Текст книги "Пепел Ара-Лима."

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Ты прав, Горгоний. Ты как всегда прав. Ваалы надежные наемники. Но если они не принесут мне сердце наследника, то я отправлю в горы свои легрионы, одобряешь ты это или нет. Я не могу и не умею ждать.

Маг Горгоний покачал головой. Император также нетерпелив, как и жесток. Его желание стать бессмертным и единолично управлять миром убивает столько людей, сколько не погибло за все войны. Но Избранные считают это благом для себя. И пока так будет продолжаться, они, Избранные, и он, главный сановник, будут поддерживать Императора. Слишком многое их связывает. Как Каббар не сможет более существовать без поддержки магов, так и Избранные не смогут обойтись без Императора.

Со стороны коридора послышался шум. Невнятные крики, громкие предупреждения.

– Кто смеет нарушать покой мага? – Горгоний пошаркал до дверей и приоткрыл их: – Сегодня мне потребуются мозги двух бестолковых солдат, – вкрадчиво сказал он, обращаясь к побелевшим от ужаса охранникам. – Разве я не говорил, что никто не должен беспокоить полет моих мыслей?

– Простите, господин, – солдаты, загромыхав доспехами, рухнули на колени. – Простите, но Императора хочет видеть сатриций Нибур. Мы предупреждали его, что Император говорит с вами, господин, но сатриций настаивает

В стороне, подбоченясь, стоял довольно толстый человек, чья богатая перевязь, завязанная чуть ли не у шеи, говорила о его высоком статусе. При появлении мага сатриций благоразумно отступил от дверей, что, однако, не уберегло его от недоброго языка Горгония.

– Сатриций Нибур? Тот самый Нибур, про которого говорят, что он плетет заговоры за спиной нашего верховного Императора?

Сатриций покачнулся, мгновенно посинел и залепетал что-то в свое оправдание.

– Горгоний, ты перепугаешь всю мою знать, – из покоев мага показался Каббар. – Сатриций из славного рода. Он служил еще моему отцу и, доказав свою безграничную преданность, вряд ли помышляет что-то против меня. Не так ли?

Нибур замотал головой так, что во все стороны полетели мелкие капельки пота, проступившие на его черепе.

– Не люблю жирных патрициев, – проворчал Горгоний, отходя в тень.

– Их и не надо любить, – сказал Каббар тише, чем мог услышать испуганный человек. – Ими надо управлять. Что случилось, Нибур?

Придя в себя, сатриций на всякий случай упал на колени, не беспокоясь о чистоте белоснежных одежд, и воздел к Каббару руки:

– Добрая весть, мой Император. Да хранит вас Отец наш Гран. Очень добрая весть.

– Чем больше говоришь, тем меньше хочется тебя слушать. Говори короче, Нибур.

– О, мой Император! Королева Стиния только что…

– Что? – побледнел Каббар, сжимая плечо сатриция. – Говори же! Это случилось?

– Да, мой Император! Только что, мой Император! Королева Стиния соизволила подарить Империи Вашего ребенка.

– Слышишь, Горгоний! – Каббар обернулся к магу, возбужденно блестя глазами. – Это случилось! У меня есть сын! Есть наследник Кэтера!

– Простите, мой Император…, – залепетал сатриций, дрожа, как высохший лист от ветра.

– Я воспитаю его так же, как года-то отец воспитал меня. Я оставлю ему весь мир. Сын! Благодарю тебя, Отец наш Гран! Как ты милостив! Почему ты стоишь на коленях, сатриций? Встань, Нибур. Ты принес мне радостную весть и я хочу наградить тебя. Что хочешь ты? Золото? Землю? Тысячи скотов? Говори, сатриций, ибо велика моя радость в этот прекрасный день! Что? Что ты мычишь, Нибур?

– Мой Император! – сатриций прижался к ногам императора. Дрожал всем телом и даже толстая накидка потемнела от пота. – Я только хотел сказать… Не сын. Королева только что родила дочь. Вашу дочь, мой Император.

Маг Горгоний тихо качал головой, отходя подальше в тень.

Верховный Император Каббар замер, осмысливая слова сатриция. Склонил голову, глядя куда-то вдаль, в темноту подземелья.

– Ты говоришь, Стиния подарила мне дочь?

– Истинно, мой Император, – прохрипел сатриций, чувствуя, как от императора исходит непонятная волна угрозы. – Прекрасная маленькая дочь, мой Император. Народ Кэтера уже извещен и радуется этому вместе с тобой, мой Император.

– Радуется?

Каббар, словно очнувшись, обернулся, посмотрел на застывшего мага. На солдат, замерших у дверей.

– Радуется… Кэтер радуется, что у меня нет сына?

– Да…, то есть я хотел сказать, что все мы…

– Молчи, сатриций Нибур. Молчи. Сегодня мой день рождения. И день рождения дочери верховного Императора. Ты ведь знаешь, Нибур, что в таких случаях положены жертвоприношения Грану.

– Десять белых баранов ждут у жертвенных камней, мой Император.

– Баранов? Зачем убивать бедных, ни в чем неповинных животных. Отец наш Гран не обидится, если вместо десяти тощих баранов ему преподнесут одного жирного барана. Я прав, Горгоний?

Маг, спрятав руки в рукавах, склонил голову:

– Как пожелает великий Император.

Казалось, что Каббар находится в каком-то забытьи. Слова его были протяжны, тихи. Так говорят мудрые старики, умудренные годами долгой жизни. Пожалуй только один Горгоний понимал, что творится в душе у верховного Императора. Надежда на продолжение рода рухнула. Стиния, фессалийская принцесса, Королева Кэтера, подарила не тот подарок, который ожидал Император.

– Знаешь, Горгоний, – Каббар посмотрел на мага взглядом, в котором плескалась кровь. – Я хочу разделить радость с теми, кто ликует в моем дворце по поводу того, что у меня не родился сын. Я хочу посмотреть, как они это делают. Я ухожу.

Каббар двинулся к выходу из подземелья. Сатриций, подхватив испачканные концы белого плаща и лепеча поздравления, поспешил было за ним. Но Каббар, сделав только два шага, остановился, что-то вспомнив:

– Горгоний? Кажется ты говорил, что у тебя есть средство от докучливой головной боли?

– Прости, Император, – маг хищно ощерился. – Но ты сам расколотил все готовые склянки. Мне придется создать новый эликсир. Но тот материал, что сейчас находится в камерах, непригоден. Придется искать новый.

– Сделай это, – император склонил голову в сторону разглядывающего грязный пол сатриция. – Моя голова раскалывается от новостей.

Верховный Император Кэтера надвинул на голову капюшон, кивнул магу и направился к выходу.

Нибур, высокородный сатриций, владелец обширных земельных уделов на юге страны, хозяин нескольких сотен скотов и двух десятков наложниц, не сделал и шагу. Легронеры, повинуясь молчаливому приказу Горгония, сбили его с ног, оглушили сильными ударами и, подхватив за ноги, поволокли внутрь личных владений мага. В ту самую комнату, где стоял железный стол со следами крови, а рядом чернела дыра, которая служила бесконечной могилой для многих и многих.

Маг Горгоний поспешил следом. Он торопился выполнить заказ Каббара потому, что знал, не пройдет и часа, как подвалы императорского замка наполнятся воем и воплем нескольких десятков высокородных сановников, чьей виной будет только одно – слишком рьяное желание первыми поздравить Императора Кэтера с не рождением его сына.

Спасутся те, кто умеет молчать и думать.

ХХХХХ

От спаленной шесть лет назад деревни не осталось и следа. Лес быстро захватил оставленную лесовиками территорию. Закрасил зеленью красные пятна на земле, спрятал от любопытных глаз сгнившие кости, закидал листьями давно не топтаные тропинки. Только одинокий колодец из крепкого камня, окруженный непролазной изгородью можжевельника, напоминал о том, что здесь, в самом сердце леса, жил когда-то род лесных людей.

Йохо погладил траву, служившую надгробиями погибшим лесовикам. Зажмурился, пытаясь вспомнить всех, кого знал и кого помнил. Посмотрел в ту сторону, где стоял его дом, а теперь зеленела целая поросль молодых деревьев. И вновь к нему вернулось забытое чувство вины. За то, что не успел предупредить, за то, что не отомстил, не прирезал ни одного кэтеровского солдата.

– Мне пора, – прошептал он, поднимаясь. – Молодой король Ара-Лима ждет меня. Когда он вырастет, обещаю, я расскажу ему, какими вы все были смелыми и добрыми. Расскажу, как погибли вы от рук врагов его. Верьте, он узнает это.

Налетевший от леса тихий ветер качнул макушками деревьев, словно отвечая лесовику. И почудилось Йохо, зашептали ему слова прощения те, кто лежал под травой. Он улыбнулся, через силу сдерживая слезы:

– Пора. Прощайте.

Развернулся, и больше не оглядываясь, побежал, не разбирая дороги, к тому самому месту, куда послал его в первый раз колдун Самаэль. К мертвому дереву, под которым лежали тринадцать лесовиков. Под которым лежал и майр Элибр.

Лесовик бежал вперед, позабыв о старых ловушках, о хищниках, которые забыли, кто настоящий хозяин в этом лесу. Бежал Йохо не от собственной совести, а от горькой боли, что плескалась в его сердце. Все долгие шесть лет он мечтал вернуться сюда, в деревню, и вымолить прощения у тех, кого не успел спасти. И он вернулся. И получил то, что хотел.

До сухого дуба лесовик добрался ближе к вечеру. Первым желанием его было уйти обратно, подальше от мертвого места, переждать ночь, а уж с первыми солнечными лучами вернуться. Но Йохо помнил наставления колдуна. Вытащить майра из могилы возможно только в полночь, когда на земле властвуют духи тьмы.

Помянув нехорошо колдуна, лесовик принялся за дело. Собрал по округе сухих веток, коряг трухлявых. Соорудил четыре костра, сориентировав их согласно странному приспособлению, что получил от Самаэля. Стекляшке, зеленоватой жидкостью наполненной, поверх жидкости спица блестящая плавает, не тонет.

Первая куча дров и торчащая на ней короткая свеча там, куда указывало острие вертлявой спицы. Второй костер запылает с другой стороны поляны, напротив первого. Остальные две кучи Йохо свалил строго по сторонам.

Затем вытащил из наплечной сумки веревку, тонкую, да длинную, колдуном заговоренную. Посматривая в сторону дуба, разложил веревку вокруг поляны на мертвой земле. Только-только хватило. Завязал узел крепкий. Плюнул на него. Не колдун велел, сам решил, что так надежнее.

Разложил на лопухе сорванном четыре пузыря. Если не врал колдун, в пузырях тех была вода, собранная со всех четырех сторон света. Заговоренная, как положено. Долго вертел в руках свиток с заклятием, повторяя про себя слова замысловатые. И зубами стучал сильнее, с каждой минутой ночи дожидаясь. Хоть и смел был лесовик, да отчаян до безрассудства, побаивался Йохо дела предстоящего. С мертвецами разговор иметь – наипоследнейшее приключение, которого желать стоило.

Ночь в лесу быстро наступает. Едва солнце за макушками деревьев скроется, почитай и тьма пришла. Знай только глаза широко открытыми держи. Да приготовь нож острый, чтобы уверенность и смелость до конца тебя не покинули.

– Что ж ты, колдун, со мной не пошел? – шептал Йохо, дрожь унять стараясь. Да только плохо получалось с дрожью предательской справится. – Что ж ты, раз умный такой, прямо из замка не сумел смертеца поднять. Наколдовал бы что-нибудь, глядишь, трупик бы сам до замка горного дотопал. И ему хорошо, и мне спокойнее.

Перед самой полуночью разобрала Йохо икота. Да такая сильная, что совсем упал духом лесовик. Колдун приказал говорить заклинание страшное непрерывно, без остановок. А как говорить, если грудь дергается, да звуки непотребные на весь лес разносятся?

Зря Йохо волновался. Как только услышал скрип дуба, корни раздвигающие, в миг икать перестал. Наоборот, дыхание перехватило, воздуха в груди хватать не стало

– И то правда, что люди говорят, от страха всякая гадость проходит, – прошептал лесовик, в ночь вглядываясь. Глазами зоркими, с детства к темноте приученными, разглядел движение у дуба. Толи земля глыбами вспучивается, то ли дуб корнями шевелит.

– Пришло времечко, – пискнул Йохо, пузыри колдовские в кулаки загребая.

А ночь такая тихая, такая безоблачная. Не будь дуба мертвого, а под ним смертцев приставучих, подняться бы во весь рост, да спеть песню веселую про звезды яркие.

Лесовик на коленках подобрался к первому костру. Зубами вырвал из пузыря нужного пробку, выплеснул содержимое на дрова. Шустро, ноги высоко задирая, чтобы о корень какой не споткнуться, добежал до следующего складовища сухого. Спешил, слыша звуки скрипучие от дуба исходящие. С оставшимися кострами быстро разделался. Вернулся к первому, на который острие спицы все время указывало. Отдышался чуть, глаза прикрыв. Нашарил в кармане камушек зеленый, волшебной силой наполненный, беду отворачивающий. Да и вышел под свет луны, на паутину тресканную, сухую и мертвую.

Задрожала под ногами земля, наизнанку выворачиваясь. Взвились корни сухие, фонтаны земляные создавая. Раскрылась земля мертвая, и перед глазами лесовика, которому совсем нехорошо стало, под звездное небо ночи выползли из своей могилы тринадцать смертцев. Тринадцать лесовиков, давным-давно под дубом убитых.

– Ты, лесовик? – зашептали, песком в глазницах пустых пересыпаясь. – Пришел, значит? Говорили тебе, дождемся мы. Хорошо живого видеть, радостно. Иди к нам, лесовик. У нас земля теплая, корни мягкие, время течет медленно.

– А вы за шесть лет-то и не изменились, – заплетается язык, губы как воды студеной напились, онемевшие. Но ноги в лес не бегут, стоят твердо, рука камень заветный в кармане тискает. – Все такие же гостеприимные. Да только не к вам пришел.

– А что так? – по черепам пустым и не видно, удивляются ли смертецы, или смеются над живым. – Не мы к тебе, ты к нам пожаловал. Кроме нас здесь и нет никого более.

– Как нет? – осмелел лесовик, видя, что замерли смертецы, от дерева сухого и шагу не делают. – А где же труп, который под землю утащили шесть лет назад? За ним пришел. Его и отдайте, пока добром прошу.

Затряслись головы пусты, песок из глазниц на землю мертвую просыпался. Странный смех у смертецов, будто лезвием ножа по камню заточному. От такого смеха любой смелый духом волю теряет.

– Странный ты, лесовик, – сказали смертецы, двинулись на Йохо, полукругом широким заходя. – Как можем отдать мы того, кто нас от скуки вечной спасает? Вот и тебе пора к нам присоединится. За те годы, что не приходил, многое ведь случилось? Расскажешь нам, от скуки избавишь. Иди к нам, лесовик, мы тебя не обидим.

Йохо стрельнул глазами по сторонам. Еще немного, заключат его в круг, не вырваться. Но с места не сдвинулся. Растопырил ноздри, воздух ночной в себя втягивая:

– Не хотите по хорошему? Воля ваша. Тогда не обижайтесь на живого.

Расставил плечи пошире, запрокинул лицо к луне любопытной, заговорил скороговоркой торопливой, повторяя заклинание, что на свитке колдовском значилось: —

– Вечный, несотворенный Отец всех счастливых мертвых! Хвала тебе и обожание твоих велений. Воззри на меня, твоего недостойного слугу, и на мои чистые помыслы. Дай ветра небесного, дай воды небесной, дай огня небесного во славу твою…

Боковым зрением уловил, как остановились смертецы, корявые лапищами глазницы прикрыли. Увидел, как вспыхнули огнем складовища, заранее из веток сухих сложенные. Ветер кинулся в лицо, ударил по кудрям спутанным, да на смертецов набросился. А за границами земли мертвой, за веревкой заговоренной, дождь с неба обрушился. В одно мгновение стену мокрую из капель воздвиг. Подумал Йохо – велико колдовское слово, и смертца векового остановит, и мертвого из могилы вытащил. Продолжил посуровевшим голосом:

– … Удостой послать ко мне твоего ангела… как его…, – Йохо замер неожиданно, сбился, заклинание позабыв, быстро заглянул в свиток, нашел нужное место, по буквам слово сложное прочитал. – … Депрекордоминина, чтобы он призвал, нет, то есть приказал рабам твоим и товарищам твоим повиноваться мне. Приди же, ангел над мертвыми царствующий, чье имя… о господи, чтоб твою глотку, колдун, судорогой свело,… Депрекордоминин.

Зашипели, погасая костры, мокрым покрывалом рухнул на лес волшебный дождь, ветер улегся, устав, на мертвую землю.

Смертецы уже не закрывали глазницы, песком наполненные, зло шипели, к лесовику приближаясь. На нож, в руке лесовика появившегося, внимания не обращали. Когда слово заклинания нарушено, никакой нож не поможет.

Поздно лесовик спохватился. Назад кинулся, под прикрытия леса, да смертецы уже в полный круг его взяли. Вспомнил Йохо тут же и напутствие Самаэля, строго запретившего слова посторонние в клятву вставлять, вспомнил, как в первый раз его смертецы играючи по земле костяшками катали. А в этот раз так легко не отделается. Прямая дорога под дуб сухой. Значит судьба у лесовика такая, живым под землю погребенным быть.

Почувствовал Йохо на теле своем прикосновения от костей чужих, ухнуло сердце, ужасом, как путиной липкой обернутое, зажмурил крепко глаза, до пятен разноцветных скачущих. Хорошо хоть не с чужими в могилу ляжет. Со своими, лесовиками, предками старыми. Одно облегчение.

– Не трогайте его!

Цепкие пальцы враз лесовика отпустили. Тело, никем не поддерживаемое, рухнуло на землю-камень.

У дуба стоял, на меч опершись, человек не человек, мертвый не мертвый, но и не живой. Волосы клочьями с головы сухой свисали. Одежда кусками на теле сухом болталась. Железный панцирь, пылью покрытый, камнем исцарапанный, в многих местах пробитый, на плечах болтался. От сапог кожаных, твердым металлом подбитых, только тот металл и остался.

– Майр? – ахнул Йохо, глаза протирая. Всего ожидал, но только не этого. Самаэль, в дорогу отсылая, говорил, что мертвого из могилы только заклинание надежное вытащит. А раз заклинание не получилось, как тогда вышло? – Майр Элибр?

Смертецы, до того зло поглядывающие, к мертвому воину отступили, стали по сторонам в почтении.

Наклонил голову мертвый, удивленно взглянул на лесовика ссохшимися глазами. Словно и не лежал в земле шесть лет.

– Или не узнал меня майр? – Йохо поднялся. Теперь уж терять нечего. При первой же опасности дорога за спиной свободна. Бросится в бегство, не задумается.

Майр долго молчал, разглядывая Йохо: Голова по сторонам, как от ветра сильного качалась.

– Узнал я тебя, лесовик. Узнал. Как не узнать, когда часто вспоминал о тебе.

– Что ж это за место такое, что все меня вспоминают? – пробормотал Йохо, а громко, для всех, сказал: – Раз вспоминал, значит не стоит и историю рассказывать. Сам должен понять, зачем я в дыру это дьявольскую явился.

Смертецы заново зашипели, на лесовика поперли, но остановились, повинуясь взмаху руки мертвого телохранителя.

– Выполнил ли ты просьбу мою, лесовик?

– О том сам узнаешь, если со мной отправишься?

Йохо уже в себя пришел. Да и дрожь в коленках исчезла. Знал, сработало заклятье, что колдун дал. Может и не полностью, но свою часть сделало. Теперь дело только за ним, за лесовиком. Уговорить майра уйти от могилы нелегко. Для этого веская причина должна быть. И такая причина, считал Йохо, у него имелась.

– Шесть лет я в земле лежал. Шесть лет каждый день и каждую ночь чувствовал, как умирает Ара-Лим. Умирает страна, ради которой я кровью оросил эту землю. Я слушал каждую птицу, что пролетала надо мной, говорил с каждым червяком, что вгрызался в мое тело. И никто из них не слышал о наследнике, которого я поручил тебе, лесовик. Нет больше Ара-Лима. Зачем мне идти с тобой. Увидеть такую же мертвую землю как и здесь. Но я лучше останусь под деревом мертвым. Буду помнить свою страну живой и прекрасной.

– Останься…, – зашипели смертецы. – Ты не рассказал нам столько историй.

Майр покачал головой:

– Они правы, лесовик. Здесь, под твердой землей так прекрасно. Так тихо и спокойно. Нет войн, нет крови. Уходи, лесовик.

– Но ты нужен Ара-Лиму! – воскликнул Йохо.

– Я сделал все, что мог для этой страны. Я не пожалел себя. Нельзя требовать от мертвого больше, чем он сделал будучи живым. Если тебе больше нечего сказать, лесовик, оставь нас в покое. И не твори больше заклинаний, заставляющих меня покидать могилу.

– Не-ет! – закричал Йохо. – Я не отпущу тебя просто так. Ты, который славился своим мужеством и отвагой, ты, который был лучшим другом и телохранителем старого короля, ты, который отдал мне младенца, хочешь спрятаться под толстым слоем земли? Спрятаться от врага?

– Ара-Лим мертв, – прошептал майр, роняя голову.

– Но зато жив тот, кто возродит его! Наследник Ара-Лима, которого ты дал мне на дороге! И ты нужен ему.

– Разве он жив? – насторожился солдат.

– А о чем, пустая башка, я тебе целую ночь рассказываю! Наследник Ара-Лима! Мальчик, сын короля Хеседа. Наследник в пеленках, которому сейчас исполнилось шесть лет! О, Гран! До чего же вы тупые, мертвые!

– Жив?! – мертвый человек, гремя железом и костьми, подошел к застывшему лесовику, взял перчаткой железной за подбородок, глянул страшными глазницами: – И он ждет меня?

– Да каждый день спрашивает, где дядюшка Элибр? Да когда придет дядюшка Элибр? Выйдет с утра на дорогу, сядет в пыли и целый день выглядывает тебя, проливая слезы. Тьфу.

Майр Элибр закрыл сухие веки:

– Он помнит меня. Мой мальчик, мой хозяин помнит меня. Разве не об этом я мечтал? Разве не об этом думал все шесть лет. Мой король…

Йохо вдруг увидел, как из мертвых, сухих глаз майра показались две крошечные, почти неприметные, но такие прозрачные слезинки. Лесовик затряс головой, прогоняя видение. Мертвые не плачут. Мертвым не положено плакать. Но нет, майр Элибр, телохранитель и друг короля Хеседа, солдат, спасший от рук Кэтера наследника, слезой согласие свое давал. И там, где падали слезы солдата, почва затягивала сухие раны и редкие, еще слабые травинки, прорастали сквозь твердый камень земли.

– Но нет! – помотал головой воин. – Как я могу появиться перед моим королем в таком виде? Разве выдержит живое сердце вид мертвого воина?

Йохо скептически оглядел майра:

– Это верно, вид у господина Элибра слегка мрачноват. Я бы даже заметил, достаточно мертвецкий вид. Но, думаю, наследник не станет обращать внимание на ваше, простите, господин майр, не слишком симпатичное лицо. В зеленой долине и не такие рожи встречаются. Да и колдун обещал привести вас, почтенный майр, в порядок. Хороший колдун, сильный. Так что отбросьте в сторону все сомнения, забирайте свой ржавый меч и пойдемте. Обещайте только, что не придушите бедного лесовика где-нибудь под кустом. От вас, от мертвецов можно всякого ожидать. Собирайтесь, господин телохранитель.

– Мои сборы не будут долгими, – Элибр сделал попытку улыбнуться, но на его лице получилась такая страшная гримаса, что лесовик еле на месте устоял. – Мой меч со мной.

– У мертвецов легкая поклажа, – согласился Йохо. – Поторопимся, а то не нравятся мне смертецы, товарищи ваши по могилке. Того гляди перестанут спокойно провожать, набросятся, или за компанию с нами попрутся. А мне не велено некого, кроме вас, уважаемый мертвый майр с собой брать. Дорога дальняя, тяжелая. Подохнут по второму разу, что тогда делать? Я такой грех на душу не возьму.

– Лесовики с нами не пойдут. И дорога для нас долгой не станет.

Повернулся Элибр к мертвому дубу, что на мертвой земле стоит. К удивлению нескрываемому лесовика засунул два костлявых пальца в рот и, то ли свистнул, то ли прошипел страшно.

Затрещало сухое дерево, вздулась твердь, и на поляну из плена мертвого вырвался конь черный, что зверь лютый.

– Прости Гран, что видят чудо страшное глаза мои, – прошептал Йохо, наблюдая, за спину майра спрятавшись, как несется к ним мертвый конь телохранителя королевского.

Давно сгнила богатая упряжь, стала белой грива черная. Только копыта не источились, вырывают из сухой земли комья каменные. Только глаза блеск свирепый не потеряли, таращатся на лунную ночь. Хрипит мертвый конь, только пыль земная из ноздрей валит. Бока, гнилой кожей по ребрам выпуклым обтянутые, от дыхания тяжелого вздуваются.

– На нем поскачем, – Элибр коня по шее гладил, куски кожи истлевшей на землю сбрасывая.

– Отец наш Гран! – выдохнул Йохо. – Только этого мне не хватало. Зачем нам, господин хороший, такое страшилище? Одно слово – гад земляной, которому место там, откуда выполз. Или хочешь, что бы мы на нем до равнины зеленой добрались? Да только я на мертвых лошадях как-то сидеть не приучен. Может и не знает, добрый майр, но от мертвечины всякую гадость заразную подхватить можно.

Элибр брови пыльные нахмурил, лесовик язык прикусил.

– Зараза к заразе не пристает, – оскалился вдруг майр, захохотал так, что у Йохо кудри распрямились. – Не думал, что ты, лесовик, из пугливых. Вроде сюда явился, не побоялся.

Черный конь с седой гривой перед майром на дыбы встал. Мертвый перед мертвым. Элибр зубы белые в свирепой улыбке обнажил, коня успокаивая. В одном движении тело на круп зверя закинул. Ударил по бокам сухим, глазами мертвыми тараща. Протянул руку лесовику:

– Эй ты, лесной человек! Раз посмел ты мертвого из могилы поднять, посмей и рядом с ним быть.

Перегнулся майр, схватил Йохо поперек туловища и одним движением позади себя усадил. Лесовик только вздрогнуть успел.

– Прощайте, братья мои, – развернул майр зверя свирепого к дубу, где смертецы песню заунывную затягивали. – Зовет меня мой король. Не через день, не через два, но вернусь. Одна у нас земля, одна могила.

Захрипел черный конь повинуясь твердой руке майра Элибра. В три прыжка поляну мертвую покинул, в лес зеленый врезался. Лесовик успел только за пояс майра ухватится.

Радуйся уничтоженный Ара-Лим. Даже мертвыми возвращаются сыны твои, чтобы славу твою вернуть.