Текст книги "Брахман и история.Историко-философские концепции современной веданты"

Автор книги: Сергей Бурмистров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Вместе с тем на ранних этапах истории дух еще не свободен вполне, свобода его еще в значительной степени потенциальна. На этом отрезке истории дух не столько свободный, сколько освобождающийся. Поскольку «субстанция духа есть свобода, т. е. независимость от другого, отношение к самому себе»[280]280
  Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М.-Л., 1929, ч. 3, с. 41.


[Закрыть], то историческая эволюция к осуществлению этой свободы неизбежна. «Утверждение прогрессивного исторического развития с необходимостью предполагает реальность человеческой свободы: историческое развитие и подлинная новизна и неповторимость определяются наличием свободы»[281]281
  Каримский А. М. Философия истории Гегеля. М., 1988, с. 98.


[Закрыть]. Согласно Гегелю, история, образно говоря, останавливается перед Бранденбургскими воротами в Берлине, ибо Прусское государство для него есть полное и окончательное осуществление свободы духа.

Для Радхакришнана же история – процесс, еще очень далекий от завершения. И, хотя история также имеет духовную природу, целью ее является не свобода духа, а осуществление единения человеческой души с Брахманом, поэтому очень большое значение для истории имеет ценностный аспект духовной деятельности человека. Собственно, сам исторический процесс есть попытка вневременного и вечного бога реализовать во временнóм мире вневременные ценности[282]282
  Radhakrishnan S. The spirit in man…, p. 496.


[Закрыть]. Этой божественной деятельности препятствует майя – косное начало, стремящееся подавить и исказить любое начинание, направленное на осуществление высших ценностей, под которыми Радхакришнан понимает почти исключительно религиозные и моральные принципы, и история, таким образом, формируется на стыке косного и божественного, на границе тьмы и света, проходящей в каждой человеческой душе. Поэтому человек для Радхакришнана оказывается едва ли не главным персонажем исторической действительности, тем более, что сейчас от человека в этом мире зависит слишком многое. Отсюда и все многочисленные призывы Радхакришнана к миру, к поиску согласия между разными расами, государствами, народами. Бог, преодолевая майю, плел нити истории в разных регионах мира, но в ХХ веке они сплелись в единый узел, и уже нельзя с достаточной точностью предсказать, каковы будут дальнейшие судьбы мира, так как само существование его уже никто не может гарантировать. Проблема единства мира встает здесь с особенной, жизненной остротой. «Мы уже не можем говорить, что истина нашла себе обитель лишь в одной части мира. Мы способны более живо, чем наши предки, осознать, что Бог открывает себя человеку в разных формах»[283]283
  Radhakrishnan S. East and West in religion, p. 38.


[Закрыть].

Мы видим, таким образом, что понимание Радхакришнаном исторической реальности в значительно большей мере, чем у Гегеля, определяется спецификой современного ему исторического окружения. Можно говорить о сходстве историософских концепций Радхакришнана и Гегеля, и сходстве достаточно большом. Но оно имеет, на наш взгляд, скорее типологический, нежели генетический характер. Влияние великого немецкого идеалиста на идеалиста индийского, несомненно, имело место, но оно, думается, было обусловлено близостью некоторых аспектов учений Гегеля и Шанкары (во всяком случае, основополагающих постулатов этих учений), поэтому Радхакришнан, восприняв историософский эволюционизм Гегеля, соединил его с идеализмом адвайта-веданты, создав учение о реализации посредством истории замыслов бога относительно мира и о человеке как главном инструменте реализации, проводнике, через который бог воплощает в жизнь вечные, вневременные духовные ценности, преобразуя Вселенную и все больше стирая грань между ограниченным, но потенциально божественным человеческим духом и бесконечным, неисчерпаемым Брахманом.

Нельзя не остановиться на такой специфической – и исключительно важной для Радхакришнана – теме, как роль Индии в мировой истории. Радхакришнан был всецело убежден в особой роли своей родины на мировой исторической арене – как в современную эпоху, так и в древности. Очень отчетливо прослеживается в его философии, особенно в его главном историко-философском труде, идея «золотого века», когда «люди общались с богами без каких-либо посредников» и «существовала весьма тесная личная связь между людьми и богами»[284]284
  ИФ, т. 1, с. 88.


[Закрыть]. В эти блаженные времена люди, конечно, нуждались в пище, крове, защите от всевозможных врагов и т. п., но они были полностью обеспечены главным – постоянной и непосредственной коммуникацией с сакральным миром, что, по убеждению Радхакришнана, в огромной мере облегчало страдания человека из-за разнообразных физических неудобств.

Мир древнего ария, говорит Радхакришнан, глубоко сакрален. Сакрально все, что связано с необходимостью прибегать к помощи богов. Таким образом, древний арий фактически не делит мир на земной и небесный, горний и дольний и т. п. – все для него пронизано сверхъестественным. Такой способ идеологической организации повседневных жизненных практик вообще характерен для примитивных обществ, но Радхакришнан выделяет его как свойственный в особенности древнеарийскому обществу, строя на этой идее особого, близкого контакта богов и людей картину жизни ариев эпохи Ригведы и изображая эту жизнь как «эпоху Кроноса» прежде всего в религиозном (и, шире, ценностном) смысле. За этой эпохой, как мы уже знаем, последовало отпадение ариев от первоначального единства с сакральным и загрязнение их религии грубыми магическими верованиями аборигенов Индии, после чего неоднократно предпринимались попытки (более или менее безуспешные) это единство вернуть.

Современная же Индия как никогда ранее близка к тому, чтобы вновь обрести способность живого общения с богами. Она, вооруженная современной техникой, духовно обогащенная взаимодействием с другими цивилизациями мира, способна разрешить мировоззренческий кризис, охвативший мир. Но для этого она сначала должна обрести хотя бы политическую свободу. Именно на эти аспекты исторической роли Индии и делает акцент Радхакришнан. Индийцы, всегда ближе других народов стоявшие к божеству, чтобы вернуть мир к истинной религии и тем самым спасти его, спасти саму жизнь на земле, должны заставить человечество прислушаться к голосу веры (неважно, какую именно форму примет эта вера, лишь бы форма не была догматичной и отрицающей истинность всех остальных форм). Коротко говоря, задача Индии – показать всему миру, как надо верить.

Дасгупта, в отличие от Радхакришнана, не представляет историю в виде четко и однозначно сформулированного плана, осуществляемого божеством с определенной, только ему ведомой, целью. Историческая реальность – не проект, а, скорее, ряд возможностей, ряд различных сценариев будущего развития. Для абсолютного идеализма Гегеля и близкого к нему историософского учения Радхакришнана история есть процесс логический, последовательный – прежде всего процесс духовного развития общества. Для них «философия и все другие формы социального бытия образуют единое целое, внутреннее расчленение которого характеризуется отношением необходимого соответствия. Что же обусловливает это соответствие, которое отнюдь не является простым совпадением во времени? На этот вопрос гегелевская философия дает самый общий ответ: единство “абсолютного духа”. Это значит, что качественное отличие одной исторической эпохи от другой предопределено логической структурой “абсолютного духа”, в которой каждая эпоха фигурирует в качестве необходимой ступени его самосознания»[285]285
  Ойзерман Т. И. Историко-философское учение Гегеля. М., 1982, с. 54.


[Закрыть]. Для Дасгупты не существует таких исторических этапов как стадий развития какого-то вселенского духа или Брахмана. Он, конечно, выделяет в истории различные эпохи, но эти эпохи касаются только истории развития индийской мысли. Подход Дасгупты к проблеме исторической реальности является, на наш взгляд, более ортодоксально ведантистским. Он состоит в понимании исторической реальности как спонтанного процесса развития сотворенного мира по направлению к творцу – Брахману. Если у Радхакришнана существо сотворенное имеет выбор: развиваться духовно, приближаясь к Брахману, или искать житейских благ в сансарическом мире, – то у Дасгупты перед сотворенным стоит выбор совсем иного рода, а именно – какой путь выбрать для приближения к богу. То есть не искать бога для живого существа невозможно.

Как и Радхакришнан, Дасгупта обращает большое внимание на необходимость развития нового этоса, нового целостного отношения к миру – всего того, что он называет «international morality». Ранее, в древности, да и сейчас люди действовали и действуют по тем законам и канонам, которые имели место в их народе, и оценивали свои действия в соответствии с нормами своего общества. Иначе говоря, их референтной группой всегда оставался этнос или субэтнос. Задача же состоит в том, чтобы сделать референтной группой каждого человека (иди хотя бы большинства людей) все человечество.

«Наше время, – пишет Дасгупта, – видело такой подъем национального самосознания, который никогда не был засвидетельствован ранее. Национальное самосознание строится в той сфере сознания, в которой существует подавляющее большинство людей, обитающих в определенном географическом ареале. Поскольку невозможно, чтобы большинство людей могло наслаждаться высочайшими достижениями человечества, то и не следует ожидать, что в национальном самосознании зазвучит высшее вдохновение. Когда мы переходим от индивидов к группам, а от групп – к нациям, то наблюдаем тенденцию к вульгаризации»[286]286
  Dasgupta S. International morality. // Dasgupta S. Philosophical essays, p. 57.


[Закрыть]. Все это замыкает человека в рамках аксиологической структуры национального мировоззрения и не позволяет ему подняться над духом своего народа и увидеть общечеловеческие ценности. Отсюда проистекает большинство проблем современности – нищета, голод, угроза войны, отсталость многих народов в духовном, социальном, экономическом развитии, ибо более развитые страны именно в силу ограниченности мировоззрения подавляющего большинства людей рамками интересов собственной нации не могут не поддаться искушению эксплуатировать отсталые государства. Однако революционное движение в зависимых и развивающихся странах есть результат ограниченности сознания теми же рамками.

Из всего вышеизложенного видно, что вопрос об исторической реальности был достаточно важен для обоих интересующих нас философов. История для них была, собственно, только путешествием человечества к современности и к возникшему в ХХ веке сложнейшему комплексу разнообразных, разномасштабных, разноплановых проблем, ни одна из которых не может быть разрешена в отрыве от всех других. Историческая реальность была для них способом движения человечества к религиозному идеалу – мокше, и события, социальные, экономические, идеологические процессы, происходившие в ХХ веке, воспринимались ими как важнейшая веха на этом пути.

Различие между ними состояло в том, что для Радхакришнана история была в значительной мере сознательным и осмысленным процессом, который осуществляется богом, Брахманом для реализации своих божественных целей. Человек как главная движущая сила истории служит богу инструментом, проводником божественной воли в тварный мир. История должна завершиться тогда, когда последнее живое существо осознает, что его Атман ничем принципиально не отличается от Брахмана, и сольется с Высшим Началом. Дасгупта же понимает историю как процесс, отличающийся большей или меньшей степенью спонтанности, хаотичности, с неизбежными периодами быстрого и интенсивного прогресса и эпохами упадка, иногда весьма глубокого. Однако этот процесс никогда не бывает хаотичным вполне, ибо вызван он имманентным любому живому существу стремлением к единению с Высшим Началом. Все действия всех живых существ продиктованы этим стремлением, поэтому неизбежной целью истории также становится всеобщая мокша.

Иными словами, историческая реальность – это инобытие реальности религиозной. История сущностно сакральна, а все профанное в ней есть лишь эпифеномен, нечто случайное и несущественное. Человеческое существо неустанно стремится к богу, независимо от того, чем оно является – проводником воли божьей на земле или душой, отделенной от бога непроницаемой (но подлежащей разрушению) стеной майи, и воплощением этого стремления и является история.

§2. Историко-философская реальность в концепциях С. Радхакришнана и С. Дасгупты.

С вопросом о механизмах и способах осуществления исторического процесса тесно связан и вопрос об историко-философской реальности, под которой в данном случае следует понимать всю совокупность методов философского исследования и его результатов в их исторической динамике, обусловленной как внешними по отношению к философии факторами, такими, как социальная структура, в которую включен тот или иной мыслитель, экономическая организация общества, политические процессы и события и т. п., причем все это важно не само по себе, а в зависимости от того места, которое занимает в социальной, экономической и политической структуре общества данный философ и которое обусловливает в значительной степени точку зрения его по различным научным вопросам, и от целей, которые он себе ставит (при этом и сами цели зависят от убеждений и места в социуме данного философа).

Вопрос об историко-философской реальности распадается на ряд более мелких и частных вопросов: в чем отличие философии от всех других форм духовной деятельности? Когда возникает философия? Что является движущей силой развития философии? Все эти вопросы ставят перед собой и Радхакришнан, и Дасгупта.

Философия существует в обществе одновременно со многими другими формами человеческой деятельности, имеющими весьма различные задачи и удовлетворяющими различные потребности человека, и несомненно, что она неизбежно влияет на эти формы, равно как и внефилософские сферы культуры оказывают влияние на ее. «Взятые в один и тот же исторический момент, различные формы общественного сознания содержательно и логически неэквивалентны. Философия… в этой одновременности существования образует такой пласт общественного сознания, который сориентирован не столько на то, что есть, сколько на то, что должно быть»[287]287
  Хорев Н. В. К вопросу о проблемах культуры в историко-философских исследованиях. // Методологические проблемы историко-философской науки. Воронеж, 1986, с. 51.


[Закрыть]. Философия, можно сказать, строит идеальный образ общества, человека и т. д., предписывая (неформально, разумеется) всем внефилософским сферам духовной деятельности человечества принимать этот образ и по мере возможностей воплощать его в жизнь.

Для Радхакришнана, повторим, главным, если не единственным действующим лицом истории был человек как проводник воли божьей. По этой причине и духовная деятельность человека, полагал Радхакришнан, вся целиком продиктована богом. В особенности это касается ведических ариев, изначально свободно общавшихся с богами и изначально же ощущавших наличие чего-то единого во всех богах – того, что делает их богами, то есть Брахмана, бога как такового. Знаменательно, что изложение индийской философии Радхакришнан начинает с тех времен, когда философии в нашем, «западноевропейском» понимании этого термина еще не было, и с тех текстов, которые обычно относят к религиозным, а не к философским – с Ригведы и ее эпохи, то есть с тех времен, когда, используя современную научную терминологию, жизнь общества идеологически регулировалась мифом.

Миф, сколь бы неправдоподобным ни было его содержание, всегда принимается носителем мифологического сознания за полную истину, являясь вместе с тем чем-то исключительным и отделенным от обыденного мира невидимой, но очень точно определявшейся сознанием аксиологической границей – как мир сакральный от мира профанного. От мифа, собственно, и не требуется правдоподобие в смысле соответствия содержания его реально наблюдаемым, объективным фактам, не зависящим от психологических установок и стереотипов мышления субъекта, ибо миф выражает не наблюдаемое, а скорее ощущаемое в качестве истинного. Миф выражает элементы данной культуры, отличающие ее от всех других культур и обусловливающие ее специфику, из чего видно, что именно культурная специфика оказывается в условиях мифологического сознания фактором, позволяющим культуре существовать, а следовательно, и обеспечивающим существование человека как абонента культуры.

С этой точки зрения становится понятной позиция Радхакришнана. Культура для него есть результат воздействия бога на не проясненное до того и покрытое майей сознание, которое, собственно, и сознанием становится только после того (и в результате того), что это воздействие осуществлено, а философия, являясь базисом, сердцем культуры, выступает как способ деятельности по раскрытию божественной истины, облечению ее в слова и пропаганде ее среди народных масс.

В первую очередь, повторим еще раз, все сказанное касается индийской философии, ибо именно в Индии божественное откровение достигло наибольшей глубины, полноты и точности. Западная философия в этом отстает от индийской, ибо подвержена значительно большему влиянию разного рода материалистических и утилитаристских концепций, порожденных омраченным майей сознанием и уводящих человека от знания подлинной реальности.

Отметим тот факт, что Радхакришнан (как и Дасгупта) воспринимал всю индийскую философию и всю философию Запада как единые, внутренне непротиворечивые феномены. «Эти историки не задаются основным вопросом, можно ли рассматривать вообще всю “индийскую философию” от ведийской эпохи до эпохи комментаторов в качестве единого культурного феномена. Рассматривать же ее в таком качестве можно только в том случае, если изучать материал памятников с позиции того, о чем говорится в них с точки зрения их “всеобщего” (космологического, моралистического и т. д.) содержания, полностью абстрагируясь от исследования того, какие задачи в них ставились и решались. Поэтому аккумулятивный подход допустимо охарактеризовать как докритический (в кантовском смысле слова), выражающий интерес лишь к объектам познания при игнорировании самого субъекта познавательной деятельности»[288]288
  Шохин В. К. Древнеиндийский рационализм как предмет историко-философской науки (проблемы периодизации истории древнеиндийской философии). // Рационалистическая традиция и современность, с. 36.


[Закрыть].

Это, несомненно, правильно. Однако надо учитывать и те цели, которыми руководствовались сами Радхакришнан и Дасгупта, и те представления о сущности истории, о сущности бытия вообще, которые владели их сознанием и направляли их научную работу. Поскольку история была, в конечном итоге, творением бога (особенно четко это выражено у Радхакришнана), а бог по определению неизменен, то конкретные исторические формы реализации Высшей Истины имели для этих философов весьма относительную ценность. «Субъект познавательной деятельности» везде и всегда одинаков. Это Атман, стремящийся к единению с Брахманом и, естественно, предпринимающий для этого определенные действия. Но важны при этом не сами действия во всей их определенности, а тот, кто их совершает, и та цель, для достижения которой он совершаются, а цель и деятель неизменны, поэтому неизменными (во всех существенных, субстанциальных свойствах) остаются и способы обретения единства Атмана и Брахмана. Таким образом, субъект познавательной деятельности, по нашему мнению, не игнорируется: он просто признается константным, а по этой причине на передний план в исследовании выходят способы и формы его взаимодействия с объектами, которые, будучи результатом деятельности майи, множественны и изменчивы.

В этом отношении историко-философское учение Радхакришнана, подобно его историософскому учению, оказывается близко к учению об историко-философском процессе, выдвинутому Гегелем. Поскольку разум, дух является в его системе первоначалом, причем первоначалом единственным и дающим жизнь всему сущему, поскольку история есть форма существования и развертывания духа, обогащения его содержанием, постольку и «вся философия есть саморазвертывание одного Духа, который движим стремлением к единственной истине»[289]289
  Перцев А. В. Типы методологий историко-философского исследования. Свердловск, 1991, с. 109.


[Закрыть]. Для Гегеля, следовательно, существует только одна форма философии – философия идеалистическая, утверждающая вторичность материи по отношению к духу и ее несубстанциальность. А поскольку истина одна, то все философы, сколь бы различными ни казались на первый взгляд их учения, всегда говорят об одном и том же – о духе. Для Гегеля характерно убеждение, «что ни одна система в истории философии не опровергается, что каждая из них существует с необходимостью, а все системы вместе, представленные своими ключевыми принципами, образуют одну глобальную систему мировой философии, своего рода систему систем»[290]290
  Там же, с. 113 – 114.


[Закрыть].

Специфика гегелевского взгляда на историко-философский процесс состоит в представлении о его динамичности, то есть о развитии философского мышления от ранних и примитивных форм к формам все более и более совершенным. Дух эволюционирует в своих проявлениях в материальном мире, обогащается содержанием, бытие движется от простого к сложному, а значит, изменяется.

Отличие же Радхакришнана от Гегеля в этом вопросе (при всей несомненности влияния, пусть косвенного, гегелевского идеализма на мировоззрение индийского философа) состоит в том, что в системе Радхакришнана, с учетом акцента его внимания на вечном Брахмане и ведантистского постулата ложности нашего мира, философия не развивается. Высказываемые индийскими философами мысли – всегда одни и те же, меняется только способ подачи их, зависящий от особенностей аудитории, к которой обращены поучения того или иного мыслителя.

Эту своеобразную черту историко-философской концепции Радхакришнана, думается, можно объяснить через упоминавшуюся выше пропагандистскую интенцию общественной деятельности этого философа (осуществлявшейся, помимо всего прочего, и в сфере науки). В его задачу входило прежде всего отстоять ценность и исключительную значимость индийской духовной традиции в сравнении с традицией Запада в газах индийцев, а представителям западной цивилизации предложить один из возможных путей выхода из общего, в том числе и идеологического кризиса. «Каждый век имеет свою веру, и наш век верит в науку, – писал Радхакришнан. – Доминирующий Zeitgeist, принимая грубые и поверхностные формы, проникает в массы. Это контрастирует с более ранними временами, когда в движении идей принимал участие весьма тонкий слой общества. Многие из нас, движимые блистательными достижениями науки, склонны принять тезис о самодостаточности материи, всесилии мира чувств, видение психологии и истории с точки зрения материальных соображений»[291]291
  Radhakrishnan S. Concluding survey. // History of philosophy Eastern and Western, vol. 2, p. 440.


[Закрыть]. Таким образом, забытый в наше время в европейской духовной жизни образ Высшей Истины, столь необходимый для самого существования человека как именно человека, а не просто биологического вида или собрания особей этого вида, в неприкосновенности сохранился в Индии, обращение к мудрости которой необходимо для мира. Предъявляемое индийской культуре обвинение в инертности и косности, говорил Радхакришнан, в какой-то мере справедливо. Однако именно эта инертность была способом сохранить знание о Брахмане среди людей.

Относительно изучения индийской философии самими индийцами надо отметить еще, что необходимость такого изучения объясняется Радхакришнаном в том числе и в свете задач современности. «Только изучение индийской философии может дать индивиду правильную перспективу исторического прошлого Индии. В наши дни индус обычно смотрит на системы прошлого – буддизм, адвайтизм, двайтизм – как на одинаково достойные внимания и приемлемые для разума. Основателей систем почитают, как божества. Изучение индийской философии приведет к уяснению действительного положения, усвоению более критического взгляда и освобождению ума от угнетающего чувства признания совершенством все древнее. Эта свобода от рабства перед авторитетами – идеал, достойный того, чтобы за него бороться. Самобытное мышление и творческие усилия становятся возможными лишь тогда, когда порабощенный интеллект получает свободу»[292]292
  ИФ, т. 1, с. 41.


[Закрыть]. Таким образом, знание индийской философии может послужить индивиду стимулом для того, чтобы попытаться добиться освобождения от английского колониального владычества, что делает Радхакришнана, в сущности, одним из идеологов национально-освободительного движения в Индии. Конечно, он не был столь горячим борцом за свободу, как Неру или Ганди, но и его вклад в дело освобождения Индии нельзя назвать незначительным.

Да и для самого Радхакришнана, для его философского учения в целом изучение истории индийской философии было вовсе не бесполезным. «История философии является не только предметом исследования, но и становится “лабораторией”, экспериментируя в которой над своим мышлением, исследователь производит определенные идеи как в отношении истории философии, так и в отношении своего мышления, а исследование превращается в перманентный опыт»[293]293
  Авксентьевский И. И. Тотальность историко-философского процесса. Автореф. дисс… канд. филос. наук. СПб., 1995, с. 6.


[Закрыть]. В этой историко-философской «лаборатории» Радхакришнану удалось не только уточнить многие стороны своей философской концепции, но и отточить свой метод историко-философского исследования, который можно охарактеризовать как компаративистский, так что Радхакришнана можно считать одним из творцов современной компаративистики.

Радхакришнана-компаративиста отличает стремление в философских системах Запада и Востока найти общее содержание, выделить то, что объединяет индийских и европейских мыслителей (интересно, что философов других регионов – например, Ближнего Востока или Дальнего Востока – он в «Индийской философии» даже не упоминает, что является дополнительным свидетельством адресованности этой книги прежде всего европейцам). Однако при этом он, во-первых, не углубляется в особенности метода философского исследования, принятого теми западными мыслителями, с учениями которых он сопоставляет индийские даршаны, и не интересуется, как они пришли к высказывавшимся ими мыслям, а во-вторых, не проводит глубинного анализа отношений между философскими системами Индии и Запада. Истинная цель упоминания этих имен – убедить читателя в сходстве индийского и европейского типов мировоззрения и в наличии у них общих корней. Цитируя или пересказывая Бергсона, Аристотеля, Канта, британских неогегельянцев, Радхакришнан сопоставляет их учения с учениями индийских философов, что помогает ему выделить те особенности мысли последних, которые могли бы ускользнуть от внимания без такого сопоставления. Иными словами, сравнение он проводит не столько ради самого сравнения, сколько ради того, чтобы при помощи западных философских систем подчеркнуть какие-то аспекты индийского философского мышления. Так, например, он сопоставляет Бергсона и буддизм: «Для Бергсона жизнь означает отсутствие закона, для Будды вся жизнь – это иллюстрация всеобщего закона»[294]294
  ИФ, т. 1, с. 327.


[Закрыть]. Этим предложением Радхакришнан очень четко обрисовывает специфику индийского и западного образа мысли: для индийцев мир закономерен, ибо в основе его лежит божественная реальность – Брахман, существование которого не отрицалось, в сущности даже буддизмом, тогда как для европейцев (современных, во всяком случае) Вселенная, бытие вообще не имеют такого субстанциального «стержня», способного послужить основой для всех многообразных феноменов, и существование его определяется случайной и произвольной связью явлений. Это накладывает отпечаток на особенности морали, принятой в двух названных культурах. Мораль Запада, основывающаяся на принципе случайности, оказывается утилитарной и конвенциональной; ее нормы относительны, и это осознается самими носителями ее, что неизбежно снижает ценность этих норм в глазах людей. Индийцы же воспринимают этические нормативы своей жизни как укорененные в Абсолюте и потому сами по себе абсолютные; такие нормы можно, если угодно, нарушить (правда, за этим последует неотвратимая расплата), но изменить их или обойти их не сможет никто и никогда.

Мировоззренческая общность Запада и Востока подчеркивается Радхакришнаном неоднократно. «Одни и те же извечные проблемы бога, свободы и бессмертия и те же самые неудовлетворительные их решения повторяются на протяжении столетий»[295]295
  Там же, с. 38.


[Закрыть]. Известно, что о проблемах бога, свободы и бессмертия говорил И. Кант. Радхакришнан подчеркивает, что сформулированные Кантом проблемы волновали человечество задолго до «Критики чистого разума», остались неразрешенными и, видимо, еще долго будут тревожить умы во всех точках Вселенной, где есть мыслящие существа. Естественно. Что эти же проблемы пытались решить и в Индии – формулируя их, конечно, иначе.

Большой симпатией Радхакришнана пользуются неогегельянцы, особенно Ф. Брэдли и Дж. Э. Мак-Таггарт. Их он упоминает в связи с вопросом о возможности познания Абсолюта, замечая, что, по их мнению, реальность постижима не разумом или рассудком, а интуитивным путем.

И для Гегеля, и для абсолютного идеализма, и для Радхакришнана (и, кстати, для Дасгупты тоже) главным понятием философии и, в сущности, единственным ее объектом был Абсолют. По сути дела, «Абсолют» Брэдли, Мак-Таггарта и Бозанкета был той же гегелевской «абсолютной идеей», но лишенной своей историчности и не развивающейся, что сближает эту концепцию с учением о Брахмане, выдвинутым Шанкарой, причем ее целостность и всеохватность последователями абсолютного идеализма были доведены до своих логических границ. Они, так сказать, «возвели Абсолют в абсолют», сделав его тем самым чем-то глубоко иррациональным и не поддающимся познанию разумом, что, естественно, привело к выдвижению на первый план интуиции в качестве главного инструмента познания, ибо если Абсолют поглощает и растворяет в себе все частное, лишая части их онтологического статуса, то познание частностей, то есть отдельных вещей, уже не ведет к получению истинного знания. В самом деле, если мы воспринимаем вещи только через их чувственные качества, то восприятие дает сознанию только «внешность» вещей, ничего не говоря об их глубинной сущности. Помимо этого, невозможно постичь, как первичные качества вещи (протяженность, форма и т. д.), которые позволяют нам судить о природе наблюдаемого объекта, связаны со вторичными качествами (цвет, вкус и т. д.). Ф. Брэдли, исследуя этот вопрос, приходит к пессимистическому выводу: «Различные способы восприятия вещей оказались в состоянии дать лишь простую видимость»[296]296
  Bradley F. H. Appearance and reality. Oxford, 1966, p. 111.


[Закрыть]. В итоге наиболее валидным источником знания об Абсолюте становится интуитивное познание.

Интересный парадокс философии Брэдли состоит в том, что действительность как целое имеет для него эмпирический характер. Грубо говоря, Абсолют дан в опыте. Однако человеческая мысль не в силах охватить все содержание опыта и потому не достигает знания о действительности. «Мышление в силу его дискурсивной и “реляциональной” природы, считает Брэдли, не в состоянии совершенным образом проникнуть в природу реальности. Чего лишено мышление или интеллект, так это способности чувственной интуиции, “симультанного” видения мира, отчего оно вынуждено переходить от одного пункта к другому, оперировать терминами и отношениями, приходя тем самым к созданию “идеальных конструкций” (это понятие – одно из центральных в логике и метафизике философа), обладающих не более, чем гипотетической значимостью»[297]297
  Косич И. В. Критика абсолютного идеализма Ф. Г. Брэдли (проблема реальности). Автореф. дисс… канд. филос. наук. М., 1989, с. 21.


[Закрыть]. Таким образом, Абсолют непознаваем. Однако при этом он служит точкой отсчета при оценке степени реальности того или иного явления. Наблюдаемые нами вещи и явления не могут считаться реальными вполне; они реальны лишь постольку, поскольку в них присутствует реальность как таковая – Абсолют, и иллюзорны настолько, насколько отделены от Абсолюта. Разум же (и тем более эмпирическое познание) не постигает этой особенности феноменального мира, приписывая феноменам одинаковое свойство быть совершенно реальными, чем и демонстрирует свою несостоятельность в деле познания действительности, какова она на самом деле, ибо, согласно Брэдли, «внутренняя противоречивость понятия есть симптом нереальности его объекта»[298]298
  Богомолов А. С. Английская буржуазная философия ХХ века. М., 1973, с. 66.


[Закрыть].