Текст книги "Эти разные, разные лица"

Автор книги: Сергей Капков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Я – коренная москвичка,– рассказывает Евгения Константиновна.– Мое детство прошло на 1-й Тверской-Ямской. Наш дом фасадом выходил на Тверскую улицу, а двором – на 1-ю Брестскую, где была церковь Василия Кесарийского. Там меня, кстати, и крестили. Мой папа работал слесарем-механиком, мама была домашней хозяйкой. У родителей нас было четыре девочки. Сейчас я осталась одна.

– Какое самое большое впечатление детства сохранилось у вас в памяти?

– Вы знаете, в моей памяти сохранился один случай. Папа как-то сказал: "Сейчас пойдем встречать царя..." Ну кто такой для меня был царь? Мы выписывали журнал "Нива", и там я видела большой портрет Николая II красивый, весь в регалиях. Я его таким и запомнила. Что ж, думаю, надо посмотреть и в жизни. По-моему, это был 1914 год. Царь как раз должен был ехать с Ходынки. Народу на улице было не так уж и много. Вижу – едет машина военная. И двое там сидят. Папа говорит: "Смотри, вон царь". Я смотрю и не понимаю – где же? Потом вижу вторую машину, тоже военную. Я кричу: "А вон еще царь!" И так на весь кортеж: "И вон там царь! И там!.." Папа стал меня успокаивать: "Тише, тише, это не царь, а его сопровождение". Таким образом я уже проявила свои демократические наклонности.

– А когда же проявились наклонности актерские?

– Тоже довольно рано. В пять лет я прочла книгу "Жил да был Крокодил..." Корнея Чуковского, и так она мне понравилась, что я запомнила ее на всю жизнь. Эти стихи и стали моим первым репертуаром. Меня преследовало желание обязательно всем их рассказать. Очевидно, что-то актерское было заложено во мне природой. И я стала заставлять всех меня слушать. Рядом с нашим домом находилась Головачевская гимназия, куда я поступила учиться. И даже во время поступления я тоже читала эти стихи.

А однажды подруга пригласила меня посмотреть любительский спектакль: "У нас есть замечательный художественный руководитель, он поставил "Золушку". Это очень интересно, приходи". Конечно, я пошла. И так мне понравилось! И спектакль хороший, и руководитель такой молодой, интересный. Но, как ни странно, я поняла, что сама не хотела бы сыграть Золушку. А злую сестру Берту – вполне. Так во мне проснулись задатки характерной актрисы.

Меня приняли в эту группу, и с тех пор я стала работать у Федора Михайловича Никитина – именно он и был тем самым молодым интересным художественным руководителем. Впоследствии он стал народным артистом, много работал в Ленинграде, снимался в кино. А тогда возился с нами, малышней. Студия носила название "Потешное кольцо" и даже имело свое собственное знамя – фиолетовое с зеленым кольцом. С этим знаменем мы ходили хоронить Вахтангова.

– Выходит, вы уже выходили на вполне профессиональный уровень?

– Да. Больше того, прошло какое-то время, и мы приготовили пьесу "Новая шапочка Андерса". В театре "Летучая мышь", где Никитин играл, был устроен утренник, и мы играли спектакль. И вы представляете: в ложе сидел Константин Сергеевич Станиславский! Не знаю, по каким причинам и кто его пригласил. Но ему очень понравился спектакль, и он предложил нам прийти во МХАТ – показать свой репертуар.

И вот мы в старом МХАТе. Константин Сергеевич вошел – высокий, стройный, красивый, седые волосы – сел за столик. А тогда был страшный голод, 21-й год. На столике у Станиславского стоял в серебряном подстаканнике стакан с чаем и лимонной долькой, а рядом – маленькая тарелочка с двумя сухими пирожными. Мы смотрели на эту тарелочку и думали, что перед нами Бог!

Но это я отступила. Константин Сергеевич предложил нам сыграть сцену из "Синей птицы" – "царство будущего", как мы его себе представляем. Мы начали... Мне досталась роль Тильтиля.

Когда мы закончили, он подошел к нам, поблагодарил, а меня погладил по головке.

– Так значит, вас коснулась рука гения. Он вас благословил...

– Да, я считаю, что он меня благословил. Но тогда я даже не обратила на это внимание. Безусловно, мне было приятно, но для нас самым главным был наш худрук Никитин. Константин Сергеевич сказал, что ему очень понравились ребята и он бы хотел, чтобы при МХАТе была организована детская студия. Он, очевидно, предлагал Федору Михайловичу заняться этим вопросом, но так сложилось, что Никитин уехал в Ленинград, стал много сниматься, и идея не осуществилась. И только тогда, когда я стала актрисой и прочла книгу Станиславского "Моя жизнь в искусстве", когда пересмотрела все спектакли старого МХАТа, я поняла, что меня коснулся наш художественный гений.

– Евгения Константиновна, до "Цирка" вы много снимались? Нравилась ли вам работа в кинематографе?

– Дело в том, что по окончании ГТК я попала в штат "Мосфильма". Но мы, молодежь, главным образом были заняты на субботниках – киностудия переезжала с Житной на Потылиху. Мне, конечно, хотелось сниматься. Тем более что я уже успела поработать в немом кино лет семь, правда, в эпизодах. Например, была такая картина "Изящная жизнь". Главную роль советской милиционерши играла Жизнева, моряка-американца – Тенин. А я играла буфетчицу Лизу. Мой эпизод заключался в следующем: этот моряк-Тенин хотел меня поцеловать, а я, естественно, не могла такого стерпеть и ударила его по лицу. Такой была моя первая роль в немом кино.

И вдруг однажды мне попал в руки сценарий фильма "Летчики". Я спросила одну из актрис: "Там какая-нибудь женская роль есть?" – "Да,– ответили мне.– Там есть высокая стройная девушка с голубыми глазами". Я решила, что это мне совсем не подходит, так как у меня таких данных нет. Пробовались почти все актрисы, какие тогда существовали. Режиссер Райзман все никак не мог на ком-нибудь остановиться. Не знаю, как так случилось, что обратились ко мне. Я сказала: "Там же у вас высокая стройная девушка с голубыми глазами. Я не подхожу".– "Ну а как ее видите вы?" – спросил Райзман. "Как? Если это летчица, если это учлет, то должна быть обыкновенная современная девушка. Такая, как все". Юлий Яковлевич задумался: "Ну, давайте попробуем..." Вы представляете? В общем, меня покрасили, постригли, сшили летный костюм, и я поверила, что смогу сыграть летчицу.

– Вы проходили какую-нибудь профессиональную подготовку?

– Да, конечно. Когда меня утвердили, я была счастлива. Даже почувствовала себя летчицей, вошла в образ. И вдруг сказали, что нам нужно дать возможность взлететь... Ощутить, так сказать, полет...

Ну что я? Кроме как на велосипеде, ни на чем не ездила! Ну играла в баскетбол, волейбол... А тут – взлететь! Приехали на Ходынку, увидели знаменитый "У-2". Первым сел Борис Васильевич Щукин, игравший начальника нашей школы. Летчиков предупредили, чтобы нас возили поосторожнее, "все-таки артистов только что утвердили", а у Щукина еще и сердце пошаливало. Самолет взлетел, мы стоим, смотрим. Сделал он несколько кругов и сел. Мы подбегаем, Щукин вылезает. Все наперебой закричали: "Ну как? Ну что там?" Он говорит: "Все хорошо, но у меня почему-то нос все время в сторону заносило. Я его рукой поправляю, а он опять в сторону".

Я думаю: "Боже мой, какой же там ветер?" Вдруг слышу: "А теперь давайте прокатим Женю!" Я сделала вид, что мне все равно, а в мыслях одно: или роль, или смерть. Сажусь на "У-2", впереди – молодой летчик. Он оглядывается, а я сижу, улыбаюсь. Делаю вид, что все в порядке. И вот мы взлетели. Ощущение прекрасное! Как будто тебя несет к Богу поближе. Летчик несколько раз оглянулся, а я стараюсь улыбаться. Потом чувствую, что летим мы куда-то вверх, вдруг что-то перевернулось внутри меня, потом опять улеглось, потом опять – вверх. Я ничего не понимаю, но думаю, что так и надо. Держусь, хотя и ремнем пристегнута.

Когда мы налетались, сели, смотрю – бежит вся съемочная группа: "Ну как? Что там?" Я говорю: "Все прекрасно. А что такое?" – "Так он же делал с вами мертвые петли!"

Если бы он мне сказал: "Садитесь, я сейчас сделаю с вами мертвую петлю" – со мной уже был бы обморок.

– После фильма вы почувствовали успех, стали знаменитой?

– Да. Я была счастлива. Даже дело доходило до того, что на праздник в 36-м году мы ходили на демонстрацию от "Мосфильма" как учлеты, надевали свои костюмы из фильма и приветствовали на Красной площади все наше правительство. В общем, картина "Летчики" пользовалась большим успехом. Я даже дочку свою назвала Галиной в честь моей первой главной роли. Она родилась у меня в 38-м году.

– А как вы попали в поле зрения Александрова?

– Тоже благодаря "Летчикам". В Доме кино была премьера. Очень хорошо принимали. И вдруг наш художник говорит мне: "Женя, там Григорий Васильевич Александров и Любовь Петровна Орлова просят тебя подойти". Я подошла, они меня поздравили, сказали, что им очень понравилось. И вдруг Григорий Васильевич говорит: "Я хочу, чтобы вы у меня снялись в "Цирке".

– Как? Там же у вас есть актриса.

– Да, но она нас не устраивает, нам хочется, чтобы вы сыграли.

Я говорю:

– Как же, я не читала сценарий, ничего не знаю, я не готова...

– Не беспокойтесь, мы дадим вам сценарий, все будет хорошо.

– А когда сниматься?

– Послезавтра.

– Как?..

Понимаете мое удивление?

– Мне кажется, что вы все время себя недооценивали.

– Ну что делать? Такая уж. В общем, меня сняли для пробы, и этот кадр, где я прихожу к Марион Диксон и говорю: "Товарищ Диксон, кому вы писали это письмо? Не Скамейкину?" – как записали, так эта сцена и вошла в фильм.

"Цирк" имел огромный успех. И, между прочим, он популярен вот уже 60 лет. Из группы никого уже не осталось, а мы с Джимом Паттерсоном довольно часто выступали перед зрителями, и они всегда принимали картину так, будто лучше нас знали все реплики.

И мне, и Любови Петровне приходило очень много писем. Однажды она мне сказала: "Женя, вы больше не присылайте ко мне девочек. Их и так много собирается, а тут стали еще и от вашего имени приходить". Я удивилась: "Любовь Петровна, у меня на лестнице такая же история! Девчонки и рисуют меня, и цитируют реплики из фильма, и называют Раечкой. Но никого никуда я не направляла".

– Как летчицу вас признали, а как актрису цирка?

– Нет. Несмотря на то, что я и на лошади скакала, и в пушку залезала. Потом были письма, чтобы Александров или снимал продолжение "Цирка", или работал с этими же артистами. Но Любовь Петровна, с которой меня связывали очень хорошие, теплые отношения, как-то мне сказала: "Женя, имейте в виду, что я сыграла не свою роль". Я задумалась: что бы это значило? "Марион Диксон – не моя роль,– повторила Орлова.– Я собираюсь играть советских женщин, героинь". Тогда я поняла, что мне рядом с ней делать нечего. Иначе что же буду играть я? И, несмотря на наши добрые отношения, с ними я уже не работала. Александров творил для Орловой. Это была замечательная пара, влюбленная друг в друга и работающая только на себя.

– Вы все-таки оставались друзьями? Часто ли общались после "Цирка"?

– Нечасто. Но всегда очень тепло. У меня до сих пор сохранилась записка Любови Петровны: "Женя, дорогая и милая, всегда хочу Вас видеть! Всегда помню и люблю Вас. Любовь Орлова". А ниже – красная приписка: "С любовью – Григорий Александров".

– При таком успехе, при такой популярности на вас должны были писаться сценарии...

– Было и такое. Сразу после выхода "Цирка" был написан сценарий "Девушка с характером". На меня. Но я собиралась уже родить ребенка. И поэтому, когда режиссер Юдин меня вызвал, я отказалась. "Ну что вы! уговаривал он.– Еще ничего у вас не заметно! Успеем! Все будет хорошо!" Я сказала: "Нет-нет. Что-нибудь одно: или кино, или ребенок. Вот семь лет подряд я снимаюсь, теперь надо позаботиться о другом". Мы с мужем, Анатолием Павловичем Головановым, очень хорошо жили, учились вместе. Он был прекрасный человек. Я решила стать матерью.

Прошло какое-то время, они нашли Валентину Серову. Она тогда была замужем за летчиком Серовым, у них была безумная любовь, из-за чего съемки никак не могли наладиться. За ней приезжали со студии, а Серов ее не отпускал. А работать нужно было активно. Я уже родила, кормила дочь. Вдруг приезжает ко мне ассистентка Юдина и говорит: "Женя, мы тебя просим, чтобы ты взялась сниматься в этом фильме". Я говорю: "Как? Я же не могу – я кормлю ребенка!" – "Не беспокойся, мы будем возить тебя или его, как скажешь. Будешь кормить..." Я отказалась. Они, конечно, обиделись. Затем как-то уладили все с Серовой, и она закончила картину.

– Евгения Константиновна, а ведь у вас все могло сложиться иначе...

– Да, все и сложилось бы иначе... У меня в тот период много было предложений. Роу предлагал сыграть царевну Несмеяну, но я всем говорила: "Нет, нет и нет". И, вы знаете, когда я родила, у меня выросла прекрасная дочь, я поняла, что правильно сделала. Сейчас она кандидат филологических наук, преподает в МГУ на факультете журналистики. Она старший научный сотрудник кафедры зарубежной печати и литературы. Мой внук – Андрей Голованов – спортивный комментатор на ОРТ.

– А кем был ваш муж?

– Анатолий Павлович работал на "Мосфильме" вторым режиссером. Он поставил пять картин с Владимиром Басовым, затем помогал Сергею Бондарчуку ставить батальные сцены. Причем с Бондарчуком связан очень интересный эпизод в моей жизни.

Когда мой муж работал у Леонида Гайдая ассистентом на его первой картине, мы пошли справлять Новый год в Дом кино. Сели за столик вместе с Гайдаем и Гребешковой. Вдруг появились Бондарчук с Ириной Скобцевой – они тогда только поженились. Мы знали, что Сергей Федорович собирается снимать фильм "Судьба человека", но в него еще никто не верил, на студии к нему относились прохладно. Когда начались танцы, Бондарчук подошел ко мне и пригласил. В танце он сказал: "Женя, я вас прошу, уговорите мужа, чтобы он помог мне в "Судьбе человека". Мне необходим его опыт..." Я передала его просьбу Толе, на что тот обратился к нему со своей проблемой: "Помоги мне хотя бы устроиться нормально. Мы живем в коммуналке, а тут дом строится от "Мосфильма". Когда семья в порядке, и работается по-другому". И, надо отдать должное, Бондарчук помог. Мы переехали в новый дом на Мосфильмовскую улицу, и Толя начал работать с Сергеем Федоровичем.

Фильм сняли за год. Получили массу премий и призов. Но главное удивили весь "Мосфильм". К Бондарчуку стали относиться совсем иначе. Большую роль в этом сыграл Шолохов. Когда мы узнали, что он приедет на студию смотреть отснятый материал, страшно переполошились. Как он воспримет фильм? Что скажет? От этого зависела судьба картины. Однако ему материал понравился. Решено было такое событие отметить. Где? И двадцать четыре человека во главе с Бондарчуком и Шолоховым пришли к нам. Квартира-то была только у нас! И вот я принимаю гостей – помню этот день как сейчас. Раздвинули стол – бутылки, закуска, я сижу на пылесосе, любуюсь классиком. И вы знаете, Шолохов мне очень понравился – у него была ужасно красивая голова! Высокий лоб, короткие светлые волосы, хотя сам он был довольно маленького роста.

– Да, везло вам на встречи: царь Николай II, Станиславский, Шолохов... Получается, что с каждой заметной фигурой нашего века у вас связана какая-либо знаменательная встреча, интересная история. А чем вам запомнилась война, кроме того, что было трудно и страшно?

– О, это целая эпопея... Я была в Киеве, снималась у Игоря Савченко в фильме "Годы молодые". В тот день я отдыхала от съемок. Проснулась в своем номере гостиницы от странных, непонятных звуков – то ли град по крыше бьет, то ли камушки какие сыплются? Как потом оказалось, это был обстрел гостиницы. О войне-то объявили часов в двенадцать. Савченко с группой уехали на натуру. Они снимались, а вокруг летали самолеты и бомбили. Они-то, дураки, думали, что идут учения, и могли просто-напросто погибнуть. Когда вернулись, все узнали и стали быстренько собираться в дорогу.

У меня в Москве оставались трехлетняя Галя и муж, которого сразу же призвали на фронт. Телефон уже не работал, связаться с родными было невозможно. Я знала, что дочка с бабушкой находятся на даче, но как с ними поговорить? Как узнать о их самочувствии? Киевская студия начала эвакуироваться. Савченко мне говорит: "Женя, мы уезжаем. Нам дают небольшой автобус. В нем, помимо меня, поедут Довженко, Луков и Ляля Измайлова (исполнительница главной роли в его фильме). Она артистка молодая, неизвестная, поэтому ее оставлять нельзя. А тебя все знают, тебе помогут спокойно эвакуироваться". Сел в автобус и уехал. Сейчас я понимаю, что ни за что не согласилась бы на такое. А тогда – запросто. Никто же не осознавал всех ужасов войны. Да и какая-то взаимовыручка была, смелость...

Киев уже бомбили вовсю. Бомбоубежищ еще не было, люди прятались в арках домов. Дали мне билет на поезд, в который грузилась вся студия. В купе я оказалась с известным оператором Дымуцким, артистом Зайчиковым, который ехал с семьей, и с Аней Лисянской, которая в ужасе бегала по всему вагону с маленьким сыном. Наш поезд весь день не мог выехать из Киева, так как постоянно налетали немецкие самолеты и начиналась бомбежка. Мы только отъезжали в депо и возвращались обратно. Так и дергались туда-сюда. А когда из Львова прибыл эшелон с ранеными, мы окончательно осознали всю суть действительности.

Выехали мы только ночью. Поезд взял курс на Ташкент, куда я ну никак не собиралась, и началась новая одиссея.

– Вам удалось хотя бы встретиться с семьей?

– Муж уже ушел на фронт, а я, естественно, рвалась к Гале. В конце концов мы с ней оказались в Сталинабаде. Жара – 40 градусов. Разместились в каком-то клубе. Сергей Юткевич организовал наш быт: в зале установили койки, а мы с Галькой разместились на сцене за ширмочкой. Каждое утро начиналось с того, что раздвигался занавес и я появлялась перед коллегами с ночным горшком в руке.

Но как только мы устроились, в городе случилось землетрясение. Так что скучать не пришлось.

– В эвакуации вы снимались? Или больше приходилось давать концерты?

– Нет, я не снималась. А выступать приходилось много перед ранеными. Помню, как мы с Георгием Милляром играли первый раз в госпитале "Предложение" Чехова. Спектакль был очень смешной, но зрители как-то слабо реагировали. А в конце даже не последовало привычных аплодисментов, вместо этого раздался какой-то очень странный стук.. Расстроенная, чуть не плача, я вышла в коридор, но тут ко мне подошла медсестра: "Что вы? Не расстраивайтесь. Вы очень хорошо выступили!" – "А почему же они не хлопают?" – спросила я. "Им нечем хлопать. Они аплодируют костылями..." Этот день запал мне в памяти на всю жизнь. Может быть, это было самым большим потрясением в моей актерской биографии.

Пробыли мы в Сталинабаде четыре года. Толя все время писал, и письма приходили ото всюду, где он был, даже из Германии. Приходили посылки, деньги – вот ведь почта как работала! Этим и жили.

– А после войны вы вернулись на экран уже в возрастных ролях. Не рановато ли?

– Нет, что вы! Конечно, я хорошо выглядела, моложе своих лет, но все же решила, что пора переходить на характерные роли. Стала играть мам, теть, бабушек и т.д. Один за другим вышли фильмы "Школа мужества", "Аттестат зрелости", "Первые радости", "Дело было в Пенькове", "Коллеги". Все роли были положительными, но однажды мне все-таки повезло. Я давно хотела сыграть отрицательную героиню. У нас в Театре киноактера был спектакль "Несущий в себе". Лидия Сухаревская написала для себя роль. Там был персонаж – некто Бодрухин, декан факультета. И так мне захотелось сыграть эту роль! Я видела таких людей, я знаю их, я чувствую, как надо сыграть. И я пришла к Сухаревской: "Лидия Павловна, можно ли мне попробовать?" Она поначалу отказывалась: "У меня и так много женских ролей, я нарочно ввела мужской персонаж". Я расстроилась – не очень-то мне хотелось играть очередной эпизодик какой-то учительницы. Тогда я обратилась к режиссеру спектакля Эрасту Гарину и его жене Хесе Локшиной. Они предложили мне показаться, после чего я была утверждена на эту роль не только в спектакле, но и в фильме "Жизнь сначала", который снимал Лев Рудник по этой пьесе. Я очень довольна, что сыграла такую роль. Многие меня даже не узнавали такая я там была чулида.

Меня, кстати, не узнали и в "Снежной королеве". Когда режиссер Казанский предложил мне роль Бабушки, я даже удивилась – все-таки еще не старая была. Меня всю обложили ватой, надели седой парик, очки, шапочку. Вроде бы получилось неплохо.

– А за последнюю роль в кино – тоже бабушки – вы получили Государственную премию России имени Крупской...

– "Не хочу быть взрослым" – это великолепная картина. И роль интересная – я и мама для героини Натальи Варлей, и бабушка. Но там, конечно, главный человек – мальчик Кирилл Головко. Это было такое очарование. И замечательный режиссер Юрий Чулюкин, трагически погибший. Весть о его смерти потрясла меня. Он был, по-моему, в Мозамбике, представлял на каком-то форуме советское кино. И его столкнули с двенадцатого этажа в лестничный пролет. Подробностей я не знаю, но дело это как-то замяли. У меня остались очень светлые воспоминания и о нем, и о нашей работе. Фильм не только здесь получил лауреатство, но и в целом ряде стран. Очень много наград.

– Помните ли вы свой последний выход на сцену?

– Да. Я уже давно не снималась, а в театре продолжала играть роль уборщицы в замечательном спектакле "Ссуда на брак", который поставил Константин Воинов. Там играли все наши звезды: Лидия Смирнова, Любовь Соколова, Инна Макарова, Людмила Шагалова, Нина Агапова, Клара Лучко, Татьяна Конюхова, Мария Виноградова, Клавдия Хабарова – одни женщины. Я выходила в конце спектакля из зала и, бурча под нос монолог, начинала убираться. Это было так органично, что зрители воспринимали меня действительно как уборщицу и реагировали прекрасно. Этой роли в пьесе не было, мы придумали ее вдвоем с Воиновым после того, как столкнулись с такой чулидой в жизни. Она приходила убираться во время репетиций, не обращая внимания на наши протесты. Константин Наумович страшно злился, но ничего поделать не мог – отношение к актерам со стороны обслуживающего персонала было ужасным.

С этим спектаклем мы ездили на гастроли, а в Харькове артисты решили отметить мое 80-летие – представили меня зрителям, говорили теплые слова, поздравляли. Играла я без дублеров, одна. И очень любила этот спектакль, который шел до 91-го года. Однажды я сломала ногу, и меня подменила Люба Соколова. Но, как оказалось, больше мне не суждено было выйти на сцену спектакль сняли с репертуара чуть ли не через неделю. А потом начался развал всего театра.

Теперь я от всего отказываюсь. Даже от всевозможных вечеров, которые устраивают Гильдия киноактеров или Союз. Ничего не хочу. Вот снялась последний раз для телепередачи "Чтобы помнили", рассказала о Сереже Столярове – и все, хватит.

– Евгения Константиновна, раз уж вы навсегда оставили профессию, не могли бы вы тогда подвести какой-нибудь итог своей деятельности. Как вы сами оцениваете свой путь в искусстве?

– Мне кажется, что все, что могла, я сделала. И я считаю, что мне повезло – я встретила великих артистов, режиссеров и просто очень хороших людей. Все, о чем можно мечтать, у меня было.

P. S.

"Уважаемая Евгения Константиновна!

Актерская премия российских деловых кругов "Кумир", основанная в 1997 году, благодарит Вас за многолетний труд на благо российской культуры и самоотверженное служение искусству. В наше непростое время нам помогают фильмы и спектакли прошлых лет, в которых вместе с Вами блистали многие замечательные советские актеры. И еще долгие годы поколения российских зрителей будут с напряжением и надеждой следить за судьбой Ваших героев, радоваться и горевать вместе с ними, убеждаясь в том, что настоящее искусство вечно.

Низкий поклон Вам за то, что Вы так много отдали кино и сцене, ничего не требуя взамен. Мы Вас любим и помним".

Петр Репнин

ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ ЛЕГЕНДАРНОГО МУЛИ

Веселая, солнечная довоенная Москва. Проносятся открытые легковые автомобили, куда-то торопятся приветливые горожане, блестят чистотой витрины магазинов. И вдруг всю эту пестроту закрывает своим телом немолодая, довольно крупная женщина в соломенной шляпке и с необъятным ситцевым зонтом в руке. Рядом с ней покорно плетется кроткий мужичок. Он несет на руках обаятельную девочку, умудряясь не уронить при этом авоськи.

– Ты всегда поступаешь так, как ты хочешь,– ворчит женщина.– Ты всю жизнь меня терроризируешь. И этот человек клялся носить меня на руках!

– Но Леля...– пытается вставить слово мужичок.

– Уйди, зверь! Нет-нет, завтра же я уеду к маме навсегда!

– Леля! Послушай меня. Давай отдадим этого ребенка,– пытается остановить ее муж.– Уверен, тебя арестуют...

– Муля, не нервируй меня!

Это сцена из популярнейшей комедии 1939 года "Подкидыш". Лелю играла Фаина Раневская. Десятки статей и сотни баек повествуют о том, как мучилась великая актриса, преследуемая фразочкой "Муля, не нервируй меня!", как ненавидела она этот фильм. Но никто не упоминает второго участника знаменитой сцены, на которого обрушился не меньший шквал популярности. Его тоже долгие годы дразнили Мулей, потому что Мулю-то сыграл именно он, замечательный русский актер Петр Репнин.

Ему нельзя было пройти по улице незамеченным. За Репниным непременно увязывалась толпа мальчишек, а девушки-поклонницы томно шептали ему "Му-у-уля...". Малолетняя дочурка актера не понимала такого ажиотажа вокруг отца. Петр Петрович не водил ее в кино, и Оленька искренне удивлялась, почему папу называют каким-то странным, дурацким именем. Она даже стала бояться ходить куда-нибудь вместе с ним. Но со временем ажиотаж несколько поутих, "Мулю" подзабыли, и когда в троллейбус у "Мосфильма" медленно взбирался пожилой, грузный человек в очках, беретке и с тросточкой, пассажиры в недоумении перешептывались: "Кто это?" – "По-моему, артист!" "Да-да, артист! Но где же я его видел?" Какие-то неуловимые, но очень родные черточки в лице этого человека не оставляли в покое его спутников, и, наконец, кто-то не выдерживал и подходил: "Простите, где мы могли вас видеть?"

Петр Репнин родился в Петербурге в 1894 году в мещанской семье. Его отец был известным в городе фотографом, мать занималась воспитанием детей дочери и двух сыновей. С юных лет Петр увлекся рисованием, но играть больше всего любил "в театр". Его увлечение переросло в деятельное участие в ученических спектаклях, причем не только в качестве актера, но и декоратора и даже портного. Первой значительной ролью Репнина стала госпожа Простакова в "Недоросле" Фонвизина. В те же годы мальчишки не вылезали "из кино" посещали модные тогда "Тиоскоп", "Синематограф", "Иллюзион". А еще в душу юного Пети Репнина запал цирк. В Петербурге процветали замечательные английские пантомимы, весьма напоминающие первые комические картины с участием Пренса, Макса Линдера и других мастеров немого кино. Летом в Зоологическом саду, а зимой – в бывшем Народном доме шли феерические постановочные пьесы, роскошно обставленные, с частой сменой декораций, большим количеством приключений. Характер их был как фантастический – "Поп Твардовский", "Разрыв-трава", так и патриотический – "Переход Суворова через Альпы", "1812 год", "Дети капитана Гранта". Впечатляли эти пьесы чрезвычайно, наполняя юную душу сказочными переживаниями и оставляя глубокий след в памяти. И не удивительно, что в один прекрасный день Репнин ступил на профессиональную актерскую стезю.

Правда, до этого ему пришлось отучиться в реальном училище и поработать в конторе Сормовских заводов – надо было помогать семье, рано потерявшей кормильца. А Петр все-таки был старшим из детей.

В 16 лет он уехал в Алупку к своему крестному отцу. Там он лечился от воспалительного процесса в верхушках легких. Город произвел на юношу неизгладимое впечатление. Он подолгу бродил по тихим городским улочкам, любовался бескрайним морем и зарисовывал наиболее приглянувшиеся пейзажи. Дело в том, что живопись была не менее любимым увлечением Репнина. Параллельно с учебой основной он два года занимался в художественной школе барона Штиглица и довольно неплохо рисовал. Крестный, так же как и родной отец Петра, был фотографом. Он помог юноше освоить фотоискусство, и спустя много лет, незадолго до смерти, Петр Петрович вновь приехал в Алупку, пришел на родную Ялтинскую улицу и сделал ряд художественных снимков этих мест.

В 1914 году Петр Репнин вышел на сцену в любительской антрепризе Е. С. Вронского и Л. Л. Соколова. Здесь он освоил азы актерского образования, получил необходимые профессиональные навыки. Этого ему показалось вполне достаточно для того, чтобы самому организовать свой собственный театр, и он дал объявление в газету о наборе труппы. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, зато спустя некоторое время Репнин в составе группы молодых артистов и музыкантов создал "Литературно-художественный кружок", где выступал и как актер, и как режиссер. Причем режиссерская профессия увлекла его больше, поэтому после революции Петр Репнин переехал в Москву и поступил на курсы под названием "Мастерская сценических постановок", которыми руководил Всеволод Мейерхольд.

Мейерхольд "влюбился" в Репнина. Он старался не отпускать его от себя ни на шаг, хотя Репнин частенько перебегал из одной труппы в другую. Однако Мастер шел даже на то, чтобы позволять своему ученику совмещать работу у него с "халтурой" на стороне. Так, приступая к своей знаменитой постановке "Великолепный рогоносец", Мейерхольд взял Репнина в качестве первого ассистента. А со временем Петр Петрович стал поистине правой рукой Мейерхольда. Когда Всеволод Эмильевич организовал Театр революции, то доверил Репнину сразу две самостоятельные постановки – "Разрушитель машин" Толлера и обозрение "Вертурнов". Второй спектакль не вышел, и Репнин решил покинуть Театр революции, а через год вообще порвал с Мейерхольдом. Характер у Петра Петровича в молодости был бойцовским, самоуверенности и гордости – хоть отбавляй. Человеком он был увлекающимся, поэтому свой взор он обратил на нечто новое и неведомое... Кино! Только кино! Позади остались бесконечные скитания по многочисленным театральным подмосткам. Позади остался маэстро Балиев, который увез почти в полном составе свое кабаре "Летучая мышь" в эмиграцию, но Репнина ему сломить так и не удалось. В прошлом остался великий Мейерхольд, который вдогонку любимому ученику написал письмо: "Петр Петрович, если Вам будет плохо – приходите. Я всегда Вас жду"...

Итак, кино. Дебютировав в двух не слишком удачных картинах, Репнин сам пишет сценарий фильма "Гонка за самогонкой" и снимается в главной роли. Ставит картину друг актера Абрам Роом. Влияние приемов игры американских комиков в то время было еще сильным, но уже становилось очевидно, что бездумное перенесение этих приемов на нашу почву несколько обедняло образы и лишало сюжет необходимой идеологической нагрузки. Поэтому авторы фильма старались нащупать характеры героев и психологически оправдать те или иные трюки в противовес голому трюкачеству западных комедиографов. Петр Репнин играл в "Гонке за самогонкой" роль Сеньки-подмастерья. Персонаж его был весьма эксцентричным, по ходу дела претерпевал немало видоизменений, менял грим, костюмы – в общем, проделывал все то, о чем мечтал юный Петя будучи зрителем приключенческих шоу в Зоологическом саду.