фальшиво и издевательски пропел мой потенциальный спаситель. – Вызову-ка я ментов, пусть они разбираются.

– И что бы я украл в том сарае? Обломки раскладушки? Или банку варенья тридцатилетней давности? Да и у вас здесь особо не поживишься. А с милицией придется время терять, ждать, пока протокол составят, в отделение потащат. А меня выпустят, потому что документы лежат у тетки в квартире. Зато вам от моей свободы прямая выгода. Благодарность с закуской.

– Ладно, жди.

Неужели голос разума в кои-то веки победил? Или местный сторож позарился на обещанный гонорар за освобождение? Нет, это дело святое, вот доберусь до куртки, сбегаю в магаз, и принесу бакшиш, что скажет, мне нетрудно.

Минут через пять снова проскрипел гравий под подошвами, звякнул ключ. Впрочем, звука, издаваемого открытым замком, я не услышал.

– Отойди-ка к задней стенке и отзовись оттуда, – велел голос спасителя.

Я включил фонарик, который, естественно, давно потушил для экономии заряда, и шагнул назад.

– Всё, дальше некуда, – объявил я.

– Доску брось.

– Так она вон, возле двери лежит.

– Вернись и забери, а потом бросишь.

– Готов! – крикнул я, выполнив вполне разумные требования из-за двери.

– Открываю. Смотри у меня, не вздумай дурковать!

Звякнул еще раз ключ, потом рявкнул засов, и дверь открылась. Наконец-то! Я шагнул к свету, и тот самый голос вдруг удивленно произнес:

– Стас? Ты откуда здесь взялся?

***

В первый момент я подумал, что это сын дяди Феди, который в нашей горбольнице работал за сторожа, дворника, слесаря и электрика. И вообще, старшим куда пошлют. Жил он как раз в том же доме, что и моя тетка, только во втором подъезде, где квартиры были, как политкорректно называли, «с общей кухней». А потом вспомнил, что никаких детей у вредного мужика не имелось. И жены тоже. Он племя младое и хорошо ему знакомое на дух не переваривал. Так нам казалось в детстве.

– А вы Федору э-э-э, запамятовал отчество, родней приходитесь? – спросил я, чтобы по возможности уйти от ответа на заданный вопрос.

Тема моего портретного сходства с умотавшим в эмиграцию из родной семьи моим папашей в детстве, отрочестве и юности иногда возникала. Время от времени находилась какая-то звезда, которая, картинно вздыхая, говорила: «А на отца-то похож! Две капли воды! Ой, Верочка, прости, не подумала!». И даже мне, сопляку с мозгами размером с булавочную головку, становилось понятно, что твари эти специально подкатывают, чтобы маме было плохо.

Последние лет тридцать про две капли никто не вспоминал. Да и маму я забрал к себе, как только заработал немного денег даже не на покупку, а на съем пристойного жилья. Но это совсем другая история.

– Какая нафиг родня? Я и есть Федор. Других не знаю.

Я шагнул на улицу. Освободитель мой и вправду выглядел именно как дядя Федя – худой как щепка, со сморщенным лицом, напоминавшим старую картофелину, чудом пролежавшую год в укромном месте. Вот и кепку-восьмиклинку точно такую он постоянно таскал, и зимой и летом, как артист Боярский свою шляпу. И куртка болоньевая, в пропалинах и лоснящаяся от старости и грязи.

– Спасибо, что выручили, – сказал я. – Мне вас где сейчас найти можно будет? Здесь? Я мигом, только в «Пятерку» сбегаю. Вам пиво? Полторашку? Две? Или водку?

– Не, не Стас. Но похож...

– Да убили вашего Стаса. В девяносто втором, в Иркутске. Нам извещение зачем-то прислали. Наверное, вместо алиментов за всю жизнь.

– В каком девяносто втором? Доме, что ли? – удивился Федор.

– Году, конечно. Уж тридцать лет как прошло.

– А ты тогда кто?

***

Восемьдесят четвертый год! Охренеть и не встать! Как такое может быть? Сорок, блин, лет, год к году. Они где? А я что?

Первым, как ни странно, пришел в себя абориген. Мы с ним долго вели разговор глухого со слепым, но в конце концов пришлось поверить. Странный он, этот Федя. Фаталист до мозга костей. Будущее? Ладно, хрен с ним. Рассказать, что дальше случится? А зачем? Жизнь, она ведь от этого не изменится. А будешь кричать на каждом углу, так хорошим это не кончится. И даже возможность выиграть в «Спортлото» отверг. Сказал, что от шальных денег добра не бывает. Удивительно рациональный человек.

Это я бегал курицей с отрубленной головой, и выдавал идеи, одна глупее другой. Начал с лотерейных билетов, а закончил поиском кладов. Долго я не мог свернуть с пути внезапного обогащения. И только потом пришла та самая мысль. Лёнька, братик мой. Ведь ему осталось...

Спасибо Федору, он-то как раз голову на месте крепко держал. И задал самый рациональный в этой ситуации вопрос:

– А назад к себе теперь сможешь? Или насовсем сюда?

Второго варианта мне только и не хватало. Без средств к существованию, без документов, без ничего! Даже если и получится убедить свою родню, что я тот, за кого себя выдаю, то дальше-то как? Без трудовой книжки при советской-то власти... Наверное, можно, но очень трудно...

Пока я предавался рефлексии и устраивал похороны себя, любимого, Федор на месте не сидел. Отобрав фонарь, он полез смотреть, что там творится у той дыры, через которую меня сюда занесло.

Светодиодное освещение его ни грамма не смутило. Похоже, достижения цивилизации Федора вообще мало трогали. Отношение к вещам у него было утилитарным. Светит – и ладно, хуже, если наоборот. Сначала он ногами отбросил в сторону вывалившиеся кирпичи, потом стал на четвереньки и посветил в пролом.

– Говно вопрос, сейчас очистим, будет тебе торная дорога.

Мне показалось, наверное, но это он произнес несколько чересчур уверенно?

– Может, попытаться с той стороны?

– Чудак-человек. Ты же сам отсюда появился? Это как в анекдоте про пьяного, который ключи под фонарем искал, потому что только там светло. Но если хочешь, пойдем, проверим.

И я как телок поплелся за ним к больничным воротам, потом во двор дома. Сарай стоял закрытый на навесной замок, совсем не тот, который открывал я. И дверь была не такой рассохшейся. Ну да, сорок лет. Происходящее казалось мне сном, и я совершенно равнодушно смотрел, как Федор достает из секретного места в щели над косяком тетиженин ключ и отпирает замок.

– Ну давай, Саня, полезай, – картинно распахнул он дверь. – Но смотри, если сейчас ты на сорок лет из своего времени попал, вдруг в сорок четвертом окажешься? – и засмеялся, закончив похохатывание кашлем. – Да лезь, не бойся, покурю тут пока, присмотрю. На крайний случай, немцев уже не было у нас тогда.

Он достал из кармана куртки мятую пачку «Примы», вытащил сигарету, из которой тут же просыпался на землю тонкой струйкой табак. Федор даже не расстроился, закрутил папиросную бумагу, чтобы сберечь остатки, и закурил. А я уже и забыл про такую фигню.

В погребе было чисто. Целый и крепкий с виду стеллаж выкрашен кузбаслаком, а доски на полках местами даже не потемнели. И закруточки стояли ровными рядами: помидоры в трехлитровых банках отдельно, маленькие огурчики, еще не получившие красивое название «корнишоны» – отдельно. И варенье тоже не смешано. Я помнил, как лазил сюда по заданию тети Жени и приносил заказанное ей в квартиру.

Полез под стеллаж, на то самое место, и увидел довольно ровную кладку. Ни один кирпич даже не шатался.

***

Вернулся я быстро – Федор не успел досмолить тот куцый огрызок.

– Я же говорил, искать надо, где потерял, – он хмыкнул, сделал большую затяжку, и бросил окурок на землю, притоптав его каблуком кирзового сапога. – Пойдем назад. Сарай только закрою.

Мы побрели к месту старта. Ощущение сна усиливалось. Мимо нас проехала «скорая» на базе «рафика». Их же сто лет назад выпускать перестали, а этот почти новый. Встреченная по дороге дама в белом халате и накинутом на плечи ватнике посмотрела на меня и поспешно отвернулась. Теперь точно пойдет слушок, что папаша объявился.

Деваться было некуда, и мы с помощью обломка доски и принесенного Федором лома проход расчистили. Будь мое телосложение не таким субтильным, не пролез бы, но вроде бы теперь должен протиснуться.

– Ну не стой столбом, пробуй. Один хрен лезть придется. Неприятное надо делать быстро, – сказал Федор, и грубовато толкнул меня в плечо. – Пошёл!

– Погоди. Если получится...

– Да я постою, посмотрю. Надо будет, я тут замок врежу и ключ дам. Иди уже. Хотя... слушай, а когда... да хрен с ним, не надо.

Я встал на четвереньки и полез в дыру.

Глава 2

Преграда ощущалась как паутинка. Или тоненькая пищевая пленка, которая разошлась, стоило к ней прикоснуться. Мне вдруг стало еще страшнее, чем до этого. Когда я лез в дыру, было просто стремно, а сейчас боязнь остаться на той стороне прямо-таки гнала вперед, так что я дернулся, пока возможность двигаться вперед не пропала. Что-то впилось мне в спину, и продрало кожу, натянув старенький свитер, который ещё пару секунд удерживал меня на месте, а потом с глухим треском отпустил.

Я снова был в погребе. Фонарик я забыл на той стороне, но опять лезть назад... Даже смотреть назад не стал, хотел сразу вскарабкаться по лестнице вверх, к свету, и оставить недавнее приключение позади. Но навалилась такая слабость, что в глазах потемнело, и я сидел, обливаясь противным липким потом, еще минут десять. И только после этого, отдыхая на каждой ступеньке, выкарабкался наружу. Здесь всё было без изменений. Даже куртка никого не заинтересовала. Посмотреть бы на телефон, но для этого придется встать. Нет, ребята, только не сейчас. Посижу еще минуточку, потом поднимусь. Или нет. Пить хотелось неимоверно, будто вчера отрывался по полной, заедая спиртное исключительно соленой рыбой и сыром «косичка». Я бы сейчас водички и из лужи хлебнул, да только где она? Снег сошел, грязь подсохла. Кое-как, на силе воли и в надежде быстрее добраться домой и попить, поднялся, опираясь на дверной косяк. Телефон. Два пропущенных, от тети Жени. С интервалом ровно в час. Вернусь, отвечу напрямую. Но нет, она решила добиться своего. Завибрировавший при звонке аппарат еле удержал в руке. Дрожащим пальцем потянул зеленую трубочку на экране.

– Ты где ходишь, Сашка? – без предисловий начала она. – Смотрю из окна, дверь открыта. А ты пошел на пятнадцать минут, сам сказал. Думала уже спасателей вызывать.

– Да я там в погребе...

– Говори громче, не слышно тебя! Домой иди, нечего деньги тратить на ерунду.

Запер сарай, и посмотрел на щель выше косяка, из которой Федор доставал ключи. Я, конечно, такого делать не стал. Да и вряд ли дотянулся бы. Любое движение давалось с трудом, руки тряслись так, что со стороны я, наверное, напоминал дистрофика, решившего изобразить Джо Кокера. Подъем на наш второй этаж занял минут пятнадцать, не меньше. Открыл дверь и ввалился в прихожую.

– Где тебя носит, Сашка?

Голос тети Жени придал сил, и я попер на кухню. Прямо на звуковой ориентир. Мне бы в ванную, но она дальше.

– Ну, куда ты грязнючий такой заперся? Не разулся даже! Давай в ванную, переодеваться! Не пей из крана! Сашка, ирод, прекращай уже!

Но я не слушал. Вожделенная вода лилась мне прямо в сложенные ладони, и я пил ее, не в состоянии насытиться, всё казалось – для полного счастья нужны еще буквально пара глотков. Момент, когда организм внезапно понял, что воду девать уже некуда, я пропустил. Меня шумно начало выворачивать прямо в мойку, в носу защипало от рвоты. Потом просто потемнело в глазах больше, чем до этого, и я отключился.

***

Сознание вернулось постепенно, какими-то непонятными бормочущими голосами. Мужской, незнакомый, и тетя Женя.

– Сказано тебе, не сын он мне. Племянник. Про здоровье не докладывал.

Тут я, очевидно, подал признаки своего присутствия, и услышал того мужчину, которого только что ругали.

– Глаза можете открыть? – и я послушно выполнил просьбу.

Надо мной склонилось полноватое мужское лицо с как минимум трехдневной щетиной, выдающимся носом с горбинкой, лохматыми бровями, напомнившими покойного партийного деятеля эпохи ранней Пугачевой, и всклокоченной куцей шевелюрой – рыжей с проседью. И разноцветные глаза – один карий, другой зеленый.

– Здравствуйте, – попытался сказать как можно увереннее.

– И вам не хворать. Александр Станиславович, вы диабетом болеете давно? Какие сахаропонижающие препараты постоянно принимаете? Сегодня сколько?

– Не принимаю. И не болею. Всё в порядке у меня с этим. Недавно диспансеризацию проходил, сахар в норме.

– Может, голодали? Знаете, бывает, несколько дней без пищи, и...

– Утром позавтракал плотно. И накануне ужинал хорошо.

– Тогда у меня для вас плохие известия, Александр Станиславович. Непонятно почему у вас сильно упал уровень глюкозы в крови. Чуть не до нуля. Извели лекарств на вас – уйму. Причин не очень много, самые очевидные вы отвергаете.

– Доктор, а если сразу, без предварительных ласк? Говорите.

– Ну вот, сарказм появился, рад. Возможно, это опухоль поджелудочной железы. Провериться надо. А на будущее – если почувствуете слабость, конфетку съешьте. Носите с собой сосательные. Чуть что – под язык, там всасывается быстрее, и подождать.

– Спасибо.

Скорая собрала свои чемоданы, и умотала по другим неотложным делам. Я выдержал допрос от тети Жени, пообещал, что больше так не буду, и пополз в ванную.

Свитер и рубашку – только на свалку. Вот джинсы, хоть и древние, местами вытертые до состояния марли, еще можно отстирать и дальше использовать. Развалятся – жалеть не буду, но и торопиться не стоит. Покряхтел, и влез в ванну. Сначала отмокать, а потом уже считать мы будем раны.

Вот вроде и мылился, и мочалкой терся, а полотенцем сразу грязную полосу поймал. Где хоть? Беглый осмотр организма в зеркале дал довольно утешительные результаты – кроме ссадин ничего. Спину я ободрал знатно, пришлось долго изображать балерину в попытках достать до нужных мест ватной палочкой, смоченной в зеленке. А потом еще и пластырь туда клеить. Почему скорая не обработала рану? Потому что вызов был на потерю сознания. А ссадины в другом месте лечат. Думаю, если бы тетя Женя на время вступила в профсоюз больных и передала членские взносы через врача, все ранки нашли бы и обработали. А так порекомендовали конфеты таскать и обследоваться где-то.

Коль скоро ко мне вернулась способность мыслить, до меня быстро дошло, что жизненные силы высосало обратное путешествие. Так что в поликлинику в другой раз пойду. Переживут как-нибудь без моей поджелудочной железы. А сейчас лучше надену свежее белье, да в кроватку. И ничего, что еще рано, почитаю на сон грядущий.

Впрочем, книга не шла. Я даже пару раз включал экранчик телефона, хотя читалка настроена на пятнадцать минут ожидания. Всё крутил в голове путешествие. Полезу я туда еще? Вдруг в следующий раз глюкозы в крови не хватит, и моя мумия будет долго валяться в погребе, пока тетя Женя не вызовет кого-нибудь?

Когда я уснул, то увидел брата Леньку. Мы сидели на железнодорожной станции, он в парадке почему-то, с какими-то значками непонятными, точно не армейскими, рассказывал байку про дембеля, который повесил на китель потыренную где-то медаль «Мать-героиня». Я всё пытался показать брату, что и у него форма не в порядке, но ни слова произнести так и не получилось. Потом Ленька встал, взял чемодан, огненно-красный «Самсонайт», шильдик ярко отсвечивал на солнце, и сказал: «Не бзди, Саня, всё будет ништяк!». Сразу после этого сел в поезд, только сейчас замеченный. А я остался думать, откуда такой чемодан в восемьдесят четвертом году взялся.

Проснулся, Три часа ночи. Сна ни в одном глазу. Так и проворочался до утра.

Глупый сон. Покойники вроде к дождю снятся, хотя сегодня по прогнозу осадков не ожидается. А попрощался Ленька со мной именно такими словами, как и почти сорок лет назад, когда уехал и не вернулся. Вот и думай теперь.

***

– На завтрак сырников поджарила. Сметанка осталась еще, бери. Или тебе с вареньем? А на обед суп сварю на курином бульоне, – тетя Женя начала обсуждение широкого ассортимента блюд. – С вермишелью, как ты любишь.

На самом деле нет, но крутить носом перед этой женщиной – затея безнадежная. Это я еще в глубоком детстве уяснил. С тех пор ничего не изменилось. При упоминании варенья перед глазами встал стеллаж с закруточками. Знал бы вчера, добыл прямо на месте закаменевшее сахаросодержащее вещество, не доводил себя до цугундера. Интересно, скоропомощному доктору в детстве тоже по голове прилетело, как Дэвиду Боуи? Певец ведь после драки с дружбаном обзавелся разноцветными глазами.

– Слушай, а помнишь, во втором подъезде жил дядя Федя? В больнице кем-то работал. Что с ним?

– Федька? Так еще в восемьдесят... пятом, что ли? Не, раньше. Горбача еще не было. Кучера как раз с днем рождения поздравляли, хорошо помню, я от парткома тогда телеграмму отправляла... Восемьдесят четвертый, значит. Шел с работы, тут три метра от ворот больничных, напали на него, избили. Им аванс в тот день давали. Он и помер. Ты ж еще в школу тогда ходил, не помнишь? Через неделю после него Лёнька уехал... А что ты спрашиваешь?

– Да так, похожего на него мужика увидел.

– Нет, слушай, сколько лет прошло уже, а такое помню. Надо же, партийного вождя с днем рождения всей страной поздравляли... А ты говоришь, что таблетки для памяти пить надо.

Кучер, он же генсек Костя Черненко, получивший непрестижную кличку по инициалам и первым буквам фамилии. Ни фига не помню, чем он был славен. Я тогда в седьмом классе учился, и вожди нас интересовали исключительно потому, что давали дополнительный день отдыха от занятий, когда они умирали. Полез в интернет. Точно, Константин Устинович родился двадцать четвертого сентября, Лёнька уехал – тридцатого.

– Теть Жень, дай пол-литру. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы мусор из сарая вынесли.

– Куда ты пойдешь? Вчера тут валялся, чуть не помер. Отдохни, куда спешить?

– Да всё нормально. Хочу закончить, пока погода хорошая. Вон, конфет сейчас возьму, как доктор говорил. Воды в бутылку наберу.

– Доктор, скажешь тоже... Фельдшер он, Венька Пичугин. Алкаш хренов. Только и смотрит, чтобы поднесли, других мыслей в дурной голове нет. Три раза женат был, с каждой детей прижил...

Я понял, что подвергаюсь реальной опасности узнать всю подноготную фельдшера, его жен, отпрысков, и прочей родни. Предела потоку сведений, если тетя Женя начинала вещать, не было.

– Слушай, пойду я. Дашь пол-литру?

– Чекушки хватит с них за глаза. Ты, Саня, алкашню нашу не балуй. И вперед не давай, а то нахлещется сразу, а работать не станет. Конфет вон, в вазочке возьми, они давнишние уже, я потом из пакетика свежих досыплю.

***

На этот раз я к экспедиции подготовился, как следует. Первым делом приладил в сарае изнутри крючок, чтобы можно было закрыться. Вытащил из подвала обломки стеллажа и осколки банок. Как я вчера не порезался о них – ума не приложу, сегодня казалось, что стеклом усеян весь пол. В тот самый угол я старался не смотреть, будто боялся сглазить удачу. Да и что там в потемках можно увидеть?

Зато перетаскивание мусора на близлежащую помойку хорошо прочистило мозги. И вчерашнее, когда я чуть не на четвереньках лез по ступенькам на второй этаж и из последних сил пёр к крану на кухне, казалось уже не таким страшным.

Остался только сон – яркий и простой. Мысли крутились вовсе не вокруг брата, а лезли к чемодану. Помню, как-то во времена финансового благополучия, бывшего в прошлой жизни, хотел купить такой, но жаба задавила. Как представил, что это чудо швыряют грузчики в аэропорту на ленту багажного конвейера, сразу плохо стало. И я приобрел дешевый ноунейм, не такой шикарный внешне, но до сих пор целый.

Сколько ни тяни, а пробовать придется. Еще раз проверил карманы куртки – больше на той стороне я мерзнуть не хотел. Телефон и блютуз наушники, заряженные до упора. Перчатки матерчатые, их я сейчас надену, как и вязаную шапочку. Конфеты – часть с собой, остаток – на полке, положил так, чтобы сразу дотянуться, когда назад полезу. Воду в пластиковой бутылке туда же. И тетиженина чекушка – для Федора, я ведь в прошлый раз не отдал ему обещанное. А так нельзя – меня за язык никто не тянул, сам предложил.

Застегнул все карманы на «молнии», выдохнул, как перед прыжком в воду, и опустился на четвереньки. Мелькнула мысль перекреститься, но не стал. Всю жизнь считал себя агностиком, и в прошлый раз обошлось без ритуальных жестов, значит, не нужно.

И если вчера я на окружающую обстановку по дороге туда внимания не обращал, то сейчас останавливался чуть не каждую секунду, и пытался понять: а как оно? А никак. Нора, по которой я ползу. А назад когда лез – просто вывалился в подвал.

И только задумался о такой разнице, как оказался на той стороне.

***

Здесь всё было точно то же самое. Разве что мой угол, в котором я сейчас стоял в несколько унизительной позе, был убран. Федор, наверное, подметал. Спасибо ему.

Я встал, отряхнул руки, но перчатки снимать не стал. Вон, сейчас доску с заусенцами брать придется, наверное, опять надевать надо будет. Поднялся по ступенькам и подергал дверь. Ожидаемо закрыта. Пойду проверенным путем: начну громыхать подручными средствами, пока Федор не услышит.

Но сегодня повезло. Не успел я спуститься, как услышал снаружи:

– Кто? Саня, ты?

– Я. Откроешь?

Все любят риторические вопросы. Даже если не ответят, не обидно.

Дверь открылась, явив мне Федора, сегодня щеголявшего в плащ-палатке, с которой стекала вода. Да и на улице тоже капало. Хоть и весна. Каждый год случается, и почти всякий раз с дождями и слякотью.

– Пришел всё-таки, – сказал он.

– Получилось.

– И как оно?

– Лихо было, думал, коньки отброшу. Еле домой дошел. Сахар сильно упал. И пить хотелось... Но я подготовился. Набрал конфет, и вода в подвале стоит. Да, чтобы не забыть, возьми, – я достал чекушку. – Вчера обещал ведь.

Федор молча взял бутылку, покрутил ее в руках, хмыкнул пару раз, покачал головой и вернул.

– Не, не надо. Выпивать я не особо люблю, а тут... У тебя бутылка плоская, в наших магазинах таких не продают. Увидит кто – вопросы начнутся. Объясняй потом, что такое АО «Татспиртпром», и с какой радости у них гост две тыщи тринадцатого года. Вот эти полосочки – что значат?

– Специальным прибором считывают, там информация о производителе, и прочие сведения.

– Вот, а у нас такого нет. Понимаешь? Вся эта бутылка – сплошное палево. Вот и подумай, стоит стакан водки возможных неприятностей, или нет? Вкурил? Пойдем, сядем лучше, а то торчим тут в дверях, будто неродные.

Это мне показалось, что всё так же. Ящиков этих в прошлый раз не было, это я хорошо помню. Зато сидеть на них очень удобно. Федор снял плащ-палатку и небрежно бросил ее на обломки досок.

– Ну давай я тебе сигарет принесу. Мальборо. Целый блок, – предложил я.

– Саня, «Прима» стоит четырнадцать копеек. Говно, конечно, полное, но я привык. Мне зарплаты на нее с головой хватает. Я что, пацан сопливый, перед девками этими твоими «Мальборо» форсить? И продавать я их не понесу, там, небось, таких полосочек, – кивнул он чекушку, которую я так и не спрятал еще в карман, – тоже со всех сторон налепили. Не надо мне ничего, не переживай. Ты вот что ответь. Вернулся ведь не просто так? Надумал чего? Не ради экскурсии в прошлое?

– Есть такое. Брат мой, Лёнька... – выдохнул я.

– Что с ним? – полюбопытствовал мой собеседник.