Текст книги "Подразделение 000"
Автор книги: Сергей Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
– Если командор желает, можно взглянуть на панораму подъезда.
Командир не только желал, но и требовал этого. Иначе, что это за командир.
– Третий монитор в пятом ряду, – подсказала Милашка место действия. – Только резкость наведу. Мама заводская!
В дыму и пламени, в радуге от брызг противопожарной безопасности, работал, не жалея себя, простой американский индюшатник Роберт Клинроуз. Его обнаженное по пояс тело наливалось буграми мышц, и потная кожа блестела в неоновых лампах. Стиснув запломбированные американскими врачами зубы, прищурив закапанные русскими контактными каплями глаза, трудился во славу подразделения 000 интернациональный герой.
То и дело меняя ржавые полотна на ножовке по металлу, Роберт, язык не поворачивается называть его Бобом, Клинроуз вгрызался в твердый сплав лифта. Железная стружка неукротимым потоком лилась из-под ножовки. Казалось, не будет ей ни конца, ни края. Но гордый американец, осознав, что может лишиться работы, спасал свое благополучие. А вместе с ним и застрявших в лифтовой шахте несчастных.
– Ай да молодец! Ай да чей-то сын! – зацокал я восхищенно. – Ай да Герасим! Это ж, какие мозги надо иметь, чтобы заставить янкеля выполнять месячную норму за два часа? А американец тоже хорош. Правда, Милашка?
– А кто вам в ящик ножовку подсунул? – запросила свою долю хвальбы спецмашина.
Пообещав Милашке подмести полы в кабине, я продолжил наблюдение.
Из подъезда, напугав до полусмерти зеленый патруль, вылетел Боб и заколотил по переднему бамперу:
– Трос давай! – через шумопоглощающие бронированные стекла долетел его сильный голос.
Милашка быстро высунула конец троса. Американец, не дожидаясь, пока спецмашина ослабит барабан, бросился обратно в дом. Милашку сдернуло с места, чуть не прижав к стенке зеленый патруль, но она вовремя справилась с ситуацией и отпустила трос на свободу.
– С ума сошел, – прокомментировала она действия второго номера. – Так можно и переднюю подвеску в клочья разнести.
– Специалист работает! – со знаньем дела констатировал я. – Сейчас ему, главное, не мешать.
На мониторе было видно, как ловко второй номер закрепляет на створках лифта трос тройным американским узлом. Не уверен, но точно также привязывали к дверным ручкам своих лошадей далекие американские предки Боба. Те самые, которые гоняли по прериям коров и индейцев.
Боб снова показался у подъезда. Связь-каска перевернута козырьком на затылок, лицо в саже и металлической стружке, руки в кровавых мозолях. Меньше надо было продуктовые сумки таскать.
– Вира! Вира! – закричал Боб, от волнения переходя на родное американское наречие. Потом вспомнил, где находится, и исправился. – По малу!
– Дергать что ль? – вытянув передние камеры, поинтересовалась Милашка моим мнением.
– А что еще остается делать? – лучший способ уйти от возможной ответственности ответить вопросом на вопрос.
Спецмашина подразделения 000, проскрежетав всеми десятью гусеницами по асфальту и шестнадцатью колесами по газонам, рванула с места так, словно хотела незаметно скрыться с места преступления.
Но далеко уйти, а точнее сказать, умчаться, ей не позволили обстоятельства.
Толстенный трос напрягся как струна, жилой небоскреб затрещал, и, мгновение спустя, все пространство вокруг нас заполнила густая пыль и треск раскалываемого камня.
Милашка вспомнила инженера, который ее придумал. Я вспомнил более высокоразвитое существо, обитающее, предположительно на облаках. Герасим ничего не вспоминал, потому, как в спальном отсеке не было окон.
Как только видимость стала достаточной, чтобы выяснить, упал дом, или скоро упадет, я высунулся из бокового окна, готовясь высказать американцу все, что я про него думаю. Но не пришлось.
Небоскреб, что явилось для меня приятной неожиданностью, стоял на своем месте. Даже не треснул. Только в том месте, где красовался парадный вход с колоннами, зияла огромная дыра, из которой испуганно выглядывал в полном составе зеленый патруль, включая трех, неопределенного возраста, граждан и большую черную муху.
А между остолбеневшей Милашкой и небоскребом, покачиваясь, с оборванными отростками канатов, стоял лифт. Надпиленный, но не побежденный. Из него доносились вполне различимые слова, из которых становилось ясно, какие чувства испытывают к спасательной команде тринадцать спасенных Объектов.
Вокруг непокорного элемента кругами носился американец и растерянно махал руками.
Я вздохнул. Я улыбнулся. Я смахнул с лица пот.
– Милашка! Командир на связи. Работа завершена. Открывай задние ворота. Забираем лифт с собой. И отвозим Директору. Пусть готовит медали. И не забудь прихватить американца. Куда нам без второго номера? Пусть теперь на пару с Директором пилят.
Эпизод 8.
– Боб! Это надо делать более тщательно. Смотри.
– Я стараюсь, командир. Может пора перейти на следующий уровень?
– Рано. Директор сказал, что лично проверит качество работы. Представляешь, что он скажет, если его личный датчик покажет недопустимый уровень засорения в этом помещении?
– Мы стараемся, командир.
– Да. Мы стараемся. Но этого мало. Необходимо так организовать работу, чтобы исключить даже минимальный уровень загрязнения. Боб, не забудь подмести под скамейкой.
Четвертые сутки команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать работала на очистке парков столицы. Четвертые сутки мы с Бобом старательно махали метлами, сгребая в кучу гнилую листву, собачьи невыдержанности и пивные бутылки.
Если первые два наименования у нас вызывали отвращение, то каждая найденная бутылка ценилась на вес золота. Собранный неимоверным трудом материал американец, предварительно извалявшись в пыли, относил в стеклотарный приемный пункт, где взамен получал три батона хлеба и литр молока.
На любые попытки отлучится на более дальние расстояния, немедленно прибегал Директор, много ругался и обещал, что мы сгнием здесь так же, как и листья.
Мы не обижались на Директора. В отличие от нас, он не мел улицы. Он их патрулировал. В составе милицейских новобранцев.
– Придержи крышку.
Боб приподнял на вытянутой руке железную крышку бака, дожидаясь, пока я свалю в ящик очередную порцию мусора.
– Я есть хочу.
Если кого мне и жалко, так это американца. Один батон в день… Удивляюсь, как он стоит на ногах? Хотя, если вспомнить, по чьей вине мы занимаемся непрофессиональным трудом…
– Перекур! – объявил я. – На десять минут. Садись на скамейку. Только ноги Герасима убери. Смотри, не разбуди.
Совесть командира не позволяла отрывать от сна третий номер. Пусть спит. Пусть отдыхает. На его век работы хватит. И не руками, как у нас, недотеп. А мозгами. Мозги, как известно, как и честь, необходимо беречь смолоду.
– Милашка! – поправив связь-берет, вызвал я спецмашину. – Командир, как бы, на связи. Ты где?
Общаться со спецмашиной команде, то есть нам, категорически запрещалось.
– Заканчиваю поливать проспект, прогнусавила она, изменив до невозможности голос.
Милашке тоже досталось. Позор на всю жизнь. Спецмашина подразделения 000 работает поливочной машиной. Срамота! И все из-за какого-то лифта. Подумаешь, здание разворотили. Мы же его и собрали обратно. Главное, что никто не пострадал. Жильцы даже благодарности написали в огромном количестве. Боб лично бегал, принудительно упрашивал.
И перед теми, кто застрял, мы извинились. В устной, письменной и денежной форме. И после этого нас улицы подметать? Грязь собирать?
– Кончай перекур! – раздался над ухом грозный глас Директора. Нет, чтобы как все нормальные Директора подойти. Нет! С тыла, со спины крадется. Удовольствие он, что ли, испытывает от вида наших вздрагивающих тел?
– Да мы только что… – каждый раз одно и тоже. Только присядем, он тут, как тут. А нет чтобы, наоборот, там, как там. Или, вообще, не появлялся.
– Разговорчики! – Директор забрался с ногами на скамейку.
Боб, который эту самую скамейку драил битых полчаса, тяжело вздохнул.
Герасим приоткрыл один глаз и поджал под себя ноги, стараясь не задеть Директора.
– Кончай перекур! – продублировал я приказ вышестоящего начальства. Спорить или доказывать, что издевательство над спасателем есть величайшее преступление, не хотелось. Директор, который патрулирует улицы, не ответит ничего хорошего.
Подоткнув под посапывающего Герасима одеяло, мы с Бобом разобрали метла и «завжикали» по инкрустированному пластику прогулочных дорожек. Директор молча наблюдал за нашими нервными движениями и, поджав губы, кивал головой.
– Обиделись, да?
Мы с Бобом переглянулись. До сегодняшнего дня Директор не вступал с нами в разговорный контакт, ограничиваясь короткими приказами и длинными головомойками. Нюх спасателя подсказывал мне, что сейчас может произойти нечто интересное.
– Думаете, одних вас обидели? – или Директор пожаловал к нам, чтобы поговорить о собственной тяжелой доле. – А вам никогда не приходилось бродить по улицам столицы в связь-фуражке и показывать гостям города места расположения общественных уборных?
Нам своих проблем хватает. А движение на главных проспектах регулировать и с туристами общаться, не наше дело.
– Молчите? – продолжил Директор и неожиданно пхнул в бок захрапевшего Герасима. – Вас спрашивают!
– Мм, – недовольно простонал несчастный Гера.
– А ты попререкайся! Развели тут, понимаешь, ночлежку.
За Герасима обидно. Человек, можно сказать, себя не щадит, на работе сгорает до самого конца, а его ногами.
Нет. Директор нас, конечно, любит. И заботиться о нас постоянно. Как праздник, обязательно грамоту или медальку приказом оформит. Правда, после праздника другим приказом все отнимает, но ведь внимание и спасателю приятно.
Мы часто у Директора в кабинете бываем. Выстроит он нас перед столом, Герасима на стулья подле стены уложит и любуется. Молча. А мы, как глупые спасатели, разглядываем пол, на котором красным мрамором выложен девиз подразделения 000: – «Каждый спасатель мечтает стать Директором, но не каждый Директор способен стать спасателем».
– Вот что, молодцы! – Директор спрыгнул со скамейки, оставив на ней протекторы фирменных ботинок. Боб в очередной раз скорчил кислую физиономию. – Бросайте метла и встаньте передо мной, как спасатели перед своим Директором. Сергеев, доложите, как положено.
Придерживая Герасима под мышки, мы вытянулись более-менее в постойке смирно:
– Команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать по вашему приказу построена, – не отдавая честь, руки Герасимом заняты, доложился я. – И хотя служащие подразделений 000 не подчиняются постовым регулировщикам… – смех Боба и полусонное хихиканье Герасима. – Мы рады вас приветствовать, товарищ Директор.
– Договоришься, Сергеев, – погрозил мне регулировочным жезлом Директор. – А теперь слушайте меня внимательно. Только что получен приказ. Отстранить вас от штрафных работ по благоустройству города и отправить команду по вызову. В городе ЧП, товарищи. И столица ждет вашей помощи.
Нюх спасателя меня никогда не подводил. Интересно, что случилось на этот раз? Перевозка мебели, или сбор кофе на подшефных полях?
– На шпиле Восточной башни сидит человек и взывает о помощи!
– Не! – разом замотали мы подбородками. – Мы лучше улицы подметать будем. Чистота улиц нам дороже.
– Я понимаю, что собирать бутылки безопасней, – по-доброму, по-хорошему, улыбнулся Директор. – Но человек, забравшийся на Восточную башню не рядовой налогоплательщик. Это…
Директор обнял нас могучим захватом и прошептал имя сумасшедшего, который с дуру залез не туда, куда следовало.
У нас вытянулись лица и мы сказали: – «О-о-о!»
– Полное восстановление в правах. Досрочное освобождение от штрафных работ. Зеленый свет на все действия. Ящик медалей, коробка грамот и мои личные благодарности.
Сбросив с себя недовольно постанывающего Герасима, я вытащил из кармана черный, с красной окантовкой, связь-берет спасателя и, придвинув микрофон вплотную ко рту, воззвал к спецмашине подразделения 000:
– Мыша! Командир на связи! Быстро сюда. У нас вызов!
Не успел я договорить, как из-за кустов, подминая гусеницами и колесами скамейки и скульптуры, вылетела Милашка. Даю один нарукавный шеврон на отрыв, что бессовестная машина подслушивала нас и только ждала команды, чтобы показать свою прыть.
– Командор! Спецмашина подразделения 000 к выполнению любого задания готова. Все механизмы в исправности. Все ядерные топки на полной мощности. Центральный мозг выведен на проектную мощность.
– Начать срочную погрузку команды! Закончить срочную погрузку команды. Товарищ Директор, разрешите приступить к выполнению задания?
Директор махнул рукой, разрешая.
– С российским двуглавым орлом, – напутствовал он. – Летите, сынки. Берегите Герасима. И помните, что от вас сейчас зависит судьба нашей Родины. Если что, я в центре Службы.
Пробежав глазами по приборам, и убедившись, что все функционирует согласно описанию, я повернулся к Бобу.
– Ну что, американец. Покажем, что такое дружба народов?
Боб, хрустя пальцами, кровожадно стрельнул глазами по личному сейфу:
– Сделаем все по высшему разряду, командир. Я готов.
– Милашка! Рабочий режим. Направление, надеюсь, известно. Свяжись с диспетчерской и запроси дополнительные сведения. Вперед.
Спецмашина подразделения 000, не дожидаясь дополнительных команд, врубила все наружные габариты, включила на полную мощность ревуны и, содрав гусеницами плодородный слой чернозема вместе с ухоженными клумбами, бросилась в указанном направлении.
– Дополнительные сведения об Объекте на шестнадцатом мониторе, – завывая от перенапряжения ядерных топок, доложила Милашка.
– Командир, вслух можно? – попросил второй номер.
– Можно. Значит так. Дела неважнецкие. Объект находится на самом конце шпиля Восточной башни. Ориентировочно уже два часа. Руки закоченели, ноги застыли. Того гляди свалится. Как он туда забрался, никому не известно. Охрана пробовала снять его с воздуха, но не получилось. Сильный ветер. Макушка башни дергается с амплитудой во столько-то метров.
– Не сладко ему там, – посочувствовал американец.
– Ни внутренних, ни наружных лестниц нет. Восточная башня была построена в конце двадцатого века для неизвестных целей. Несколько раз горела, пока не пришла в негодное состояние. Сто двадцать лет назад начала падать. Дабы избежать разрушений все внутренности залили стеклобетоном. Угол наклона двадцать пять градусов.
– Памятник старины?
– Возможно. Не отвлекай. Судя по данным из диспетчерской, там сейчас уйма народу. И никто не знает что делать.
– А мы знаем?
– И мы пока не знаем. На месте разберемся. Ведь мы спасатели. Правильно Боб?
Боб улыбнулся кончиками губ. Он всегда так улыбается, если впереди трудная и сложная работа.
– Милашка! Далеко до места?
– Практически прибыли, командор. Здесь тройное оцепление. Все перекрыто. Если будут проверять допуски, потеряем много времени.
– Систему оповещения по первому разряду, – приказал я, судорожно вставляя в уши затычки. Второй номер сделал тоже самое. О Герасиме мы не беспокоились. Третий номер внутренним чутьем всегда угадывал действия спецмашины и принимал адекватные меры по безопасности.
Милашка заржала динамиками, сверкнула предупредительными огоньками приборов и перешла на аварийную систему оповещения по первому разряду.
Представьте себе несущуюся громадину спецмашины подразделения 000. Все, что можно растопырено, все, что можно включено. Гладкая, словно мыльница. Черная, словно ночь. По бокам вереница огней. Спереди и сзади испепеляющий свет фар. Из многочисленных многоваттных усилителей непереносимый грохот, вой и визг. Из установок подавления тихий шелест ультразвука, сжимающий в недобром предчувствии сердце.
Когда спецмашина мчится по городу на аварийной системе оповещения по первому разряду в близлежащих домах перекрывается холодная и горячая вода, гаснет свет, заканчивается отопление и дохнут, занесенные в Красную книгу, тараканы.
Не случайно в народе бытует поговорка: – «Если в кране нет воды, значит, выпили спасатели подразделения 000». Или наоборот: – «Если в кране есть вода, значит, спасатели подразделения 000 даже близко не проезжали». Нас, спасателей, народ любит.
Миновав на полной скорости три ряда оцепления, по ходу смяв пластиковые надолбы и титановые «ежи», мы подкатили к Восточной башне. Здесь уже командовали другие ребята, и нам пришлось притормозить. Не давить же вставших на пути людей в черных контактных линзах?!
– И эти здесь, – пробормотал Боб, застегивая комбинезон на все кнопки.
– Куда без них, – согласился я, поправляя связь-наушники, как того требовали правила Службы. – Приказ по команде. Ни с кем кроме меня радио разговоры не вести, на вопросы без Директора не отвечать, запечатать все люки, кроме парадного, в глаза никому не смотреть. И вообще, не дерзите, не хамите и в драку не лезьте. Переговоры беру на себя.
В парадный люк позвонили.
– Не запылились, – прошептала Милашка тише обычного. – Командор! Может, спуститесь? А то на борт пускать их… Потом не выгонишь.
– Иду вниз, – принял я смелое решение. Снял с груди все ордена, медали, вынул из карманов документы, сложил все в коробку и передал Бобу. – Если что… Ты знаешь, кому это отдать.
Американец смотрел на меня со слезами на глазах. Наверно, он так до конца и не верит, что я собираюсь выйти из Милашки и пообщаться с ребятами в черных контактных линзах.
– Я… все сделаю, командир. Я… тебя никогда не забуду.
– Ну, ну, Боб, – прижал я американца к груди. – Не все так плохо. Мы на работе, они на работе. Должна же быть в мире справедливость. Прорвемся. Э-эх! Была, не была! Мыша, родимая! Надеюсь, в стволе твоего пулемета есть одна пуля для меня?
Из динамиков донеслись сдержанные рыдания. Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать не только уважала, но и любила своего командира. За что? А черт ее машину знает?
Покорчив перед стерео зеркалом мужественные рожицы, я кивнул внутреннему глазу Милашки. Открывай, мол, спецмашина двери. Командор идет на встречу с вохровцами.
Если не возражаете, немного истории.
Служба ВОХР – Вооруженная Охрана Ходячих Раритетов – была организована задолго до появления подразделения 000. Весьма и весьма секретная служба по организации безопасности неких государственных лиц. О ребятах в черных контактных линзах известно немного. Говорили, что на заре своего существования вохровцы занимались охраной государственных складов и мелкооптовых магазинов. И что в составе Службы ВОХР были преимущественно старенькие бабушки, большинство из которых вряд ли могли попасть белке в глаз с расстояния менее одного метра. Но все это, я думаю, наглое вранье.
Государственная служба ВОХР была, есть и будет самой могущественной, самой таинственной и самой влиятельной организацией в стране. Да и во всем мире, пожалуй. Это и есть самая настоящая правда.
Ребята в черных контактных линзах имели столько полномочий, сколько не снилось спасателям подразделения 000. Никто и никогда не смел указывать им, что делать, как делать и когда открывать огонь на поражение. Никто никогда не ограничивал их в средствах, и в праве выбора и применения оружия. Вохровцы, используя самые современные достижения науки и техники, охраняли очень высокопоставленных клиентов. Двух, трех, на всю страну. И надо отдать им должное, с работой они справлялись.
Одним словом, мы, спасатели, даже в подметки не годились серьезным ребятам в черных кантатных линзах.
– А где хлеб с солью?
Я, смущенный заданным вопросом, топтался на нижней ступеньке эскалатора Милашки. Необычный прием, оказанный мне, говорил о том, что у человека в черных линзах есть немного юмора. Обычно вохровцы тыкали в бок пистолет, а уж потом спрашивали, что и кому здесь надо.
Вохровец без погон и шевронов, но с глубоким шрамом поперек лица, не моргая, внимательно смотрел на меня. От этого взгляда стыла венозная кровь и закипала артериальная.
– Майор Сергеев я, – представился я, попытавшись поднять руку для отдания чести.
Не позволили. Навалилось человек пять. Прижали к пластику и размазали об него все лицо.
– Лежать! Руки за голову! Ноги врозь! – шептали они горячим воздухом в затылок. Говорить, а тем более кричать громко, им не позволял устав. Вохровец должен быть тих, незаметен, бесстрашен и ужасен.
– Лежу, – стонать с прижатым к дороге ртом не слишком удобно, но промолчать я не мог. Совсем бы на узел закрутили.
– Кто такие? – прошептал человек в черных контактных линзах, встретивший меня у трапа.
– Команда подразделения три нуля за номером тринадцать прибыла для проведения секретной спасательной операции по снятию со шпиля Восточной башни товарища …
Прижали посильней, и имя Объекта заглушила дорога. Я и сам понял, что сделал глупость. Правильно Герасим меня учил: – «Молчание, серебро, а слово, мордой об дорогу».
– Документы есть, или как всегда спрятали? – наклонился надо мной вохровец.
Из всех документов при мне был лишь письменный приказ Директора в виде серебряной таблички, который приказывал всем от имени правительства оказывать «подателю сего» всяческую помощь, обеспечивать бесплатный проезд во всех видах транспорта. Выдавать три раза в день горячую пищу и не заставлять убирать грязную посуду со стола. Эти льготы действовали по всей территории России, включая автономные деревни и кишлаки.
Но эти льготы, а также и на само письмо Директора вохровцам было наплевать.
– Нулевики! – процедил сквозь зубы человек в черных контактных линзах. Вохровцы никогда не любили спасателей, считая, что они выскочки, воображалы и бездельники.
– Они самые, – выдавил я из себя несколько слов. – Может, встанете с меня?
Перед тем, как освободить тело от груза пяти вохровцев, меня тщательно обыскали, прощупали и пощекотали. Даже связь-наушники разобрали по микросхемам. Но ничего не нашли. Я не дурак, и не первый раз сталкиваюсь с ребятами в черных линзах.
Вставать пришлось самому. Вохровцы даже не удосужились попросить прощения за изодранный в клочья во время обыска комбинезон.
– Ну и порядочки у вас, – поглядывая сведенными глазами на поцарапанный нос, пожаловался я. Холодный взгляд ничего не выражающих глаз вохровца пресек мои попытки высказаться в защиту кровоточащих частей тела. Поэтому было решено перейти непосредственно к делу. – Давно товарищ сидит?
Устремленный на далекую макушку взгляд подсказал вохровцу о ком идет речь.
– Все, что вам необходимо было знать, вы уже знаете, – ух какие мы серьезные! – Вытаскивайте свою команду и занимайтесь делом.
– А наша безопасность? – совершенно не лишний вопрос. Здесь снайперов, как на третьестепенных областных дорогах грязи. – Надеюсь, моих ребят не перестреляют?
Вохровец повернулся ко мне спиной и куда-то в рукав пиджака прошептал:
– Снайперам отбой. Нулевиков не отстреливать. Транспорт спасателей как цель отменить. Группе захвата покинуть барахло.
Из всех щелей Милашки стройными цепочками повалил народ в бронераспашонках. И когда успели?
– Прежде чем приступить к работе, мне нужно составить психологический портрет Объекта, – не отставал я от вохровца, настойчиво подергивая его за рукав пиджака. – Чем он питался с утра? Его рост, вес, объем талии? Умеет ли правильно группироваться при падениях с большой высоты?
– Без комментариев, – чувствовалось, что я порядком надоел вохровцу. Но послать меня подальше за линию охраны он постеснялся. Уйду и не вернусь. Мы, спасатели подразделения 000, парни обидчивые.
– А у вашего товарища, молчу-молчу, но последний вопрос, случайно нет с собой карманного парашюта? А каким образом он ушел из-под вашей опеки?
– Без комментариев, – покраснел человек в черных контактных линзах. Видать, задел я его с опекой.
– Замечательно, – я практически узнал все, что хотел. – А скажите, что с вами будет, если Объект доберется до нас раньше, чем мы до него?
Вохровец закинул голову к верхушке Восточной башни, проследил взглядом маршрут предположительного следования Объекта и проглотил комок, образовавшийся в горле в результате неприятных мыслей.
– Понял, – вохровцам можно улыбаться только в спину. – Без комментариев? Да?
Человек с черными контактными линзами вынул из нагрудного кармана черный носовой платок с впитывающей прокладкой и обтер взмокшую от нехороших предположений шею.
– Вы уж это… Постарайтесь?! – еще бы чуть-чуть, еще бы немного, и человек в черных линзах улыбнулся, Но не вовремя подбежавший к нам вохровец не дал превратиться человеку в человека.
– Товарищ гранд-генерал! – обратился он к начальству. – Мы только что подсчитали, что товарищ… – я демонстративно отворачиваюсь, чтобы не слышать фамилию. Меньше знаешь, больше пенсия, – …не сможет прибыть домой к ужину. Аналитики волнуются. Разрешите идти?
– Слышали? – отправив подчиненного, обратился ко мне гранд-генерал. У вохровцев даже звания особенные.
– Нет, – честно признался я. Да и как не признаешься, если всем известно, что у каждого вохровца в ухо вмонтирован детектор лжи.
– То-то же, – прислушался к чему-то человек в черных линзах и посмотрел на часы. – Всем будет лучше, если вы спустите его не позже чем через тридцать восемь минут. Иначе не избежать скандала.
– В политическом плане? – посмел я поинтересоваться.
Человек в черных линзах вопрос игнорировал. И так ясно, что комментарии на такую тему не выдаются.
– Каким образом планируете провести операцию?
Я прикинул на пальцах высоту восточной башни:
– По лестнице на такую высоту не подняться. Даже если вставим дополнительные секции, на таком ветру мы не сможем перехватить раскачивающийся шпиль.
– Логично, – почесал кончик носа человек в черных контактных линзах. У вохровцев в носах вмонтированы микрокалькуляторы.
– Можно развернуть стационарный тент. Но для этого необходимо знать место, в которое, как бы точнее выразиться, захочет приземлиться Объект.
– Логично, – лоб вохровца покрылся испариной. Во лбу у ребят в черных контактных линзах вмонтированы мозги.
– Я бы также предложил послойное уменьшение высоты башни до минимального. Но для этого потребуется масса времени, оборудования и точных расчетов. Да и башня после этого уже не будет представлять ни исторической, ни архитектурной ценности.
– Логично, – похрустел костяшками пальцев вохровец. Просто так похрустел, без всякого злого умысла. – Неужели нет никакой надежды? Вы представляете, чем это грозит?
– Вас уволят, нас переведут на нижеоплачиваемые работы, – глупо пошутил я, но быстро исправился, заметив, как вздрогнул человек в линзах. Черных. И контактных. – Надежда, товарищ, умирает последней.
– А вы умны, спасатель, – на этот раз взгляд человека был пронзительно любопытным. Как у удава в столичном зоопарке. – Говорите.
– Есть только один способ помочь Объекту. Надо забраться по стенам башни со спасательной техникой. Иного пути нет.
Вохровец размышлял недолго. Я успел только прикинуть, опять же, на пальцах, время, за которое сумасшедший спасатель способен преодолеть дикую, продуваемую и раскачиваемую, всеми ветрами башню.
– Мое руководство согласно на ваше предложение, – оказывается, вохровец не просто так в носу ковырялся. – Кто пойдет, вернее, полезет? Вы?
Как он такое мог подумать? В моей команде есть более подходящая кандидатура. Даже две.
– На шпиль поднимутся второй номер Роберт Клинроуз и третий номер Герасим. А я останусь со спецмашиной для страховки и связи.
Человек с черными контактными линзами постучал несколько раз ладонью по виску:
– Роберт Клинроуз? Американец, депортированный за политическую деятельность?
– Да хоть бы и депортированный? – возмутился я, отлично зная, что Боб ни за что ни стал бы врать мне про свое прошлое. – Если не он, то кто же?
Вохровец повторно изобразил удава в черных линзах:
– Кандидатура третьего номера у нас не вызывает никаких нареканий. Честный, проверенный налогоплательщик. Болтает, правда, много. Но с умом болтает. А вот американский эмигрант… Еще раз нет.
Иногда я совершаю неправильные поступки, за которые в последствии бывает стыдно. Именно так я и поступил и на этот раз. Плюнув на чистый пластик под ногами вохровца, я связался по связь-наушникам с Милашкой и затребовал в срочном порядке Директора.
– Вопрос жизни или смерти, – предупредил я спецмашину о важности вопроса.
Директор отозвался на удивление быстро. Вероятно, сидел у связь-стола и никуда не отлучался.
– Слушаю вас, майор Сергеев?
– Обижают нас, товарищ Директор, – пожаловался я и, кратко, изложил суть вопроса. Особый упор я сделал на то, что местность, в которой Боб держал индюшачью ферму, находилась в районе окруженной горами. Боб сам мне рассказывал, как в детстве катался с них на электрических санках. В таких сложных географических условиях трудно заниматься политикой.
– Мне нужно тридцать секунд, – попросил Директор.
– Да хоть тридцать минут, – на радостях, что Директор сразу не отказался поучаствовать в деле, выпалил я.
Ровно через тридцать минут в ухе у человека с черными контактными линзами засвербело. Давно известно, что у вохровцев там вмонтирован микро динамик.
– Слушаю! Да, я. Да, здесь. Да, рядом. Да, предложил. Да, отклонили. Что? С самим товарищем… – я закашлялся, поэтому не расслышал фамилию.
Человек в черных контактных линзах зыркнул на меня уничтожающим взглядом и перевел почтительный взгляд на верхушку Восточной башни:
– Слушаю вас, товарищ…
Пролетевшая мимо ворона на мгновение отвлекла меня от содержания разговора.
– Но, товарищ…
Шнурки на ботинках постоянно развязываются.
– Сделаем все, как вы приказали, товарищ…
Чихать в самый нужный момент должен уметь каждый уважающий себя и свое будущее спасатель.
– До встречи на земле, товарищ…
Не забыть забрать ключи у Боба от его личного сейфа.
– Ну что, нулевик, – хмурый взгляд вохровца не предвещал ничего хорошего. – Я только что разговаривал лично с товарищем кха-кха-кха…
Я терпеливо дождался окончание приступа кашля у вохровца.
– И он разрешил американцу участвовать в операции по спасению себя. Но мы со своей стороны предупреждаем, если ваш второй номер вздумает дотронуться до товарища… – не придумав ничего лучшего я изобразил круглого идиота. – Хоть одним пальцем, мы немедленно открываем огонь на поражение. И поверьте, товарищ нулевик, наши снайперы высоко сидят и далеко глядят. А ваши бредовые мысли относительно стреляных белок выглядят, в высшей степени, бредом. Не смею вас больше задерживать. Спасатель! Ха-ха-ха!
До чего неприятный смех у вохровцев. Автоматическим рашпилем по зубам.
– Второй номер! Милашка! Командир на связи! Работаем, ребятки.
Спецмашина подразделения 000, провизжав гусеницами, развернулась на месте, повернувшись задними воротами к Восточной башне.
– Мыша, буди Герасима. Для него специальное задание. Второй номер! Не расстраивайся. Для тебя тоже кое-что есть.
