Текст книги "Шок и трепет. Война в Ираке"

Автор книги: Сергей Лойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

В Кербале, да и во всем Ираке, сейчас самый ходовой миф – это история старика Али Обейда из Кербалы, который из старого однозарядного ружья марки «Брно» подбил вертолет «Апачи». Али тоже из Кебалы, но из другого племени. Шейх Сабри подтверждает подлинность героической саги о беспокойном старичке и его волшебном ружье и говорит, что Али Обейд стал примером для подражания для всех племен и людей в Ираке и уже получил причитающиеся ему 20 тысяч баксов.

Другой вождь Фуад Абдель Хади Ахмед, 34 года, из племени Эль-Агедайп, приехал из Мосула, на севере страны. Он суннит.

Шейх Фуад: «Мы разделились на маленькие ударные группы от трех до четырех человек, и, когда они (американцы) видят нас в поле, они думают, что мы простые крестьяне. А мы стреляем им в спину».

В отряде Фуада 400 стрелков.

«У них на каждого крестьянина с ружьем бомб не хватит», – говорит Фуад.

Это мне понятно, но я не очень понимаю, зачем американцам соваться в их маленькие городки и деревни, если их главная цель – это Саддам и его ближний круг. Американцы на своих танках «Абрахамс» и бронемашинах «Брэдли» скорее всего поедут по прямой дороге в Багдад, а не будут тратить время на беготню посреди зарослей картофельной ботвы в полях вокруг Мосула в поисках неуловимых Джо из отряда Фуада.

Все шейхи охотно демонстрируют мне свое личное оружие, с которым они путешествуют по стране. Они охотно позируют для фото, и Юра просто исходит слюной от профессионального возбуждения – каждый типаж просто мечта фотографа. Один старенький шейх с Запада страны показывает нам старинный пистолет, с которым его отец воевал против англичан.

В багажнике серебристого «БМВ-740», на котором приехал из того же Мосула другой северный шейх Асаф Хассан Шейф (65 лет), хранится целый арсенал: два Калашникова, с десяток гранат «Ф-1» в ящике, шесть цинков с патронами и десятка полтора уже заряженных магазинов. Вот какой упакованный иракский Чингачгук.

Чувствуя мой молчаливый вопрос, Асаф желтозубо улыбается и, слегка смущаясь, говорит: «А что, дорога дальняя. Всякое может случиться».

31 марта

В городе нигде нет централизованного электричества. Говорят, американцы сбросили специальные графитовые бомбы на распределительные подстанции, и вся их электронная начинка вышла из строя. По всему городу гудят и урчат генераторы.

Последние два дня бомбежки стали еще интенсивнее. 7 или 8 телефонных станций из двадцати в Багдаде превращены в руины. Каждый телефонный узел бомбят по крайней мере два дня подряд.

Люди, живущие рядом с телефонными станциями, уже научены горьким опытом 91-го года и заранее перебрались к родственникам или в убежища. Они после первой бомбежки не спешат возвращаться в свои искореженные дома. Ждут, когда упадет вторая ракета.

На улицах все чаще и чаще встречаешь машины с гробами, привязанными к багажникам на крышах. Число гражданских потерь растет с каждым днем, а американцев все нет и нет. Уже все забыли про обещанный блицкриг в 72 часа.

С каждой войной, с каждой новой бомбардировкой у людей накапливается все больше опыта выживания. Появляются и другие «полезные» навыки. Багдадцы научились очень быстро хоронить убитых.

Сегодня присутствовал на похоронах одной глухонемой женщины, которую похоронили за пять минут. Она тоже погибла в результате взрыва. На похоронах из всех родственников присутствовал один племянник. Остальные в больнице. Жила тихо, ни одного слова не сказала, и похоронили тихо. Никто слова не сказал.

Сделал репортаж для «Эхо», стоя на балконе во время бомбежки. Меня слышно, бомбежку нет. Зачем рисковал? Чуть не оглох и не выпал с балкона. Зато голос был такой испуганный, словно я висел вниз головой над пропастью во ржи.

Александра, француженка, снимающая фото для «National Geographic», для чего-то записывает все бомбежки на свой цифровой диктофон. Я послушал, ощущение такое, будто бомбы взрываются у меня над головой.

Я снова позвонил на «Эхо», записал голос, потом отдельно звук. Получилось классно: и голос звонкий – геройский, и звук войны, как в саунд-треке «Спасение рядового Райана». Там в студии «Эха» они наложили одно на другое, и вышел классный репортаж с войны. Под фанеру.

0 пропавших журналистах из «Ньюсдэй» все еще никаких известий. Это ужасно. Их или убили, или пытают сейчас в каких-нибудь подземных казематах. Здесь никто больше не спрашивает у властей про них, чтобы лишний раз не будить собак. Никто не хочет разделить судьбу Мак'Алистера и Самана. Никто даже об этом не пишет. Я, однако, каждый день на «Эхе» об этом говорю. Как бы не нарваться.

1 апреля

Первое апреля – день смеха. Теперь для меня на всю жизнь этот день будет днем Али Исмаила, двенадцатилетнего мальчика без обеих рук, ампутированных по предплечья.

Он из деревни на южной окраине Багдада. Ночью бомба упала на их дом и убила почти всю семью, мать, отца и 12 других родственников. Али остался жив, но весь обгорел и потерял обе руки. Грудь и живот у него обожжены до синевы. Он лежит под саркофагом из железных дуг, накрытых выцветшим шерстяным одеялом, вертит своими большими карими глазами и все время пытается посмотреть на руки, не выросли ли они снова.

Возле его кровати сидит бессловесная тетка в черном чадоре

– накидке с платком. В коридорах повсюду десятки черных женщин, как темных теней. Издалека в сумерках аварийного освещения может показаться, что это души умерших медленно пролетают по лабиринтам больничных коридоров, ищут выход из этого чистилища.

Мы с Юрой и Ахмедом едем на южную окраину Багдада, в деревню, где жила семья Али. Находим это место. Куча пепла и золы, битого камня. Запах смерти.

На обратном пути обезлюдевшая деревня ощетинивается «Калашниковыми». Народные мстители устроили нам засаду. Под направленными в упор в голову дулами автоматов выходим из машины. Слышу, как передергивают затворы.

Опять я из-за Юры попал под расстрел. Его идея была ехать сюда, «закруглить историю», как он выражается. Вот и закруглили. Только, похоже, мы сейчас вместе с историей закруглим свою жизнь. Главное – не выдать свой страх, но и не качать права. Тут нужен правильный баланс фатализма и находчивости. У Юры полно фатализма, а у меня находчивости. Но похоже, моя привычная находчивость иссякла в самый необходимый момент, как в том анекдоте про смекалистого солдата. И мне сейчас моя хваленая смекалка подсказывает: «П-ц тебе, Сережа».

Пока я веду этот оптимистический диалог со своей смекалкой на фоне Юры, который, как водится, прикинулся бессловесным, тощим, серым фотоштативом, Ахмед осторожно вступает в неспешную, рассудительную дискуссию с народными мстителями. Через пять минут он доходит до слова «русские», и мы спасены. Снова мне повезло с Юрой. Опять не расстреляли, хотя было видно, что очень хотели. И Ахмед конечно молодец, смог вступить в полемику со смертью. Были бы мы американцами, кокнули бы нас без разговоров, даже на аккредитации не посмотрели бы.

Да, дубина народного гнева начинает подниматься.

Тем временем в Багдаде Саддам Хусейн делает заявление, что никто из его родственников не покинул Ирак. Заявление нужно для того, чтобы развеять слух, что его семья якобы перебралась в Йемен. Перебралась или не перебралась, правды мы никогда не узнаем, как говорила моя любимая теща о каких-то моих объяснениях чего-то в далеком прошлом, когда я был молод и красив и смекалка меня не подводила…

2 апреля

Ездил с Юрой и другими журналистами на автобусе в Хиллу. Это рядом с Вавилоном, в 100 киломметрах к югу от Багдада. В Хилле нам показали только одну больницу. В ней по крайней мере две сотни раненых из окрестных деревень. Врачи говорят, что по характеру ранений похоже, что использовались кассетные бомбы. Кассетные бомбы специально изготовлены поражать живую силу противника на поле боя, и применять их в густонаселенных районах просто варварство. Однако кассетные бомбы не запрещены конвенциями.

По дороге туда и обратно видели много уничтоженной иракской военной техники. А в одном месте даже видели, как зенитка взлетела на воздух после прямого попадания американской ракеты.

В Багдаде «день смеха» продолжается. Произошло то, что я предвидел и чего так долго и безнадежно боялся.

Мы с Юрой застряли в лифте, между вторым и третьим этажами. Чтобы нам было веселее, с нами еще застрял один итальянец с двумя канистрами бензина. Юра вновь включает режим транса и безучастно ждет, когда нас обнаружат. Идиот-итальянец с досады пытается закурить. Я еле удержался, чтобы не выбить ему все зубы и навсегда отучить от этой дурной привычки. Но тот все понял с полуслова. Я не знаю, откуда у меня взялись силы, но я раздвинул внутренние двери лифта сантиметров на пять, чтобы только протиснуть туда свое отчаяние, и заорал диким голосом. Именно диким. Буквально.

Минут через пять нас обнаружили. Минут двадцать искали электриков и техников. Не нашли. Мне уже начало казаться, что я задыхаясь от недостатка кислорода. У Юры и итальянца на лбу крупные капли пота. Я опять приоткрыл дверь, просунул туда ногу и так держал дверь приоткрытой, чтобы мы могли хотя бы дышать воздухом из бетонной шахты.

Я вновь ору, но нас никто не слышит. Затем предлагаю попробовать сломать крышу лифта и выбраться хотя бы из лифта. Но и сам вдруг понимаю, что это бредовая идея. Юра предлагает другую идею. Ждать, пока нас спасут. Очень в стиле Юры. Лермонтов, видимо, с него лепил своего фаталиста. А если гостиницу сейчас начнут бомбить?

Я человек очень прямого действия и я просто ненавижу Юру за то, что он опять завлек меня в лифт. Я никогда, никогда, никогда больше не зайду в лифт. Клянусь.

Нас все-таки вытащили. Еще через 40 минут. Вернее, мы вылезли сами в узенькую щелочку, когда лифт сумели поднять так, чтобы хотя бы сантиметров 40 внизу двери открывалось на уровне выхода на этаж. Первыми вышли канистры, затем Юра, награжденный за свой спасительный фатализм. За ним вылез идиот итальянец. Честно говоря, я уже не уверен, что он итальянец. Он за все время заточения не сказал ни слова. Может, и не итальянец. Может, даже не идиот. В эйфории приближающегося спасения я прощаю ему все. Как капитан корабля, я покидаю каюту последним. В этот момент лифт дернулся, словно пытаясь еще раз насладиться моим ужасом. Дернулся и замер. Надеюсь, что навсегда. Мы поблагодарили спасителей – электриков, вошли в соседний лифт и счастливые доехали до нашего 10-го этажа.

И только тогда я понял, что только что опять проехал в лифте. Я сжал кулаки и повернулся к Юре, но тот уже бежал к своему номеру, и у меня не было сил догнать его.

По телевидению, которое, наверное, уже нигде не работает, кроме гостиницы «Палестина», зачитали обращение Саддама к народу. Саддам, если верить обращению, сказал: «Пока что мы использовали не больше, если не меньше трети наших вооруженных сил. А преступники уже использовали все, что у них есть».

Вчера нашлись два пропавших американских журналиста. Корреспонденты «Ньюсдэй» Мак'Алистер и Саман через восемь дней после своего исчезновения объявились в Амане в целости и сохранности. По их версии, их арестовали в номере агенты безопасности. Потом все это время их держали и допрашивали в ужасной тюрьме Абу Грейб неподалеку от Багдада. Значит, я был прав. Они не просто так исчезли.

Слава Богу, что они живы. Значит, и у нас всех есть шанс.

3 апреля

С южных окраин города доносится канонада, которая теперь не умолкает ни на минуту. Это уже не бомбежка, это звуки боя. Приближается страшный момент истины. Где мы будем во время штурма? В гостинице? В городе? Все время пытаемся придумать лучший и самый безопасный план действий. И не можем.

Мы с Джоном специально наняли еще один «Шевроле Джи Эм Си», который должен просто стоять у гостиницы, не двигаясь, а водитель должен находится в номере в гостинице, который мы ему сняли на все время. На случай, если произойдет что-то ужасное и нужно будет немедленно попытаться спастись бегством хоть куда-нибудь. В «Джи Эм Си» влезет человек пять с багажом.

Дом в Караде (центральный район Багдада, недалеко от нашего отеля), который мы уже почти сняли и в который завезли продукты, воду и во дворе которого вырыли колодец, все меньше и меньше привлекает даже нас. Если там с нами что-нибудь случится, то об этом никто не узнает. Американцы знают про журналистов и про «Палестину». Они должны иметь в виду, что здесь около 500 журналистов. Они должны что-то сделать, когда начнется штурм.

Между тем многие журналисты уезжают и приезжают даже сейчас. По никем не контролируемой и поэтому очень опасной дороге на Аман. Плата за проезд колеблется от трех до пяти тысяч долларов в один конец. До войны это стоило максимум двести. Смелые и отчаянные водители делают на войне целые состояния. На всех машинах, со всех сторон наклеены гигантские буквы TV или PRESS.

На нашей написано RUSSIAN PRESS.

Приехали три очень отчаянных парня с одного центрального телеканала. Был у них в номере. Все в татуировках. Пьют водку в форме «голый торс» и рассказывают ужасы о своей поездке сюда. По их виду можно сказать, что им не свойствен страх. Тем более что они об этом все время и говорят.

Доллар уже стоит 3500 динаров. В городе работают два или три ресторана. Чтобы поесть чикен тикка, надо ждать целый час.

Только что нам сообщили, что, по непроверенным данным, идет битва за Багдадский международный аэропорт. Это 15 минут езды отсюда. Все только об этом и говорят.

Единственный, кто имеет возражения, это министр информации аль Сахаф. Сахаф на пресс-конференции, где все вопросы только об этом (теперь все брифинги проходят в залах гостиницы «Палестина»), продолжает утверждать, что американцев нет ближе 150 километров от Багдада. Далее он понес совсем уже несусветный бред. По утверждению Сахафа, американцы отступают по всему фронту.

Сахаф: «Они попали в ловушку возле Умм Кассра. Они попали в западню возле Басры. Они в ловушке у Насирии (город к югу от Багдада)».

Кто-то из журналистов спрашивает его: «А возле аэропорта в Багдаде они не попали в ловушку?»

Смех в зале.

Даже сам Сахаф улыбается.

Вечером сосед Юры по этажу, фотокорреспондент АП Джером разговаривает по спутниковому телефону со своим коллегой, который прикомандирован к американским войскам и находится сейчас в районе аэропорта.

Сомнений больше нет: «наши» в городе. Странное ощущение. «Где свои, а где чужие? Как до этого дожили?» – как пел Володя Высоцкий в «Десяти днях…».

Опять появляется слух, что Саддам убит. Вскоре в холле гостиницы министр иностранных дел дает журналистам короткое интервью, в котором клянется, что Саддам жив.

Глава 11
Высокоточные удары и Министерство правды

Журналисты спускаются в лифте отеля «Палестина». Он останавливается на каждом этаже. К концу этого бесконечного маршрута набирается человек пятнадцать. Все курят. Почти все кашляют. Простужены. Лифт работает на генераторе. В номерах – ни света, ни воды. Прачечная не работает. Хоть топор вешай. Какой-то идиот из администрации гостиницы распорядился установить в лифтах пепельницы. Лифт останавливается на каждом этаже. Стоит около минуты, затем с рывком трогается и тащится дальше. Если ты живешь на 17-м, то путешествие вниз в толпе безостановочно дымящих англичан, французов, русских и даже американцев может сравниться с путешествием во времени в Дахау. Стараешься задержать дыхание. Наконец вываливаешься в темный, задымленный холл, где курят еще человек сто, ожидая, что сегодня предложит Министерство правды.

МП продолжает функционировать в классическом оруэлловском варианте с примесью ленивой азиатчины, несмотря на то что само здание министерства уже было троекратно разбомблено американскими империалистами в бессильной злобе и т. д. и т. п. Итак, сегодня МП предлагает уникальную программу, которая, как всегда, заранее не объявляется. Говорят, что покажут что-то сенсационное. Журналистов набилось три автобуса.

В результате получасового лавирования между статуями Папы (в шляпе, в берете, с ружьем и просто с протянутой рукой) и руинами президентских дворцов журналисты наконец добираются до места трагедии. На самом отшибе огромной, похожей на небольшой дальневосточный военный городок территории Багдадского университета, недалеко от здания женского богословского факультета, зияет огромная воронка глубиной метров пять и такой же ширины. И все.

Никакой особой разрухи. Стекла, правда, побиты, но никаких жертв. Тянет на злостное хулиганство, но до военного зверства далековато. И самое главное – это то, что воронка эта образовалась уже дня три назад. Журналисты плюются и лезут назад в автобус…

Все понуро и злобно едут назад, в постылую, ощетинившуюся спутниковыми тарелками «Палестину», где министр информации собственной персоной даст очередной брифинг, на котором подробно расскажет о героизме воинов Саддама и о том, сколько они вчера подбили самолетов, вертолетов и танков противника. Если строго арифметически относиться к содержанию этих брифингов, то американцы и англичане давно уже должны были ходить по пустыне пешком, а бомбы метать руками. А они уже в городе. Обосновались на территории Международного аэропорта им. Саддама, в 15 километрах от центра.

В одиночной палате больницы «Эль-Кинди» в центре Багдада лежит симпатичный темноглазый 12-летний мальчик Али Исмаил с короткими белыми крыльями вместо рук. Он морщит нос, переводит глаза справа налево, глядя туда, где должны быть руки, которые он до сих пор чувствует, но не видит. Он тихо говорит что-то, и дежурящая в палате двоюродная тетка быстро наклоняется и чешет ему нос.

Али не помнит, как ракета упала на их дом. Али не знает, что ракета убила почти всю его огромную семью, включая отца и беременную мать, которая обещала через три месяца подарить ему еще одного братика. В больнице – восемь его родственников. На кладбище – четырнадцать.

31-летний Самер Махсин, двоюродный брат Али, хоронил их всех два дня, а потом вернулся на руины четырех близко стоявших домов их семьи в деревне Джиссер Диала на южной окраине Багдада, чтобы попытаться понять, как жить дальше.

Самер считает, что уцелел чудом, и до сих пор не верит в это. Он бродит по серым, пыльным руинам, время от времени поднимая какие-то не имеющие больше никакого смысла предметы, как, например, игрушечный грузовик или дохлую, полуобугленную курицу. Самер внимательно смотрит на них, оценивая, пригодятся ли они в дальнейшей жизни, и бросает назад – в кучи золы, битого кирпича и обломков мебели.

24 человека жили здесь, на окраине села, возле картофельного поля, в четырех лачугах. У них в доме даже не было оружия. Отец Али был таксистом, остальные – крестьяне. В живых остались десять. И очумевший и оглохший Самер благодарит Аллаха, что не успел жениться и обзавестись семьей.

За узким грязным каналом, окаймляющим деревню с внешней стороны, метрах в ста от бывших домов Али и Самера начинают бухать зенитные орудия. В небе отчетливо слышится звук самолета. Затем раздается оглушительный грохот, и земля содрогается под ногами. Совсем недалеко. За полем. Самолет улетает. Мы садимся в машину.

На окраине деревни две ободранные легковушки перегородили узкую деревенскую дорогу. Перед ними шесть или семь мужиков в длинных серых и коричневых рубахах с автоматами наперевес. Младшему – лет шестнадцать. Старшему – за семьдесят. В глазах ненависть, типа «мы из Кронштадта».

Передернули затворы. Дослали патрон в патронник. Все как полагается. Целятся в голову. Точнее, в лоб. Особенно усердствует тощий, как кочерга, седой дед. Дуло его «калаша» почти касается лба вышедшего из машины журналиста, а он все целится и целится, прикрыв один глаз. Вильгельм Телль хренов.

С предохранителя снял, сразу поставил на автоматический огонь, черный морщинистый палец на спуске, под треснутым ногтем – угольная шахта. Женщины в черном и девчонки в красном и зеленом стоят, замерев, в воротах дома и завороженно ждут, когда их мужчины начнут убивать неверных.

В это время гид-переводчик, который по-русски и по-английски говорит с большим трудом, проявил недюжинные познания в родном арабском и минут через пять все-таки дошел до ключевого слова – «русский». Это действительно многое объяснило. Мужики опустили автоматы. Злобный Вильгельм Телль вновь передернул затвор, и патрон с медного цвета гильзой и малинового цвета пулей вылетел из патронника и откатился к ногам журналиста.

В Багдаде во всем городе отключили электричество. Мининфо утверждает, что американцы использовали графитовую бомбу. Журналисты засуетились. На каждом балконе – заранее припасенный генератор. Снизу тягают канистры с бензином и маслом. Журналисты пытаются высчитать, сколько им придется жить в блокаде, и обмениваются опытом выживания. Один англичанин на полном серьезе уверяет, что привез с собой специальный фильтр, если пописать в него, то потом это можно будет пить, и вкус – как у содовой. Мининфо на таком же серьезе утверждает, что американцы в районе аэропорта окружены и сегодня ночью начнется штурм. Все-таки – кто кого будет штурмовать?

А в больнице города Хилла, что рядом с легендарным Вавилоном, в 100 км к югу от Багдада, на высокой железной койке, накрытой почти прозрачным одеялом из грубой шерсти, сидит очень красивая и очень несчастная молодая женщина Лейали Кобар. Обе ноги у нее перебиты осколками, и осколок же засел под лопаткой. Она держит в руках двухлетнюю крошку Бенин с перевязанной головой. Вторая дочка, трехлетняя Саджад, лежит на соседней кровати с осколочным ранением руки. Их привезли из деревни Эль-Амира, что в 5 километрах к югу от Хиллы.

В двадцать четыре года у Лейали шестеро детей, вернее, было шестеро до трех часов дня в понедельник, когда бомба разорвалась на улице, под окнами дома Лейали, как раз в тот момент, когда там играли четверо ее сыновей от 3 до 12 лет.

«Муж уехал в Багдад на заработки, – сиплым шепотом говорит она. – Что я ему скажу, когда он вернется. Дома нет. Детей нет. Жена не ходит».

Больница просто завалена раненными мирными жителями. За два дня бомбардировок авиацией союзников из четырех деревень вокруг Хиллы в город привезли более двухсот раненых, из которых 36 уже скончались, а сколько еще погибли на месте и до сих пор погребены под руинами? Гибли целыми семьями.

По дороге в Багдад то тут, то там видишь следы точечных ударов американских ракет. Вот дымятся три укрепления, и из почерневших пустот торчат искореженные остовы зенитных орудий. Вот на железнодорожном пути стоит полуразрушенная платформа с обуглившимися танками и двумя бронетранспортерами. Справа – в финиковом лесу – огромная серая воронка, вокруг которой разбросаны четыре перевернутых и сгоревших военных машины. На полпути к Багдаду вообще зрелище на заказ: ракета прямо на наших глазах попадает точно в зенитку, метрах в двухстах от дороги. Потрясающе. Нигде не видно американцев. Никакого контакта. А все взлетает на воздух, словно по расписанию.

Непонятно одно. Если они такие волшебники современной войны, откуда такое количество жертв среди мирных жителей?

«Я абсолютно убежден, что это делается не намеренно, – заявил “Новой газете” известный бывший обозреватель CNN, NBC и “National Geographic” Питер Арнетт, недавно уволенный из NBC за слишком откровенное и “непатриотичное” интервью, которое он дал на прошлой неделе иракскому телевидению. – США надеялись на бескровную войну, на быструю войну. США не хотят убивать гражданских лиц. Они хотят избавиться от Саддама Хусейна. Они хотят прийти, оккупировать Ирак и пользоваться поддержкой масс. Гибель мирных жителей – это следствие массированных бомбардировок и ракетных ударов. Будет больше бомбежек и больше ракетных обстрелов. И гражданские потери в таком большом городе неизбежны».

У Станислава Лема есть рассказ о планете, на которую все время падали метеориты, и в конце концов жители сумели приспособиться к этому небесному явлению – просто стали все очень быстро делать. Стали быстро жить.

В Багдаде, где опоздание на два часа на работу или на важную встречу считается нормой, жить быстро еще не научились, даже в условиях постоянно падающих бомб и ракет. А вот хоронить научились очень быстро…

В пятницу город опустел. По городу быстро разлетелась новость – американцы в аэропорту. Люди почти исчезли с улиц. Даже нищие и чистильщики ботинок. Редкие машины старались ехать быстро, не останавливаясь на светофорах. У многих из них были открыты багажники, из которых торчали какие-то поспешно собранные тюки. Машины, как правило, были битком набиты женщинами и детьми и направлялись на северо-запад, в Иорданию и Сирию.

Журналист попросил майндера остановить одну из таких машин, чтобы поговорить. «Нет, нельзя, – сказал тот. – Это дезертиры, предатели. Они бегут из страны».

«А что им делать? Погибать под бомбами или под перекрестным огнем во время штурма Багдада?» – спросил журналист.

«Да, – ответил гид. – Мы же остаемся».

Да, действительно, они остаются. Остаются в отеле «Палестина» под защитой журналистов. Уже и министерства их нет. И местных «железных феликсов» скоро сдадут в металлолом, а они все равно останутся, всех переживут и изберут себе нового президента. Из своих.